Если вы попали в ситуацию, при которой вам кажется, что хуже быть уже не может, то я вас уверяю: может. Хуже может быть всегда. Даже если земля разверзнется, небеса заполыхают огнем, а вода затопит все живое, все равно всегда может стать еще хуже! И почему я забыл об этом простом правиле и расслабился? Напридумывал себе, якобы раз я испытываю мучительные боли, а душа моя в вечной агонии, то ситуация моя не может ухудшиться, ибо некуда. Но... всегда есть куда! ВСЕГДА!

Теперь стены крепости патрулируют отряды по семь человек. Вооруженные до зубов и всегда готовые к атаке. Вот только эгриотами больше и не пахнет. Этакое щекочущее нервы затишье перед бурей. Общее настроение в крепости в связи с этим оставляет желать лучшего. Пратусы и модрэсы дергаются из-за любой чепухи. Молодые агафэсы нервно щебечут по углам про скорую кончину. Разве что похоронные венки себе не плетут. Но, думаю, дело за малым и скоро начнут. Одни лишь кратосы невозмутимо натачивают кинжалы, не тратя время на разговоры или излишние эмоции. Для них касание войны и дыхание смерти за спиной до оскомины привычны.

— Лучше бы нападали, — то и дело доносятся до меня шепотки агафэсов. — Только делают нам нервы!

Возможно, на это наш противник и рассчитывает. Вымотать нас морально. Истощить. Заставить нас, заточенных всех вместе в крепости, переругаться, а то и вовсе переубивать друг друга. Что ж... наши враги на пути к успеху. В связи с общим напряжением учащаются стычки между расами. Модрэсы все никак не могут что-то поделить с пратусами. Пратусы то и дело цепляют кратосов. А с кратосами разговор короткий. Ты еще не договариваешь претензию, а уже получаешь ногой в челюсть. В этом плане они конкретные, как никто. И только агафэсы в панике бегают и пытаются всех усмирить.

Я за разворачивающейся вакханалией наблюдаю со стороны, стараясь не влезать в новые конфликты. Мне и своего собственного вполне достаточно в лице одного явно стукнутого на голову кратоса. Говорю же, хуже может быть всегда! Даже в моем положении!

Каждый вечер я нахожу в своей двери новый кинжал, подобный первому. Теперь без записок. Весьма своеобразная манера выказывать свое недовольство моей персоной. Недовольство, которое мне до сих пор непонятно. Неужели спасение жизни может быть настолько оскорбительным? Понимаю, для кратосов умереть в бою — большая честь, но не до такой же степени!

Чувства у меня по этому поводу двойственные. Иной раз, когда настроение особенно скверное, я почти жалею, что в день патруля прикрыл Джаэру спину, потому что этот поступок поставил крест на моей относительно спокойной жизни. Где бы я ни находился, я постоянно ощущаю на себе внимательный взгляд. И если отвечаю кратосу тем же, он даже не пытается отвести золотистых глаз. Ни черта. Наоборот. Пялится с вызовом, будто бы пытаясь прожечь во мне дыру. В трапезной. На собраниях. В патруле. Он всегда зримо или незримо рядом. Наблюдает. Головой-то я понимаю, что убить он меня не может. А если бы и смог, сделал бы мне большое одолжение. Так какого лешего мне настолько не по себе? Будто дело вовсе не в смерти. Не во враждебности, которая мне привычна и понятна. Будто и враждебности как таковой нет. Но тогда что это?

Вторая сторона упомянутой двойственности чувств заключается в том, что такой повышенный интерес к моей персоне мне, как бы странно это ни звучало, самую малость приятен. Никто и никогда после моего перевоплощения в нэкрэса не уделял мне столько внимания. Не спускался в мои жуткие чертоги каждый божий вечер, чтобы оставить в моей двери очередной кинжал. Не стремился подойти ближе, вместо того, чтобы сторониться. Никогда ничего мне не давал. «Подарки» кратоса я втыкаю в стену над своей кроватью. Помимо первого кинжала, которому я нашел более-менее подходящие ножны и повесил на пояс, набралось ещё одиннадцать штук. Размещаю их на стене в таком же отдалении друг от друга, в котором располагаются звезды Ортофадэм. Думаете, это дико? Я тоже так думаю. Сам не знаю, чем я руководствовался, когда решил сотворить подобное. Но мне нравится то, что получается. Убирать не хочется, даже когда внутренний голос по десятому разу начинает нашептывать мне, что создавать в своей комнате символ божества, которому поклоняется твой неприятель, это чистой воды сумасшествие. Не спорю, скорее всего, оно и есть. Но безумие для нэкрэсов — вполне обычное дело, так что не стану ни оспаривать, ни подтверждать. Скажу лишь, что кинжалы Джаэра, собирающиеся в созвездие богини-покровительницы кратосов, мне почему-то очень нравятся. Вслух я этого, конечно, никогда не признаю, но... каждый вечер я иду в свою комнату, уже ожидая нового кинжала. Боюсь, как бы до ключевой стычки с эгриотами их количество не перевалило за полсотни. Я часами разглядываю кратосовское оружие. Каждый клинок ручной работы. Каждый уникален. Хороший металл. Идеальный баланс. Изысканное оружие. Я бы таким разбрасываться не стал.

И всё-таки, что же Джаэру на самом деле от меня надо? Не могу прекратить думать об этом. Раньше было проще. Если я кому-то не нравился, мне отрубали голову или какую-нибудь другую часть тела. Вспарывали живот. Забивали камнями. Поджигали. Все было легко и ясно как день. А сейчас ни черта не ясно. Парц со своей дурацкой теорией ситуации не улучшает. Он настаивает, что кратос видит во мне объект симпатии. Но это не укладывается у меня в голове. Звучит все так же бредово. Такого быть не может. Что угодно, но не это. Вот только слова юного кэтэрота играют со мной злую шутку. Иногда они провоцируют меня представлять... Будто бы мы действительно можем быть вместе с Джаэром. Сперва, эти фантазии вызывают агрессивное неприятие. Следом смех. Но затем мне становится не смешно. Потому что я сам не замечаю, как именно для меня Джаэр становится тем самым объектом симпатии. Знаю-знаю, звучит паршиво.

Понимаю, что настолько извелся из-за одиночества и так изголодался по человеческому теплу, что меня уже не заботит, как раньше, ни пол спутника жизни. Ни его раса. Ни его возраст. Потребность любить и быть любимым настолько велика, что прояви ко мне настоящий интерес хоть кто-то и я бы наверняка тут же отдался ему или ей с потрохами. Но благодаря Парцу я почти готов отдаться фантазии. Плохо дело... Очень плохо. Не приведи боги, если я действительно влюблюсь. Ведь мне, конечно же, не ответят взаимностью. Нэкрэсам, к моему глубочайшему сожалению, любовь и плотские желания не чужды. Несколько раз я уже испытывал это на своей шкуре. Знаете, что неприятнее раскаленного железа, прожигающего вашу плоть? Если раскаленным железом вашу плоть прожигает человек, к которому вы испытываете чувства. А представляли ли вы когда-нибудь, как жутко смотреть сквозь толщу воды, в которой вас топят, на искаженное гневом, но милое вашему сердцу лицо? Минус сто из десяти. Люди почему-то боятся смерти, а следовало бы — любви. В конце концов, смерть прекращает боль. А любовь к ней ведет. Смерть же от руки любимого человека — самая болезненная из всех. И я больше не хочу этого испытывать... Я страшусь испытать это вновь.

Влюбленные мысли — сущее наваждение. Завидев кратоса, я все чаще начинаю невольно представлять, как касаюсь своими бесцветными губами его коричневых губ. Вспоминаю, как он прижимал меня к себе в тот неудавшийся бой. Тепло его руки. Хочу прикоснуться к нему. Хочу стать ближе. Хочу... Спасибо, Парц! Поклон до земли. Удружил, так удружил! Разбередил чувства, которые я так старательно пытался искоренить в себе годами! Вытащил из меня буквально клещами глупую надежду, которую теперь не заглушить. И как же меня все это бесит. Невообразимо! И гнев, обиду, чувство несправедливости и недовольство собственной судьбой, периодически вспыхивающие у меня в груди, я с готовностью сливаю на того, кто является причиной всей этой вакханалии. На Джаэра.

Его взгляды смущают меня лишь первое время. Достаточно быстро я приноровляюсь отвечать ему тем же, а затем и вовсе, набравшись наглости, начинаю вступать с ним в не блещущие добродушием коммуникации.

— Хватит на меня пялиться! — ору я через всю трапезную, не стесняясь зевак.

— Не хватит, — не слышу, но читаю по губам Джаэра. Его тоже не заботит неприятное внимание окружающих.

— Не надоело прожигать во мне дыры? — бросаю я, проходя мимо кратоса в холле.

— Не надоело, — отвечает он с усмешкой. А другие кратосы, что составляют Джаэру компанию, лишь бросают на него усталые взгляды.

— Ты прекратишь наблюдать за мной или нет?! — ощетиниваюсь я во время патруля.

— Или нет, — говорит, как отрезает Джаэр. И все. Дальше молчит. Не продолжает. Меня эти лаконичные ответы доводят до белого каления. Кратос настолько меня бесит, что при виде него я готов тут же вбивать себе деревянный кол в грудь. Но только он исчезает из поля моего зрения, и иные настойчивые мысли начинают посещать мою нездоровую головушку. И что бы я ни делал, как бы ни пытался отвлечься, у меня ничего не выходит. Везде, что в книгах, в которых я пытаюсь потеряться, что в тропах Синего леса, которые изучил вдоль и поперек, что в очередном акте суицида, которые порядком наскучили, я нахожу повод вновь вспомнить о кратосе. А вспомнив, выключить это в себе уже не выходит. Воображение поет и пляшет. Фантазия искрит, поджигая мои внутренние фитили желаний, которых во мне быть не должно! В общем... я выхожу на новый уровень боли и страданий. Выхожу резво. С мазохистским удовольствием.

Неудивительно, что эмоциональное истощение в конце концов выливается в утро, проснувшись в которое я чувствую себя самым несчастным человеком во всем этом бренном мире. Обычно-то я считаю себя входящим в десятку самых несчастных, но на первое место ставлю себя впервые. Неоспоримый прогресс.

Мне приходится потратить целый час на то, чтобы уговорить себя подняться с постели. Иду в трапезную, еле передвигая ноги, а зачем иду, непонятно. Смотрю на выставленные передо мной тарелки и понимаю, что мне сейчас кусок в горло не полезет. Если только это не кусок раскаленного железа, щедро политый расплавленным оловом. От такого бодрящего завтрака я бы не отказался. Кусок железа — шесть из десяти. Олово — пять из десяти. Их комбинация — загадка из десяти, ибо такого я еще не испытывал. Как славно, что жить мне еще долго и абсолютно несчастливо, так что помереть я успею всеми мыслимыми и немыслимыми способами и даже, возможно, не по одному разу. Жду не дождусь.

— Ты себя хорошо чувствуешь? — с тревогой интересуется Парц, заглядывая в мой правый глаз. — Выглядишь как-то...

— Умирающе? — заканчиваю я за него.

— Вроде того, — смущенно кивает парень.

— Я так выгляжу последние восемь лет. Мог бы уже и привыкнуть, — кидаю я, без аппетита ковыряясь в тарелке.

— Нет. Обычно ты скорее жив, чем мертв. А сегодня — наоборот, — качает агафэс головой.

— Замечательно, — с усилием выдавливаю из себя. Не могу же я признаться Парцу, какие мысли мучают меня ночами, не давая спать?

— Тебя что-то беспокоит? — не отстает от меня младший кэтэрот.

— Нет. Я самый безмятежный человек, которого ты когда-либо встречал, — выдыхаю я с нескрываемым раздражением.

— Тебя точно что-то беспокоит! — уже не спрашивает, а заявляет Парц.

— Даже не представляю, что могло навести тебя на подобную мысль, — продолжаю я отвечать агафэсу с каменным выражением лица.

— Это из-за Джаэра? — посмотрите-ка, какой проницательный юнец!

— Конечно, нет! — хмурюсь я. Но то, насколько эмоционально я отнекиваюсь, выдает меня с потрохами. К счастью, Парц предпочитает не продолжать допрос. Жаль, это не дает гарантий, что он не вернется к данному разговору позже. Скорее наоборот. Вернется стопроцентно.

Для вида почахнув перед тарелками еще пару минут, оповещаю притихшего агафэса, что у меня дела. Не дожидаясь новых расспросов от Парца, быстро ретируюсь из трапезной и направляю стопы в сторону библиотеки. Надеюсь отвлечься от череды надоедливых и неожиданно бесстыдных мыслей с помощью новой книги. Вообще у меня в комнате еще достаточно томиков, ждущих прочтения, но все они по похожей тематике и в основном посвящены нэкрэсам или кратосам. А сейчас не хочется читать ни про тех, ни про других. Надо бы вообще наплевать на всю эту исследовательскую муть и провести вечер за классической прозой.

Настроившись на культурный вечер, вхожу в библиотеку и еле сдерживаюсь, чтобы обессиленно не застонать в голос. Джаэр сидит за одним из обветшалых столов и листает какую-то замусоленную книгу. Я пячусь назад, надеясь сбежать до того, как он меня увидит, но поздно. Взгляд золотистых глаз сковывает меня по рукам и ногам, будто пленяя.

— Доброе утро, — приветствует меня Джаэр спокойно. И по всему моему телу проходит еле заметная дрожь. Раньше его голос не казался мне таким... глубоким. Чертовы фантазии, чертовы мысли, чертовы эмоциональные завихрения! В топку всё!

— Уже не особо, — фыркаю я, шумно сглатывая, и собираюсь уйти до того, как потеряю лицо. Но не успеваю приоткрыть дверь, как в спину мне прилетает:

— Мне кажется или ты меня сторонишься? Я пугаю тебя? — спрашивает он с привычной усмешкой на губах. И я сие заявление молча проглотить не способен. Все мое накопленное раздражение рвется из меня подобно магме из извергающегося вулкана. Потому я резко разворачиваюсь к Джаэру, в пару шагов преодолеваю расстояния от двери до стола, опираюсь на его поверхность обеими руками и всматриваюсь в бесячие золотистые глаза.

— Пугаешь? — теперь меня трясет от злости. — Не многовато ли на себя берешь?

— Не многовато, — что за отвратительная манера ведения беседы?! Почему ты такой раздражающий?! — То есть ты меня не избегаешь? — спрашивает Джаэр, чуть щурясь.

— Избегаю, конечно! — не стану отнекиваться от очевидного. — Но дело не в страхе, — цежу я сквозь зубы.

— Тогда в чем? — Джаэр остается невозмутимым. Будто бы не замечает, что меня буквально колотит от злости.

— В том, что ты меня достал! — заявляю я.

— Вот как?

— Вот так!

— А чем достал? — гляньте-ка, каков упрямец.

— Так ты же!.. Ты!.. Пялишься! Постоянно! — выдыхаю я.

— Ну и что? — пожимает Кратос плечами. — На тебя многие пялятся и пялились до меня. Почему именно моё внимание вызывает в тебе столь яркие эмоции?

У меня аж лицо от злости сводит. Что за провокационные вопросы? Только не говорите, что он уже понял, что я периодически молча млею по его идиотской роже. Если так, буду скидываться со скалы до тех пор, пока не превращусь в фарш.

 — Что тебе от меня надо?! — не особо ловко меняю я тему разговора.

Молчит.

— Может, прекратишь уже мозолить мне глаз?!

Молчит.

— Чего ты добиваешься?!

Все еще молчит.

— Скажи хоть что-нибудь! — требую я. Джаэр с любопытством разглядывает мое разгневанное лицо.

— Что сказать? — наконец, подает он голос.

— Правду, желательно, — мрачно прошу я.

— Я наблюдаю за тобой, потому что ты мне интересен. И я продолжу наблюдать за тобой, потому что ты мне интересен, — спокойно отвечает он.

— И в чем интерес? В моей силе? В бессмертии? В нэкрэсовских тайнах? — пытаюсь я докопаться до истины.

— Вот видишь, — тяжело вздыхает кратос. — Истина на поверхности. Но ты ее игнорируешь, — заявляет он. — Что бы я сейчас ни сказал, ты меня не услышишь. Нет смысла говорить человеку правду, которую он не способен воспринять, — Джаэр остается непробиваемо спокоен, а я вновь начинаю закипать. — Но ничего страшного. Я терпеливый. Мы никуда не спешим. Подожду, пока ты созреешь.

Ох, как меня достали эти размытые речи. Созрею я, ага, как же. Я тебе что, пшено, чтобы созревать?

— Не хочешь, не говори. Просто отвали! — взрываюсь я.

— Нет, — вполне ожидаемо.

— «Нет» — твой универсальный ответ на любой мой вопрос? — шиплю я. — Мне что, необходимо умолять тебя, чтобы ты оставил меня в покое?!

— Умолять? — у Джаэра поразительная способность вырывать отдельные слова из контекста и будто бы вкладывать в них другой смысл. — Пожалуй, я не прочь, чтобы ты меня поумолял, — заявляет он. — Только по другой причине, — добавляет парень с улыбкой на губах.

— По какой еще другой? — недоумеваю я.

Молчит.

ПО КАКОЙ ЕЩЕ ДРУГОЙ, Я ТЕБЯ СПРАШИВАЮ?

— Да чтоб тебя! — восклицаю я и выбиваю из рук Джаэра книгу, что все это время он держит перед собой. Книга падает на стол, давая мне возможность увидеть, что кратос с такой сосредоточенностью изучал в момент моего прихода в библиотеку. Опус, кто бы сомневался, посвящен нэкрэсам. На странице по левую сторону расписана непреодолимая любовь моего народа к мертвым телам (быть может, я сужу по себе, но в последнее время я начинаю подозревать, что это предпочтение сильно преувеличено), а также крайне редкие случаи взаимоотношений нэкрэсов с представителями иных рас. На соседней странице — один из гипотетических способов умерщвления нэкрэса на длительное время. Пробовал. Чушь. Умер на десять минут. Не впечатлился.

Но Джаэр ведь с пеной у рта уверял меня, что его цель — не мое убийство. Так какого лешего? Нет, я не против. Если он найдет верный способ отправить меня на тот свет, я ему ноги поцелую. Но в этой библиотеке ответа он не отыщет. Я собственноручно перерыл всю хранящуюся здесь литературу и могу со всей уверенностью заявить, что, судя по представленным текстам, подохнуть я могу лишь от старости.

— Вычитал что-то интересное? — цежу я сквозь зубы, нависнув над Джаэром.

— Многое, но ничего из того, что помогло бы мне достичь цели.

Спрашивать, какова цель, полагаю, бесполезно. Ответом мне станет все то же молчание.

— Все бесполезно, — выдыхаю я, стуча пальцем по странице с описанием смерти.

— Я так не считаю, — отвечает мне кратос расслабленно. — Книги содержат лишь часть правды. Информация в них в большей или меньшей степени искажена субъективным мнением их авторов.

— Начерта ж ты их тогда читаешь? — вспыхиваю я.

— Чтобы понять, какое к нэкрэсам отношение в общинах. Это, в свою очередь, позволит мне осмыслить причины твоих реакций и мотивы действий, — заявляет кратос.

— Боги, какая заумная чушь, — морщусь я, со злости скидывая книгу на пол. Дурацкий поступок, не спорю. Детский. Но я зол и расстроен. Сам не понимаю, почему.

Джаэр неторопливо встает из-за стола, обходит его и оказывается в опасной близости от меня. Я уже настраиваюсь на драку, но он резко опускается передо мной на одно колено, протягивает руку к упавшей книге и подбирает ее с пола.

— Ты всегда такой? — спрашивает он, не поднимая на меня глаз.

— Какой? — хмурюсь я, смущенный секундным порывом. Джаэр, конечно же, не отвечает. Только на губах его я вновь замечаю эту идиотскую ухмылку, которая после моего пристыженного бегства из библиотеки не дает мне покоя еще целый чертов день.

В общем, моя попытка забыться в книгах проваливается с треском. Но ничего. Вечером у меня, наконец, появляется возможность отвлечься от череды надоедливых мыслей и неуместных, бесстыдных фантазий, пробуждающих во мне желания, на которые я не имею права.

По ту сторону крепости, где разворачиваются территории агафэсов, тоже произрастает лес. Не синий, а самый обычный. Он небольшой и не блещет разнообразием флоры и фауны, но в его глубинах таится настоящее маленькое чудо. Горячее озеро. В любое время года оно сохраняет одинаковую температуру. В жару в нем топиться невыносимо, зато в холод — истинное удовольствие. Когда мне совсем паршиво, я неотвратимо возвращаюсь к нему.

Запихнув запасной комплект одежды в походный мешок, выскальзываю из комнаты и поднимаюсь в холл. Двигаюсь осторожно и беззвучно, чтобы никому не попасться на глаза. Выходить из крепости не воспрещается, но наткнись я на кого, и не смогу избежать расспросов о том, куда я иду и зачем. Я не обязан говорить правду, но ненавижу врать, потому честно отвечу, что иду топиться. Репутация нэкрэса такова, что от меня интуитивно ожидают лютого безумия, связанного со смертью. Но, как ни странно, со смертью окружающих, а не своей собственной. Объяснять тонкости своего хобби — дело муторное и долгое. Не хочу я кого бы то ни было посвящать в интимные моменты своей жизни. Я бы не стал рассказывать об этом и Парцу, если бы он как-то раз не застал меня за перерезанием вен. Если вены перерезать правильно и посыпать поверх порошком небесных васильков, которые разжижают кровь, я могу совладать с регенерацией и умереть от потери крови на пару минут. Мелочь, а приятно. Твердая пятерка из десяти в случае, когда нет возможности убить себя по-человечески и приходится довольствоваться малым.

Без особых проблем выбираюсь из крепости и двигаюсь в сторону озера по протоптанной тропе. Когда лес становится гуще, выуживаю из походного мешка масляную лампу, зажигаю ее и двигаюсь дальше сквозь непролазную темень, надеясь, что лес пуст. Не хватало мне для полного счастья до смерти перепугать какого-нибудь мимо проходящего зеваку.

Тропа извилистая. Она огибает толстые стволы покрытых мхом деревьев, небольшие пестрящие фиолетовым вербейником холмы, колючие кусты терновника, норовящие порвать плащ, и выводит прямо к озеру. После заросшей глуши, мелькающей перед глазами последние полчаса, простор озера захватывает дух. Само по себе оно маленькое. Не больше пяти верст в длину и трех в ширину. Зато очень глубокое. Вода кристально чистая. Вглядываясь в нее, можно проследить пузыри, поднимающиеся с еле различимого дна на бурлящую поверхность, от которой вверх в морозные небеса поднимается горячий пар.

Днем это место очень красиво, но ночью приобретает исключительный волшебный вид. Всему виной фосфоресцирующий желтый и розовый мхи, которые произрастают как на каменистом горячем бреге, так и на дне озера. Они разукрашивают тьму леса разноцветными полосами, на которые можно заглядеться до самого рассвета.

Опускаю рюкзак на горячую землю. Скидываю с себя всю одежду кроме нижних белых шаровар, что доходят мне до середины икр. Снимаю повязку, скрывающую саднящую рану, что «украшает» мое лицо вместо левого глаза. И медленно погружаюсь в горячую воду.

Жар окутывает конечности, успевшие промерзнуть до костей во время прогулки по лесу. Горячая вода обжигает грудь и дает ровно столько тепла, сколько мне необходимо. Даже когда она становится мне по горло, я продолжаю идти вперёд в глубину. Не останавливаюсь и на моменте, когда погружаюсь в воду по макушку. Я иду и иду по светящемуся дну в прозрачной толще. Разглядываю маленьких обитателей озера — светящихся рачков, что живут здесь. Ночью они походят на раскиданные по дну драгоценности. Наблюдать за ними одно удовольствие. Умирать среди них — эйфория.

Я делаю первый вдох под водой и ощущаю уже знакомое жжение в лёгких. От недостатка кислорода начинает мутнеть в глазах. Топиться — не вешаться. Здесь можно не спешить. Мое тело, конечно, неубиваемое, но без еды, воды или воздуха оно на некоторое время слабеет. А эта слабость продлевает период смерти в данном случае от утопления. Но увлекаться этим нельзя. Когда я еще только ступил на развеселую тропу самоубийств, мне пришла в голову гениальная идея привязать к своим ногам камень и сброситься в реку. Я наивно надеялся, что не смогу прийти в себя, пока нахожусь под водой, а значит, проведу всю свою жизнь в предсмертной неге, пока не умру окончательно уже от старости. Ха! Наивный-наивный нэкрэс. Мечтать не вредно! Увы, тело не обмануть. Первый раз, утонув, я умер на час. Затем пришел в себя. Поконвульсировал. И утонул вновь. Но уже на меньшее время. Я тонул четырежды, но придя в себя в пятый раз, понял, что больше не умираю. Цирк окончен, дальше только мрак. Глупое бессмертное тело подстроилось под окружающую среду. И вместо вечной неги я получил неделю давящего безделья в толще воды. Именно столько мне потребовалось, чтобы избавить ноги от веревки, приковывавшей меня к чертовой каменюке. Думал, свихнусь от скуки. Так что к способам смерти тоже можно выработать временный иммунитет, если использовать их слишком часто.

Сейчас от утопления я могу умереть минут на двадцать, не более. Готов довольствоваться и этим. Смерть лучше остального вытесняет из головы посторонние мысли. А мне это, ой, как необходимо. Еще одна фантазия, в которой я лезу кратосу в штаны, и я начну биться головой об стены. Мало того, что желание нереализуемое, так еще и жутко постыдное. Мне нужна передышка!

Я уже бодро ступаю одной ногой в могилу, когда до ушей моих доносится всплеск. Невольно поднимаю голову вверх и вижу отблеск оставленной у берега масляной лампы. И что-то ещё. Тень, которая стремительно движется в мою сторону. Не знал, что в этом озере водится нечто крупнее рачков. Но даже если и так, бояться мне нечего. Животные предпочитают не лакомиться нэкрэсами, ибо угощение мы весьма сомнительное. Исключением являются разве что крысы. Они меня тоже не переваривают, но хотя бы пытаются. От моего мяса бедных грызунов выворачивает наизнанку, что не мешает им воровать мое запястье снова и снова. Уважаю крыс за их упорство.

Даже если этот конкретный обитатель озера не учует подвоха и решит поужинать моей персоной, трапеза его будет недолгой. Полагаю, реакция его желудка на мое мясо не будет отличимой от реакции желудка среднестатистического неразборчивого в пище грызуна.

Тень совсем близко. Наверное, дело в сладком дурмане смерти, окутывающем мой разум, но мне мерещится, будто надуманное мной чудовище имеет человеческие очертания. Тень хватает меня за потерявшие силу руки и пытается вытащить меня на поверхность. Но у нее ничего не выходит. Более того, ее попытки вытянуть меня из воды в конце концов сводятся к тому, что она сама начинает тонуть, идя ко дну не хуже камня. Я жмурю глаз и приглядываюсь.

Проклятье!

Джаэр!