– Ой, не обижайся, мамочки в родах и не такое мужьям кричат. Тебе ещё повезло, что не матом, – подбадривает меня акушерка.
– Ничего, можно матом, потерплю, – бурчу, когда Дженни затихает и пытается перевести дыхание.

«Лишь бы это скорее закончилось», – добавляю мысленно.

– Ох, ну какой же папочка хороший, – с улыбкой хвалит меня женщина и отходит к врачу. Все собираются по ту сторону простыни в ожидании чуда. Покосившись на них, скептически выгибаю бровь: выглядят так, будто им там бесплатное кино показывают. Сдерживаюсь, чтобы не прикрыть ноги Дженни полностью. Ревниво слежу за действиями медиков, контролирую.

– Да какой он па... – до последнего сопротивляется она, осекается на полуслове, резко дёргает меня за руку, вонзая в ладонь сразу всё ногти. До основания. Оставляет свадебный маникюр на моей коже. – Па-а-а! – переходит на ультразвук, и я зажмуриваюсь, прощаясь с барабанными перепонками.
– Потуги! – сообщает Шин. – Не кричи, а тужься! Давай! Сейчас! – рявкает строго, но наша Банши и правда не реагирует, будто погрузилась в вакуум, внутри которого вопит и слышит только себя. – Так, папа, подключайтесь, иначе отправим на экстренное кесарево, – пугает доктор. Надеюсь, она несерьезно. Не отдам молодую красавицу под скальпель этим маньякам в белых халатах. Им лишь бы кого порезать и зашить, рукодельницы хреновы.

– Тебе передали, чтобы ты тужилась, – откашлявшись, уговариваю Дженни, а она зыркает на меня со злостью, словно это я виновник её беременности и последующих мучений. Тем временем в моей голове крутится угроза про кесарево, и я в панике повышаю голос: – Тужься, бляха муха, иначе я к ним пойду сам ребёнка доставать. Тужься!

На удивление, это срабатывает. Дженни округляет глаза, захлопывает рот, теряется на доли секунды, а потом... начинает молча тужиться. Сосредоточенно и усиленно. Едва уловимо мычит, но продолжает стараться.

– Вот так, умница, – подхваливают почему-то только её, хотя я вообще-то тоже участвовал. Вспотел даже, пока убеждал эту вредину подчиниться.

– Тужься ещё. Низом, а не лицом! Да, так лучше. Не дуй щёки! Молодец. Ещё, – руководит Шин, а я всё в точности повторяю, как магнитофон.

Ни на миг не отпускаю руку Дженни, в какой-то момент напрягаюсь вместе с ней, но вовремя вспоминаю, что мне, слава богу, рожать не надо. Выдыхаю с облегчением, когда в кромешной тьме наступает просвет между пытками.

– Всё, не тужься. Дыши, – даёт отмашку врач. – Я скажу, когда.
– Дыши, Нини, – воспроизвожу на автомате таким севшим голосом, будто плёнку зажевало.

Стянув шапочку, протираю ею Дженни лоб, шею, треугольник между ключицами. Она больше не сопротивляется, не ругается, не требует выйти. Устала. Обессиленно падает на подголовник, устремив взгляд в потолок, делает вдох и свободно выдыхает. Ослабляет хватку на моей онемевшей ладони. Накрываю её лоб рукой, веду по мокрым волосам, приглаживая их назад, бережно массирую макушку и виски. Вторую кисть оставляю на тонком запястье, словно наручник. Сам же обречённо упираюсь лбом в край кресла-кровати. Я готов позорно отключиться, но...

– О-о, пошла! – доносится словно издалека.

Кто? Куда? Да что опять...

– Головка показалась, – радуется акушерка, пока я запрещаю себе вникать в смысл её слов и смотреть в том направлении, где из красивой девушки появляется новый человек. Это уж слишком. Воздержусь. – За пять минут родим! На радость папе, чтоб долго не переживал.

– Толкай со всей силы! Тужься! – приказывает Шин, и Дженни приподнимается на локтях.

Очнувшись, дублирую каждое слово. Машинально, как робот. При этом то глажу Дженни, то зачем-то целую её, то поддерживаю шёпотом. Слишком вхожу в роль заботливого мужа и новоиспеченного папочки. Настолько, что... искренне радуюсь, когда слышу детский плач.

Боковым зрением вижу тельце малышки в руках врача. Признаться, боюсь повернуться и рассмотреть детальнее. Смотрю на плачущую от счастья Дженни, стираю слёзы с её алых щёк, а краем глаза невольно наблюдаю, что медики делают с ребёнком. Так настороженно и трепетно, будто он мой. Отцовский инстинкт пробуждается не вовремя и не к месту. Всему виной пережитый стресс.

– Папочка, может, хотите перерезать пуповину? – неожиданно предлагает Шин. Умеет она момент испортить. Если бы я даже был настоящим отцом, то после такого предложения точно бы отрёкся от наследника.

Я действительно похож на человека, который мечтает отрезать что-нибудь младенцу? Вдруг я сделаю что-то не так, навредив крошке...

– Можно не надо? – толкаюсь назад вместе с табуреткой.
– Только не перегрызай зубами! – на полном серьёзе пищит Дженни, вспомнив наш разговор с гаишником.
– Весёлая семейка, – хмыкает Шин, передавая малышку акушерке.

Новорожденную обтирают, взвешивают, пеленают. После процедур несут пищащий комочек нам.

– Два килограмма семьсот пятьдесят грамм, – радостно сообщают.

Я прикидываю в уме, сколько это, и хмурюсь. Совсем котёнок.

– Маловато будет, – бубню себе под нос.
– Отличный вес для такого срока. Дальше мамочка откормит, – уговаривает Шин Рюджин, будто я от товара в магазине отказаться пытаюсь. Вернуть по чеку. А у меня и мыслей таких нет, я просто переживаю за дитя. – Главное, чтобы муж не нервировал, а то молоко пропадёт.
– Мужа кастрировать надо, тогда и нервировать не будет, – рычу яростно. Готов лично исполнить приговор, стоить лишь осознать, что именно её настоящий супруг виноват в преждевременных родах. Из-за него она страдает сейчас, а вместо родного человека вынуждена терпеть рядом хрена с горы, точнее, из юридической фирмы.

Дженни на меня не реагирует. Она вообще становится серой, обескровленной и заторможенной. Неотрывно следит стеклянным взглядом за дочкой, а сама пошевелиться не может. Я почти не слышу её дыхания. После криков и возмущений это непривычно и... пугающе.

– Сурово вы к себе, – акушерка понимает всё неправильно, а я не хочу ничего объяснять. Тем более, когда она проносит малышку мимо моего лица, на секунду застывает, но, убедившись, что я панически боюсь брать ребёнка, укладывает свёрток Дженни на грудь. – Поздравляю вас, папа за пять минут, – подшучивает надо мной, однако всё мое внимание сконцентрировано на крохотном комочке.

В ворохе ткани виднеется мокрая макушка, и я инстинктивно протягиваю к ней руку одновременно с Дженни. Сталкиваемся пальцами, вместе дотрагиваемся до каштанового пушка на маленькой головке. Надо же, только родилась, а уже с шевелюрой. Истинная дама. Затихает, распахивает глаза, с интересом уставившись на меня.

Отлично, первое, что она увидит в своей жизни, – небритого чужого мужика. Лучше бы на маму смотрела: это хотя бы приятно и эстетично. Впрочем, Дженни сейчас тоже выглядит неважно. Потухшая, взмокшая и... нездорово бледная. Но всё равно красивая. Как и её дочка.

– На тебя похожа, – удовлетворенно киваю, всматриваясь в сморщенное красное личико. Маленькое, аккуратное, очень даже милое. Благо, не как у того гамадрила гулящего.
– Правда? – шепчет Дженни и пытается сфокусироваться на малой. – Непонятно пока.
– Да всё понятно, – усмехаюсь. – Даже рот не закрывается, как у тебя, – отмечаю, когда малышка вновь принимается мяукать. – Кричит и всем недовольна. Вы как две капли воды.

Несмотря на мои жалкие попытки пошутить, Дженни молчит. Облизывает пересохшие губы, мычит что-то хрипло, с трудом сглатывает, замедленно моргает.

Встречаемся взглядами, и в эту секунду что-то происходит между нами. Натягивается невидимая цепь, а воображаемый замок защёлкивается на малышке. Становится тепло и уютно. Грань между игрой и реальностью стирается. Целую дочку в макушку, а потом и её мать... в ямочку на щеке.

«Спасибо», – читаю по губам. Улыбаюсь.

«Обращайся», – проговариваю с добрым ехидством. Опускает ресницы. И больше не открывает глаза.

Чувствую, как у нас забирают ребёнка. Вздрагиваю и хватаю ладонью воздух, но ловлю лишь ледяную руку Дженни.

– Куда? Верните, – приказываю, беспокойно поглядывая на спящую красавицу. Нашла время. Тут целая медицинская ОПГ киднеппингом промышляет, а она вздремнуть решила. – Между прочим, я юрист. Если что-то случится с ребёнком или женой, засужу всех к чертям.

Никто не реагирует на мои угрозы. Суетятся вокруг Дженни. Моим поплывшим мозгам сложно проанализировать, что они с ней делают. Просто держу её за руку и не хочу отпускать, будто потеряю навсегда, если разожму околевшую ладонь.

– Папу в палату! – командует Шин, и мне категорически не нравится её тон. – Маму в реанимацию! Быстро!