Когда Тэхен сказал «в постель», Дженни решила, что речь идет о сексе, и это ее встревожило. Однако он был реалистом и, видимо, понимал, что состояние здоровья обоих далеко от идеального, да и давить на Дженни не желал. Поэтому они просто доели последний «сникерс», попили воды, почистили зубы и начали устраиваться на ночлег под навесом. Огонь все еще горел, хотя и не так ярко, бросая блики на стены палатки и рассеивая ставшую привычной ночную тьму. Под навесом было теплее, чем прежде, и это рождало ощущение уюта.

Впрочем, тепла от огня было все же недостаточно, чтобы полностью согреться, поэтому Дженни снова прижалась к Тэхену. При этом в ее душе поднялось странное чувство, словно она обнимается с самым близким человеком на свете. Она двигалась по пути к настоящей зависимости от постороннего человека, зависимости, которой прежде не знала, и ее пугал этот путь. Он мог завести ее в тупик, из которого не будет дороги обратно.

На этот раз по какой-то непонятной причине спалось ей плохо. Дженни ненадолго уплывала в сон, чтобы внезапно вздрогнуть всем телом и открыть глаза. В такие моменты Тэхен вставал и выбирался из-под навеса, чтобы подбросить в костер веток.

Потом Дженни все-таки удалось крепко заснуть, однако Тэхен разбудил ее тем, что встряхнул за плечо.

– Дженни, Дженни, проснись… Что случилось? Что с тобой?

– А? – глухо спросила она, приподнимая голову и щурясь на него. – В чем дело?

– Это ты мне скажи. Ты плакала во сне.

– Правда? – Дженни провела ладонью по щеке. Кожа оказалась мокрой. – Действительно. Ты не волнуйся, со мной такое бывает, – смущенно пробормотала она.

– Ты плачешь по ночам? Во сне? Что тебе снится при этом?

– Кажется, ничего. – Дженни, лежа, пожала плечами. – Я просыпаюсь в слезах, но ничего не помню.

Дженни чувствовала себя неловко. Она не привыкла обсуждать свои слабости, а тем более странности. Собственные слезы раздражали ее, особенно потому, что им не было логичного объяснения.

Дженни повернулась к Тэхену спиной.

– Не обращай внимания. Спи, со мной все в порядке.

Теплая мужская рука легла ей на живот, забравшись под одежду.

– И давно это происходит?

Дженни не хотелось продолжать этот разговор. Она не желала, чтобы Тэхен забирался ей в душу еще глубже, узнавал все секреты. Она хотела отделаться какой-нибудь ничего не значащей фразой, но почему-то выпалила:

– Примерно с год.

– Со дня смерти мужа… – Ладонь, лежавшая на животе Дженни, внезапно напряглась.

Она вздохнула:

– Пожалуй, это началось через месяц после похорон.

– Значит, ты любила его.

Голос Тэхена был ровным и каким-то безжизненным, словно он пытался не выдать своих эмоций. Дженни вздохнула:

– Все не так. Я уважала Донгиля, гордилась им, но никогда не любила. По крайней мере не больше, чем он меня. Наш брак был простой сделкой, и идея принадлежала Донгилю, а не мне. – Она словно оправдывала какой-то свой дурной поступок, хотя стыдиться ей было нечего. Прежде Дженни никому не рассказывала о том, как и на каких условиях они с Донгилем заключили брак по расчету. Исключением был только Юн Сонбин, да и то потому, что являлся близким другом и партнером Донгиля.

– И что это была за сделка?

По тону Тэхена было трудно судить о его чувствах, и Дженни внезапно почувствовала раздражение. Почему она должна что-то объяснять, за что-то извиняться? Если Тэхену не нравится ее поступок, это личное дело самого Тэхена.

– Донгиль видел людей насквозь. Это не значит, что он часто пользовался своим даром, но способность предсказывать, как поведут себя в той или иной ситуации окружающие, помогала ему в работе. Он никогда не манипулировал людьми, просто действовал осторожно, если речь шла о доверии и больших деньгах.

– Твой муж мне нравился. В нем не было снобизма. Мне кажется, он судил людей по поступкам, а не по внешнему виду. – Тон Тэхена по-прежнему был невыразительным.

– С ним было приятно работать. В отличие от многих мужчин, занимающих руководящие должности, он не заводил интрижек в офисе и относился к женщинам как к равным партнерам. Работая с ним, я могла действовать по своему усмотрению, принимать или не принимать его советы, а Донгиль анализировал мои решения непредвзято. Правда, он частенько посмеивался над моей осторожностью, говорил, что в бизнесе необходим разумный риск, но я всегда предпочитала действовать наверняка. – Дженни протяжно вздохнула. – А потом умерла Лина, жена Донгиля.

– Должно быть, ему стало одиноко…

– Все совсем не так, – оборвала Дженни. – Лина и Донгиль составили свои завещания годы назад, еще когда Чонгук с Гёнхи были детьми. Как большинство стабильных семейных пар, они отписали свои доли друг другу, чтобы оставшийся в живых родитель сам мог принять решение, каким образом обеспечивать детей. Когда Лина умерла, перед Донгилем встала задача изменить завещание таким образом, чтобы его дети ни в чем не нуждались. Он смог сколотить солидное состояние, но Чонгук с Гёнхи могли бы спустить деньги за пару лет, получи они их на руки.

– Да уж, сладкая парочка, – хмыкнул Тэхен. – Золотые детки.

– Иначе не назовешь. – Дженни снова вспомнила о том, что Чонгук пытался ее убить, и поежилась. – Донгиль занимался созданием именных трастовых фондов, когда узнал, что смертельно болен. Он надеялся, что известие о его скорой смерти заставит Чонгука остепениться, возглавить семейное дело, но этого не произошло. И тогда Донгиль принял решение найти для детишек опекуна.

– Позволь угадать, кого он выбрал, – усмехнулся пилот.

– Да, прошу тебя.

Тэхен задумчиво провел ладонью по животу Дженни.

– А ты крепкий орешек, детка. Поэтому он и выбрал тебя. Выходит, единственным способом на всю жизнь привязать тебя к трастовым фондам Чонгука и Гёнхи был брак? Ты рада, что вытянула эту карту?

Дженни горько рассмеялась. Если бы она только знала, какое будущее ей уготовано, она ни за что не согласилась бы выйти за Донгиля замуж!

– Мне следовало тщательней взвесить все «за» и «против». Но теперь можно сколько угодно сожалеть о неразумном поступке. В тот момент мне показалось, что сделка несет выгоду обеим сторонам. Учти, Донгиль отлично разбирался в людях, он знал, кому какую косточку подкинуть. – Дженни помолчала. – И все же в некоторых вещах он так и остался наивным оптимистом. Он рассчитывал, что Чонгук возьмется за голову, когда будет вынужден жить на жалкие крохи. Донгиль думал, его сын захочет большего и будет вынужден пойти работать. А уж вакантное место в компании покойного отца для него нашлось бы.

– Да уж, Чонгук оправдал надежды Донгиля. Он действительно пожелал большего: больше выпивки, больше тусовок, больше девиц…

– Чонгук не знает о второй части нашего с Донгилем соглашения. Если бы он начал вести себя как взрослый, устроился на работу, смог разобраться со счетами, я передала бы руководство фондами в его руки. Донгиль намеренно ничего не сказал сыну, он боялся, что Чонгук схитрит, обманет мое доверие, сделает вид, что образумился, но, получив деньги, начнет их безостановочно тратить направо и налево.

– Ладно, условия вашего договора я понял. Но зачем надо было вступать в брак? Как единственный владелец состояния, он мог назначить тебя опекуном и без этого. Чего он хотел добиться?

– Он хотел встряхнуть сына, ужалив его побольней. Ведь я младше Чонгука! Я годилась Донгилю в дочери. Я должна была предстать в глазах несведущих людей хищницей, окрутившей больного старика. Я ведь даже въехала в его дом, принадлежавший когда-то Лине. По версии Донгиля, это должно было ранить Чонгука и подтолкнуть к работе над собой.

– Ладно, теперь ясно, зачем Донгиль на тебе женился.

– Неужели? А ты быстро схватываешь, – с сарказмом сказала Дженни.

– Да, я умный. Однако твой рассказ не дает ответа на другой вопрос.

– Какой?

– Зачем ты вышла замуж за Донгиля? Какова была твоя цель?

Дженни нахмурилась. Она думала, что уже ответила на этот вопрос. Повернувшись лицом к Тэхену, она прищурила глаза.

– Я же объяснила. Дело вовсе не в любви, как ты поначалу подумал. Я вообще никогда не была влюблена. Брак с Донгилем меня не пугал. Таковы были условия сделки.

– Но эта сделка была выгодна Донгилю. А что она давала тебе? Ведь вступление в брак – серьезный шаг. Для этого следует тщательно все обдумать.

– Серьезный шаг? – Дженни устало вздохнула. – Видишь ли, я с самого начала рассматривала брак исключительно с точки зрения выгоды, потому что никогда никого не любила. Донгиль позаботился о том, чтобы я ни в чем не нуждалась. Он знал, что умрет, и предлагал обеспечить мне безбедное существование.

– Значит, он и тебе оставил наследство?

– Нет. – От этого допроса у Дженни медленно начинала болеть голова. – Он наделил меня кое-какими привилегиями. Например, я могу жить в его доме и пользоваться всем, что осталось после его смерти. И мне будет начисляться пожизненное жалованье, даже если я снова выйду замуж. Конечно, деньги я буду получать до тех пор, пока я занимаю пост в компании и работаю на ее процветание.

– Ясно. Не стану спрашивать, насколько велико это жалованье.

– Вот и не надо, поскольку это не твое дело, – резко сказала Дженни, вновь отворачиваясь.

Тэхен притянул ее к себе и уткнулся подбородком в плечо.

– Поверь, мне действительно это не важно. Любопытно другое… правда ли, что ты никогда никого не любила?

Дженни замерла. Такого поворота она не ждала.

– А что? Ты кого-нибудь любил?

– Конечно. Причем несколько раз.

Это «несколько раз» здорово ей не понравилось. Насколько серьезными могли считаться чувства, если они случались неоднократно? Для Дженни слово «любовь» ассоциировалось со словами «семья», «дети», «домашние животные», но никак не с перебором подходящих партнеров для совместной жизни. Любовь – это раз и навсегда, разве нет?

– Несколько раз? – переспросила Дженни на всякий случай.

– Впервые я влюбился, когда мне было шесть лет. Объектом любви была учительница, мисс Чон. – В голосе Тэхена слышалась усмешка. – Она устроилась к нам сразу после колледжа, этакое юное создание с синими глазищами, да еще пахла фиалками. Я на всю жизнь запомнил этот запах. Мисс Чон была обручена с каким-то парнем, который, по моему мнению, был совершенно ее недостоин. Я страшно ревновал и хотел набить ему морду.

– Надеюсь, тебе хватило мозгов не связываться с ним? – засмеялась Дженни. Она чувствовала странное облегчение. Разве можно считать серьезным чувством влюбленность шестилетки?

– Мне нравилось строить кровавые планы по уничтожению соперника. Но ни один из них я так и не воплотил в жизнь, так как не желал расстроить прекрасную возлюбленную.

Дженни расхохоталась, а Тэхен ткнул ее в бок пальцем:

– Эй, не смейся над святым! Мисс Чон много для меня значила. Если хочешь знать, я пронес ее светлый образ через годы. И кстати, всерьез планировал сделать ей предложение.

– Ладно, а что там со второй большой любовью?

– Я как раз перешел во второй класс. Разумеется, я сильно повзрослел и возмужал.

– Превратился в настоящего мужчину, я поняла.

– На этот раз я выбрал более подходящий по возрасту объект воздыханий. Ее звали Мунён, она училась в параллельном классе. В один прекрасный день она задрала юбку и показала мне трусы.

Дженни едва не подавилась от смеха.

– Боже! А Мунён была не промах!

– Это точно. К сожалению, наш роман был скоротечным. Мое сердце было разбито, когда я увидел, как Мунён показывает трусы другому мальчику.

– Думаю, после этого тебе потребовался курс психоанализа. И как ты нашел в себе силы жить дальше?

– Я был безутешен до тех пор, пока мне не стукнуло одиннадцать. Тогда появилась Хэмин. О, эта Хэмин! Знала бы ты, как она умела вести мяч! У нее была удивительная техника! Я восхищался ею целых три года, а она не обращала на меня никакого внимания. А когда мне исполнилось четырнадцать, Хэмин внезапно проявила ко мне интерес, причем в довольно навязчивой форме.

– Что это значит? Она тоже задирала юбку и показывала тебе трусы?

– Нет, она воспользовалась моим телом!

– Серьезно? Должно быть, ты чувствовал себя ужасно, – хохотнула Дженни.

– Она мучила меня. Я даже отбиваться не стал, так как у Хэмин были сильные руки. Ты же помнишь, она была спортивной девочкой. – Тэхен вздохнул. – Хэмин пользовалась мной целых два года. А я просто плыл по течению. – Дженни ткнула его пальцами под ребра, заставив согнуться. – Уоу! – взвыл Тэхен. – Женщины вечно тиранят бедных мужчин. Я тебе душу раскрываю, а вместо сочувствия ты применяешь ко мне пытки.

– Ах, бедняжка! Сразу видно, что ты много страдал. Видимо, секс стал тебе глубоко противен, раз ты так легко возбуждаешься, когда я прижимаюсь к тебе задом.

– Это происходит помимо моей воли. На самом деле я очень ранимый парень.

– Тэхен, немедленно прекрати прибедняться! – хихикнула Дженни.

– Женщины! Жестокие создания! Я рассказываю ей о своих страданиях, а она знай хихикает.

– Ладно, продолжай. Сколько еще великих влюбленностей было в твоей жизни?

– Только одна. Это были серьезные отношения, закончившиеся браком.

Дженни внезапно перестала веселиться. На этот раз тон Камерона не был шутливым.

– А почему вы… разошлись?

– Если честно, не знаю. Я не изменял ей, а она, думаю, была честной со мной. Мы поженились, когда я учился в училище. Ее отец был офицером, она выросла в семье военного, поэтому знала, чего ожидать от подобного брака. Сэром – так ее зовут – спокойно воспринимала переезды, простую жизнь, подчиненную дисциплине. Пожалуй, как раз гражданская жизнь оказалась не по ней. Когда я ушел со службы, наша жизнь медленно, но верно покатилась в ад. Если бы у нас были дети, возможно, они помогли бы склеить осколки брака, заставили бы нас идти на компромисс. Но нас было двое, и никто не желал уступать. Возможно, мы просто недостаточно друг друга любили.

– Вот и хорошо, что у вас не было детей! – воскликнула Дженни прежде, чем успела прикусить язык. – Прости… я имела в виду…

– Ты знаешь, что чувствуют дети, когда семья распадается, – закончил за нее Тэхен.

– Да… именно это я и хотела сказать.

– Думаю, как раз поэтому ты не торопишься открывать свое сердце посторонним. Ты дорожишь стабильностью своей жизни. Ты не хочешь ошибиться, боишься разочарования. Ты хочешь сделать единственный выбор на всю оставшуюся жизнь, – говорил Тэхен, и каждое его слово отзывалось внутри Дженни, словно церковный набат.

Он видел ее насквозь! В его руках оказалось мощнейшее оружие, которое он, не колеблясь, пустит против нее, если решится на завоевание. Сердце Дженни сжалось от страха.

И, словно в подтверждение этих опасений, Тэхен издал удовлетворенный вздох, как хищник, утоливший мучительный голод.

– Теперь я знаю о тебе все, – сказал он.