— Вы... — процедила Абраксас и оглядела присутствующих – клетку и Орфея, который стоял неподвижно, напряженно. — Вы чего, изверги, его высосали?

Таковы были ее первые слова познания правды. Очень горькой, несправедливой и жестокой. Подобно королеве она приказала Абраксас пасть ниц и страдать от ее ранящих в самую душу слов. Но вместе с тем Абраксас находила себя воодушевленной, обновленной, словно предвкушающей свой первый день на работе мечты, что шло вразрез ее представлениям. И оттого она ринулась вперёд к большой арке, где виднелись массивные входные ворота, не дав никому из своих противников и слова сказать. Она желала только одного – подальше отсюда, от этих людей, места, куда-нибудь, где от нее, в конце концов, отстанут.

— Госпожа! — послышалось у нее... не за спиной. Обычно голос звучал у Абраксас в голове, однако она могла определить, откуда идут эти импульсы, но сейчас это было иначе. Словно отовсюду. — Госпожа, прошу, не надо!

Но ее "госпожа" и себе сама госпожа, ей необязательно слушать каких-то там... Впрочем, бежать на своих куриных лапках оказалось непросто, но возможно. Как и возможно открыть те входные двери с каменными наличниками и блестящими ручками (обязательно с кольцом и страшной мордой!), и это было бы правда загляденье, если бы Абраксас думала о дверях, а не о том, что они могут для нее сделать. Ведь как это неприятно – понимать, что ты учишься на пилота, чтобы в конце концов бомбить города, совершенно неизвестные тебе города! Может прелестные, красивые, с богатой культурой и приятными жителями. Ты никогда этого не узнаешь. Никогда не почувствуешь всю глубину горя. И что же остается этому несчастному пилоту? Спрыгнуть разве что. Без парашюта.

И Абраксас, сама того не осознавая, чуть не совершила это воистину смелое решение. Когда она резко открыла ворота и уже хотела выбежать, закрыв на все глаза, она вдруг поняла, что прямо сейчас перед ней, над ней и под ней одна лишь бездна. Да, она висела на краю порога, пытаясь балансировать, и смотрела, как снизу пустота пожирает свет. И, казалось, ее саму. Чем дольше она всматривалась во тьму, тем больше осознавала свою ничтожность по сравнению с этих монстром – неизвестностью. Всепоглощающей неизвестностью.

Души наверху все также летели в Потоке своей судьбы, а просторы переливались красками всего того, что находится на глубине – коралловые оттенки тесно переплетались фиолетовым дымком, исходившим от пока еще далекого Котла. Но видеть цвет души – саму сущность – дозволено только особенным.

Абраксас в исступлении повернулась и увидела Орфея, стоявшего неподалеку. Он даже и не предпринял ничего, чтобы спасти ее, а только пожал плечами, как бы выражая свое равнодушие. А кому сейчас легко, а?

— Скажи хоть ты, фифик намалеванный! — грозно произнесла Абраксас. — Ты ведь знал! Знал и ничего не сказал. Тоже мне, служка-предатель!

Орфей усмехнулся, оскалился, что значило только одно – рычание непослушного пса, который сейчас погавкает как следует за каждый удар плетью.

— Кажется, кое-кому стоило пораньше включить свои мозги, — презренно усмехнулся он и засунул руки в карманы. — Ведь как это так? Оказывается, что все имеет свою цену! Даже счастье!

— Орфей! — воскликнула Колибри. — Я не потерплю подобного отношения к...

— А к себе потерпишь? — свирепо рявкнул он. — Нас тут врагами человечества клеймят, а ты уподобляешься Иокасте, потому что, видимо, умереть готова за свою верность. Не видишь ты, за что апологетом стала, за примитивное мышление и вялый нрав!

Закончив свое поэтическое ругательство, Орфей развернулся и направился восвояси, раздраженно фыркая.

— Простите этого дурака, — прошептала Колибри. — Вы не виноваты. Это все мы. Я. Не сказала вам. Не заимела смелости.

Абраксас, опустив свои руки, ещё раз оглянулась на бездну, а затем, как-то странно издавая шипение, похожее на журчание реки, пошла обратно в зал. Она не заметила, как двери за ней сами закрылись, медленно так и верно, тихо, что самое главное, относительно шума в душе ничего не понимающей богини. Смогла бы она сделать то, что сделала, если бы ей заранее сказали, что этого человека положат на жертвенный алтарь и спустят практически всю кровь? Но ведь жив этот человек остался, правда, кровь эта особенная, волшебная, дорогая.

Абраксас плюхнулась неуклюже на свое место и положила всю свою длинную шею на подлокотник, прямо как шланг. Она видела только до блеска полированные полы, в которых ещё пуще сверкало золото потолков – ослепительное сияние в квадрате, которое давно сделало бы слепцом обычного человека, в буквальном или метафорическом смысле, одно из двух.

— Госпожа... — пронеслось эхом, которое не надоело разве что любителям гор.

— Хватит меня уже так называть, — устало ответила размякшая Абраксас. — Я ведь не богиня, не... Его воплощение, правильно? А ты не моя подчиненная. Но если тебе действительно так нравится раболепствовать, то хотя бы замолчи.

— Вы так ненавидите меня? — произнесла Колибри, как будто знала заранее ответ.

— Я ненавижу только себя, за то, что побоялась прыгнуть, чтобы все это закончилось...

— Разве это страх? Разве не решимость, вызванная способностью бороться с проблемами до конца, а не убегать от них? Разве это не подвиг, чтобы спасти свою душу?

— Спасти душу? — медленно процедила Абраксас и даже привстала со своего места. — Спасти за счёт других душ?! Это же скотобойня какая-то! Только не свиньи в загоне, а люди! Как до вас это не доходит-то?!

Воцарилось долгое молчание. Так всегда бывает, когда царь возмущен работой своих советников, а те в свою очередь и слова поперек сказать не могут – монархия. Однако найдутся и те, кто не побоится приговора и умрет с гордостью, чем будет жить, вечно пресмыкаясь перед разодетым сибаритом. И это отличает раба от свободного человека.

— Госпожа, — В голосе Колибри промелькнуло что-то очень яркое, как искорка, способная спалить целый лес, — ответьте мне на вопрос. Что вы чувствовали до того, как помогли тому человеку?

Абраксас призадумалась. Она понимала, к чему напевает эта птичка и осознавала, что до поглощения души не чувствовала, но ощущала себя хуже, надо признать. Экое нежелание на нее нападало, похожее на типичную хандру! Но сейчас она, несмотря на потерю чего-то важного, была готова действовать, даже если эти действия приводят к аннигиляции. Абраксас как будто потеряла отца, но вместе с тем унаследовала огромное состояние, дающее надежду на будущее, которого до этого не было.

— Я знаю, что ты хочешь мне сказать. Что так якобы лучше и...

— Нет, госпожа. Нет никакого лучше, поймите. Есть только необходимость. Потому что без prima не выживет ни одна оболочка.

Абраксас хотела было приструнить настырную птичку, только вот внезапно замерла. "Необходимость" — подумала она. — "Какое же гадкое слово, чтобы оправдать свои действия!". И все же она понимала слова Орфея, сказанные им в сердцах, понимала про свою наивность, глупость и презренную надежду, которая продавала себя как последняя проститутка. Все это время богиня знала, пусть и не принимала этого, просто само душевное страдание, вызванное этим знанием, сносило напрочь крышу и всякую целостность, которой так восхваляли в ней. Чтобы выжить, надо идти на жертвы, но какой смысл тогда в этом существовании?

— Prima?

— Первородная энергия, которая служит для поддержания жизни всего, что имеет душу, — ответила Колибри, уже явно довольная тем, что ее слушают. — Как еда для физического тела. И мы берём часть prima от души, которую смогли зажечь.

— Комиссия, да? — фыркнула Абраксас и всмотрелась в клетку, именуемую Ловцом душ. И ведь даже название говорящее, как тут не догадаться о подвохе! — Что-то она у вас слишком большая для человека с неплохой кредитной историей!

Ловец стал как-то странно вибрировать, будто по нему били кувалдой, пытаясь сломать оковы заточения.

— Я хочу извиниться, госпожа, за это, — тихо проговорила затем Колибри. — Я взяла для себя слишком много. Но это была необходимость. Я была на грани. Но я не касалось той энергии, которая принадлежит по праву душе и не стала бы...

— Погоди, — прервала ее Абраксас и принялась ходить вдоль стола с высеченными на торце символами, рассматривая сначала клетку на нем, а затем и весь этот величественный зал, похожий на храм. — Для себя... это для кого? Только не говори мне, что это все...

— Госпожа, вы еще не поняли?

Она не успела договорить, как люстры в этот момент закачались, переливаясь звоном, а расписные стены начали то затухать, то появляться вновь на свету, словно тут баловался со свечами призрак. Абраксас смотрела, теперь не на маленькую птичку, которой можно было оторвать блестящий клювик, не на Колибрище, сделанное в форме могучей статуи, а в само это построение, которое было везде – сверху, снизу, сзади, и если бы она могла, то обязательно зажужжала бы как назойливая муха, ведь именно такой она себя ощущала по сравнению с этим необъятным, неописуемым местом, живущим своей жизнью. Нет, этот гигант не сожрёт их всех, он уже их сожрал!

— Охуеть просто... — не выдержала Абраксас, хватаясь за локти. — Неужели этот домина и впрямь ты?

— Да, госпожа, — ответила она вся радостная, как молодая дама, купившая себе дорогое шёлковое платье и качественный туалет, чтобы кружиться, восхищать и вызывать зависть. — Я вас шокировала, да? Если бы вы только могли состряпать это на своем лице...

Когда фразеологизм "у стен есть уши" приобретает буквальный смысл, то не ждёшь уже ничего более удивительного, однако мир этот сам по себе соткан из таких шокирующих неподготовленного моментов. Стоит только привыкнуть к этой несуразице, и магия превратится в обыденность.

— Ну так что, госпожа, я вас переубедила?

Абраксас, оглядываясь по сторонам, ловила самые странные и безумные идеи своим сачком, без разбору – вот тебе и теория аллегорий на тему того, какой предмет какой частью тела может быть, и всякие разные догадки по поводу того, как можно вот это все просто ощущать и, наконец, даже просто нелепые каламбуры по типу "да у тебя не все дома".

— Возможно, — бессознательно ответила она и тут же очнулась. Она сосредоточилась теперь полностью на принятии, потому что оставаться в изумлении было просто невозможно. Не невыносимо, а именно невозможно, потому что состояние потрясения – очень сильное чувство, которое затягивает подобно воронке, и потом попробуй после такой пляски очнись. Только оно не имеет эффекта, если цель имеет иммунитет. — Я понимаю тебя, Колибри, твои мотивы, но и ты пойми. Я готова простить тебя, хоть и не сказать, что меня это устраивает. Но запомни, что третьего не будет.

— Понимаю. Богиня троицу не любит.

— Колибри, — твердо произнесла Абраксас. — Да или нет?

— Ну... — робко произнесла она, как бы отрицая эту самую милость. — Как я могу отказать своей госпоже, чье сердце наполнено такой нежной добротой? Со мной никогда так не обращались, и было бы страшным грехом вам отказать.

— Вот и порешали. И еще. Комиссию свою будешь брать минимальную. С этого дня ты на диете.

— Как жестоко! — обиделась Колибри. — У меня вообще-то довольно тонкие стены!

Богиня приняла решение. Если потребуется взять немного из того, что случилось благодаря усилиям Абраксас, то это, с одной стороны, покажется справедливым. Ведь, с другой стороны, без ее помощи не было бы вообще ничего. Вопрос только в том, нужна ли самим людям эта самая помощь? Они слишком горды, чтобы принять ее так просто.

Абраксас обсудила ещё с Колибри несколько моментов по поводу их удавшейся миссии. Они обсуждали в основном этот опасный трюк с внедрением души Абраксас, потому что сущность ее "была загрязнена". Совсем немного и несущественно, только вот именно по таким "несущественно" и собирается потом болезнь. Накопительный эффект страшнее всего, потому что он практически незаметен. Колибри также упомянула про свои возможности, ведь она, в случае чего, может откатить обратно весь прогресс. Кажется чудом, если знать цену. Душа. Потому что именно это равноценно. Отдаешь одно, чтобы спасти другое.

Разговаривали они до тех пор, пока не упомянули Орфея. Абраксас сразу же вспомнила его слова, а также свою ошибку, по причине которой ему неслабо так досталось. Она решила найти его, чтобы попросту извиниться.

Сначала она повернула к арке, которая вела в небольшую столовую, где обычно кухарки готовили для своих хозяев всякие гарниры, гусей, цыплят, перепелов, жидкие десерты по типу компота или какой-нибудь фруктовый зефир. Такие пиршества проходили, порой, часами, но сейчас это место не имеет совершенно никакого смысла, однако в понимании культуры это была вещь необходимая. Здесь висели всякого рода сотейники, поварешки, прихватки, подносы, словом, куча всякой разной утвари, которая не отличалась особым изяществом, ведь кухня это место отнюдь не для гостей. Кому захочется смотреть на раскочегаренных жаром от большой печки поварих, которые с усердием замешивают в здоровенном чане наваристого супу? Или наблюдать на столе разделку тушки кролика, которого ещё недавно видели жующим травку? Ох нет, лучше закрыть глаза и сделать вид, что во рту просто "вкуснятина". Не крольчатина, не телятина, а именно "вкуснятина". Разве любят избалованные жиром неженки называть вещи своими именами?

Абраксас увидела бы типичную дворянскую кухню, сооруженную для нужды, но помимо всех этих вещиц она заметила своего сердечного друга, который что-то красноватое попивал из тюльпановидного фужера и с наслаждением выдыхал при каждом глотке. Орфей, завидев незваную гостью, тут же воспел:

— "Ах, ужас, ужас сердце давит; Строптив мой дух, сомненья нет, и все же в ужаса тисках я гнев свой сдерживать не стану", — закончил он и улыбнулся своей хозяйке, ещё раз одарив ее предупреждающим взглядом.

— Очень наглядно, — похвалила Абраксас. — Но гнев тебе сдерживать и не придется, потому что я пришла с миром.

— Да ну? И что же вы от меня хотите?

— Ну, например, спросить, могу ли я разделить с тобой эту бутылку вина, которую ты нашел непонятно как?

— Вы можете, — пожал плечами Орфей, в очередной раз выражая равнодушие. — Только толку-то вам от него, если не чувствуешь ни вкуса, ни опьянения?

— И все же я попробую, — настояла Абраксас и оглянулась в поиске какой-нибудь стеклянной ёмкости.

— Колибри сделала этот бокал специально для меня, вы не найдете...

Орфей хотел было усмехнуться, как замер от настигнувшего его изумления от наглости своей хозяйки. Она грозно взяла бутылку за горлышко и попыталась поднести ко рту, отпив все залпом, только вот забыла, что змеи вовсе не приспособлены к пробе вина. Кроме того, Абраксас имела слишком длинную шею, чтобы дотянуться до макушки руками, и низкую гибкость, чтобы извиться в правильную форму для хотя бы одного глотка. Она выглядела как клоун-маскот, нарочито делая все чрезвычайно неуклюже, чтобы развеселить аудиторию. И ей это удалось.

— Ну вы и устроили, — рассмеялся Орфей и протянул свою руку Абраксас, которая чувствовала себя опозоренной и в то же время счастливой.

Счастливой, потому что получила то, что заслуживала. Она как бы сама дала Орфею возможность отыграться на себе, а сейчас покорно держала голову, пока он пытался залить ей вино прямо в глотку. И у них получилось! С улыбкой, радостью, но без всякого вкуса. Пара капель пролилось на пол и тут же испарилась, не оставив и следа. Но Абраксас выглядела довольной и вытягивала свою шею, тем самым благодарствуя.

— Ну как? — спросил Орфей заискивающе.

— На вкус как... ничего, — ответили ему. — Как будто воздух пьешь. Где ты вообще это достал?

— Колибри немного от себя "откалывает", так сказать, чтобы делать мне всякие разные вещи. Правда, бывает это нечасто.

— То есть мы сейчас пьем ее?

— В каком-то смысле да.

— Это не совсем так, — вмешалась Колибри. — Prima – духовный материал, который можно сравнить с кирпичиками. И я могу выбирать, строить из них фундамент или отложить в сторону. Грубо говоря, то, что мы получили от той души, я разделила на то, что для себя и на то, что для других. У меня осталось совсем немного про запас, и я решила кое-что материализовать для Орфея. Он и правда заслужил.

— Угу, — кивнул он и покосился на Абраксас. — Потому что кое-кто кинул меня на этого бугая, а я вообще-то все чувствую, в отличие от вас.

— Правда, что-ли? — затихла Абраксас. — Я об этом не догадалась. Извини.

— Ничего страшного, вы в любом случае мне уже отплатили.

— Вином-то? И что с него толку?

— Вы не понимаете, — помотал головой он, мягко улыбаясь, — это же не просто для вкуса, это как стиль, образ. Я чувствую себя богом Олимпа, когда испиваю бутылочку-другую виноградного. Да и тем более, что толку злиться? Вы мой панибрат по несчастью все-таки.

Он протянул к своей госпоже бокал, а она в ответ с ним чокнулась. И даже без мизинцев теперь все понятно было.

— Я так понимаю, что Колибри провела с вами беседу? — спросил Орфей. — Я-то думал, что вы не останетесь с нами.

— Рано меня со счетов списывать. Особенно, когда я уже вошла во вкус, — гордо ответила Абраксас, выпячивая свою обнаженную грудь вперёд, без всякого на то стыда.

— Тогда за работу! — подхватила Колибри и загремела посудой.

— Колибри! — воскликнули Абраксас и Орфей одновременно.

Они не были командой. Они не чувствовали этого романтичного ощущения сплоченности, близости. В их душах было одно только понимание параллельности их путей, не более. Абраксас так вообще ставила под сомнение идею доверять. И все же, даже вместе с этим, они сами не замечали, как сковывают друг друга цепями, и поди догадайся, что они значат.