Я не хочу причинять кому-то боль, но мои идеалы настолько искажены, что оставляют шрамы.

Рассвет сегодня окрасил небо в пурпурно-малиновые оттенки на фоне золотистой зари. Прекрасней зрелища сыскать практически невозможно. За свои шестьдесят пять лет бренного существования Кристофер Бан Чан видел подобное лишь однажды — когда был обращён. Последнее воспоминание отдавало тоской по прежней жизни и невосполнимой потерей чего-то прекрасного. Словно из груди насильно вырвали целое сердце, забыв поместить его обратно, и теперь вместо чувств и важного для жизнеспособности органа зияла всепоглощающая чёрная дыра.

— Доброе утро, Отец Джозеф, — произнёс парень, не оглядываясь на вошедшего в зал священника.

— Всё ещё восхищён твоим столь чутким слухом. Бог был щедр, одарив тебя подобной особенностью, мальчик мой, — усаживаюсь рядом на деревянную скамью с узорчатой резьбой на спинке в виде цветов, напоминающих розы, молвил престарелый мужчина, мягко улыбаясь.

Кристофер незаметно ухмыльнулся, не отрывая своего безразличного взора от пола, сплошь усеянного мелкими трещинами. Знал бы старик, насколько противоречиво звучали его слова и какой ценой ему достался этот «подарок божий», никогда не произнёс подобных заключений вслух и предпринял любые попытки уничтожить демона, которого так нелепо называл своим сыном. Приятный аромат, что вечно источало его тело, пусть хоть Чан пробежит тысячи километров, нескончаемая энергия, идеальная кожа, молниеносная реакция и ещё множество возможностей, далёких от обычных человеческих — это не дар, а скорее милостыня. И далеко не благословлённая Богом, что, казалось бы, странно, ведь именно он, как любят доказывать верующие, является создателем каждого существа, события или феномена на этой грешной земле. Людям нравится оправдывать нечто ужасное, неправильное, безнравственное, называя это препятствием или наказанием в зависимости от ситуации.

Солнце медленно выплывало из-под горизонта, освещая тёплыми майскими лучами округу, тем самым давая природе знак, что самое время очнуться ото сна.

— Сегодня ты припозднился, Кристофер, — с интересом рассматривая мраморную кожу и возвышенные черты лица молодого юноши, молвил тот.

— Был слегка занят, — не желая раскрывать подробностей ночи, лишь ответил Чан.

Священник понимающе кивнул таинственному гостю, не желая лезть с расспросами — есть вещи, которые не стоит знать даже ему. Седовласому Отцу хватает того, что паренёк ежедневно наведывается в церковь до наступления рассвета, помогая с обыденной рутиной, уборкой и проблемами прихожанам, а затем так же внезапно исчезает, когда на город опускается ночь. Иногда, бывает, посещают странные догадки, как свои ночи проводит молодой человек, но они тут же откладываются в дальний ящик, оставаясь нетронутыми ещё какой-то определённый срок. Давно работая в церкви и повстречав самых разных людей, священник осознавал благодаря своему опыту, что юноша не так прост, как может показать на первый взгляд, и таит в себе определенную загадку. Хочется ли узнать её смысл? Определённо. Однако пойти против воли Чана не позволяла совесть и ещё нечто неопределённое — беспричинная тревога.

— Я могу предположить, чем? — поинтересовался без задних домыслов святой Отец, но в голосе Бан распознал подозрительные нотки, поэтому, обернувшись, заглянул в проницательные глаза старика без капли смятения. — Приветствовал очередной день вместе с рассветом, отсчитывая, сколько ещё предстоит их увидеть впереди.

Сквозь цветные витражные стёкла церкви просачивался свет, яркими солнечными зайчиками красных, голубых, жёлтых и фиолетовых оттенков, будто играющих в салочки друг с другом. Кристофер отрицательно мотнул головой.

— Не выдавайте свои мысли за мою истину, не ищите в своих страхах мои ценности, Отец, — расставил всё по полочкам юноша, но отрицать своего настроя окутать себя золотом проникающего света, не стал. — Всё вокруг иллюзорно, и только рассвет даёт мне понимание того, что я существую.

Храм был старым и, по идее, должен уже лет как пять лишь храниться в воспоминаниях людей и служить изображением на открытках, снесённый властями региона, но борьба Отца и населения близ стоящей деревушки дала свои плоды. Реставрация не предполагалось в ближайшее время точно, поэтому ржавые разводы на высоких витражных потолках и запах сырости не собирался оставлять это место. Но почему-то именно эта церковь на отшибе приносила успокоение почти увядшей души. Воскресить её не в силах никто, зато замедлить полное исчезновение и внутреннюю смерть вполне реально. Бан Чан и без того ходячий труп, и единственное, что теплится в нём, — последние отростки прогнивших корней.

— У меня опухоль, Кристофер, — с печальной улыбкой сообщил священник, но будто ни капельки не сожалел о настигнувшей болезни. — Врачи предлагали химиотерапию, давая хорошие прогнозы, но я решил остановиться на этом моменте в своём пути.

Словно услышав слова старика, с алтаря слетело белоснежное покрывало, и вышитые золотистыми нитями узоры приобрели серый оттенок из-за пыли. Бан Чан замер всего на пару секунд, обдумывая ситуацию, а затем лишь кратко кивнул, отводя стеклянный взгляд с отражающимися в хрусталиках огоньках свечей. Для него подобное решение понятно и необъяснимо одновременно. Разве такое случается? Все люди поголовно боятся смерти и бегут от неё в панике, стоит встретиться лицом к лицу — подобная картина предстаёт перед глазами парня каждую ночь. Но почему этот старикан, настолько любящий жизнь, даже не хочет произвести попытку оттолкнуть от себя необратимое, ведь шанс есть. Имеется выбор, которого когда-то не оказалось у него.

Слова священника ударили по самому больному.

Кристофер Бан Чан в своё время тоже хотел жить, испытывать судьбу, пылать любовью, вдыхая солоноватый запах моря и тонуть в необузданных ощущениях. Но эту возможность так кровожадно отобрали, и теперь он просто есть. Оболочка, сосуд, данность, не несущая в себе абсолютно ничего.

— Это самоубийство, Отец, — выдавил из себя юноша, невесело усмехаясь, — не иначе.

— Самоубийство — это когда человек приходит без приглашения к Богу, Кристофер, — рассуждал он, не поддаваясь на столь явную провокацию, — а я у незапертых ворот, что вот-вот отворятся и впустят меня внутрь. Осталось совсем немного.

— Мы не имеем права умирать только потому, что это кажется нам наилучшим выходом, разве нет? — вставая с места, спросил Чан, находя размышления Отца противоречивыми, а через пару мгновений ухмыльнулся, кое-что понимая: — И не можем вырвать из наших жизней ни одной страницы, однако… — остановился юноша, выдерживая щепетильную паузу, и священник хотел поклясться, что видел в этих прекрасных тёмных глазах мелких бесов. — Имеем полное право бросить в огонь всю книгу.

Бесшумно развернувшись, Бан Чан снова надел маску полного безразличия, так как исчерпал свой лимит благодушия и эмоций, и побрёл по заплесневелым коридорам в библиотеку храма, где, найдя очередную чтиву из раздела «библейской фантастики», проведёт весь день, рассуждая, почему он не способен прийти даже к упомянутому им же выше концу.

***

Феликс Ли.

Кристофер столкнулся с этим прежде ничего не говорящим именем почти сразу, как переступил порог довольно-таки дешёвого ночного клуба. Выцепил среди множества посторонних шумов, оглушающей басовой музыки и бессмысленных бесед участников сегодняшнего сумеречного развлечения. Обнаружить Бан Чану его обладателя не составило огромного труда или использования кое-каких своих нестандартных методов — юноша, словно яркое пятно скопившихся звезд сверхпустоты пустоты Эридана нашей вселенной. Это было похоже на аномалию. В сгущающемся холодном мраке, где не должно быть даже частички света, появился Феликс — ребёнок Солнца, что подтверждало усеянное золотыми веснушками лицо, состоящий на девяносто девять процентов из пыли мёртвых звёзд, заставляя засиять их с новой силой. Чему же посвящен оставшийся один процент? Кристофер так и не разобрался, решив оставить вопрос загадкой даже для себя.

Ночной клуб «Side effects», расположенный в парах километрах от той самой церкви, в которой Чан коротал время, не мог похвастаться сливками общества, шикарными девушками, важными гостями и несравнимой атмосферой. Среднестатистическое заведение, куда пропускали без особых заморочек по фальшивым удостоверениями личности и разливали без зазрения совести смешанный алкоголь. Недорогая мебель, которую меняют каждые полгода из-за прожжённых сигаретами сидений, навесные потолки с шумоизоляцией, преобладающий в большинстве случаев фиолетовый оттенок, неоновые светодиоды и торговцы дури в туалетах — всё как обычно. Это заведение служило идеальным пристанищем для наивных и таких глупых подростков, возжелавших ощутить на себе, каково быть взрослыми людьми, доказывая неизвестно что такому же недалёкому окружению. Заливая в себя стопки дешёвой водки и закусывая всё это дело долькой кислого лимона, школьники, истерично смеясь, несли полную околёсицу и словно отступали на несколько ступеней эволюции назад, превращаясь в диких зверей где-то на просторах саванны, безвозвратно позабыв своё истинное предназначение. Среди именно таких людей оказался и сам Феликс, однако не перенял даже крупицы их бесчинных повадок, тем самым завлекая Чана в свои расставленные ненароком сети невинности.

Парень даже пах по-особенному: аромат свежеиспечённого хлеба, топлёного молока и сладкого барбарисового варенья. Для Кристофера он источал благовония родного дома, возвращая его в моменты детства, когда, оправившись от Второй Мировой Войны, Австралия начала возвращать жизнь людей в более мирное русло и принимать мигрантов из разных стран, в том числе родителей Чана, бегущих от бедности из Южной Кореи. Рождённый в сорок девятом году он, будучи ребенком, познал голод, но в итоге, благодаря силе и сплочённости семьи, свой одиннадцатый день рождения мальчик отпраздновал, жуя дольку недавно испечённого матерью кукурузного хлеба и обмакивая его в тёплое козье молоко. На столе стояла стеклянная ваза с цветами золотистой акации, что были сорваны в саду родной младшей сестрой Софи специально для него, и подаренные отцом карманные часы на цепочке из серебряного сплава с выгравированными словами «В одном часе любви — целая жизнь». Именно эту ключевую фразу Чан проносил сквозь года, дыша ей.

— Я поймал твой взгляд, — донёсся низкий голос совсем рядом, да так неожиданно, что вызвал еле заметные мурашки у тела, которое, по идее, мертво уже больше полувека. — И так же быстро потерял. Хочу иначе.

Кристофер сидел совсем один за барной стойки с полным стаканом коктейля для вида обычного обывателя. К нему относились всегда настороженно и старались не приближаться, хотя парень обладал потрясающими внешними данными и какой-то особой манящей аурой. Только вот люди на подсознательном уровне обходили очаровательного юношу стороной и пытались заговорить лишь в пьяном угаре из-за притупившихся инстинктов самосохранения. Бан впервые за всё время пребывания тут разочарованно выдохнул. Потому что прекрасно знал, что за этим последует и как закончится их вечер. Жаль, что даже столь великодушные мальчики поддаются обычным человеческим соблазнам.

Однако, обернувшись назад, Чан обнаружил именно того, кого предполагал увидеть, при этом, не учуяв даже капли запаха алкоголя. Всё тот же печёный хлеб и ягодная сладость, усиленная в сто крат нахождением подростка рядом.

— Вот ты и снова взглянул на меня, — с широкой и такой искренней улыбкой тихо проговорил Феликс, думая, что его точно не расслышат. Ошибка, доставившая Кристоферу призрачное удовольствие.

Парень поправил, смущаясь, свои светлые локоны, а затем, отведя глаза, присел на соседний стул с единственной стальной ножкой, о которую случайно ударил своей цепью от чёрных джинсов. Чан неотрывно следил за каждым мимолётным движением Ли, улавливая любые мелочи. Юноша казался ему принцем, выбравшимся в реальный мир из сказки. Аккуратные черты лица, безупречные манеры, мечтательная улыбка и доброта, которой была пропитана каждая частичка его тела. Чан сразу заметил, насколько Феликс любим — друзья окружали и уважали его, усаживая в центр праздничного стола, чтобы было удобней обнимать, а незнакомцы пытались влиться в столь веселую компанию людей, мечтая окружить себя частичкой Солнца. Так что же ангельский ребенок смог узреть в потерявшем себя человеке, который уже повидал загробную жизнью?

Кристоферу хотелось сгореть быстро и безболезненно, но у судьбы был особый план — дать ему угаснуть и в итоге очнуться среди пустоты. И, к несчастью Феликса, он опоздал своим появлением в жизни Кристофера всего на пару лет.

— Твои веснушки соединяются в созвездия имени тебя, — протягивая руку к загорелому лицу юноши, произнёс Чан, рассматривая Ли в свете кислотных прожекторов и ультрафиолетового излучения. Музыка раздражала слух, а клубное лазерное шоу не давало в полной мере насладиться каждой деталью во внешности Феликса.

— Я их закрашиваю. Очень часто, — сам того не замечая, приближаясь всё ближе, произнёс парень, давая рассмотреть рассыпанные по лицу рыжие точечки разных размеров.

— Я больше этого не допущу, — непроницательно глядя в столь глубокие карие глаза с отливом охры, отвечал Кристофер. На фоне громко играла какая-то молодёжная музыка, строгими басами отдаваясь внутри, но светловолосый юноша пусть и не слышал всех слов, зато мог читать по пухлым алым губам. Прежде Феликс никогда за собой подобного не замечал, поэтому поверил в то, что так могут лишь родственные души, созданные на небесах. Ему об этом так красочно рассказывали в детстве родители.

Тучи тонули в бездне луж, и к ним, будто безделушки статных деревьев, опадала вся листва. Ветром принесённый морской бриз задерживался в лёгких, оставляя на губах солоноватый вкус. Чан, как полагает традиция, никогда не уходил из ночного клуба «Side effects» в одиночестве. И сегодняшняя ночь тоже не стала исключением, с тем лишь отличием, что в ледяной руке была сжата небольшая ладонь Феликса Ли, источающая ласкательное тепло. Феликса Ли, растворившегося в толпе незнакомых людей, исчезнувшего так внезапно и потерянного, кажется, всеми навсегда.

Кристофер, выйдя из затуманенного помещения, пропитанного насквозь запахом пота, травы и алкоголя, окинул улицу покинутым взглядом — всё тот же город, что затянул в кольцо своих сетей, и рядом точно такой же Феликс, только родней сердцу, который хочет согреться, прижавшись крепче, и стать безвольным заложником чувств. Но это так не работает — не когда тот, от кого ты жаждешь взаимности, мёртв.

— Что значит твоё имя? — любопытствовал парень, запрокидывая голову навстречу обнажённым небесам, на которых не сияло ни единой звезды, будто все они опали в одно мгновение прямо на лицо Феликса, образовывая новые созвездия на пухлых детских щеках.

— Последователь Христа, — ведя юношу в неизвестном направлении, подальше от пытливых взоров пьяных и покинутых людей, отвечал Кристофер.

— А моё имя Феликс, — молвил задумчиво Ли, — что переводится с латинского как «счастливый».

— И ты счастлив, Феликс? — останавливаясь на пустынном мосту, ведущему через узкую речушку, спросил Чан, ведь сам никогда не мог, будучи человеком, ответить честно на этот вопрос.

— Не знаю, — помотал головой юноша, смотря на своё отражение в чистейшей глади воды, пока одинокие пузырьки из глубины всплывали на поверхность, образуя круги. — Но я знаю, что хочу жить хотя бы ради пьянящего аромата спелой вишни, сахара на розовых губах, распустившихся от первого поцелуя цветов в груди, и какао с пенкой из зефирок в снежный день. Думаю, именно смерть придаёт жизни смысл и заставляет меня быть счастливым даже когда это не так.

Кристофер молчал, отведя растерянный взгляд в сторону. Не потому что семнадцатилетний мальчишка задел потаённую струнку заблудшей души, вовсе нет. Скорее даже наоборот, заставил последний оставшийся целым механизм застыть, покрываясь каменной броней. Каждый сам знает глубину своих страданий, — тех страданий, когда, в конце концов, теряется сам смысл жизни. Бан Чан уже безвозвратно преодолел свой порог. А Феликс Ли даже не сталкивался с подобной проверкой, чтобы сделать какие-либо выводы, именно этим пробуждая гнев в демоническом существе всё больше. Потому что напоминал о прежнем себе, возвращая назад к болезненному прошлому, от которого так настойчиво приходилось скрываться десятками лет. Но несмотря на то, сколько раз человек будет пытаться убежать от прошлого, он не сможешь избавиться от мысли, что был его частью.

Кристофер понял, какую огромную ошибку совершил этой ночью, зазывая именно этого молодого юношу к себе. Края бездны сомкнулись, дышать нечем. Стоишь на дне и понимаешь — слишком поздно, ведь живущие прошлым медленно умирают от отчаянья, а Чан проходит через это второй раз.

— Люди живут не для того, чтобы однажды умереть. Они умирают как раз таки потому, что живут. В этом и есть смысл жизни, Феликс, — подняв свой потухший взгляд и встречаясь с выразительными глазами Ли, произносит апатично Кристофер и начинает приближаться к светловолосому парню.

От Чана веяло явно выраженной угрозой опасностью, но Феликс, стоя на месте, не собирался покидать мост без нового друга. Бан делал каждый шаг с огромным усилием, будто ступая по зыбучим пескам, в надежде, что подросток одумается и сбежит. Потомки демонических тварей никогда прежде так не ошибались. Поэтому, подавляя зародившийся в горле всхлип, хотя, казалось бы, эмоции с незапамятных времен сгинули в смолистой мгле, Кристофер склонился над парнем и приподнимая аккуратный подбородок, припал к изящной юношеской шее. Сначала нежно целуя губами, чтобы перед забвением Феликс не чувствовал себя очередной жертвой, а затем прокусывая тонкую кожу острыми клыками. Кровь хлынула почти мгновенно, ведь Ли не желал сопротивляться и почти не боялся, лишь переживал, как встретят его на другой стороне.

Перед глазами Кристофера, кажется, проносилась вся его жизнь, разделённая на «до» и «после». Без внимания даже не остался переход между самыми главными двумя этапами, который по сей день он помнил до мельчайших подробностей. Тот потрясающий розово-оранжевый восход, разбитый циферблат карманных часов в свете первых лучей, испачканные кровью сестры шорты и корзинка раздавленных фруктов. Мужчина, весь облачённый в чёрное, появился из ниоткуда, прячась за кронами деревьев, и обещал дать возможность отомстить взамен на вечные страдания, но Чан, ослеплённый болью и сожалением, не успел даже обдумать сказанные им слова, грезя стереть с лица земли ублюдков, надругавшихся над Софи. А дальше адская нескончаемая боль и падение в пустоту после нахождения, в которой ты утрачиваешь человечность, становясь неуправляемым монстром в ночи с вечной жаждой убийств. И когда в итоге даже мания лишать жизни пропадает рано или поздно, ты просто скитаешься по земле, как сосуд с неизлечимым вакуумом внутри. Наблюдаешь со стороны за тем, как ночами плачут родители и наутро снова бредут на могилы своих двух детей, похороненных в один день. Потом смотришь на отца в гробу, без возможности попрощаться, и вскоре наблюдаешь за той же картиной, но уже с матерью, за уютные объятия которой ты бы отдал всё на свете.

— Только не считай меня бездушным, ты пойми: я просто коллекционирую веснушки, — отрываясь от хрупкой шеи Феликса, издавая протяжный всхлип, напевал Кристофер детскую песню мамы для Софи. Вампиры не плачут. Попросту потому что не умеют, ведь остатки слёз иссохли сразу после обращения, превратившись в солевую пыльцу. Но они задыхаются, даже не нуждаясь в кислороде, и откашливаются кровью, застрявшей в глотке. Вампиры не могут плакать. Но что тогда за напасть застала Чана? Человека, утратившего навсегда человечность. Или всё же нет?

— Ты прекрасен, Кристофер, — из последних сил почти неуловимым голосом произнёс Феликс и блаженно улыбнулся, зная, что вот-вот пробьёт и его час встречи с любимой бабушкой, которая наверняка с готовыми рисовыми пирожками ожидала момента встречи.

Чан замер, вспоминая, как мать часто повторяла то же самое, расчёсывая его тёмные кудри и мечтая о том, каким замечательным мальчиком вырастет её сын.

Не желая больше мучить такого мягкосердечного и чудесного юношу, Кристофер решил закончить начатое дело до конца. Предельно заботливо слизав стекающую по шее кровь, что терялась за воротом голубой хлопковой рубашки, окрашивая её в насыщенно алый, Чан снова коснулся губами кожи юноши и вонзил клыки. Каждый глоток безвозвратно высасывал из Феликса последние крупицы жизни и отбирал возможность облагораживать истлевший мир своей незабываемой искренней улыбкой. Глаза, в которых даже в ночи через край лились золотые частички солнца, медленно гасли, словно красные карлики на просторах открытого космоса. Последний вдох сорвался с его иссохший губ, что значило — низкий тембр больше не раздастся по округе, радостно приветствуя всех и заливисто смеясь из-за реакции людей, снисходительно поглядывающих на ребёнка в теле юноши. Зато веснушки, такие сказочные крапинки на столь умиротворённом лице Ли, по-прежнему были похожи на коллекцию звездочек, собранных со всей вселенной, образовывали всё те же неизведанные людьми созвездия и освещали потерявшимся в ночи верные пути.

***

— Ты сегодня снова припозднился, Кристофер, — размеренным шагом входя в центральный зал, произнёс Джозеф, подходя к канделябрам и задувая по одной свече.

— И вам доброе утро, Отец, — сидя на том же месте, что и день назад, поприветствовал безэмоционально парень.

— Очередной невиданной красоты рассвет? — дружелюбно рассмеявшись, поинтересовался священник, сразу же подмечая гнетущее настроение своего собеседника.

— Скорее пролившийся в виде волшебных звёзд дождь, — задумчиво подняв глаза к отсыревшему потолку с осыпавшейся штукатуркой, промолвил он.

— Даже так? — восхищённо воскликнул старик. — Но разве на сегодняшнем ночном небе можно было разглядеть хотя бы одну звезду?

— Я нашёл их все и создал целую коллекцию, Отец, — прошептал зачарованно тот и развернулся в сторону отца всем телом, что уже приблизился к парню и смог увидеть достаточно.

— Кристофер, тебе есть, что мне рассказать? — осматривая с головы до пят своего помощника, совершенно спокойно спросил он. Чан лишь пожал в ответ плечами и зачесал сальные волосы назад. Пропитанная кровью футболка пахла созданным звёздами мальчиком и должна была вселять только ужас. Однако и священник, и парень ощущали полное спокойствие и одухотворение.

— Тогда я пойду открывать церковь для прихожан, — понимая, что больше из него не выпытать ни слова, проговорил Отец Джозеф и, как бы невзначай скверно ухмыляясь, добавил: — Советую и тебе не тратить время впустую, ведь в одном часе любви — целая жизнь.

Кристофер застыл и даже на пару секунд подумал, что ему показалось, но затем посмотрел вслед уходящему священнику, и в его обрамлённой лучами тени будто на пару секунд мелькнуло то адово отребье, давшее ему шестьдесят лет назад вместе с бессмертием ненавистное бесцельное существование, которое, как божественное наказание подразумевало искупление, однако способ его получения никогда не будет достижим, и скитания, полные мук, останутся с ним на века.

Ведь в конце концов ещё
Не зная, стал бы кем
Человек найдёт себя внутри сказаний и легенд
И время не потащит под косу его
Если будет хоть одно неподлежащее сказуемо.