К утру я казнил себя еще пуще прежнего.

Вчерашний вечер взбудоражил меня так, что я проспал, наверное, часа три от силы.

— Агр-р-р! — прорычал я в подушку. Хотел зарыться в нее носом и задохнуться. Но надолго меня не хватило.

Вот так всегда. Сначала сделаю какие-то дурацкие поступки и потом еще больше загоняюсь. А ведь нельзя так, нельзя.

Иначе когда-нибудь я могу окончательно зарыться в себе, как в подушке, и задохнуться. Сейчас было главное — не избегать Андрея. Хотя бы Андрея. Блин, да он единственный, кого я обычно не избегал. Раз пока мне не по силам разобраться с нашими взаимоотношениями, то просто буду дальше двигаться маленькими шажками к оценке «пять». Либо никогда не смогу достичь ста процентов изменений в себе. А я дал себе слово стремиться к этому.

А раз дал себе слово, значит обратно забирать не должен. Хотя куда обратно, если я и так его взял...

Ладно, нужно было выбираться из постели. Туалет. Душ. Свитер. Очки. Маска. Коридор.

Сегодня — день повторного взвешивания. Перед завтраком некоторые из пациентов снова притащили к медпосту свои анализы, а я, как обычно сторонясь всех за километр, стоял подальше, ожидая своей очереди на весы. Хотя казалось, что это не я сейчас сторонился, а меня сторонились — маска, наверное, отпугивала. Может, иногда просто так надевать?

— Несмиян! Подходи, — подозвала меня Добрая медсестра. Давно с ней не виделись. Я уже запутался в их сменах.

Стоя на весах, я надеялся, что не сбросил с прошлого понедельника еще килограмм десять. Даже глаза зажмурил, но потом одним подглядел...

— Пятьдесят килограмм! — ужаснулась Добрая. — Ты куда два кило дел?

— Потерял и не могу найти...

— Шутник. Ну, и что с тобой делать будем? — Я пожал плечами. — Помереть хочешь?

— Хороший метаболизм! — кто-то посмеялся из толпы.

— Может, поделится? — другой его поддержал.

Сжав кулаки, я старался дышать глубоко и размеренно. Впервые кто-то из толпы сказал про меня вслух.

— Ну-ка тихо! — шикнула на них медсестра. — Ладно, — обратилась ко мне, — надо будет врачу передать. Чтоб завтрак весь съел и добавки попросил!

— Угу, — я обреченно вздохнул и, слезая с весов, шагнул назад, но случайно оступился из-за очередного головокружения. Однако, пока летел, врезался в кого-то спиной и устоял, но наступил тому на ногу...

Резво отпрыгнув в сторону, я обернулся.

— Тебе бы тоже глаза на спине, — усмехнулся Андрей.

— Как хорошо, что это ты, — выдохнул я. Моя спина была готова воспылать огнем.

Но воспылали только щеки.

— Я тоже рад тебя видеть, — подмигнул мне Андрей, а щеки мои еще сильнее зажгло. Хорошо, под маской незаметно.

Да успокойтесь вы! Чего разгорелись?

— Хватит любезничать, — встряла Добрая. — Андрей — на весы. — Он послушно встал на них, а я отошел подальше, где никто не стоял. К большому столу. В палату уходить не захотел: нужно было двигаться вперед и не избегать Андрея, а наоборот. — Да вы что, сговорились? — изумилась медсестра. — И ты похудел на два килограмма.

— Кормите плохо, — прохрипел Андрей. — Вредно, невкусно и грустно.

— Ой, смотрите-ка, — Добрая уперлась руками в бока. — А ты свое тогда поактивнее ешь, да пожирнее. А то скоро вас обоих сквозняки по коридорам гонять будут. Или будем через зонд кормить.

Кто-то снова хихикнул над ее словами, и я, натянув маску повыше, опустил голову. Но смутился я ненадолго: меня отвлекли возникшие вопросы.

«Ешь свое»? В каком смысле «свое»? Может, мать как-то передавала ему еду... Моя точно никогда не принесла бы.

— Так точно, — лениво произнес Андрей.

— Ой, иди уже, — медсестра отпихнула его и подозвала следующего.

Андрей пошатнулся, когда сошел с весов, развернулся в мою сторону, и я почувствовал, как вместе с ним приближается и мое беспокойство. Уговаривать свое тело вести себя невозмутимо было невозможно.

Вчера я вновь сбежал от Андрея как полный придурок, отмазавшись больным состоянием. Разобраться в том, что именно побудило меня так поступить, пока не получилось, но раз я дал себе слово не избегать еще и его — то должен взять на себя ответственность за собственное обещание.

И взять себя в руки.

— Ты на диете? — спросило мое беспокойство в лице Андрея, снова подошедшее на расстояние, которое было между нами за пианино. Тут же на щеках Андрея снова проявились ямочки. Хорошо, что он стал так искренне улыбаться. Они ему явно шли. И вновь почувствовалось фантомное тепло — на моей спине, плавно переходящее в прохладу. Это меня отрезвило.

Я натянул посильнее рукава свитера.

— А ты? — в ответ тоже задал вопрос.

На самом деле меня и правда встревожило то, что тот тоже похудел. Ну, он наверняка лег сюда не в таком состоянии, сейчас на нем вся одежда мешком висела, а значит, скорее всего сбросил вес именно тут — в больнице. Но почему, ведь по идее Андрей должен был нормально питаться. Со мной-то все понятно.

Только вот очередная загадка: чего я теперь переживал не только рядом с ним, а уже даже о нем.

— Хм... — он задумался. — Трачу много энергии, — пожал плечами.

— На что, интересно? — не понял я.

— Ноги свои передвигать.

На самом деле я заметил, что за время моей болезни он стал ходить немного легче. Тише. Шарканья практически не было слышно, сейчас Андрей будто просто немного прихрамывал.

— А почему... — накручивая прядь на палец, я немного замялся, но раз появилась такая возможность, решил узнать: — Почему ты так тяжело ходишь?

— Может, как-нибудь потом расскажу, — сказал он с печалью в голосе.

И я запаниковал, ведь опять ляпнул что-то не так, что-то неуместное. Все его негативные эмоции, которые он очень редко передавал через голос, я их улавливал и будто и правда слышал его чувства, но сквозь шум помех.

— Не хотел тебя расстраивать, — насупившись, добавил: — Дурацкий вопрос.

— Нет, все нормально, — уже как ни в чем не бывало, заверил меня Андрей, но сейчас я явно слышал ложь в его словах. — Устал.

— А, ну тогда иди, — кивнул в сторону его коридора, смирившись с тем, что сам случайно забраковал наш разговор.

— Да нет, — тот усмехнулся. — Хожу так, потому что устал.

— Настолько? — не верилось.

— Ну, — он почесал голову. — Не только...

Внезапно на столе, рядом со мной, завибрировал чей-то одиноко лежащий телефон, расшатывая и без того натянутые нервы своим «бз-з-з, бз-з-з...». Видимо, и у Андрея тоже.

Точнее, особенно у него.

— Выключи, пожалуйста, — втянув носом воздух, он опустил веки. Я из-за его реакции напрягся еще сильнее.

Телефон все вибрировал и вибрировал. Раз за разом, раз за разом, раз за разом...

— Но это не мой...

— Выключи, — резко открыв глаза, Андрей посмотрел на меня так же взволнованно, как и при повторе слов, и я уже не мог сопротивляться. Словно если не сделать то, о чем просит Андрей, то прямо сейчас у него случится такой же нервный срыв, как обычно и у меня. А я этого очень не хотел.

— Хорошо, — тихо сказал ему. Взяв чужой телефон, нашарил нужную кнопку и вырубил вибрацию. Не успел вернуть его на место, как вдруг мой желудок скрутило так, будто его кто-то сжал в крепкий кулак. — М-м-м! — я аж согнулся, теперь ожидая, когда отпустит. Чуть очки не слетели.

— Что с тобой? — обеспокоенно спросил Андрей. Вот его, видно, уже отпустило.

— Да так, скоро пройдет, — прокряхтел я, все еще держась за живот.

— С желудком проблемы?

Догадливый.

— Типа того, — с облегчением вздохнул я, когда спазм прошел.

— Тогда надо попросить таблет.

— Нет! — прервал я Андрея, вытаращившись на него. — Достаточно с меня лекарств, — помотал головой, которая вновь закружилась, но взгляд уже знал, что делать: он схватился за глаза Андрея, которые не дали мне упасть. Ну, и рука еще упиралась в стол.

Андрей внимательно смотрел на меня, смотрел... То в один глаз, то в другой, и выдал:

— Ты не ешь?

— Что? — снова изумился его проницательности.

— Когда в последний раз нормально ел? — Я растерялся даже. — Ну?

— Ты же все видишь, — сощурился в ответ. — Вот и прочитай, — пожал плечами.

— Ох, Жень, — Андрей на секунду закатил глаза, разрывая зрительный контакт, и пришлось удерживать себя только рукой.

— С пятницы, — я заправил волосы за ухо. Казалось, что раскрыли какую-то великую тайну, и сейчас последует наказание.

— С прошлой пятницы?

— Нет, — я сглотнул. Аж жарко стало, и свитер тут не при чем. — С позапрошлой.

— Ты сдурел?! — громко возмутился Андрей.

— Так! — еще и медсестра позади него крикнула. — Идите уже отсюда, сбиваете с мыслей только.

От их криков в мою сторону коленки чуть не подкосились, а внутри все оцепенело. Тронешь — упадет и расколется на части.

— Пойдем, — Андрей кивнул в сторону своего коридора, а я наконец вспомнил, как дышать.

— Зачем? — я насторожился: не к себе же он звал? — Не, не пойду, — отказался на всякий случай.

— Тебя потащить? — пригрозил мне.

— Нет!

— Ребята! — снова возмутилась медсестра, и я сжался, чувствуя себя виноватым.

Андрей смотрел на меня выжидающе, а во мне все колебалось и не решалось, но, слыша гогот стоящих у медпоста парней, я понимал, что хуже оставаться здесь, чем идти с Андреем. Куда-либо.

И мы пошли.

— Значит, и таблетки на голодный желудок принимал?.. — прошептал мне Андрей, когда мы проходили мимо остальных. Его шепот меня успокаивал и отвлекал.

— Да, — выдавил я из себя.

Андрей цокнул:

— Ну, точно сдурел...

Мы наконец дошли до его коридора, и я перестал чувствовать на себе чужие взгляды.

— Нет аппетита, — поделился с Андреем. — Не могу есть то, что здесь дают.

— Понимаю, — хмыкнул тот. — Поэтому еду заказываю.

— А можно? — я остановился и с удивлением глянул на него. Неужели все это время я страдал тупо из-за того, что ни у кого даже не поинтересовался по поводу еды? Не воспользовался магией общения.

— Конечно, — Андрей тоже остановился. — Иначе тут большинство как ты ходило бы. — Я и правда почувствовал себя дураком. — Ладно, пойдем ко мне, — Андрей дернул бровями и улыбнулся. — Дам тебе чего-нибудь из нормальной еды.

— Да не надо, я лучше сам закажу... — начал отнекиваться я.

Но тот не унимался.

— Пойдем, говорю, — настаивал. — А то загнешься еще.

Он, конечно, был прав, но я все равно растерялся. Однако вспомнив, что нужно двигаться дальше, что нужно учиться у Андрея всему, что он может мне дать, чтобы измениться и достичь необходимого результата, — я согласился, и мы тронулись в сторону его палаты.

— Я в больнице, мне не дадут загнуться, — подумал вслух.

— Наивный, — сказал Андрей с какой-то издевкой будто.

— Почему?

— Думаю, что здесь умерло немало людей, — покосился на меня, но ямочки мне на что-то намекали.

— Это шутка? — предположил я.

— Ну вот мы и добрались, — хмыкнул Андрей.

— До чего? — не уловил я, ведь мы еще шли.

— До того, что ты стал шутки мои понимать, — довольно произнес Андрей, а я — еще более довольный — поставил галочку в воображаемом дневнике напротив строчки «уловить шутку». — Хотя даже немного жалко.

— Почему?

— Потому что ты забавный, когда до тебя что-то не доходит, — он дернул плечом.

— Эй! — возмутился я, а тот еще сильнее расплылся в улыбке.

Если бы я не боялся касаться, то пихнул бы его в это самое плечо, типа, да иди ты со своим «забавно». Но я боялся, поэтому, многозначительно вздохнув, просто стал осматриваться.

Мы медленно двигались мимо других палат платников. У окон на полу так же толпилось множество растений, чуть ли не пальм, а неподалеку среди них — невысокий столик, кресло и... еще одно кресло, но необычной круглой формы, похожее на гнездо с подушками.

Подойдя ближе, я заметил разбросанные по столу листы бумаги и карандаши. Листы были чистые, карандаши — наточенные. А поверх всего валялись знакомые перчатки.

Я вспомнил, как Никита и Андрей вчера непринужденно общались, и меня кольнуло что-то острое изнутри...

— Мы пришли. — Я чуть не врезался в Андрея, когда он остановился у палаты напротив столика, но успел заметить вовремя. — Заходи, — он кивнул внутрь, открывая дверь.

И тут опять, как и перед кабинетом психолога, моя уверенность куда-то испарилась.

— Лучше подожду тут. — Я огляделся и указал на обычное кресло: — Вон там посижу.

— Зайди, я тебя не съем, — то ли он меня упрашивал, то ли уже устал меня упрашивать, и мне теперь стало более неловко отказываться, чем заходить.

Андрей будто понял это и скрылся за дверью.

А вдруг я и правда его заражу, пусть на мне и была надета маска, но она могла особо и не препятствовать всяким там бациллам или еще чему. Но чувствовал я себя уже нормально, да и возможно, что заражать-то и нечем было.

Интересно, Никита тоже заходил вчера к нему?

Ладно, неважно. Сейчас сюда собирался зайти именно я.

Боже...

Вздохнув, я побрел за Андреем в его палату, хотя, как очутился внутри, показалось, будто в берлогу попал, в которой тот прятался как медведь, находящийся в зимней спячке. Сумрачный свет с улицы едва освещал комнату сквозь более плотный тюль. Я слегка окинул ее взглядом. Туалет, душ как у меня. Вся мебель стояла симметрично моей, только были еще две захламленные тумбочки. И кровати две. Одна была расстеленная, одеяло лежало клубком, спадая одним краем чуть ли не до самого пола.

И все это говорило о том, что у Андрея явно нет проблем с порядком, как бывает при ОКР. Если бы он попал ко мне, то, наверное, сразу бы догадался о моем основном диагнозе по моей безупречно вылизанной палате. Хотя я вот до сих пор и не догадывался о том, чем болел Андрей.

Будто что-то упускал.

Но прямо сейчас меня беспокоило, что мои руки потянутся расставлять все по местам, идеально ровно, словно по линеечке, ведь «ровно» всегда требовал мой жесткий перфекционизм, который иногда проявлялся совершенно не вовремя.

Я боялся, что навязчивые мысли прямо сейчас нагрянут, и остановить себя будет просто нереально — придется постоянно что-то перепроверять, повторять. Показаться кому-то в таком свете — это боль и стыд. А Андрею тем более стало страшно показывать эту часть меня, спрятанную в глубине айсберга, которую тот еще не разглядел.

Потерять Андрея — потерять возможность разобраться во всем. В себе, в нем, в мире. Потерять возможность двигаться дальше и отвязаться от материнских цепких и удушающих рук. Больше ни с кем, кроме него, у меня не выходило в принципе нормально общаться, и то, если это общение можно было назвать «нормальным».

Я собрался с духом.

И, словно лошадь в шорах, стараясь больше не оглядываться по сторонам, подошел к окну. Прошелся взглядом по улице и посмотрел на небо. Низкие тучевые облака касались вершин высоких деревьев, которые царапали их ветвями, но те сразу же затягивались. Вот бы и у людей так быстро заживали раны. И не только физические.

Росомаха с последним точно бы не справился.

— Что будешь? — услышал позади себя.

— М-м-м? — я все же нехотя повернулся и увидел, как Андрей копошится в шкафу.

— У меня есть хлеб, — он начал разглядывать всякие пакеты, мешочки, а я не сводил с него глаз, чтобы случайно не отвлечься на триггеры, размазанные по всей палате. Хотя, может, и не поэтому. — Есть банан, еще банан, и... еще банан, — оглянулся на меня.

Я сделал вид, что задумался, но ответ был очевиден:

— Пожалуй, возьму банан.

Это я типа старался пошутить, и на мое удивление Андрей усмехнулся. Да я сегодня в ударе.

— Хороший выбор, — тот тоже подошел к окну и встал слева. Комфортная дистанция между нами будто сохранилась на отметке как-за-пианино. -Держи, — положил на подоконник банан, пододвинул его ко мне: — Давно не заказывал ничего, уже и позабыл. — И, почесав светлую бровь, кивнул: — Этот самый нормальный.

Андрей будто извинялся, но ведь не за что. Он же решил меня выручить, явно беспокоясь за мое самочувствие. Это, блин, мне стоило извиниться перед ним за то, что он тратил на меня время и отдал мне свою еду.

Я взял банан, но, правда, шкурка уже начала коричневеть. Однако он все равно выглядел намного лучше, чем то, что приносили мне медсестры.

Пожевав губу, я решил еще раз поблагодарить Андрея:

— Спасибо.

А тот чуть ли не засиял. Наверное, потому что я редко говорил это слово, и тут он снова удостоился чести услышать его. Знал бы он, насколько редко...

— Пожалуйста, — радостно произнес он и, облокотившись на подоконник, тоже посмотрел на небо. Но тут же нахмурился, как и само оно.

Темные тучи вот-вот не выдержат и сбросят на город весь накопленный балласт.

— Что-то не так? — поинтересовался у Андрея.

Нужно было узнать его получше. Как и говорил Евгений Викторович, в этом могут помочь любые мелочи.

— Ненавижу дождь, — сразу же ответил Андрей, будто ждал вопроса. — Поскорее бы наступила зима.

— Почему? — решил уточнить я, но в ответ — тишина. Андрей смотрел на небо не моргая, будто бы и не слышал мой вопрос, и мне стало не по себе. Может ли тишина тоже говорить о чем-то? Возможно, я снова задал неуместный вопрос? Наверное, иногда и ему сложно чем-то делиться со мной, и я решил перебить неловкое молчание: — Не люблю зиму, — поежился. — Слишком холодно.

— Снег тихий и светлый.

Прямо как я и Андрей — подумалось мне.

— Но он вечно липнет к одежде, к обуви, а куртка становится дубовой и шуршит на морозе, как пакет, — вспомнил я и поморщился.

— Зато под ним можно гулять, и это красиво.

— Зимой праздничные дни, слишком много людей для прогулок. А еще салюты. Очень шумно и громко, — меня аж передернуло от своих же слов.

— В такие дни да. А ведь в детстве это радовало. Плюс снежки всякие, снеговики, с горки кататься.

То, что я ничего из этого не делал, говорить мне не хотелось. Да и судя по всему, Андрею сейчас это было бы и неинтересно. Он всеми своими мыслями улетел куда-то туда, под самые тучи. Будто пытаясь сдержать дождь, уговорить его не опускаться на землю. Или Андрей сам не хотел возвращаться сюда.

Возможно, он вспоминал о времени, которое проводил с братом. Счастливые воспоминания, которые стали тяжелыми, что даже мое сердце будто с трудом сделало несколько последних ударов.

Его серые глаза становились почти прозрачными, когда он смотрел в окно. Словно они — как стекло. В моменты печали они становились как лед — холодными. Почему же в остальное время, когда Андрей смотрел на меня, они горят огнем? Словно раскаленное серебро.

Например, как сейчас.

— Нравится?

Оказалось, Андрей уже отвлекся на меня.

— Ч-что? — переспросил я.

— Смотреть на меня, говорю, все же нравится? — он снова насквозь прожигал меня взглядом, лишая возможности соображать.

Ямочек видно не было.

— Эм... Просто задумался.

— О чем? — Андрей отлип от подоконника и, повернувшись ко мне, выпрямился.

Я попытался заправить выбившуюся прядь за ухо, но не вышло — она не слушалась.

— О холоде и тепле.

Облизнув губы, Андрей опустил глаза и взглянул на свои ноги, я — повторил за ним. Он сделал небольшой шаг навстречу, сокращая расстояние между нами на те самые двадцать сантиметров, снова уменьшая шкалу. Будто проверяя, отойду ли сейчас, как отошел тогда, после касания.

Но я не отошел.

— А сейчас тебе холодно или тепло? — он снова посмотрел на меня.

В груди будто все замерло. И вообще вокруг все замерло. Я слышал только дыхание Андрея, даже своего не слышал. Мой мозг плавился, а в горле пересохло, вот насколько сейчас мне было...

— Теперь тепло, — закончил я мысль.

— Я рад, — сказал Андрей.

Странно, он радовался, но уголки губ так и не дернулись, и ямочки так и не появились.

— Мне... — начал говорить я, но что хотел сказать, так и не определился. И потом мысленно дал себе пощечину, где она уже как-то была. — Мне надо помыть его, — я указал на банан и направился на ватных ногах в сторону раковины. Но тепло все еще оставалось со мной.

Во всем теле.

— Конечно, — сказал Андрей мне вслед. — Все в твоем распоряжении. Чувствуй себя как дома.

Вот чего-чего, а чувствовать себя как дома мне точно не хотелось.

Когда я подошел к раковине, то еле включил воду трясущимися руками, и чуть не выронил банан. Сердце стучало, будто пыталось достучаться до сонных соседей сверху, забывших закрутить кран, и вода уже текла по стенам квартиры...

Но нет, вода текла по моим рукам, охлаждая их и приводя меня в чувство, но лучше бы она этого не делала.

Я понял, что прокололся.

Нельзя было начинать мыть при Андрее этот чертов банан. Сейчас он стал казаться таким грязным, что хотелось оттереть его железной щеткой. Особенно там, где он покрылся коричневыми пятнами. Ведь они очень мягкие, и туда без труда могли въесться всякие вредные бактерии.

Когда-то этот банан висел на пальме, затем его сорвали руками, которыми перед этим могли держать что-то неприличное в туалете. Потом его положили в пыльную коробку, в грузовик, выложили на прилавок. И банан еще и там валялся какое-то время, пока его не отнесли сюда в пластиковом пакете...

Конечно, с виду он был чистым, но обман мышления выставлял все в самом худшем виде. Если я продолжу его мыть, то могу в итоге делать это мучительно долго, тщательно и крайне подозрительно для Андрея, что опасно, и все мои планы могут с треском провалиться.

Нужно было уходить, уходить, не палиться, бежать... а иначе...

Навязчивые мысли снова атаковали меня, и я не решился бы отражать атаку именно тут.

— Мне нужно идти! — вырвалось у меня, и я закрыл кран. — Мне... Мне маску нельзя снимать еще, — придумал оправдание, отчасти правдивое. Но не до конца. — Поем у себя.

Нужно же было как-то показать себя адекватным, и я уже рассчитывал в голове нужное количество шагов, чтобы не выбегать из палаты, а спокойно ее покинуть.

Их насчитал три с половиной, семь спокойно делится на это число, и я стал пятиться в сторону выхода.

Раз, два...

— Да, конечно, — тихо сказал Андрей. Мне хотелось заскулить из-за того, что я не мог ему ничего рассказать. — Приятного аппетита, — пожелал.

Три...

Я успел еще раз сказать ему «спасибо», но в это «спасибо» вложил не смысл доверия, а произнес его в знак извинения, надеясь, что Андрей поймет.

Три с половиной.

И все. Как только дошел до двери, скрылся за ней, слыша из палаты тихое «до встречи». Но на этот раз я уже не смог нормально попрощаться с ним, потому что пришлось бы, возможно, попрощаться навсегда, если бы на дольше задержался.

Очутившись у себя, я начал лихорадочно мыть банан с мылом, и спустя минут пять он почти разваливался в моих руках из-за моей дотошности. Пришлось его остатки с силой, будто я баскетболист, выкинуть в мусорку, словно мяч в корзину. Хотелось с досады испинать мусорку ногами, выместить на ней весь свой негатив, но я его выплескивал лишь отмывая руки мылом в семь подходов, психуя и матерясь, а после протирая их спиртовыми салфетками.

Ну вот, в очередной раз я сбежал от Андрея. Капец, Женя, надо было соглашаться на хлеб!

***

Раз наступил понедельник, значит, скорее всего Андрей опять пошел на ЭСТ. Вернуться и извиниться за очередное странное поведение я бы не успел, да и как-то не решался. Вибрирующий телефон явно давал понять, что Андрея и правда нервировали повторяющиеся события: слова, действия.

И что мне теперь делать?

Я стал наматывать круги по комнате, как обычно не наступая на что-либо на полу, и размышлять.

Вообще-то я собирался не избегать его, а ОКР, которое я теперь возненавидел еще сильнее, без спросу начало выстраивать стену. Необходимо было отыскать выход или сделать его самому — найти огромную кувалду и разгромить кирпичи в крошку. Найти способ, как выкрутиться. Составить хоть какой-то план.

Я только-только начал узнавать его лучше. Даже... Даже подпустил к себе ближе и не захотел отходить. Под конец все же испугался, но лишь того, что не знал, как себя вести. Стоять ближе на этот раз мне было... Мне было приятно.

Боже...

В итоге все же отошел, а затем вообще сбежал — опять.

Какое оправдание помогло бы мне в ситуациях, когда я не мог сдерживать свои ритуалы при Андрее? Какая причина удовлетворила бы не только меня, но и его? Как поступать вообще?

Столько вопросов без ответов. Возможно, спрятаться за спиной какой-то другой болезни, которая позволила бы мне объяснить ему хотя бы мои побеги? И каждый раз, когда бы чувствовал накат, то смог бы спокойно ненадолго отойти, скрыться, и он бы ничего не заподозрил и не увидел.

Хотя здесь точно нужно постараться, ведь он умел видеть, зреть в корень. Для того, чтобы придумать решение данной проблемы, необходимо было сначала изучить варианты. Первое, что пришло мне в голову, это подстроиться под то, с чем врачи иногда могут путать ОКР. То есть — шизофрения, о которой я почти что ничего не знал.

Ну, типа, голоса сказали мне кое-что сделать, мол, сейчас вернусь. Глупо, но а что поделать...

Это опасно. Очень-очень опасно. Но...

Но и он, наверняка, ничего особо не знал о ней. Если только сам этим не болел...

Ну а что делать? Лекарства мне нифига не помогали. Все, чего мне удалось достигнуть, делал я сам. Тревога моя никуда не исчезла, навязчивые мысли и движения — тоже. Я надеялся, что Юрий Владимирович после сегодняшнего обхода скажет мне что-то новое и умное. Пусть даже уже препараты снова меняет, пофиг.

В четверг у меня по плану должен быть Евгений Викторович. До этого дня придется поизучать информацию хотя бы в интернете, увидеть возможные взаимосвязи и выделить основные проблемы, вопросы и как-то поднять их на приеме, чтобы лучше разобраться, как избавиться от них.

Еще и этот дневник глаза мозолил, намекая на то, что ученик из меня теперь стал никудышный. Сегодня во время тихого часа сначала нужно будет уже разобраться с видениями, пока хоть что-то мог вспомнить, а все остальное — на потом. Почему-то во мне стала появляться еще бóльшая уверенность, что они показывали себя не зря. Что они могут помочь мне... выздороветь? Да. Возможно, их появлению поспособствовал стресс, или я и правда болел не ОКР...

Наконец остановившись, я понял, что совершенно потерялся во времени. Телефон показал, что уже заканчивался завтрак, и я пошел за таблетками и обратно, зная, что обход начинается с нашего крыла. Правда, по пути меня еще перехватил терапевт, сказав после осмотра и беседы, что маску можно уже не носить, и что надо с психологом обсудить нервные срывы. Видимо, медбрат был прав — виновником стал стресс, а в тот день его было в избытке, что я ей и уточнил.

Когда в палату принеслась свора врачей, меня снова расспрашивали, были всем недовольны, били по самому больному, а я все это время чувствовал, как во мне будто закипала кровь. Меня раздражала заведующая, она меня подставила, рассказав матери про мои неисчезающие проблемы и психи.

Я погладил левую щеку.

Хотя если бы заведующая этого не сделала, то, возможно, пощечина от матери не дала бы мне пинка двигаться дальше.

В общем, опять повторили чаще выходить, пить таблетки, которые они снова частично заменят, и пожелали хорошего дня, выходя из палаты. Мой взгляд проводил лишь зеленые кеды, владелец которых прошептал мне: «Скоро поболтаем».

Меня это немного даже воодушевило, чего мне, на самом деле, и не хватало, ведь... Ведь внезапно навалилось столько планов. И поправиться, и измениться, стать сильнее и самостоятельнее, узнать, что меня робко, но преследовало в голове, а также понять взаимоотношение между мной и Андреем. Сейчас все это оказалось таким важным. Я и правда стал живым, более смелым, что ли. Я углубился в самую чащу джунглей, изучая их и стараясь наладить контакт с их обитателями. По крайней мере с одним из них.

Чтобы хоть как-то упорядочить все в голове и чуть-чуть успокоить нервы, я решил прибраться, и в итоге убирался до разговора с Юрием Владимировичем и после вплоть до тихого часа. Врач сказал, что я на самом деле почему-то молодец, а потом объяснил, что он заметил, что теперь я настроен более серьезно, а значит — что-то хорошее, да должно получиться точно. Как он это заметил — я не сообразил.

Но понял вот что: как бы ты ни хотел, одной надеждой можно далеко и не уйти. Но я зацепился хотя бы за нее, как цеплялся взгляд за Андрея, и отпускать пока не намеревался.

Юрий Владимирович поругал меня за мой вес и за то, что я умудрился заболеть. Но успокоился, когда я заверил его, что чувствую себя хорошо, и спросил у него про то, когда можно заказывать продукты, какие можно и как правильно направить сюда курьера. Наконец-то, мой рацион пополнится и другой едой, помимо йогурта с кефиром. Да и доктор уже собирался добавлять мне дополнительную порцию к рациону...

На улицу меня, конечно же, не пустили, да и мне как-то не особо хотелось — состояние нестояния до конца не покидало. В начале тихого часа я залез в телефон, чтобы покопаться, что тут рядом есть из доставки. Пока я и правда не сдох. Ниже пятидесяти килограмм я давно не весил и желания столько весить тоже не было, и так выглядел, как скелет. В итоге нашел парочку мест, надо будет заказать после тихого часа уже, потому что во время него прием курьеров запрещен.

Отложив телефон, я взял почти незаполненный дневник. Впереди меня ждала сложная и кропотливая работа: вспомнить как можно больше ситуаций, когда в голове возникали мысли, видения, воспоминания — или как это можно было еще назвать.

Я сел на кровать, достал одну из принесенных мною книг, вырвал последний листок дневника и положил на нее. Будет вместо планшета.

Правой рукой уже можно было худо-бедно писать, что я и начал делать, пусть пальцы и держали ручку совсем неуклюже, потому что плохо сгибались, и та норовила выпасть.

Что же было первым?

Мои глаза гуляли по комнате и остановились на тюле. Точно, когда-то в начале моего пребывания здесь, я почувствовал тоску, совершенно не связанную с больницей. Внезапно нагрянула безнадежность, которая напомнила о себе тенью от тюля. Будто я не мог найти выход, хотя он находился рядом.

Ситуация: тень от тюля.

«Безнадежность».

Следующий момент с видениями, который я тоже еле вспомнил, был напрямую связан с потерей памяти, но тогда я этого еще не осознавал. Я сказал Андрею, что забывать иногда полезно, когда тот забыл про пластыри в кармане. И вроде как да и пофиг, раз полезно, но насколько часто мы делаем полезные вещи? Правильно, редко. И здесь мне показалось, что не надо делать исключение. Еще и будто кто-то что-то нашептал мне в тот момент...

«Потеря памяти».

Следующее мега странное видение случилось, когда я почувствовал запах рыбы. Едкий и противный. Если бы я укусил хоть небольшой кусочек, меня бы точно стошнило прямо там, в столовой. Словно рыба была тухлая, что даже воображаемая кошка прошипела прямо в ухо — видимо, тоже это есть не хотела.

Дважды у меня были слуховые галлюцинации, иначе я их назвать не мог. То шептали в ухо, то шипели, будто говорить и рычать громче — опасно. И видимо, опасно для меня. Тогда нафига вообще начинать было?

«Вонь рыбы».

Я постоянно крутился на кровати, одновременно прокручивая в голове события, в которых до меня снова пытались достучаться определенные мысли. И вспомнил.

Мысли о том, что шары бьют и бьют бильярдный стол, а тот хотел, чтобы от него отстали, будто были предназначены именно для меня, будто именно я — тот бильярдный стол.

«Закрыться от всех».

А Андрей явно ассоциировался с пианино. Он наоборот жаждал внимания, но к нему долгое время никто не подходил. Кроме меня. Мы такие разные, что даже не ясно, что именно нас связывало, что притягивало.

Так, ладно, далее...

Ситуация: пианино. Почти сразу после бильярдного стола, сидя за пианино, я почувствовал, как мне хотелось скрыться необычайно глубоко-глубоко, когда все просто начали просыпаться. Хотелось погрузиться на дно бассейна, но... Но там нет никого и некому мне помочь в случае чего. Будто со мной уже что-то такое происходило, что-то, где я чувствовал сильную беспомощность...

«Беспомощность».

Что там еще было?

Я стал нажимать на колпачок ручки, отсчитывая секунды, пока копался в себе.

Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь....

Колпачок все щелкал и щелкал в такт каплям дождя, который снова нагрянул.

Семьдесят три, семьдесят четыре, семьдесят пять, семьдесят шесть...

Итак, после был разговор с Андреем, затем его игра на пианино, касание моего плеча, мой очередной нервный срыв, мать, Любовь, смерть брата Андрея.

Сто девяносто семь, сто девяносто восемь, сто девяносто девять, двести...

Нет, перед встречей с матерью случилось еще одно мимолетное воспоминание. Только какое?..

Триста пятьдесят два, триста пятьдесят три, триста пятьдесят четыре, триста пятьдесят пять...

Пока я копался в памяти, нащелкал четыреста двадцать нажатий на колпачок, что было равно семи минутам, и я вспомнил.

Лай собак. Тогда он расценивался мною как жуткая угроза. Как преграда, которая не давала мне пройти. Слышал, что порой собаки чувствуют страх, а скрывать его у меня не особо получалось.

«Лай собак».

И еще немного подумав, почти сразу сообразил — вчера случилось то, что забыть бы уже не вышло.

Это самая пугающая ситуация: темный силуэт на фоне света из коридора. По пропорциям он не соответствовал Никите, который недалеко ушел по росту от меня. Силуэт же показался мне огромным, опасным, словно там стоял зверь и ждал подходящего момента, чтобы накинуться на меня.

«Опасность».

Ох...

Все, больше в голову ничего не приходило.

И что все это значило? Безнадежность и беспомощность... Причем тут рыба вообще и собаки? Темный силуэт явно намекал на страх, и я хотел, чтобы от меня отстали. Я что, потерялся где-то? Где было опасно? Ничего не помню...

Я в несколько раз сложил листок, запихнул в задний карман джинсов и, положив обратно книгу с ручкой, увалился на кровать. Дождь барабанил по стеклу. Казалось, что он стучал еще и по моей голове, желая встряхнуть мой мозг, чтобы словно через сито просеять ненужные мысли. Однако не просеянные куда девать — он не подсказал. Нужно было избавиться от них, выкинуть куда подальше, стереть с лица Земли и больше не думать о них. Но пока что это было мне не по силам.

***

Остальное время тихого часа я пролежал просто так, тихо слушая музыку без наушников, которые я забыл зарядить — что-то быстро стали разряжаться. И так пока телефон не запиликал и не затемнил экран в режиме электросбережения. Тихий час как раз недавно закончился, и можно было пойти занимать пару свободных розеток. А про заказ продуктов я совсем забыл, расслабляя свой мозг после долгих раздумий...

Ну ладно, значит, чуть попозже.

Нацепив очки, я собрался с духом и пошел на выход. И только сделал шаг из палаты, как чуть не врезался в Пухляка, который поднимал часть разбросанных пазлов с пола у стола напротив.

Я конечно же думал поскорее пройти мимо, чтобы внезапно не захотеть чудить с чертовыми пазлами, но как назло нечаянно наступил на одну из деталей.

Черт.

— Ой, прости, — я поднял ее. Она оказалась вся в пыли.

— Да ничего, — Пухляк протянул руку, подставляя ладонь, а мне срочно нужно было избавиться от прилипшей к пальцам грязи — именно так пыль воспринималась в этот момент. Да и пазл в таком виде отдать тоже не мог — не позволяла совесть, которая порой все же решала проявить себя. И как обычно не в самый нужный момент.

Подумаешь, Пухляк там и так весь в пыли, но ты же, Женя, весь такой правильный. Там еще и твой след от твоего же грязного тапка.

— Минутку, — я нырнул в палату. Бросил на кровать зарядки и телефон, быстро вытащил влажную спиртовую салфетку и тщательно протер пазл со всех сторон, а он немного размяк. Так же кинув его на кровать, подошел к умывальнику и, включив воду, начал вертеть в руках мыло, пока не отмыл въевшуюся грязь до конца.

Когда вышел с пазлом обратно, увидел, что Пухляк уже сидел за столом, а на полу ничего не валялось.

Пухляк услышал меня и обернулся:

— Думал, ты уже не вернешь, — сказал он и принялся собирать дальше, иногда покачиваясь туда-сюда на стуле.

Издалека я мельком заметил, что он и правда за это время успел собрать небольшую часть картины. Когда я делал свои ритуалы, у меня часто занимало это достаточно долгое время. В итоге всегда казалось, что в общем я упускал огромный кусок жизни.

А не такой маленький, как этот пазл.

Мой взгляд начал цепляться за стены, окна, цветы и потолок, лишь бы не зацепиться за пазлы.

— Забери, — я протянул руку с деталькой Пухляку, не собираясь подходить ближе.

— Сейчас, подожди, только найду нужный...

Наверное, стоять вот так за спиной у другого человека не нормально, да и меня это начинало выбешивать, но не бросать же этот пазл отсюда на стол? Еще подумают обо мне невесть что. А так хотелось сделать это и сбежать...

Так и не дождавшись ответной реакции, я все же решился. Подойдя ближе, случайно мазнул взглядом по столу и нашел свою цель, которую я не мог просто так пропустить, ведь она подходила идеально.

— Вот, — наклонившись, я поместил пазл как раз там, где пустовало место среди собранных, и он реально подошел. Вокруг горками валялись остальные, и, казалось, что картина в итоге займет полстола.

И только сейчас я понял, что снова с дуру совершил ошибку. Дважды за день. В голове уже появился вопрос: «Сколько же их там?..».

— А, вот он где был, — пробубнил Пухляк, продолжая покачиваться.

Естественно, я собирался идти по своим делам — но уже не получалось. Коробка из-под пазлов стояла без крышки, и просто так узнать количество не вышло бы. Если теперь не посчитаю все элементы пазла, то станет... что-то станет.

Плохо, станет плохо, нужно узнать, сколько... а иначе...

Вздохнув, я снова зашел в палату, аккуратно переложил с кровати телефон, наушники и зарядки в тумбочку — не до них теперь — и прихватил салфетки. Вернувшись, неловко спросил:

— Я присоединюсь?

Пухляк перестал качаться и ответил:

— Если ты, то я не против.

Интересно, чего это именно я удостоился такой чести? Ну да ладно...

Я сел на второй стул, но отодвинулся от Пухляка подальше, и принялся перебирать кусочек пазла за кусочком, стараясь хорошенько их протирать, ведь какие из них валялись на полу — было неизвестно.

Раз, два, три, четыре...

Разноцветные, они не особо отвлекали меня от мыслей о моем прошлом. Я все время будто выискивал в извилинах укромные места, где застряли подсказки, но там всегда было пусто. Иногда пустота была просто необходима, иногда — она бесила. Будто полный штиль на море: если ты на лодке с веслами, то это прекрасно, если на паруснике — то не повезло.

Сейчас я плыл именно на втором.

Тридцать... тридцать сколько? Или не тридцать. Сбился, нужно заново.

И все же: что же заставило эти видения внезапно начать проявляться короткими вспышками? Раньше же такого не происходило. Будто в черепе открылся аварийный выход, через который они когда-то сбежали от меня, а теперь вернулись и блуждали по коридорам, и мне приходилось выискивать их и соединять воедино, как пазлы, чтобы увидеть полную картину.

Сорок пять, сорок шесть, сорок семь...

— Что ты делаешь? — спросил Пухляк.

Из-за его вопроса все мои подсчеты снова сбились. Я так не закончу до следующего утра.

— Просто... Эм... Просто вытираю их, они же с пола.

— А... Ну ладно, я думал, что ты не умеешь собирать, — и он продолжил искать подходящую деталь.

Разговаривать еще с кем-то, кроме Андрея, не входило в мои планы. Никита не считался, там вообще запущенный случай... Однако Пухляк меня не сильно раздражал. Он не особо общительный, вроде как, что прибавляло ему несколько баллов к уровню моей терпимости.

Я начал считать заново.

Раз, два, три, четыре...

В голову пришла дурацкая идея: как-то разузнать у матери насчет меня прошлого. Ведь если подумать, то я и правда многого не помнил с детства. Все постоянно говорили то о детском садике, то о начальной школе, Андрей, вон, про снеговиков всяких и горках...

Сорок шесть, сорок семь, сорок восемь...

— На ужин! — громко крикнули, аж пазл выпал из руки. — Ребята, ужин!

Я и забыл про него.

Пухляк сразу же встрепенулся — видимо, очень любил поесть, — встал из-за стола и, немного замявшись, вдруг спросил:

— Ты не идешь?

Даже если бы ел в столовой, все равно бы не пошел: оставить неподсчитанные пазлы для меня было невозможным. Они меня не отпускали, будто нитками связали мои пальцы и притягивали к себе.

— Нет, позже пойду. Не люблю толпу людей.

Пухляк словно понимающе кивнул, развернулся и как-то неуверенно пошел в сторону столовки.

— Постой, — вырвалось у меня изо рта. Он оглянулся. После встречи с Андреем меня мучила такая жажда, что пришлось сделать это: — Можешь мне принести чай или что там дают?

— Ну ладно, — согласился он, дернув плечом, и ушел.

Стало неловко — просить помощи я не умел и крайне редко пользовался просьбами. Мной могли воспользоваться, чтобы потом попросить что-то в ответ, а если не соглашусь, то затаить обиду и как-то отомстить. А мало ли, что человеку понадобится? Пару раз такое уже случалось, и я принял решение избегать подобных ситуаций. Однако сокрушаться времени не было: минут через двадцать позовут на таблетки, — и мне пришлось возвратиться к пазлам.

Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять...

На этот раз меня нагнали навязчивые мысли о том, что, если вскоре не посчитаю количество, мною будут недовольны. Снова меня будут ждать. Всю жизнь, сколько себя помнил, если брался за дело, то старался все выполнять идеально. Учился на одни пятерки, следил за порядком, поднялся на музыкальном поприще, помогал во всем матери... Ждал, когда она будет довольна мною. Да, похвала — явление, которое раньше было мне незнакомо.

И когда Андрей похвалил меня за то, что у меня якобы неплохо получается общаться, а сегодня и с шутками вышло немного разобраться, — во мне будто оба раза загорался маленький огонек. Он быстро тушился как спичка, но приятный дымок от него я будто чувствовал до сих пор.

Семьдесят девять, восемьдесят, восемьдесят один, восемьдесят два, восемьдесят три...

Я сосредоточился. У меня стало получаться чуть быстрее, не сбивался, не отвлекался. Но казалось, что количество этих уже ненавистных мне цветных кусочков просто бесконечное. Перед глазами даже стало немного рябить.

Очнулся я где-то на пятисотом пазле, услышав, как всех зовут на таблетки, как народ галдел, топал туда-сюда по коридорам, что-то обсуждая. Хорошо, что среди растений вряд ли кто заметит меня издалека.

Когда добрался до числа в восемьсот пятьдесят штук, до меня донеслись фамилии опаздунов, среди которых услышал и свое. Они так быстро все поели, или я медленнее стал считать? По виду, осталось совсем немного, скоро закончу, скоро закончу, скоро...

Позади, из дальней двери, внезапно кто-то, матерясь, вылетел из палаты. Я непроизвольно обернулся — этим человеком оказался тот самый Громила.

Его палата что, рядом с моей?!

Он несся по нашему небольшому коридору: видимо, опаздывая на ужин. Я снова уставился на пазлы, стараясь не забыть, на каком числе остановился. Однако меня охватила тихая паника совсем не из-за того, что я мог забыть счет.

Тот громила начал сбавлять темп, приближаясь ко мне.

Я глянул в сторону медпоста в надежде, что, если что, кто-то заметит нас, но вспомнил, что сижу среди огромных растений. Однако из-за угла вышел Пухляк, который нес мне чай, но, посмотрев в нашу сторону, по понятным причинам снова скрылся.

— Еще один придурок с пазлами, — Громила встал справа от меня. — А, это снова ты, очкарик, — язвительно произнес. — Чего мочишь? — он стукнул кулаком по столу, и я подскочил на стуле. Тело вновь напряглось, а ноги ослабли так, будто стекали со стула. У меня бы даже не получилось сбежать в свою палату, хотя вот она — прямо за спиной.

Что ему надо? Чего он пристал ко мне? Может, это Громила разбросал Пухляку пазлы?

Хоть бы сейчас он не сделал с ними то же самое, но главное — не сделал что-нибудь со мной. Громила спросил, почему я молчу, значит ли, что его это бесит? Вдруг у меня получится с ним поговорить. Я же немного потренировался с Андреем.

— Ты ничего и не спрашивал, — осмелел я, гуляя взглядом по столу, не особо понимая, что в итоге сказать-то. В голове все перемешалось, но молчать, видимо, опаснее...

— Чего ты там мямлишь, будто говна в рот набрал? — он наклонился ближе, и в меня врезалось то самое зловонное дыхание.

Отпрянув, я понял, что меня вот-вот стошнит. То ли от вони, то ли от волнения, а может, и от того и другого.

— У кого еще говно во рту... — тихо пробубнил я сам себе в ладонь, которой закрыл нос и рот от отвращения.

И пожалел о своих словах. Предыдущие он не расслышал, но вот именно эти почему-то да.

— Что-о-о? — он наклонился еще ближе.

И я внезапно увидел его лицо. Его ноздри раздулись, густые черные брови сузились, а темно-темно-синие глаза, наоборот, расширились и выпучились как у рыбы. Я увидел во взгляде удивление, перемешанное с гневом, ненавистью и решимостью размазать меня по столу.

— Несмия-я-ян! — послышалось откуда-то издалека. Но я был на самом дне бассейна, в который внезапно откуда ни возьмись ворвалось морское Чудовище. Тихая и спокойная вода яростно забурлила, а оно кружилось вокруг, будто ища мои слабые места.

И нашло.

Громила схватил меня за кофту, притянул к себе и мощно замахнулся. Я зажмурился, будто иначе будет больнее. Смотреть разъяренному Зверю в глаза — еще больше злить его. Но сквозь оцепенение вспомнил, что молчать ни в коем случае нельзя, пусть снова могу ляпнуть херню, но если ничего не скажу — тогда точно получу нокаут.

Из моего пересохшего рта с трудом выдавилось логичное:

— У тебя будут проблемы.

Тяжелое прерывистое дыхание Громилы стало замедляться, и хватка слегка ослабла. Я открыл сначала один глаз, потом второй и увидел, как тот постепенно разжимает вскинутый кулак, глядя уже не на меня, а в сторону медпоста.

Сработало?

Но тут, снова крепко схватив за кофту, он внезапно потащил меня в мою же палату и с силой швырнул на пол. Упав на спину, я ударился головой о пол, и мои очки отлетели в сторону. От боли в затылке перед глазами все замерцало, словно разноцветные пазлы. Громила закрыл за собой дверь, встал надо мной огромной тенью и хмыкнул:

— А ты не совсем придурок, сообразительный. Но... — он топнул, и под его ногой хрустнули явно мои очки. — Но ты нарвался.

Затем он слету уселся сверху меня, придавив всем своим весом, будто хотел, чтобы мои кости тоже хрустнули. Я пытался оттолкнуть его, но он вцепился в мои руки и прижал их к полу.

— Отстань от меня! — крикнул я, разглядев его лицо вблизи. Расширенные зрачки напротив — словно две черные дыры в темном синем космосе, втягивающие в свой водоворот неизвестности.

— Не рыпайся и не ори, — сказал Громила низким царапающим голосом. — Я же тебе говорил, что могу и вторую руку покалечить? Крикнешь — вообще сломаю. Обе.

И здесь ему можно было поверить. Он — сломает. Уже сжал их так сильно, что без синяков не обойтись.

— Тогда я точно закричу и очень громко — от боли.

— Точно... — задумчиво сказал Громила. — Ты второй раз меня спасаешь.

— Я спасаю себя, — еле сказал я, часто-часто дыша.

На что он тихо засмеялся, затем резко перестал и серьезно сказал:

— Наивный.

Тут же он грубо закрыл мне своей грязной ладонью рот, не дав закричать. Я снова пытался отпихнуть его, но Громила резко поднес к моему лицу свой огромный кулак. Он сжался так сильно, будто пальцы вот-вот треснут по швам в районе суставов. А я и вовсе замер, когда заметил, что в его руке что-то есть...

Чудовище снова замахнулось, и в этот момент стало понятно, что по швам треснет мой череп.

Но...

Шевелящиеся губы громилы явно указывали на то, что он что-то мне говорил, однако сейчас я почему-то уже ничего не слышал. Вообще ничего, кроме пульсации в ушах, остальное было вне зоны действия сети.

Затем меня словно выкинуло в тот самый космос с черными дырами, где вообще нет ни звука, ни воздуха. Вокруг сплошная пустота и холод, проникающий до костей. А впереди — огромное ослепляющее Солнце, от которого никуда не спрятаться...

Не получалось ни вдохнуть, ни выдохнуть. Не мог издать и писка, чтобы попробовать позвать на помощь. В груди будто что-то камнем давило вниз. Хотя в космосе не ни низа, ни верха. Ни права, ни лева.

Я будто одинокая звездная частица. Такая маленькая и незаметная для всех, что, даже если бы смог закричать, минуя вакуум, никто бы во всей Вселенной не обратил на меня внимание...

Внезапно затылок снова пронзила боль, и я все же вернулся в реальность.

Громила тряс меня, а моя голова в этот момент билась о пол. В ушах пульсировало пуще прежнего, легкие пытались жадно втянуть воздух, и казалось, что сейчас я умру от страха, сжавшегося тяжелым комом внутри.

— Слабак, — донесся до меня чуть ли не рык Чудовища. — Ненавижу таких, как ты, — затем встал с меня, наконец давая сделать глубокий вдох, и, немного подумав, произнес: — Правильно, бойся. — А потом такой, слишком довольно хмыкнув, добавил: — Да, ты мне подходишь.

И все.

Чудовище скрылось за дверью, но чувство безопасности исчезло вместе с ним.

Хорошо, что я запретил заходить сюда Никите. Если бы он нагрянул, могло достаться еще и ему.

Я не знал, сколько я вот так пролежал на полу, приходя в чувство. Мое сердце успокоилось, будто вовсе заснуло, а в голове перестало пульсировать. Внезапно дверь снова распахнулась, но я даже не шелохнулся.

— Евгений, ну где ты там опять? Сколько можно тебя... — в палату зашла недовольная Добрая медсестра. Благо, я отлично различал ее по голосу, а то сейчас нифига не видел без очков. — О боже! Что с тобой?

Она подбежала ко мне.

— Голова закружилась, и я упал, — просипел я, еще не особо соображая, что отвечать.

Вроде, соврал, но нажимать на пальцы не хотелось.

— Опять побочка от таблеток, что ли? Нужно замерить давление, — затараторила она, затем подхватила меня за подмышки, и я, пошатываясь, поднялся на ноги. — Давай, ляг на кровать, — она помогла мне доковылять до кровати, по пути под ногой что-то хрустнуло. — Ой, еще и очки сломались.... Ладно, аккуратно давай, еще немного. — И я грохнулся на постель. — Лежи тут, сейчас тонометр принесу.

— Принесите мне еще попить, пожалуйста, — с трудом выдавил я, не зная, услышала медсестра или нет.

Сосредоточиться не получалось, и вообще было ощущение, что я плохо себя чувствовал. Нет, не в плане, что мне было плохо. Казалось, будто просто не чувствовал себя. Я поднес руки поближе и посмотрел на них: они казались не моими. Даже когда сжал и разжал кулаки.

Управлять руками получалось, но они не принадлежали мне, просто слушали мои приказы издалека и не всегда хотели их исполнять. Момент растягивался и стал длиться долго. До этого я будто жил на полуавтомате, а только сейчас начал ощущать само время и то, что моего тела не существовало, чисто разум, который пытался все это осознать.

Хотелось вырваться из этого состояния, но что могло бы помочь — не знал. С другой стороны — чувствовалось такое безразличие...

Медсестра вернулась и снова затараторила что-то, но что именно, я не сразу понял.

— Как ты, спрашиваю?

— Нормально, — тихо ответил.

— Ты ел?

— Да, — снова соврал я без последствий.

— Ладно. Давай давление измерим.

Пока она проводила манипуляции с тонометром, я понял одну вещь — в таком состоянии мне не хочется ни идти умываться от пыли и грязи с пола, ни вести глупые подсчеты, ни делать какие-то действия, которые унимают навязчивые мысли. Потому что их просто нет. Возможно, состояние действительно не такое уж и плохое. В нем есть свои плюсы...

— Так, давление и правда понижено, — сказала медсестра. — Сейчас вернусь.

В общем, она прибежала, принесла мне стакан чая, дала какие-то капли опять, затем, судя по звуку, подмела остатки моих очков и только потом окончательно вышла из палаты.

Я присел и потянулся к стакану, но не понимал, насколько сильно нужно его сжать и насколько он горячий. Попытался ухватить покрепче двумя руками и поднес к губам. После того, как сделал глоток, показалось, будто чай вовсе не сладкий. Вообще безвкусный.

Поставив стакан обратно, я осмотрел комнату, хоть и не особо чего смог разглядеть. Здесь меня кинули на пол и чуть не побили.

Странно такое вспоминать, будто оно и не со мной только что происходило. Не приснилось ли мне это? Вот какой вопрос пришел в голову. В обычном состоянии меня бы уже трясло от произошедшего, и я пытался бы как-то себя унять. Сейчас можно было немного побыть в спокойствии, пока представилась такая возможность.

С этими мыслями я опять упал на кровать. Повернулся на бок и, закрыв глаза, стал проваливаться в сон под звук осеннего дождя.

Но через стену слышался еще один звук: приглушенный, редкий, монотонный стук. Чудовище напоминало о себе, а в больной голове напоследок прозвучало: «Ты мне подходишь».

*

Я бежал по узкому коридору. Страх подсказывал мне, что нельзя останавливаться. За каждым новым поворотом меня мог ожидать Зверь, от которого я скрывался в разных снах, перемещаясь из одного в другой. Однако это бесполезно — он как ищейка каждый раз находит меня.

Вокруг никого, и некому мне помочь.

Поэтому останавливаться ни в коем случае нельзя. Впереди виднелась развилка, и я словно светлячок, не долго думая, ринулся туда, где горел свет. Но порой и они совершают смертельные ошибки — летят на свет огня, в конце концов сгорая в полете. Я все же остановился, ведь стало так ярко, что казалось, будто ослепну. Прищурившись, увидел силуэт и узнал его.

Это Зверь.

В который раз он нашел меня. Ловко обманул, а я как обычно повелся. Ноги двинулись назад, но спина врезалась в стену, появившуюся из ниоткуда. Зверь стал приближаться ко мне, а свет за его спиной меркнуть. Напрягшись от ужаса, я снова смирился с проигрышем, склонил голову и упал на колени. Зловещее хрипящее дыхание Зверя чувствовалось уже прямо надо мной. На Зверя нельзя смотреть, иначе будет больнее. На мгновение он притих...

Резкий удар пинком по лицу — и я влетел в стену. Затем удар по ребрам, по животу... Поза эмбриона ни черта не помогает.

Удар. Удар. Еще удар...