«Смерть — это повод для жизни».

Оглядев себя спереди и сзади и засняв голым на видеокамеру, я не обнаружил ни одной родинки. Абсолютно гладкая кожа. Ничего, кроме маленькой черной точки, похожей на входное отверстие от пули, между ягодицами. И как я раньше не замечал? О нём предупредила директриса, сказав, что там хранится душа. Не зря я чувствовал всё это время, что обитаю в жопе. Вероятно, до меня многие об этом догадывались, придумывая остроумные поговорки, но никто не предполагал, насколько они близки к истине. Директриса об этом знать не могла. Только если всё, сказанное ей, было правдой.

В кармане лежал пузырёк с черной жижой. Его выдали, когда я пришёл на собрание, и велели выпить в восемь вечера. Мать удивилась, почему собрание проводят так поздно и без родителей и, конечно, не поверила, сказав, что отпускает только потому, что я пойду с толстым. Ему она доверяла и, возможно, подозревала, что у нас отношения, хотя какие могут быть отношения с человеком, который мне с детства, как брат, а ещё он жрёт капусту, как козёл, и, вообще, он парень. Понятно, что про него пришлось соврать, настолько велико было моё любопытство.

Чтобы толстый не прокололся, если мама вдруг надумает позвонить, я пообещал ему десять пирожков и жвачку. В каком веке их куплю, не стал уточнять, а про место, куда иду, соврал, что на дополнительные занятия по физике. Я и ему предложил пойти со мной, так как знал, насколько его воротит от директрисы и точных наук. Процентная вероятность, что он согласится, была равна минус нулю. Но толстый согласился, отказавшись от пирожков, так как был на диете, и заявив, что минус ноль – это его любимое число. Правда, когда мы подошли к школе, почему-то передумал и решил подождать меня за воротами, в парке.

Школа была погружена во мрак, уцелевшие фонари слабо освещали лишь ее заднюю часть и вход, и она была похожа на угловатого монстра с тремя тускло светящимися глазами в виде окон. Дверь была незаперта, вахтерша отсутствовала. В вестибюле тоже было полутемно, как и в актовом зале, куда через пустой коридор, чувствуя себя шпионом, пробрался я.

Несмотря на то, что старался я идти тихо, мои тяжёлые ботинки стучали по паркетной плитке, как палки по барабану, отдавая гулким эхом в ушах.

Всё это совсем не походило на собрание школьников и учителей, больше смахивая на сборище какой-то секты. Видимо, я был последним, так как стоило зайти, за мной сразу закрылась дверь. Пройдя в помещение, я уяснил, что и единственным. В конце зала стоял один стул, рядом стол с проектором, напротив висел экран, на который был направлен световой луч.

Директриса попросила меня присесть, и началось кино. На мой удивлённый вопрос: «Где остальные?» — она ответила, что я и есть все, не сказав больше ни слова.

То, что я увидел, не повергло в шок. Нет. Это было нечто большее, от чего сковало не только лицо, но и руки, которыми я непроизвольно вцепился в стул. С самого начала в огромном космическом пространстве зияла пустота, на месте которой впоследствии появилась точка, увеличивающаяся в динамической прогрессии. Директриса пояснила, что это и есть наша планета. Что она живая и постоянно растёт. Понято, что её развитие занимало не годы и не тысячелетия, поэтому проследить его не представлялось возможным, но факт заключался в том, что она была живая. Гигантское существо.

Для поддержания её роста требовалась немалая энергия. И это была вовсе не энергия солнца, а энергия мёртвых тел, вернее, их душ.

Далее на экране появился модуль земли в разрезе. Мощное бьющееся ядро высасывало разложившиеся светящиеся атомы из подкорки. Голубым цветом был показан циркуляционный поток из вне, который перерабатывался в ядре и золотистым цветом возвращался обратно.

«Наши души, — пояснила директриса, — являются идеальным накопителем энергии. За время человеческого роста та увеличивается многократно, вырабатываясь телом, а когда то приходит в негодность, перемещается с ним в землю, расщепляясь на мелкие частицы и питая планету. Следом обесточенные атомы воссоединяются в хаотическом беспорядке, возвращаясь в подкорку, откуда и попадают вновь в тела, давая рост следующей жизни».

Грубо говоря, тело питало душу, душа питала планету, объедки, оставшиеся от душ, вновь перераспределялись в тела, и процесс повторялся вновь. То есть планета выращивала нас, как фрукты для пропитания. И мы были всего лишь пищей для этого ненасытного существа.

Последнее директриса не сказала, но и так было понятно. Вот только принять не получалось никак.

Далее женщина пояснила, что в какой-то секретной лаборатории учёные научились разделять душу и тело в искусственных условиях и определили, что душа, покинув тело, не погребенное в землю, не воспринимается планетой, как источник питания, то есть, не может быть переработана ей. Но и находиться в свободном состоянии тоже не может, так как поглощается вновь зарожденным телом. Уже имеющаяся в нем душа при этом переходит в аморфное состояние и накапливает в процессе развития энергию, превышающую естественную во сто крат. Душа-коллектор, которой, собственно, и являлся я, используется телом, как своеобразная батарея, так как уже заряжена предыдущей жизнью, а живущая в нем вторая душонка становится идеальным целкой-усилителем, способным умножить ресурсы земли при последующем перемещении в тысячи раз.

Это было краткое содержание того, что я понял. На самом деле все звучало гораздо сложнее и запутаннее, но вникать в подробности я не стал.

Собственно, зачем был разведен весь этот балаган? От меня требовалось переместиться в нового носителя, освободив занимаемое мной тело. Сделать это я должен был добровольно: насильственная смерть разрушила бы питающие душу квантовые связи и уменьшила энергетический запас. Далее за телом пришли бы люди под видом врачей скорой помощи, и последующая его судьба меня не должна была волновать. Проще говоря, мне следовало умереть. Опять. Чего не очень-то хотелось, но, судя по всему, иного выхода не было.

Так же вместе с черной жижей мне дали маленькую коробочку, в которой лежало нечто в виде пули, похожее на магнит. Эту хрень до перемещения я должен был вставить в свой зад. Зачем, не объяснили. Но я не сильно и интересовался. Все услышанное не укладывалось в голове, и пуля в заду было наименьшее, что сейчас меня волновало. Понято, что далее последовали угрозы в виде безобидных намеков, мол, не согласись я на сделку, меня ждет что-то типа тюрьмы. А именно — искусственное изгнание и заточение в животном. Или насекомом, что ещё хуже, ведь там я только бы и делал, что умирал и возрождался. Процесс этот был не из приятных, и ничего не оставалось, как выполнить требуемое в назначенный час.

Выйдя из школы, я чувствовал глубокую опустошенность. Мало того, что я оказался батареей для ненавистного тела, а люди, окружающие меня, питательным пайком для зажравшейся планеты, так ещё и умереть мне следовало опять и никак не позже восьми вечера.

В парке меня никто не ждал. Видимо, толстый посчитал, что у тёмной школы, по тёмной улице, где почему-то не было никого, одной хлипкой девушке ходить будет безопаснее без него. Вернее, с точностью наоборот. Инстинкт самосохранения у толстого работал быстрее кишечника при поносе. Но обижаться на него я не стал, так как не осталось ни времени, ни сил.

Добраться до дома мне удалось без приключений. Будто кто-то взял и вырубил всех людей в окружении на километр. Я словно шел по вымершему городу. Отсутствовали даже бабки, обычно сидящие на лавочках у подъезда.

На кухне гремела кастрюлями мама. Совершенно чужой человек. Но почему-то её стало жалко. И я заперся в своей комнате, решив не поддаваться эмоциям и уйти, не прощаясь.

Ровно в восемь открыл бутылёк и принюхался. Пахло капустным пирогом. Зажмурившись, я поднёс горлышко к губам. Содержимое оказалось горьким. Но не успел отпить и половины, как комнату тряхануло так, что я упал. Пузырек выпал из рук, и остатки жидкости пролились на ковёр.

— Чё-ерт, — провел я пальцами по мокром пятну. Из кармана вывалилась пуля, и только сейчас я понял, что совсем про неё забыл.

— Ты в порядке? — в комнату вбежала мама. Ее глаза горели, она наспех вытирала запачканные в муке руки о передник.

— Да вроде, да, — я присел и ощупал ушибленный локоть. — Что случилось?

— Похоже, землетрясение, — мама опустилась рядом на корточки и быстро осмотрела меня. Потом поднялась и потянула за собой, заставив надеть плащ и резиновые сапоги. — Надо уйти из дома. Толчок может повториться.

Во двор высыпали соседи. Я никогда не видел такого столпотворения на нашей улице. Кто в пижаме, кто в костюме. С лаптопами, кошельками, мобильными телефонами, которые не переставали звонить. Мужик со второго этажа был в трусах, ботинках и с сейфом. Все рассредоточились вокруг дома в ожидании чего-то. Непонятно чего.

— Ну ты и скотина! — прошипел вдруг кто-то в плечо.

— Шо-о? — я нахмурился и обернулся. Позади меня стояла длиннющая девка и озадаченно смотрела поверх моей головы.

«Наверно, послышалось с перепугу», — подумал я и сделал глубокий вдох.

Но тут мне заехали под ребро, да так, что дыхание сперло.

— Тварь! Ублюдок проклятый! — услышал я тот же голос и вновь в ужасе посмотрел назад. Но девка позы не изменила, её грудь торчала мне в нос, а взгляд был устремлен на дом.

— Что б тебя, — чуть слышно выругался я и пожалел, что не запихал в карманы чеснока.

— Что б меня? А ну, отойдём в сторонку! — воскликнул тот же голос, и я почувствовал, как кто-то ухватил меня за ухо и потащил в бок. Пытаясь высвободиться, я заехал себе рукой по виску, но не обнаружил ничего, кроме собственного горящего уха. Меня никто не держал, но тем не менее что-то тянуло с такой силой, что противиться я не мог.

— Ты куда? — повернулась ко мне мама.

— Сейчас, — еле сдерживая напор, просипел я, — надо поговорить. С собой.

Последнее я добавил не ей. А тому, кто тащил за гаражи.

— Может, хватит? Отпусти! — запыхавшись, я остановился перевести дух.

— Подлец! — прошипело то, что сидело внутри. — Паршивый похититель чужих тел!

Оно явно было не в духе, и я почти догадывался, что произошло.

— Ты подавил меня на целых шестнадцать лет! — кричало оно. — Шестнадцать гребанных лет ожидания, когда смогу выйти и плюнуть тебе в морду!

Мой рот непроизвольно открылся, язык скрутился в трубочку, и я каким-то образом плюнул себе в лицо.

— Вообще-то, это твоя морда, — усмехнувшись, я вытер слюну рукой, а потом размазал о штаны.

— Зато твои яйца! — и мне сжали пах так сильно, что я действительно почувствовал яйца.

— Ля!!! — выкрикнул я и подпрыгнул. — Отпусти, сумасшедшая!

Но драться было не с кем, поэтому я прыгал на месте, ухватившись за промежность, и кричал.

Из-за мусорного бака выполз помятый бомж. В руке у него была авоська с бутылками.

— Накрыло, — констатировал он факт, почесал взъерошенную шевелюру и поковылял от меня подальше.

— Хорошая идея, — согласился я и накрыл себя крышкой от бака.

— Мои волосы! — взвыло оно, и отпустило яйца. — Сейчас же убери эту грязь! Говнюк хренов!

— Уберу, если успокоишься и перестанешь вести себя, как полоумная.

— Но я и есть полуумная! — выплюнуло оно, но уже более спокойно. — Потому что во мне сидишь ты!

— И скажи спасибо, что до сих пор сижу, — пробурчал я, откинув крышку в сторону. — Потому что если бы не сидел, уезжала бы ты сейчас вон в той машинке, — я указал пальцем на скорую, остановившуюся во дворе, — в морг.

Оно на секунду замолчало.

— Длинноногий, прехороший, — неожиданно прошептало, и в голосе сквозил страх. От такой перемены я почувствовал в теле приятную слабость. На счёт ног, конечно, перебор. Но не суть.

— Вот так-то. Поняла теперь, кто в доме хозяин?! — ухмыльнулся я, но оно повторило вновь, заорав прямо в ухо:

— Делай ноги, хрен в калошах!

И я увидел, как ко мне направляется делегация, состоящая из двух врачей и носилок.

— Беги!!!

Глава Х (Хрен в калошах)