Абраксас добралась до того самого места, где когда-то пыталась кричать от изумления, от тысяч плывущих за окном душ, напоминающих звёзды. Теперь же, когда ей не составит труда сделать это вновь, стоит полная тишина. Бездушная тишина той, кто потеряла не только "кого-то там", но и себя.

"И все из-за меня" — с жалостью думала она, стараясь свернуться в клубочек, но из-за длинной шеи получалось только в калач. — "Надо же быть такой наивной! Думала, что в сказку попала, да? Виды тут и правда волшебные, но вот события... они ни черта не сказочные. Суровые, реальные – вот, в чем правда. И теперь придется отвечать по полной. А я не хочу. Потому что у меня нет сил. Жалкое ничтожество – вот, каково мое призвание. Богиня, ха! И с каких пор..."

— Госпожа... — послышалось из ниоткуда

"... А как он на меня смотрел? Выжигал прямо своими глазами. А я и не понимала даже, пытаясь оправдаться, пытаясь спихнуть всю ответственность на других, потому что ноша эта оказалась слишком тяжела. Я лежу, распластанная по земле, даже не прошу помощи. Я хочу, чтобы меня просто добили..."

— Госпожа.

"... И как я презрительно относилась к тебе, Колибри. Да, именно презрительно, насмешливо. Это было сродни тому, как маленький ребенок не слушается своей матери. И что теперь? Мне даже стыдно посмотреть на тебя теперь, я краснею в душе от одного только твоего упоминания, потому что ты, чёрт возьми, права, а я нет, ну так издевайся же надо мной, читай морали, выклюй мне глаза и выпни из своего дома, я готова!"

— Рия!

Абраксас замерла, а затем медленно подняла свою голову и оглянулась. Она испытала то же самое ощущение непонимания, какое было в самом начале ее пути, словно ей были неведомы "магические" свойства предметов. Что даже у золотистых клеток, стоящих на темной дубовой столешнице, есть душа.

— Это ты? — догадавшись, спросила Абраксас.

— Да, я.

— Понятно, — протянула она и тут же вновь рухнула без сил. — Пришла меня ругать?

— Отнюдь, я хочу сказать... — Колибри сделала очень напряжённую паузу. — Сказать... тебе...

— Что сказать?

Колибри была так напряжена своей мыслью, что, казалось, прутья начали искрить.

— Правду! — вдруг сменила она тон и начала быстро и неуклюже тараторить. — Я должна извиниться перед тобой за эту ситуацию, потому что очень сильно переживала, и даже не знала, что все так выйдет, а теперь мне даже стыдно произносить твое имя, которое я мараю своими грязными словами...

Когда Абраксас встала, подошла к клетке и внимательно посмотрела на нее, та начала утихать. Они были похожи на кошку и мышку, на обед и хищника, которые вот-вот сыграют по нотам правил естественного отбора.

— Ты боишься меня, да? — спросила Абраксас.

— Боюсь? — нервно усмехнулась та. — Да, я боюсь. Переживаю из-за того, что я могу оступиться в человеческих отношениях. Хотя, я, наверное, уже оступилась.

— В чем же ты оступилась? — с вызовом спросила Абраксас. — Это мне надо извиняться перед тобой за свое поведение. Перед всеми! И ты сама знаешь причину.

— Я знаю твою причину, но ты не знаешь мою.

Наступило короткое и очень интимное молчание. Это было как бы приглашение, чтобы окунуться в прохладную, леденящую воду, в которой обитает самый опасный в мире зверь – правда. И будь ты хоть в бронекостюме, хоть подготавливайся триста лет, тебя все равно утащат на дно. И только самые стойкие смогут найти путь на поверхность и принять тот опыт, что они прошли.

— Тогда поведай мне.

И Колибри поведала:

— Помнишь ли ты, как я сорвалась на эту служку, называющую себя Иза Беллой? И лишь потому я так сделала, что она беспринципно посмела назвать тебя "Мариго". Вы были знакомы несколько минут, но разговаривали как самые настоящие друзья. И это ударило по мне. Просто потому, что в нужный момент я не смогла принять твоей милости и назвать тебя... Рия. Потому что я была слишком труслива, чтобы стать решительной и не бояться совершить ошибок. Друзей у меня никогда не было, поэтому я и не знала, что это вообще такое. Вслед за ошибкой я совершила преступление. Ведь это я поставила служку в такие условия. Потому что хотела ее страданий. Однако это обернулось куда большими последствиями. Для всех нас.

Абраксас сделала медленный шаг, а затем второй, третий, зашагала по комнате, как судья, пытающийся вынести приговор. Но потом она остановилась и как бы облегчённо произнесла:

— Получается, что я не одна такая дура?

— Выходит. Но легче от этого не становится.

— Врешь же. Друзьям всегда легче переживать проблемы вместе.

Колибри замолчала. В сознании ее пролетало одно единственное слово – "друзья". Они как надоедливые призраки суетились в ее мыслях и пытались всячески спровоцировать жесткое: "Отстаньте!".

— Как ты сказала? — спросила она аккуратно и трепетно. — Друзья?

— Да, — пожала плечами Абраксас. — Ты ведь считаешь меня своими другом, сама так сказала. А я всегда до этого считала. Вот и получается, что взаимность это показатель нашей дружбы.

Однако она совершенно не ожидала увидеть того, как, казалось бы, навсегда застывшая в своем драгоценном блеске птичка вдруг пошевелит своим длинным острым клювом. Колибри блеснула своими золотыми глазницами, тонкие крылышки обрели ту форму, которая позволила ей взмыть над веточкой и перелететь к краю ветки. Шейка ее выделялся серебристым оттенком, а хвост внезапно лоснился малахитом.

— Прости, Рия, — защелкала клювом она как в какой-то сказке. — Это, наверное, немного пугает...

— Что ты! — возразила Абраксас, тут же очнувшись от завораживающего безумия. — Это прекрасно! Я и не знала, что ты так можешь! Но почему ты раньше этого не делала?

— Потому что только ты оказалась достойной увидеть это.

Абраксас даже выразила некоторое смущение в виде непроизвольного шипения – уж слишком трогала эта сцена и слова ее душу. Счастливые люди делают не самые разумные вещи, потому что счастье это от безумия.

— Колибри, а можно... тебя погладить? Прости за такую просьбу.

Колибри неуверенно проглядела на нее, но поддалась головкой чуть вперёд, позволяя пальцу Абраксас коснуться ее. Она мягко касалась миниатюрного тельца птички и аккуратно скользила по гладким изгибам, завороженно смотря.

— Эмери.

— Что? — не поняла Абраксас.

— Имя. Мое. Настоящее.

Эмери. Как много власти или хотя бы попыток прийти к ней в этих буквах. Король или королева, царь или царица, император или императрица. А может просто очень важный вельможа, гоняющий своих слуг как лошадей на скачках? Неважно как, неважно где, Эмери будет стремится к власти, как это делает любой человек с комплексом неполноценности, но с большим, даже фанатичныи упорством. И только самые стойкие души смогут направить эту самую власть в воссоздающую энергию. Быть не тираном в семье, а мудрым управленцем, не паршивым начальником, а понимающим лидером. Стоит только приложить силы не ради себя, но для другого хотя бы, так, может, и жизнь заимеет совершенно иной смысл.

— Эмери, значит? — попыталась улыбнуться Абраксас или хотя бы показать своей дугой на руке, что очень этого сейчас желает. — Я буду называть тебя Эри.

— Эри? — смутилась птичка, отвернув свою голову от пальца. — Что за прозвище вообще такое?

— Тебе не нравится? — спохватилась та. — Но ведь ты тоже называешь меня Рия. Все честно, ведь так?

Колибри чуть погодя кивнула и вообще-то, судя по ее поднятому хвосту, была не слишком-то и против этой затеи. Она принимала правила их игры, где маски раскалывались, и под ними появлялись настоящие личности – Мария и Эмери. Рия и Эри, дружественный и трогательный союз. Таковы отныне правила.

— Слушай, Эри, я рада, что все вот так между нами сложилось, правда, — произнесла Мария, убирая свой палец, — но нам нужно подумать теперь и о Белле. Орфей говорил, что ее необходимо вышвырнуть, но... он говорил и о другом способе. Ты можешь о нем рассказать?

— Я могу, — с неохотой ответила Эмери. Ей явно не нравилось, к чему это все ведет. — Но боюсь, что ты этим захочешь воспользоваться. А он для тебя не самый выгодный, мягко говоря.

Мария строго сжала кулаки и перекрестила их на своей груди.

— Я знаю, Эри. Но это единственный выход, потому что первый вариант я даже не рассматриваю, — она даже смягчилась от такого внезапного приступа лёгкой злобы на запрет типичного самопожертвования. — Я же делаю это не только ради нее. Ради нас тоже. Я готова возложить ответственность не только за себя, но и тебя тоже.

Эмери перелетела обратно на свою ветвь и с вынужденным говорить взглядом произнесла:

— Какая же ты упрямая. Но я не могу отказать тебе. Не могу не быть благодарной за то, что ты делаешь ради меня. Поэтому я готова поведать.

Эмери рассказала обо всех нюансах передачи особой prima другой душе. Необходимо было настроиться на совершенно иной канал связи, который предоставил бы возможность прикоснуться не к душе, не к ее оболочке, а к самому центру сущности, однако сделать это без должной подготовки сложно. Кроме того, после передачи своей энергии придется расстаться с частью своих "божественных" сил – это может проявляться абсолютно по-разному, вплоть до неумения банально приказывать.

После своего монолога Эмери приняла прежний вид застывшей на месте фигурки, а Мария, делая собственные выводы, направилась вместе с ней на поиски Беллы. Первое предположение – чердак. Они прошли сначала вдоль окон, затем поднялись наверх и, наконец, аккуратно, стиснув покрепче ручку, отворили ворота.

Белла лежала на диване как кукла, уткнувшись лицом вниз – неподвижная, тихая, словно обиженный на своих родителей трудный подросток.

— Белла, — сказала Мария осторожно и подошла к ней. — Ты меня слышишь?

Мария, не услышав ответа, подступилась ещё ближе, осмелилась даже прикоснуться свой левой рукой к плечу Беллы, но вдруг встретила сопротивление. Белла держала ее за руку, вцепившись как клещ и что-то шептала, глаза светились сияющей prima, душевной энергией, и были похожи на всепоглощающие черные дыры, а затем на гигантскую воронку, которая медленно и верно затягивала в себя все живое и неживое...

Мария очнулась подобно выброшенному на берег приливной волной моряку, потерпевшему кораблекрушение, однако вокруг нее не было никаких тропических островов или ласкающих твой слух шумов воды и чаек. Был только столб, приковавший ее бренное тело, и пустота как в Междумирье.

— Ты умрёшь здесь! — вдруг разразился голос как гром. — Твоя душа будет подобна ночи!

Это был голос Изы. Мария узнала его, несмотря даже на то, что он был окрашен самыми различными эмоциональными красками и фильтрами. Она увидела перед собой фантастическое, словно наяву не самое приятное зрелище – собственную смерть. Как по щелчку пальца она оказалась свидетельницей автоаварии, однако на обочине лежал не ее труп, а Беллы. Это видение было настолько мгновенным, что если бы удалось в этот самый момент точно моргнуть, то того мизерного времени хватило бы, чтобы пропустить буквально все.

— Ты получишь то, что заслужила! — снова раздался голос Изы из пустоты. — Умрёшь, умрёшь, умрёшь!

Мария попыталась встать, освободить себя от оков, но ничего не вышло – цепи не звенели, не имели веса, но были, казалось, прочнее вольфрама.

"Где я?" — подумала она как с бодуна. — "И почему я в таком хреновом положении?".

Ответ появился перед ней сразу же – тот самый бесформенный дух, который временами мерцал, и появлялось на нем лицо Изы, полное боли, ненависти и чувства отмщения. Это совсем не тот человек или человеческая форма, которую она видела не так давно, скорее, призрак, не знающий покоя от незакрытого гештальта.

— Я сожру твою печенку! — вскрикнул голос. — За все, за все, за все!

Позади Изы вдруг появилась сцена, снова, и она оказалась даже не испорченной внутренним миром Марии, она была чистой, такой, какая есть. Иза и Белла – яйцевые близнецы, носившие по традиции одинаковую одежду, ведь им ещё не позволялось принимать самостоятельные решения в выборе одежды ввиду своего юного возраста. Они сидели на небольшой крашеной деревянной скамеечке посреди двора, одна утешала другую.

— Сестра, я защищу тебя, слышишь? Тебе нужно говорить мне обо всем, что сделает это придурок из того района, — говорила Иза, грозно махая кулаком.

— Он не придурок... — робко отвечала Белла. — Он...

— Кто? — очень грозно спрашивали ее. — Идиот? Я никому не позволю избивать тебя, никому, слышишь?

— А маме?

Иза затихла и как-то нехотя и сдавленно ответила:

— Она ведь за дело. Я понимаю ее, вижу, как ей тяжко одной. Все так это мама.

— Вот видишь? И его ты тоже должна понять...

Иза не выдержала и ударила свою сестру. Впервые в своей жизни. Иза была для нее единственным человеком, не поднявшим на нее руку. До поры до времени. И даже "прости" со слезами на глазах не сумело спасти ситуацию. Все изменилось.

Стремительным ветром сдуло это видение с глаз Марии. А за ним появилось и второе. Теперь не улица, а прихожая. И уже совершенно по-разному одетые сестры. Потому что теперь они имеют право.

— Говори имя, — требовала Иза, метая грозные взгляды. — Или я весь этот поганый университет перекопаю, но найду того, кто это совершил!

— Не надо, я... — сжалась Белла, стискивал в руках свое потрёпанное ситцевое платье. Ее трясло как от лихорадки. — Я в порядке. Ты меня пугаешь.

— Потому что ты меня раздражаешь! — вдруг развела руками та как грозный коршун. — Я тебе говорила не идти туда, там мудачье одно, а ты меня не послушала! И что в итоге? Прощай, девственность, привет внезапный залет! Мать точно обрадуется. И всыпет как следует, так что готовь свою непослушную задницу!

Белла закрыла лицо ладонями и тихо всхлипнула. Иза остепенилась, стиснула свой локоть и разжала кулаки. Она, как бы извиняясь, поджала свои губы и, поглаживая свою сестру по плечу, произнесла:

— Прости, не таких слов ты заслуживаешь. Просто я обещала защищать тебя. Всегда. А у меня ни черта не вышло, понимаешь? Потому что я ни на что не гожусь.

Ветер унес и это воспоминание как опавшие осенние листья, а затем и сам покинул это наполненное ненавистью место. Мария, увидев все это, начала испытывать душевные страдания, словно все это произошло с ней. Она попыталась прийти к миру:

— Иза, я понимаю почему ты злишься на меня. И то, что я увидела – ужасно. Но пойми, у меня нет намерения причинить зло. Даже наоборот, есть желание помочь.

Но бесформенный дух превратился в большую орлицу, а затем яростно впился своим клювом в живот Марии, прямо в печень.

— Ложь, ложь, ложь! — кричала соколица, жадно поклевывая. Не было там ни крови, ни мяса, а только одна великая душа, которая медленно и верно истощалась и чернела.

— Я тебе серьезно говорю, дура! — с болью в словах вскрикнула Мария. Хоть и физической оболочки у нее не было, а ощущения все равно оказались болезненными. — Ну склюешь ты всю мою душу, служенька, а дальше что? Каков план?

Соколица в то мгновение замерла, но не от тех слов, а от очередных воспоминаний, нахлынувших так назойливо и так быстро. Мария попала в третий и самый неожиданный для нее мир – ту самую комнату на чердаке, где когда-то произошла их первая встреча. Однако теперь это не выглядело как какая-то сказка, напротив, элементы комнаты были украшены самыми грязными мелочами, которые могли быть только в мире живых – непонятное белье, застывшие пятна, заляпанные какой-то откровенной пошлостью ковры, пролитые смазки, словом, следы самых настоящих людей, а не призрачных образов. Белла стояла вместе с Изой посреди всего этого хаоса как ангелочек. Потрёпанный и чуть побитый – на локте красовался синяк, а на лбу вмятина, несмотря на то, что в своем летнем платье она все-также была прекрасна, даже в силу своего возраста, который уже вот-вот переваливал за три десятилетия.

— Поверить не могу, что ты занимаешься таким, — негодовала Белла. — Тебе бы давно пора о семье думать, а в тебя в голове какой-то... порноветер!

— Что? — язвительно морщилась Иза. — И эта говорит мне телка в очках! Ну, чего ж ты прячешь свой фонарь? Это же любезный подарок от твоего хахаля!

— У меня хотя бы "он", в отличие от тебя, грязной лесбиянки!

— Я вообще-то би.

— Какая разница? — кричала Белла, разводя руками. — Это ненормально, как и твои грязные фильмы! Ты повязала в разврате и деньгах. В тебе хоть что-то святое есть? Совесть, может? Ты людей заставляешь... я даже не буду объяснять твои садистские наклонности, которые прям видны в твоих видео!

— И это говорит мазохистка, готовая всю жизнь страдать непонятно за что, — усмехнулась ей прямо в лицо, которое в гневе тут же скривилось.

Белла сжала свои кулаки, сдерживая свое желание взорваться, стиснула зубы, но все же самым подлым образом произнесла эти самые слова:

— Это ты свела нашу маму в могилу своими поступками. А сейчас хочешь свести и меня.

Иза вздрогнула и замерла. И только тихая слеза пробежала по ее щеке, оставив мокрую и жгучую дорожку. Она отвернулась и утерлась рукой, сказав:

— Насчет матери ты, наверное, права. Мои поступки стали для нее последней каплей. Сердце ее не выдержало, — Иза дрожащим голосом выдохнула, пытаясь держаться до последнего. Она повернулась к Белле и с серьезным видом, с покрасневшими глазами продолжила. — Но я всегда, всегда, Бел, всегда пыталась защитить тебя. Какой бы ты назойливой и глупой не была.

Иза, смотря в напряжённые глаза своей сестры, сначала оглянулась, а затем подошла к углу комнаты, где выпирал плинтус. Из своего тайника под полом она достала две толстые пачки денег и протянула их Белле:

— Я тут со своего... дела накопила немного.

— Мне не нужны эти грязные деньги, если ты об этом.

— Бел, — умоляющим взглядом просила Иза, пытаясь силой положить в руки пачку. — Пожалуйста, будь уже счастливой. С этими деньгами ты можешь уехать отсюда, забыть обо мне навсегда. Просто измени свою жизнь. Я больше не могу выносить того, как ты покорно подставляешься под удар, как работаешь, не покладая рук, получая за это только несправедливые оплеухи. Хоть раз в жизни послушайся меня, и я обещаю – больше ты меня в своей жизни не увидишь.

Соколица начала судорожно махать крыльями и ещё сильнее клевать печень Марии, как обезумевший паразит она стремилась выполнить свою работу и свой долг. Роза почернела и завяла, ничто более не убедит ее совершить иное. Или почти ничто.

Мария, увидев это все, налилась обжигающим нектаром... сожалений. Беспомощность, бесполезность – она осознавала эти аспекты по-настоящему, понимала многогранность этих чувств, потому что сама когда-то невольно стала их жертвой. Мария вдруг вспомнила свое прошлое. Далекое прошлое, уходящее прямиком в детство. Вспомнила тот самый момент, когда подобно увядающей розе чернеет от горя и сожалений сердце. И этот самый момент, вся эта горькая сцена как из ничего появилась перед ней. Настало время обнажить язвы.

Там была Мария – маленькая девочка в летнем сарафане, вся перемазанная в грязи и обеспокоенная. А ещё там был мальчик, с виду тот ещё добряк и храбряк, между прочим. Он стоял на краю плотины и смеялся, словно был акробатом, не раз бывшим на канате.

— Миш, может, не надо туда ходить? Я боюсь... — тряслась Мария, которая стояла не на балке, в отличие от ее друга, а на устойчивой платформе на берегу.

— Да что может случится, трусишка? Давай, залезай уже!

— Страшно!

Эти дети посещали в свое время много опасных мест, выходя оттуда хотя бы живыми. Но Мария, например, никогда не рисковала так, как это делал ее бесстрашный друг, которому то ли везение, то ли умение пело. До поры до времени. Никто не застрахован от неудачи. Даже профи.

Мальчик подскользнулся. Это было глупо, нелепо и даже стыдно, однако ему в последний момент все же удалось ухватиться за край. Шлепанец на его ноге не удержался и полетел вниз – прямиком на мелководье.

— Миша! — вскричала Мария.

— Помоги мне! — завопил он.

Мария замерла от ужаса – радужки ее блестели от страха, а ноги как в землю вросли. Она понимала, что жаждет помочь своему другу, однако то кошмарное чувство самосохранения, трусость, проще говоря, не давало ей и возможности пошевелиться. Глаза ее засветились яркими слезинками – драгоценными камнями души, потому что осознавала она себя теперь. Бесполезную. Беспомощную.

— Я... я позову на помощь! — закричала Мария. Но ведь она знала, что никакой на свете взрослый не успеет спасти мальчика, свисающего над самой смертью. Это оправдание. Жалкое, совершенно не щадящее сердце.

Однако взрослая Мария смотрела на это не так обеспокоенно, потому что уже давно приняла и осознала свои ошибки, пролила достаточное количество слез, чтобы раз и навсегда заполнить чашу сожаления. Остаётся только взять и испить из нее, чтобы принять опыт и сделать выводы.

— Видишь ли ты, до чего доводит страх, Иза? — сказала она соколице, которая все это время пристально вглядывалась в каждую деталь видения. — Видишь ли ты, как беспечно погибают души, когда имеют зависимость от трусливых людей?

— Тебе не зажалобить меня своей историей, — злобно ответила Иза. Голос ее колебался как волна.

Но Мария была решительной. Совсем не той девочкой, окутанной цепями, а сверхчеловеком, позволяющим себя сковать ради блага других.

— Я не пытаюсь давить на жалость, а лишь прошу не повторять той ошибки, которую мне когда-то пришлось совершить. Я знаю, что ты боишься за свою сестру, а поэтому старательно пытаешься защитить ее от всех на свете, но пойми – это не выход. Нужно стать смелой, Иза, чтобы спасти того, кто тебе дорог. Ты должна рискнуть и довериться мне, как бы тяжко это не было. Хотя бы ради нее. Я обещаю, что не причиню вам зла и сделаю все возможное, чтобы исправить то, что натворила.

Иза вдруг замахнулась своим клювом, вероятно, для того, чтобы вонзить его в тело, но нет, к удивлению Марии она разбила цепи. Все произошло так быстро, что Мария не успела понять, как вновь оказалась в комнате на чердаке, перед лежащей парализованной горем Беллой.

— Рия! С тобой все в порядке? — обеспокоенный голос Эмери вылетел из клетки. — Эта Иза как-то лишила меня контроля над Ловцом. Рия! Что она с тобой сделала?

— Со мной все в порядке, не переживай, — отозвалась вяло Мария и тряхнула головой, выкинуть из нее назойливое потрясение. — Мы с ней там решали кое-какие вопросы...

— Но я же вижу, что твоя душа чуточку...

— Эри, — настояла Мария, выпрямившись. Она произнесла это решительно и в то же время ласково, как бы заботясь о ней, — все хорошо. Правда. Сейчас нам нужно думать не обо мне, а о Белле.

— Я понимаю, — смиренно ответила Эмери. — Ты все таки сделаешь это. Тогда возьми меня, и я проведу тебя.

— Спасибо. Я ценю то, что ты принимаешь мой выбор.

Мария дотянулась одной рукой до клетки, а второй до Беллы, чтобы позаимствовать силы Ловца, своеобразной реторты, которая преобразует prima посредством проведения различных состояний. Однако стоит подходить к этому очень осторожно, ведь опасность эксперимента очень высока. Нужны выдержка, терпение и аккуратность, чтобы не навредить своей жаждой самопожертвования и искупления вины, пусть не только за себя, но и за другого. И даже если все пройдет гладко, цена будет высокой, вопрос только в том, какую валюту будет использовать судьба в качестве платы.