Четыре сотни чёрных кукушек. Или около того. Это не важно. Их много, очень много, и они перебивают друг друга. Шум стоит просто чудовищный. Они где-то за окном. Или на дне бутылки красного сухого. Чёрт его разберёт. Квартира утонула в сизом дыму. Я - где-то в вине.

Смог такой плотный, хоть топор вешай... или это только туман. Меня не волнует. Сквозь дымный туман, скользят силуэты. Здесь кто-то есть. Я лишь допиваю бутылку вина, откинувшись на диване. Кажется, если б во двор обрушился истребитель, я б и на это не обратила внимание. В углу кто-то смеётся. Не видно не зги, только дым, да и не очень хочется. В голове тоже туман. Отлично. Мне нравится. Я примерно представляю, где холодос, и как до него добраться через молочный морок - этого достаточно. Отрываю свою задницу от дивана, наугад топаю сквозь облака, разрезая их, как сахарную вату. На море качка... Пол идёт волной. Или меня качает. Забавно. Вокруг кто-то снуёт. Следит за мной. Наворачивает круги. Но не может показаться, не может обличить себя. Я бухая в дрова, ему не пробиться сквозь этот блок-пост, неа. Это моя территория. Нащупываю прохладную гладкую поверхность. Холодос. Открываю, - и свет озаряет облака. Где-то запели «Аллилуйя». Кукушки разом заикнулись и заглохли. Поди, попадали со своих мёртвых веток от неожиданности. В натуре, неждан... Холодос, свет, облака... Прям райские врата. Мне казалось, я позавчера крепко накурилась, а не сегодня. Или это было пару минут назад?.. Наверное, спутался календарь. И часы... Плевать я хотела на это. Забираю бутылку джина и захлапываю дверцу. Хор резко затыкается. В тумане скользят движения, он будто живой. И кукушки, падла, вновь завели свою шарманку. Ку-ку-ку-ку... Знаю, я, знаю!.. что ку-ку. Заебали. Самые скверные птицы. Реально, птицы - мудаки. Макиавеллистически сбрасывают своих детёнышей, как фашисты бомбы на головы. Это они подбросили мне в гнездо из зажёванной киноплёнки с десяток своих чёртовых яиц, и из них повылуплялись монстры.

- Что б вы подохли, твари! - ору я, неумолчным пернатым отродьям.

Голос слышится эхом. Всё превратилось в эхо, в отголосок из вчера. Затем всё это гаснет: демоны залили плавленым оловом сторожевую нодью. Когда восходит солнце, ветер в голове закручивает флюгер, проржавевший и скрипучий. Самая чудовищная и отвратительная пытка на свете - «вертолёты».

Силюсь продрать шары, но это нереально, мои веки отлиты из свинца. Я - долбаный Вий.

Поднимая чугунное тело в вертикальное положение, не открывая глаз, я ощущаю себя на корме лодки, бьющейся о скалы -того и гляди ют разнесёт в щепу, заодно с моими костями начиная с черепушки. Ад. Круг первый. Ебануться можно. Старина Данте дважды бы сдох от таких аллегорий.

Мне кажется, что я лишь мгновением ранее уронила свою обдолбаную голову на подушку, но ничего подобного. Сквозь веки просачивается свет. Где-то что-то жужжит, действуя мне на нервы. Кажется, этот мерзопакостный жучара меня и разбудил. Впрочем термин «восстание из мёртвых» сюда больше подходит. В любом случае мне насрать, трубу я в упор не вижу, телефон, походу, сожрал чёрный кожаный монстр, он же диван, так что кому надо перезвонят. Чувствую, что если прямо сейчас не залью в себя пару литров воды, иссохну и рассыплюсь в грёбаную пыль.

Еле-еле продрав глаза, поднимаюсь на ноги, которые держат меня лишь по какому-то чуду, и на ощупь плыву в ванную. Меня засасывает в водоворот, всё кружится пробуждая, противодейственный коловорот внутри рычащей топки. К горлу, обжигая, подползает кислотная лава. Едва ноги натыкаются на край ванны, меня сгибает пополам и выворачивает наизнанку.

Чудесно, блядь.

Упираясь одной рукой в кафельную стену, другой ищу кран. К несчастью поток воды обрушивается на меня сверху; тугие струи душа вонзаются в темя, стекая по лицу, шее, проникают за шиворот липкими холодными щупальцами. К чёрту, будем считать, что это утренний ритуал евхаристии без достижения очищения.

Прийдя немного в себя, уползаю на кухню. Микроволновка кажет без малого четыре часа дня. Жрачки нет, да и не особо хочется. Есть кофе, и мне бы лучше холодного пивка, но довольствуюсь тем, что имеется.

Телефон, потерянный где-то в недрах дивана, всё так же вибрирует время от времени. Судя по звуку, он соприкасается со стальной конструкцией. Звук - прямо-таки разрушительный громовержец. Задолбавшись слушать жужжание тысячи шершней, иду на поиски пропавшего, и отыскав под диваном около стальной лапы, гашу телефон, даже не смотря на список пропущенных входящих. Пока я не приму хоть отдалённо человеческий облик, хрен всем, а не «репа».

Кофе, к несчастью, не бодрит, а только вызывает мучительную изжогу. Оперевшись поясницей на столешницу, я немедленно отскакиваю, словно села задницей на улей. Поясницу дико зажгло, хотя я на общем разбитом фоне не замечала ничего такого ярко болезненного. Обернувшись на столешницу, я едва ли не роняю кружку с кофе. На краю тёмно-серой гранитной плиты красный развод. И чует моё сердце, это никакая не краска.

Открыв шкаф, я поворачиваюсь к зеркалу спиной и задираю край футболки с проступающими рубиновыми пятнами. И все мысли удаляются из головы.

Участок кожи на пояснице заклеен широкой белой лентой лейкопластыря от самого копчика. Под ним что-то местами кровит, окропляя алым белую ленту, что уходит выше. Стянув футболку через голову, игнорируя разрастающуюся боль, я пытаюсь аккуратно отодрать пластырь, но дикое, режущее жжение пронзает до самых позвонков.

Моё дыхание панически сбивается, трясутся руки, но я сквозь боль и огонь отрываю-таки часть пластыря, упрямо цепляющегося за какую-то тонкую проволоку, и мне открывается нечто такое, от чего волосы на затылке зашевелились.

Мать её, акупунктура!

Кусочек кожи поверх позвонка пронизан булавкой. Я готова разрыдаться от ужаса и беспомощности. Руки совершенно меня не слушаются, но я отлепляю окровавленную ленту, сдерживая крик, ибо чувствую всеми чёртовыми фибрами.

Он близко.

На пятой или шестой булавке нервы сдают не выдержав панического напряжения, в глазах меркнет, и я чуть ли не проваливаюсь в бессознательную темноту.

Какая же удача, что у меня дома сраная лавка фармацевта.

Очухавшись, отчаянно тряся головой, словно силясь удержать ускользающее сознание, перерываю полки гарнитура. Переворачиваю всё вверх дном: все флакончики, стандарты из пластика и фольги, тонны ебаных медикаментов, борясь с непослушными руками. Наглотавшись какой-то дряни, (кажется ибупрофена и оксиконтина, но я не уверена) я уже на пороге ванной комнаты, слабо представляю, кто я и что тут делаю. Но, сидя на краю ванной, я могу спокойно выковыривать из себя стальные жала ватными руками. Пальцы, в самом деле, как поролоновые. Белая эмаль покрылась кровоподтёками, стелющимися по дну змеевидными алыми лианами, и обвивая, опадающие на дно ванны, одну за одной, булавки.

Перед глазами пляшут чёртовы солнечные зайчики. Туман в голове столь непроглядный, что ёжик заблудился бы в этой мгле насмерть.

Я читаю мантры вслух, дань Фартуне возложив.

- Это кошмар, блядский кошмар, это только снится. Не по-настоящему, я проснусь, я проснусь, я проснусь...

Я проснусь, и ничего этого не будет.

Но я избавляюсь от последней булавки прямо на седьмом позвонке, изломав к чертям руки, дотягиваясь до спины, а ебучий сон никак не кончается.

Пялясь в стыки кафеля на полу, я вижу сплошное поле крестов, торчащих из грунта моей жизни. Что я вчера делала, где, чёрт возьми, меня носило, откуда эти штыки во мне? Но хрен там был, нигде меня не носило, я была дома. Определённо точно, я была дома, о чём с лихвой свидетельствует пустая бутылка вина и недопитая - джина. Кто был здесь? И почему я совсем ничего не почувствовала изначально? Действие обезболивающего, или какой-то подобной фигни, - подсказывал демон в голове, рассыпавшейся в руины.

Чёрт.

FUCK!

Это он!

Он

сделал

это

со мной.

И он, сдаётся мне, просто наглухо спятивший!

Это даже смешно, как-то по нервному смешно, я бы даже рассмеялась, но не могу. Грёбаный оксиконтин.

Что вот теперь делать? Вызвать ментов? Прыгать по погонам мне совершенно не прельщает, к тому же глядя на меня первая мысль, что возникнет - нефоры опять спьяну придумали какую-то хрень, или не приведи мать земля, если они, заведя уголовное дело, направят меня на анализ крови. Наркота, которой я баловалась на днях, афигенно мне аукнется, и дело вылетит в трубу.

Замки менять - не вариант. Просто бесполезно. Съезжать и снимать новую квартиру - бессмысленные догоняшки. Эта сука, слишком прошаренная. Дверь заперта на три оборота, даже проверять не надо, это моторика, мышечная память, как движения пальцев по аккордам, как бой, блядь, восьмёркой!.. я всегда, в любом состоянии проворачиваю защёлку трижды! Что вообще, мать твою, происходит?

Кто он вообще такой? И почему бы ему не отвалить на хрен? Этот вулкан спал столько лет, никаких признаков активности, никаких предпосылок, и тут на тебе!

Зачем вообще было это делать? Даже если он припизднутый на всю голову, в этом нет ни капли смысла. Что он хотел этим сказать? Что может достать меня, где бы я ни была? Я и так это знаю.

А вот, что мне теперь делать - нет.

Впрочем, это подождёт. Нужно перво-наперво что-то сделать с повреждениями, обработать, там, я не знаю... А то загнусь от долбаного сепсиса, и все годы в бегах от хладной коту под хвост. Обращаться в больницу мне, правда, обломно до одури. А зачем мне, собственно, обращаться в больницу?..

Я собираю себя из аморфной массы в нечто более сознательное и твёрдое. Решаю тщательно обработать раны, поднимаюсь - и пространство меняется прямо на глазах. Я стою посреди студии, и по ляжкам течет горячая жижа. Я так испугалась, что обоссалась. Или я просто слишком пьяна. Мой мозг играет со мной... Это галлюцинации. Мне это привиделось. Так реалично! Я схожу с ума.

***

Говорят, нельзя бежать от зверя.

Нельзя поворачиваться к нему спиной.

Нельзя громко кричать.

Нельзя поддаваться страху.

Он захочет поиграть в догонялки. И выиграет.

Прыжок, хруст позвоночника - и вот я уже в его коллекции. Я могу представить себе это предельно красочно. Но он - не просто зверь. Он может и псих, но умный, хитровыебаный донельзя. Я это знаю не понаслышке, я это помню, с каждым днём всё отчётливее и ярче. Я не помню лишь его лица. Только глаза, светло-серые, как ртуть, леденящие, бесстрастные глаза. Я чувствую их взгляд на своей коже. Я его придумала.

Вытирая пол, я уже четко начинаю осознавать - я сошла с ума. У меня галучинации. Очень реалистичные. Я пила и травилась чем попало, вероятно это пособсвовпло.

Вымыв пол и приведя себя в порядок, я схватилась за телефон.

Нервно тарабаню ногтями по гранитной столешнице, и стук сливается в сплошную трель. Гудки на том конце провода протяжные, как резиновые. Тёма. Мне нужен Тёма. Он всё исправит. Я в ужасе. Что я скажу ему? Как объясню? Брожу глазами по комнате, прибывающей в случайном порядке, как, впрочем, и я сама.

«Только без лишних вопросов, окей?» - так я ему скажу? На что это похоже? На переутомление точно нет, даже отдалённо. Чёрт возьми, какая же дичь.

Внимание концентрируется на руках - на татуировках. Он сразу подумает, что проблемы возникли с татухами, да вот, неверно он подумает.

Тянущиеся гудки по стенам расползаются эхом... искажённым... другим. Или только в моей голове. Сраный оксиконтин.

Исходящий обрывается мелодичным пиликанием. Сбрасываю вызов. Всё утопает в тишине, столь всеобъятной, что слышно, как течёт вода по трубам, или это шумит только в моей голове? Он занят. Да чёрт! Как не кстати.

Сползаю с высокого табурета, не иначе, как студень, напичканный транквилизаторами. Подумав пару секунд, я всё же набираю Тёме ещё раз. На безвременное мгновение я глохну, немею... стоп. В уме складываются части пазлов, не одного, нескольких пазлов.

Эхо создаёт помехи. Откуда оно взялось?..

Независимые фрагменты головоломки, и один из них заставляет меня сбросить вызов, прерывая позывные эха моему молчанию.

Что, если всё совсем не так?

Тишина вибрирует.

И эхо... Оно шепчет мне в уши: «Дэвэл». Так знакомо... Я сильно прикусываю язык от невозможной степени дискомфорта.

Мои руки... По коже что-то ползает...

Эхо шепчет мне: «Очнись!..»

Я не понимаю... Что это?

«Очнись, мать твою!..»

Меня настораживает этот взволновой голос, будто издалека. Слишком знакомо. Эти движения под кожей... Под татуировками... Но я совсем ничего не ощущаю пальцами. Я ощущаю только нацеленный в спину иллюзорный взгляд, и поддаюсь навязчивой идее. Штурмую уголки памяти. Как бы это ни глупо, но ответ должен был найтись. Так не бывает, ибо, как говорится, у каждого безумия есть своя логика.

Правда, вот никакого запредельно странного символизма булавки в себе не несут. Сплошь народные предрассудки и приметы. Разве что...

Есть одно поверье, и оно несколько... некрофилическое и жуткое. Оно связанно с похоронными булавками. Булавки, которыми был заколот саван или другая одежда на покойнике, не должны в дальнейшем пользоваться живыми. Их нужно уложить в гроб к покойнику и похоронить вместе с ним. Если не сделать этого, то тому, кто будет пользоваться ими, грозит смерть или потеря близких.

Меня до костей пробирает мерзкой дрожью, и я чуть было не повторяю ритуал евхаристии.

Нет, ну точно трэшак. Просто конченый шизец. Откуда вообще я это знаю?..

Кручу телефон в руках, подумывая набрать Инне. Надо постараться думать ясно. Да только вот от моих стараний мало что зависит. Конкретно, ничего.

Я на взводе, но совершенно истощённая, пустая, то ли напуганная до отключки инстинктов, то ли готовая полностью сдаться. Повисшая тряпичной куклой в пространстве... на ниточках, в кротовой норе, еле дыша и проклиная грёбаное торжество мортибо в себе - кляузный мотылёк разрушения, летящий на свет, что распахнув крылья, сожрал к чертям либидо, вместе со стремлением к жизни, - поглотил свет, принимая в своё мёртвое чрево. А вот хер! Пора бы вспороть брюхо тёмной половины себя, и отделить светоч от черни. Практически эксгумация мозгов.

Набрать Инне. Давай. Она меня защитит. Она всегда это делала. Но что-то меня тормозит. Необъяснимое чувство страха, и не за себя. Что, если всё не так? Она не звонила мне чёртову кучу времени, что, в общем-то, ей не присуще, и тут только два варианта: либо где-то поблизости пасутся её бардадымы, которые знатно облажались, либо с ней что-то стряслось. Есть и третий вариант, но запредельно маловероятный - она просто забила и дала мне зелёный свет. Навряд ли, - контролировать мою жизнь, даже если она не может, одно из её увлечений.

Погрязнув в мысленной трясине, отпиваю остывший кофе. Что-то попадает на зуб, и я рефлекторно выплёвываю жидкость в раковину. Тогда лишь замечаю, что в кружку нападало дохерища мух. На дворе декабрь месяц. И в моём кофе мухи. Что, блядь, за хуйня?..

Смотрю в отражение на гранитной поверхности не меньше пары мгновений, растянутых до ощущения мучительно вязких и медленных часов. Отражение. Его нет.

Я срываюсь с места и мчусь в ванную комнату. Ожидаю увидеть кровь и булавки на эмалированном дне, но вижу только глянцевую белизну.

По рукам что-то ползёт... Я всматриваюсь в татуировки. Луны перекатываются по коже, по зудящей коже, и у меня волосы встают дыбом. Они выпускают ножки, тонкие и мохнатые, как паучьи. Парочка черно-белых шариков сталкивается со мной взглядом. Я вздрагиваю. Они с писком подпрыгивают и сваливаются с руки. Падают на дно ванны со звоном монет, и удирают в слив. Остальные шипят. Угрожающе. И взбираются вверх по руке...

Вот дерьмо!

Выйдя из ступора, пытаюсь смахнуть их с себя, но у них цепкие лапки. Они уже в волосах... Ай! Блядь! Кусаются! Суки! Я начинаю скакать и дрыгаться, потеряв всякий контроль. Мне срочно нужно сбросить этих паразитов с себя. Внезапно чёткий поворот головы. В зеркале над раковиной нет отражения. Я не отражаюсь! Что за дерьмо? Я заношу руку, не имея никого желания это делать, но с кулака разбиваю лживое стекло. Я этого не делала! Не хотела! Это не я, чёрт возьми! Что происходит?!

Зеркало раскалывается паутиной, падают осколки. Костяшки пальцев кровоточат.

Кожу обжигает с головы до пят. Будто лава вытекает из ушей, хлещет водопадом, проедает кожу до мяса. Но я не кричу.

Я захлёбываюсь. В нос затекает вода. И я не понимаю, кипяток или лёд, не отличаю температуру. Она просто... обжигающая.

Туман... Или пар... Вздымается ватными валиками. Чужие руки. Боже, всё сыпется, всё превращается в дым. Чужие руки сдерживают мои, впиваются в локти, в запястья... запястья. На них браслеты.

___________________________