Бэкхён застыл как изваяние, когда в углу слайда без его ведома появилась жирная надпись «КОНЕЦ». Ластик не срабатывал, как и следовало ожидать.

— Но это не конец... — обречённо выдохнул он, отодвигаясь от стола. Перчатка со стилусом полетели в дальний угол. — Это максимум кульминация, но не конец, — пытался он убедить сам себя, рассуждая вслух.

История закончилась на том моменте, когда Чанёль шагнул под пули. А из вопросов неразрешёнными остались все. Метод «включить-выключить» не помог. Впрочем, этого следовало ожидать. Парень кусал ногти, пытаясь решить, что делать дальше. Он перестал что-либо решать в тот момент, когда герои добрались до подземных ходов. А потом пошло-поехало кто в лес кто по дрова. Он снова вырвался из-под контроля.

— Чёртов мудак, почему с тобой всегда так сложно?

Бэкхён глянул на часы. Пол-одиннадцатого. Что ж, самое время для нытья и осознания собственной глупости.

— Не так всё должно было закончиться.

Он запустил попавшуюся под руку подушку в стену, и та безжизненно упала на крышку ноутбука, закрывая его.

— Чтоб тебя! — он задумался. — Если предположить, что все эти миры имеют место быть, то в какой заднице оказался Исаяма? Я не лучше, понимаю, но всё-таки... — усмехается. — Бред.

***

— Ты что вообще творишь? — Чонин, полный злобы, налетает на Бэкхёна, едва тот входит в офис и тянет его в кабинет. Бэкхён послушно следует за редактором, про себя думая, что это что-то новенькое. А где его едкое «Бэкхён, зайди ко мне»? Час от часу не легче.

Чонин подводит его к своему рабочему месту и сажает на кресло, а сам остаётся стоять.

— Это что? — спрашивает он на грани истерики, тыча в экран.

Бэкхён недвусмысленно пожимает плечами.

— Комикс.

— Не коси под дурачка. Как можно было закончить на таком месте?

— Ну, открытая концовка, все дела...

Бён поджимает губы. Ну не скажет же он, что оно само, что он вообще, можно сказать, мимо проходил, что конец сам себя нарисовал, ему же друзей в белых халатах тут же вызовут, едва он это скажет. Особенно Ким. Тот реалист до мозга костей и в такую чушь не поверит ни в жизнь.

— Какая, мать твою, открытую концовка? Нельзя заканчивать на таком моменте? Ты вообще видел, народ свирепствует. Ты хоть отзывы иногда читаешь?

— Иногда читаю.

— Друг мой, из тебя всё клешнями нужно тянуть? Он вообще умер?

Бэкхён пожимает плечами.

— Самому интересно, редактор Ким.

— Нет, вы посмотрите на него! Он ещё издевается. Бэкхён-а... Ты разбил мне сердце. Всё должно было кончиться не так.

— Хотите сказать, вам это, — указывает Бэкхён в сторону экрана. — Нравилось?

Ким замолкает, поправляя и без того идеальную — волосок к волоску — укладку.

— Честно? — Бэкхён кивает. — Это одна из лучших веб-манхв в моей жизни, да и комиксов вообще. Помнишь, ты говорил, что людям не интересно читать про обычных людей, что им нужны избранные? Что им нужен герой. Кто-то, посмотрев на которого, они бы сказали: «О, я хочу быть как этот чувак! Он крут». Это твои слова, и я их запомнил. Так вот, ни хуя это не так, прости меня. Чанёль ни черта не особенный, но он тот, кем хочется быть.

— Ессли вам хочется быть таким же, как Чанёль, спешу вас огорчить, вы мазохист, редактор.

— Не без этого, — соглашается Ким. — Но всё-таки, ты один из не многих, кто не стал удаляться в дебри великих спасателей. Твои повстанцы, они же, по сути, ничего не решают.

Бэкхён не в силах возразить. По сути, Ким прав, но это не делает его персонажей примерами для подражания. Во всяком случае, оказаться в чьей-то из их шкур — это последнее, что он хочет в своей и без того неудачной жизни.

— Перепиши это. Такие истории должны заканчиваться иначе. Это не приказ, просто мнение одного из твоих читателей.

— Если бы я ещё что-то решал, — бурчит он себе под нос. — Просто представьте, что у меня шизофрения, потому что то, что я сейчас скажу, ни в какие ворота. Представьте, что создаёте собственный мир, а потом вас туда засасывает по неизвестным причинам. Хотя, почему неизвестным? — Бэкхён смотрит в одну точку перед собой. — Вполне себе известным. Люди, живущие в этом мире, нет, прошу прощения, один человек, ведёт себя своевольно, рисует этот мир за тебя, заставляя вращаться мир так, как хочется ему, а потом, когда он решает проверить, так ли он всесилен, затягивает тебя, целиком. Дерьмовое чувство, знаете ли. И поди пойми, плод воображения это, или суррогат того мира, где живём мы сейчас, или что-то третье, не поддающееся объяснению.

Чонин подозрительно молчит, даже лоб не трогает на проверку бредового состояния. Бэкхён наконец-то выдыхает, чувствуя, как падает с души тяжёлый груз. Ну и пусть считают психом, терять-то нечего.

— Вы, наверно, думаете, что я в край долбанулся. Но видимо судьба такая — быть психом. Редактор, вы не подумайте, что я опасен для общества, у меня приступов агрессии никогда и не было. Максимум истерил, но не более того.

— Твои слова заставили меня вспомнить кое о чём из детства. — Чонин медленно растягивает слова, а Бэкхён напрягается.

— Простите?

— Знаешь, иди работать. И подумай всё-таки над...

— Вы так ничего не поняли, — обречённо произносит Бён.

— В том то дело, что понял. Тебе нужно найти его.

Бэкхён хмурится, поднимаясь с места и аккуратно обходя начальника.

— Меня тоже затягивало туда, где мне не следовало быть, — отвечает Ким на немой вопрос, отвернувшись к окну. — Скажи Наён, чтоб подумала ещё над дизайном страниц в «Крушителе», когда придёт. Там шрифты с предыдущими не очень сходятся. Можешь быть свободен.

— Хорошо.

— Хотя нет, подожди.

Бэкхён останавливается и поворачивается к Киму, кривя бровь.

— Давай уже на «ты» перейдём.

Бён послушно кивает, покидая кабинет редактора в подвешенном состоянии.

***

— Зачётный косплей, парень, — говорит парень с выбеленной шевелюрой, подходя к Чанёлю. Тот хмурится, не понимая, что тот имеет в виду. — Выглядишь, как тот чувак из манхвы. Даже лицо почти такое же.

— Простите?

— Как же его там звали... — думает парень, чеша затылок. — Чан...ыль. Чанёль, вот точно! У меня сестра фанатка просто.

Чанёль молчит, буравя взглядом землю. Значит, это всё правда.

— Спас...ибо, — выдавливает он от себя и идёт вдоль тротуара, разглядывая мысы ботинок.

— Странный какой-то, — слышится позади.

***

Бэкхён впервые в жизни плюёт на автобус и решает пойти домой пешком: погода позволяет. Он торопливо идёт по Сокчону, постоянно сворачивая с одной улицы на другу. До Джамсила не так уж близко, но всё лучше, чем возвращаться туда, в квартиру. Он вдруг осознаёт, что ненавидит свой дом. И вовсе не потому, что там происходит большая часть его проблем. Просто пустота четырёх стен затягивает покруче той же толпы. Среди людей хоть не так страшно, хоть какая-то иллюзия реальности создаётся, и можно быть уверенным, что сейчас из-за поворота не выползет заражённый, Президент или, что ещё хуже, Чанёль.

Бэкхён идёт, опустив голову, смело обгоняя нерасторопных жителей Сеула. Он чудом избегает кары в лице полноватой аджуммы, когда случайно задевает её плечом, и сбегает с места преступления, перебегая дорогу на мигающий зелёный. Он останавливается и расстёгивает свой пиджак. Ставит руки на бока и бросает скептический взгляд на проезжающие мимо машины, а после на людей — пытается проследить за их эмоциями и замечает... Абсолютное ничего. Нет, кто-то улыбается, кто-то говорит по телефону, кто-то фрустрирует, но все как на подбор однообразны. Ни одного яркого пятна.

— И вы ещё считаете неживыми их, — вырывается у него. Мимо проходящая девушка по-детски наивно морщит свой нос, про себя, наверно, думая, что за псих перед ней стоит.

Кто-то резко дёргает его за руку, заставляя обернуться. С губ срывается нервный смешок.

— Ну точно псих, — заключает он, видя перед собой Чанёля. — Как ты?

Вместо ответа ему прилетает удар в нос. Сильный такой, до звёзд и белых кругов перед глазами. Но дышать может, что оставляет призрачную надежду на то, что кости на месте. Прохожие позади ахают, и Бэкхён резко хватает Чанёля за руку, уводя в сторону.

— В этом мире бить людей посреди бела дня считается дурным тоном, — спокойно замечает Бэкхён, стирая проступившие капли крови — Не буду спрашивать, как ты тут оказался. Тем не менее, как?

— Ты... — шипит он.

— Мудак, идиот, дурак, тварь, не сдерживающая своих обещаний. Дальше что?

— Невыносим просто, — заканчивает Чанёль, отдёргивая руку. — Просто...зачем?

— Просто. — Бэкхён фыркает, шмыгая носом. — И какого чёрта ты такой сильный, скотина?

— Ты же сделал меня таким.

— Я этого нигде не прописывал, так что... Как ты тут оказался?

— Так же, как и ты там. Засосало.

— Теперь-то ты понимаешь, каково это? Быть не в своём мире? Пропащим.

Чанёль соглашается. Это видно по его опустившейся голове, поникшим плечам и грустной улыбке поджатых губ.

— Если хочешь знать, каким должен был быть финал, пошли со мной.

У парня просто выбора нет. Он же в этом мире действительно пропащий. Никто. Ни документов, ни даже личности, ни уж тем более прошлого.

— Видок у тебя, конечно, классный, — шутит Бэкхён посреди пути после долгого молчания. На Чанёле штаны цвета хаки — или 6006 из RAL — из плотного материала c чёрными лампасами, тяжёлые ботинки, длинная чёрная рубашка и такого же цвета брезентовая куртка с молнией наискось и кожаными вставками, зафиксированная широким ремнём на талии. Благо, винтовку потерял где-то по пути, а то его бы на первом повороте патрульные бы схватили несмотря на «годный косплей»

— У тебя тоже.

— Лучше скажи, зачем ты тогда поцеловал меня.

— Не ты ли сказал, что тебя затащило нервным потрясением? Я подумал, что идеальнее способа тебя шокировать не найти, а мешался ты знатно.

— Ну, извините, Ваше Высочество, что оказался в вашем мире так не вовремя, — язвит Бэкхён, чувствуя небывалую усталость, накопившуюся за день. То Ким вёл себя как идиот, то у самого полдня «не работалось» чисто потому, что голова была загружена всякой хренью. Теперь ещё Чанёль с его недовольством и неумелыми поцелуями. Но в чём-то приятными.

«Думаешь не о том, придурок», — даёт себе мысленный подзатыльник Бэкхён. На недовольные вздохи и ахи его уже не хватает.

— Тебе понравилось что ли? — усмехается Чанёль, чувствуя некое превосходство над Бёном.

— Пф-ф... Высокого о себе мнения, я смотрю?

— Не более, чем ты о себе, — улыбается он.

— Ты целоваться не умеешь совершенно. Уж прости.

— Так научи.

Бэкхён тормозит на месте, поворачиваясь к младшему, щуря глаза.

— Какого хрена ты такой наглый?

— Просто, когда ты злишься, ты больше на человека похож, а то кирпичный какой-то.

— Если я, по-твоему мнению, кирпичный, боюсь представить, что ты скажешь о моём лучшем друге. У него одно выражение лица на все случаи жизни. Кстати, мы пришли. — Бэкхён кивает в сторону дома через дорогу. Жилой комплекс из пяти похожих друг на друга домов отделён от основной части улицы аллеей тополей, пока ещё нагих и не тронутых зеленью.

Он ведёт Чанёля за собой, и тот слушается беспрекословно, следует за ним, полностью доверяя. Как-то же ему удавалось слушаться до этого. Это потом, в один момент, всё пошло наперекосяк.

— Добро пожаловать в рассадник зла. За беспорядок извиняться не буду, потому что для меня тут порядок, вот. — Бэкхён открывает квартиру, пропуская Чанёля вперёд. — Комната прямо и направо, туалет и ванная налево.

Чанёль неуверенно проходит в комнату, пока Бэкхён скрывается в ванной. Первое, что бросается в глаза, блокнот, валяющийся на незаправленной кровати. Он берёт его в руки и проводит большим пальцем по обложке. С виду неприметный, с шершавой бумагой, и старый — разве что разводов из-под кофе нет. Открывает на первой странице и вертит из стороны в стороны, пока наконец не понимает — это он, только рисованный и... выглядящий намного проще. Он листает даже и также находит Криса, Юджи, Сухо, Ханя... всех. Он рассматривает портрет Чена, когда Бэкхён подходит сзади и выхватывает блокнот из рук. Чанёль отмечает, что у того жутко холодные руки.

— Ничего интересно, поверь мне, — отмахивается он, кидая блокнот в ящик стола. Чанёль внимательно рассматривает его, щурясь и склонив голову набок. Вид у того уставший, понурый; чёлка слегка намокла в результате умывания, о чём так же свидетельствуют разводы на домашней майке и джинсах. Он подходит к рабочему месту и ставит штатив с планшетом на середину стола, нажимая кнопку включения.

— Полюбуйся. Такая херня со вчерашнего дня.

Бэкхён слабо проводит по экрану, чтобы показать Чанёлю — не рисует. Вообще никак. Сам разбирайся, как устроен твой мир. Он без лишних колебаний отдаёт стилус Чанёлю, чтобы тот удостоверился на личном опыте.

— Теперь-то ты веришь?

— Да.

— Я не знаю почему, но слово «КОНЕЦ» не стирается и не замазывается. Поэтому для читателей история закончилась на этом моменте, хотя вы ещё должны были встретить Президента, узнать предателя в лицо, закончить войну и для полноты найти противоядие, а оно вон как закончилось. Круто, правда?

— Кто на самом деле предатель? Сухо?

Бэкхён усмехается.

— Нет. Ему вообще знатно должно было достаться от предателя. Да и тебе. И Крису. Смекаешь? — Бэкхён улыбается, но Чанёль видит за этой улыбкой нечто большее, чем радость, там и тоски по горло и обречённости что ли, он едва ли может найти этому название.

— Я знал Президента лично?

— Нет. Не пытайся вырвать из меня того, что уже не имеет смысла.

Он садится на кровать, а младший повторяет за ним, делая то же самое.

— А что имеет смысл?

— Ну не знаю. Что имеет смысл для тебя, вряд ли имеет смысл для меня. Ты так не думаешь?

— Возможно, — вздыхает Чанёль и кладёт голову на плечо Бэкхёну. — Сиди.

— От тебя несёт гарью.

— А от тебя потом.

— Отлично, ничья, Чанёль.

Губы Пака искривляются в усмешке.

— Кажется, я начинаю понимать, почему там было столько сражений. Ты из тех, кто считает, что последнее слово должно быть за ним.

— Вовсе не...

— Я же говорил.

— Это не... — Чанёль смотрит на него, приподняв брови, и Бэкхён закусывает нижнюю губу. — Окей, да, я такой. Тебе в кайф что ли надо мной издеваться? Давай лучше думать, как вернуть всё на круги своя и нарисовать тебе хэппи энд. Ты же этого хочешь?

— А кто его не хочет?

— Я, например. Я не про твою историю, про себя. Конец в моём понимании наступает тогда, когда человек умирает. И его нельзя назвать ни плохим, ни хорошим. Просто...конец. А что касается жизни, то тут белое накладывается на чёрное и получается серый, иногда с цветными вкраплениями. Поэтому я не хочу себе «хэппи энд». Пока, во всяком случае.

— Что произойдёт с нами, когда история закончится?

— Фактически, Чанёль, она уже закончена. Лучше сам скажи, что произошло после той сцены с вашей поимкой.

— Всё застыло, — говорит он замогильным голосом. — Просто взяло и застыло. Все они. Кроме меня. Бэкхён? — спрашивает он обречённо. — Скажи, когда всё началось?

— Я долго думал над этим, а потом кое-что понял. До определённого момента все персонажи, включая тебя, были вымышленными. Помнишь любовницу президента? Высокая такая грымза?

— Она была первой, кого я убил. Такое сложно забыть.

— Так вот, Ёнха полностью срисована с моей бывшей начальницы. Вымещал на ней злость, так сказать, уродуя на бумаге, то есть планшете, но не суть. Спустя некоторое время после её появления это и началось. Примерно на том эпизоде, где вы с Юджи попали под обстрел. Его, кстати, не было в сценарии.

— Накануне того дня мне приснилось это место. Теперь я даже не знаю, сон ли это был. После этого реальность начала восприниматься как-то иначе. Мне постоянно казалось, что всё, что происходит, что так и должно всё быть, что всё расписано наперёд.

— Забавно то, что именно те вещи и не были расписаны. Наверно, этот пиздец начался ещё тогда, когда я стал воспринимать вас как живых. Блять, мне плакать хотелось, когда умирала твоя сестра. Ладно, вру, я плакал. Больной ублюдок, — произносит он, смотря в сторону, и случайно задевает пластырь на носу, тем самым делая ещё больнее. — Пак, ты мудак, знаешь? Совсем не смотришь, куда бьёшь.

Он скрывает покрасневшие глаза, пряча лицо. Голова Пока по-прежнему покоится у него на плече. Чанёль молчит, но не потому что ему нечего ответить. Он молчит, потому что в данной ситуации это кажется самым лучшим вариантом.

***

Бэкхён находит у себя в гардеробе вещи, когда-то позаимствованные у отца, и отдаёт их Чанёлю. Они примерно одной комплекции, но Пак всё-таки пусть не намного, но выше Бэкхёна, из-за чего у них разница в размер. Чанёлю сложно привыкнуть к «человеческой жизни», начиная спокойным — «Мне плевать, съедобно это или нет, но я пока не умер и язву не заработал» — завтраком в семь утра и заканчивая простым сном на диване, после которого в первые дни сильно болела спина. Уж после-то холодного пола штаба. Вдобавок ко всему, он чувствует себя обузой старшему, хотя тот совсем вроде как не против. Правду говоря, Бэкхён рад. Чьё-то присутствие в квартире ему уже в радость. Он даже привыкает к едким замечаниям Пака, который видит его насквозь, и тут спрашивается: кто чей автор.

Он стоял на балконе, выкуривая уже третью сигарету, и молча повторяя про себя весь ему известный мат.

— Что-то случилось? — Чанёль прислонился к косяку балконной двери, скептически глядя на старшего. Парень в одной руке держал сигарету, в другой — телефон. Он опирался спиной о чугунный каркас балкона, отравляя дымом единственный цветок в горшке, стоящий слева от двери.

— Сатана в квадрате случилась, — буркнул Бэкхён, убирая телефон в карман брюк. Чанёль заметил за ним странную тенденцию: Бён даже дома ходил в повседневной одежде. Сегодня на нём были светлые джинсовые бермуды на заниженной талии, наполовину заправленная белая майка с лозунгом хиппи на груди и чёрная расстёгнутая на все пуговицы рубашка. Этакий casual вольного художника. Он взлохматил свои уложенные до этого тёмные волосы, позволяя чёлке упасть на лоб предательской запятой. Плюс налёт усталости после долгого рабочего дня, и готово...

— Ты похож на щенка.

— ты сейчас меня тактично оскорбил или тактично сделал комплимент?

— Не знаю, просто в тебе реально есть что-то...собачье.

Бэкхён прыскает со смеху и делает очередную затяжку.

— Кстати, что значит «Сатана в квадрате»?

— Ты вряд ли поймёшь. Мой лучший друг выложил фотку в инстаграм и подписал «Порой, одного «я люблю тебя» не достаточно, чтобы выразить весь спектр чувств к этому человеку», — он протянул телефон младшему.

— Он встречается с парнем?

— Ага. Кульминация сюжета — этот парень мой начальник. И как бы помягче выразиться...

— Тебе нравится кто-то из них?

— Определённо, — тянет он язвительно. — А больше всего мне нравится, как эти двое по очереди заёбывают мой мозг. Отсюда и «в квадрате». Мне теперь просто не выжить. Величина чёрной дыры, что они образуют вместе, прямо пропорциональна моей фрустрации. Если простым человеческим, то их взаимодействие сделает из меня более долбанного психа, чем я есть сейчас.

— Ты не долбанный псих. И шутки у тебя какие-то...

— Какие есть. Я театральное по классу юмора не заканчивал. Мне больше интересно, как эти двое познакомились. Я, конечно, понимаю, что Сеул не Токио, но это стрёмно... как-то. Наверно, мне пора брать отпуск. Или переводится в отдел в каких-нибудь любовных романов и штамповать там однотипные обложки с целующимися парочками. Хотя не понимаю я этого клише, что у всех любовь это либо поцелуи, либо секс, либо поцелуи и секс. Мы в двадцать первом веке, где для большинства эти вещи ничего уже не значат, так какой смысл романтизировать это? Возношение слепых идеалов и не более.

Чанёль хмурится, про себя понимая, что Бэкхён безбожно прав. Данные абстракции ничего, по сути, не значат.

— Как тогда, по-твоему, изображать эту самую любовь? Что для тебя это вообще такое?

— Как изображать? Абстрактно. Иногда в просто касании рук может быть больше смысла, чем в том же поцелуе. А любовь для меня — это когда отдаёшь человеку всего себя без остатка вне зависимости от того нужно это ему или нет. Когда перестаёшь жить ради себя и готов положить себя на алтарь, лишь бы этот человек был счастлив. У меня было так с одной девушкой лет пять назад, но не сложилось. Она оказалась той ещё тварью, хотя, видит Бог, я до последнего отрицал это.

— Как её звали?

— Юджи. И нет, я взял только имя. Твоя красивее.

— А Чанёлей у тебя среди знакомых случайно нет?

Бэкхён тушит сигарету, оставляя окурок в пепельнице, стоящей на летнем столике и подходит впритык к Паку, забирая у того телефон.

— Нет, но мудаков вроде тебя хватает, — говорит он, глядя прямо в глаза. — Пошли отсюда, а то простудишься.

Чанёль пропускает Бэкхёна в квартиру и закрывает балконную дверь. Он долго смотрит на спину старшего — тот останавливается у рабочего места и что-то ищет в браузере, упираясь рукой на край стола, а коленом — об стул. Чанёль смотрит долго, изучающе, проводит взглядом по выпирающим лопаткам и ловит себя на мысли, что даже будучи таким взлохмаченным и уставшим, он выглядит весьма привлекательно.

— Дыру не просверли, — бросает Бэкхён вполоборота. — Лучше включи свет, а то уже ничего не видно.

Чанёль кивает и смотрит на улицу. Сумерки наступают, превращая Сеул в фиолетово-розово-жёлтое месиво. Он включает свет и садится на кровать, рассматривая свои руки.

— Ты хочешь, чтобы я туда вернулся? — задаёт он вскользь, пытаясь не придавать вопросу большой важности, хотя, на самом деле, как ему кажется, важнее ничего нет.

Бэкхён отвлекается от своих дел, прекращая щёлкать клавишами, но не поворачивается, не зная, что ответить. Трудно признавать, но за шесть дней он сильно прикипел к Чанёлю, что уже сложно представить это место без него. Он грустно улыбается, свесив голову.

— Как сам думаешь? У тебя же хорошо получается меня анализировать.

— Я не знаю, что у тебя в голове.

— А тебе лучше и не знать, если свихнуться не хочешь.

— Почему тебе так нравится считать себя психом?

— Потому что вокруг происходят вещи, которые происходить не должны. Я похоронил в себе скептика и реалиста, чтобы многое принять. Если для меня это ещё и стало нормой, это не значит, что это стало или должно стать нормой для других. У людей есть такое свойство: не верить в фантастику и мистику. Есть исключения, и такие исключения принято называть психами.

— Похоже чем-то на политику Президента.

— В какой-то степени... да.

— Ты очень любишь переводить темы, я не говорил?

— Если бы я ещё запоминал всё, что ты говорил, Пак Чанёль, — он делает паузу и наконец поворачивается к Чанёлю лицом. — Я хочу, чтобы всё закончилось по-человечески.

Чанёль чувствует, что тонет без права на спасение.

***

— Я хочу сделать последние несколько дней твоим сном, — говорит Бэкхён, показывая Паку рисунок. Они сидят на кухне, и единственное, что слышно, кроме вкрадчивого голоса Бэкхёна, гудение холодильника и тиканье часов. — Тогда никто из вас не умрёт, но тему с крысой придётся развивать иначе.

— То есть то, что происходит сейчас, я тоже забуду?

— Скорее всего.

Они смотрят друг на друга, и повисает молчание. Чанёль делает большой глоток крепкого кофе и ощущает горечь на языке. Но одна горечь другую не погасит, понимает он, когда чувствует прикосновение холодной кожи к своей. Утро воскресенья первого мая начинается по-настоящему паршиво. Причём, для обоих.

— Делай, что считаешь нужным.

— Ещё не факт, что сработает, — мямлит он, забирая рисунки. — Я хочу всё закончить за три главы. В первой у Чена получится сделать противоядие и у вас...

— Мне не интересно, раз я всё забуду. Можешь и себя сном сделать, если что.

— Как скажете, Ваше Величество, — фыркает он, выбегая с кухни.

Даже находясь в одной квартире, они избегают друг друга по максимуму. Бэкхён рисует на рабочем планшете, чтоб наверняка, потому что боится того, что может вытворить его собственный. Он боится наносить цвета, потому что понимает, чем может закончиться и в итоге сдаётся. Просто психует и выключает всё: планшет, ноутбук, телефон и даже свет. Ложится на кровать и закусывает ладонь, понимая, что не сможет. Наружу рвётся всё негодование, и зубы больно впиваются в кожу.

Бэкхён поднимается, берёт бумагу с ручкой и идёт на кухню.

— Пиши.

Чанёль медленно поднимает голову и смотрит на него пронзительным взглядом, не сразу понимая, что от него хотят.

— Ты закончил?

— Нет. Пиши.

— Что писать?

— Я закончу всё так, как хочешь ты. Даже если это будет казаться абсолютным бредом. Полчаса хватит? — спрашивает он грубо и уже идёт к выходу.

— Да, — звучит отрешённо за спиной.

Чанёль сидит перед пустым листом бумаги, буравя его взглядом, и не может понять, почему Бэкхён так поступает — втаптывает в асфальт будущего собственные принципы. Решил сделать последний подарок, почему-то кажется ему, но осекается, понимая, что это не подарок даже. Автор отдаёт себя во власть персонажу — самоубийство, не иначе.

Полчаса подходят к концу, а лист всё по-прежнему пуст. В Чанёле вдруг просыпается уважение к Бэкхёну. Раз уж он готов идти на такие жертвы, то почему бы и ему не сделать то же самое? Кажется, консенсус найден.

Чанёль рвёт лист на мелкие части и выбрасывает в ведро. Но перед тем, как выйти из кухни, он вдруг вспоминает слова Бэкхёна, сказанные им пару недель назад.

«Любовь для меня — это когда отдаёшь человеку всего себя без остатка вне зависимости от того нужно это ему или нет. Когда перестаёшь жить ради себя и готов положить себя на алтарь, лишь бы этот человек был счастлив».

Это кажется ему бредом. Вряд ли то, что сделал Бэкхён, и то, что сейчас собирается сделать он, подходит под описание. Чанёль вспомнил их недопоцелуй. Трудно признавать, но ему понравилось тогда, пусть и сделал он это для того, чтобы избавиться от Бёна. Да и вряд ли Бэкхён к нему относиться как-то по-особенному. Хотя нет. Относился так изначально. К нему, персонажу, относился как к человеку, а он не понимал, ведь человеком считал себя априори. И кто из них долбанный псих, ещё посмотреть надо.

Дверь в комнату приоткрыта, и Пак заходит осторожно, стараясь не шуметь. Включены лишь две лампочки из пяти, из-за чего в комнате тускло. Бэкхён лежит на кровати и бросает мячик для пинг-понга в потолок. Почувствовав постороннее присутствие, он тут же перестаёт это делать.

— Написал? — спросил Бэкхён как можно более спокойно, но голос предательски дрогнул на середине фразы.

— Нет, — честно признаётся он, залезая на кровать и касаясь волос Бэкхёна.

— Сколько времени тебе ещё дать? — спрашивает Бён, убирая руку Чанёля со своей головы, и принимает сидячее положение. — Что ты делаешь?

Чанёль неуверенно пожимает плечами, повторяя свой жест.

— Мне не нужно больше времени. Ты же сказал, что сделаешь всё, что я захочу, верно?

Бэкхён кивнул, нахмурившись, и напрягся. Сделает, но что он хочет этим сказать?

Он даже не заметил, как лицо Чанёля оказалось напротив его и тот сдавленно выдохнул:

— Единственное, что я пока хочу, это ты, — выдыхает он ему прямо в губы и останавливается в паре миллиметров, ожидая, что старший ответит на это. Бэкхён опускает взгляд на свои дрожащие руки и пытается осмыслить сказанное. — Делай со мной, что хочешь.

Бэкхён горько усмехается.

— Ты серьёзно сейчас?

— Более чем, — улыбается Чанёль и всё-таки накрывает своими губами губы Бэкхёна. Тот теряется в эмоциях, с трудом понимая происходящее. Закрыв глаза, Бэкхён сдавленно стонет сквозь поцелуй и понимает, что никогда ещё не чувствовал себя таким кому-то нужным. С Тэён всё строилось на взаимном сексуальном влечении, как и с рядом других партнёрш, а Юджи была просто хорошей актрисой. Но Чанёль не играет. Он понимает это по неумелым касаниям к коже, сбитому дыханию и гулко бьющемуся сердцу, что он чувствует под майкой, касаясь груди Чанёля. Горячий воздух сбивчиво слетает с губ вместе с приглушёнными стонами, опаляя щёки.

— Какой же ты неопытный, Пак Чанёль, — тихо шепчет Бэкхён, отрываясь от губ младшего и путаясь пальцами в тёмно-бордовых волосах.

— Так сделай меня опытным.

На лице Чанёля расцветает довольная улыбка, которая, как кажется Бэкхёну, способна осветить весь его дом. Понимая намёк, он берёт инициативу в свои руки и касается подбородка Чанёля, слегка надавливая большим пальцем на скулу, заставляя того раскрыть того рот, и приникает к губам, очерчивая кончиком языка нижнюю. Чанёль повинуется и предательски стонет, когда холодная ладонь — они когда-нибудь бывают тёплыми? — забирается ему под майку и притягивает ближе за пояс штанов так, что их бёдра соприкасаются и оба чувствуют возбуждение друг друга. У Чанёля мурашки по коже; жар в теле и неописуемый экстаз от холодных пальцев Бэкхёна. Он прерывисто дышит, когда Бэкхён валит его на кровать, перекатываясь и оказываясь сверху. Старший мажет губами по шее и тянет футболку вверх. Он сидит на бёдрах у Чанёля, ощущая бедрами усиливающееся возбуждение и сам невольно стонет от этого. Когда кусок ткани оказывается где-то в другой части комнаты, Бэкхён засасывает тонкую кожу шею. Он спускается вниз, чувствуя, как дрожит под ним Чанёль, оставляет царапины и засосы на чувствительной коже, что завтра станут фиолетовыми. Его язык кружит вокруг пупка, в то время как пальцы теребят затвердевающие соски. Чанёль мычит от удовольствия, запрокинув голову и закусывая ладонь.

— Не сдерживайся, — шепчет Бэкхён, наклонившись к самому уху, а после кусает за хрящик, вырывая из груди очередной стон.

Он ведёт от шеи холодными пальцами понятные только ему линии, а дойдя до кромки штанов, тянет вниз вместе с нижним бельём. Когда он и сам избавляется от одежды, Чанёль тянет его за руку и целует в основание шеи, больно, но приятно царапая кожу. Оба тяжело дышат, и у обоих в глазах отражается нега. Бэкхёну всё кажется каким-то прекрасным сном; сном, конца которому он не потерпит.

Бэкхён обхватывает рукой горячую плоть. Контраст горячего и холодного доводит Пака до гедонии. Тот мычит от удовольствия, и Бэкхён, пользуясь моментом, сжимает член у основания.

— На самом деле, с парнями у меня опыта не больше, чем у тебя, — говорит он и свободной рукой достаёт из-под кровати тюбик с увлажняющим кремом для лица. — Не думал, что когда-нибудь пригодится, — улыбается Бэкхён и отбрасывает упаковку куда-то в сторону. — Но теоретических знаний хватает, — он делает паузу и не сводит взгляда с младшего, размазывает холодный крем между пальцами. — Скажем за это «спасибо» моей кузине, которая увлекается яоем.

— Чем? — с придыханием спрашивает Чанёль, внимательно наблюдая затуманенным взглядом за действиями партнёра.

— Потом, — вкрадчиво объясняет он и проводит рукой по всей длине, собирая пальцем капли выступившей смазки и размазывая их по члену.

Когда пальцы касаются входа, Чанёль вздрагивает.

— Расслабься, пожалуйста, — шепчет он и одними глазами просит довериться ему. Его самого изрядно будоражит происходящее, но он пытается не подавать виду. Чанёль согласно моргает и слегка морщится от дискомфорта, когда в него проникает палец. — Больно? Я могу остановиться...

— Нет, не нужно.

Чанёль тяжело дышит, постепенно привыкая. Он до крови кусает губы, когда Бэкхён добавляет второй. Пак подушечками пальцев касается лица Бёна и целует. Он болезненно стонет в поцелуй, когда Бэкхён проникает в него уже тремя пальцами. Перед глазами пляшут звезды и взволнованный взгляд Бэкхёна. Чанёль отрицательно качает головой, отвечая на немой вопрос. В один момент старший что-то задевает внутри него, заставляя сжаться от экстаза. Чанёль протяжно стонет в рот, и Бэкхён отстраняется. Он берёт свободную подушку и подкладывает её под поясницу Чанёля. Он лезет в тумбочку за презервативом, зубами сдирая фольгу, и раскатывает по члену.

Толчок, и Чанёль кусает губы до крови от пронизывающей насквозь боли, шумно выдыхает. Губы Бэкхёна находят его и шепчут сдавленное «прости». Он замирает на мгновенье, давая Чанёлю привыкнуть. Внутри него горячо и тесно, так, что можно свихнуться; проклясть и вознести до небес целый мир. Чанёль жадно заглатывает воздух, когда Бэкхён вновь плавно погружается в него. В этот момент просыпается чувство зависимости — хочется отдаться Бэкхёну целиком и полностью. Он смотрит на Бёна помутневшим взглядом, и от контакта глазами хочется упасть в Бездну, что одному, что второму. Впервые оба не чувствуют дискомфорта, испытывая на себя взгляды друг друга.

Слишком близко. Слишком интимно. Слишком... доверчиво. Они вверяют себя друг другу без колебаний. Обнажаются не только телами, но и душами.

Бэкхён срывается, выстанывая имя Чанёля при каждом новом толчке, щекочет дыханием шею, заставляя младшего стонать уже от этого. Он — его. И это действует в обе стороны.

Бэкхён уверен , если бы у него внутри вместо сердца был огонь, он бы обратился в пепел. И Чанёль тоже — этого огня хватило бы на десятерых.

Чанёль кончает первым, так и не прикоснувшись себе. Перед глазами звёзды из странного созвездия и красное марево, ложащееся слоем приятной, томительной пелены. Бэкхён шепчет его имя в последний раз и, чувствуя, как семя заполняет презерватив, покидает разморенное тело, валясь рядом. Он находит руку Чанёля и сцепляет их пальцы.

— Не думал, что секс с парнем станет лучшим в моей жизни, — осипшим голосом произносит Бэкхён.

Чанёль кладёт голову ему на плечо и тяжело вздыхает.

— Не думал, что мой первый секс будет таким... Взрывным.

— Ты мастер подбирать эпитеты, Чанёль. Прости, я...

— Тебе не за что извиняться, но в следующий раз я буду сверху.

Бэкхён наигранно фыркает.

— Что, набрался опыта, мальчик?

— Ещё нет, но мне понравилось, как ты выглядел, ког...

— Ладно-ладно. Только без подробностей, дорогой мой.

— Твой.

***

Бэкхён думал, что поступает верно, свято верил в это и шёл напролом. Но уверенности в том, что у него получится задуманное, не было. И в этом и заключалась главная проблема.

Он сидел в офисе и делал вид, что сильно занят работой. На самом деле, играть практически не приходилось: Бэкхён действительно был занят. Своей работой. Рисовать себя казалось... странным. Делать себя персонажем тоже казалось странным. А уж тем более одним из ключевых персонажей... Более странных вещей он в жизни не делал.

Отныне он не управлял Чанёлем. Но что мешало ему управлять теми, кто по-прежнему оставался персонажем? Запретов на это он себе не давал.

Правда, одна вещь его всё-таки смущала. Если его идея сработает, он пропадёт — из офиса, посреди рабочего дня, при Наён, сидящей через стол и при работающем за стенкой шефом. Сомнительная перспектива.

Он пишет записку, на случай, если пропадёт, и продолжает работать. Он решает нарисовать несколько фреймов, а дальше как пойдёт. Даже обеденный перерыв пропускает, тратя время на обработку, шрифты, скринтон и раскраску. Когда готов первый фрейм с изображением, происходит то, чего он так хотел. В этот раз нет святящимся белым экрана и зависаний. Он просто моргнуть не успевает, и уже в следующее мгновенье «просыпается» на крыше одного из зданий правительства, как и планировал.

Небо было того же оттенка, как в вебтуне — синее с отдачей в фиолетовый. Он глянул вниз — как пафосно, подумал он. Там, тридцати семью этажами ниже, стояли колонны патрулей, готовые в любой момент сорваться в бой по щелчку властей.

У него есть два часа до того, как на повстанцев нападут «цепные». Два часа, чтобы всё изменить. Пусть то, что было, станет результатом отравляющего газа — простой иллюзией и плодом воображения воспалённого мозга. Он подбирает с холодного бетона пистолет и набор ампул, причём на выбор даны и транквилизаторы, и парализующий в мгновенье созданный им лично миорелаксант, и сильнейший ноотроп, что применяют только в стенах психушки — нарисовал.

Бэкхён бежит к люку, через который можно проникнуть на цокольный этаж — он и без проверки знает, что нормальный проход запаян с внутренней стороны. Он вытаскивает ампулы из коробки и аккуратно кладёт в карман пиджака. Пистолет, к огромному сожалению, спрятать негде. Поэтому он держит его в левой руке, не убирая указательного пальца с курка. Предохранитель снят.

На цокольном этаже ни души. Ну, конечно, кто додумается ставить охрану там, куда можно проникнуть только пройдя все уровни безопасности на нижних уровнях? Это у кабинета Президента целая ассамблея ООН соберётся наверняка, а тут, на архивном-то этаже зачем? Бумажки охранять? Вот и Бэкхён думает, что не зачем.

Если план сработал, то скоро здесь появится тот, кто ему так нужен. Очень нужен. Без этого человека историю не закончить.

Он забирается с ногами на подоконник и целится в стеклянную часть крыши. А потом вдруг понимает: у него вместо свинцовых пуль шприцы с транквилизатором. Чтобы разбить хрустальный цоколь, придётся применить что-то другое. Взглядом он цепляется за шкаф в конце длинного коридора. Кажется, выбор очевиден, вздыхает он. Там он находит куски старой кафельной плитки, стопку старых газет и пустые банки из-под краски.

— Превратили объект исторического наследия в свалку стройматериалов. Айщ, какие же вы бл...гады. — Губы сжимаются в тонкую полоску. — Обожаю себя за то, что не использую мат в этой манхве, вот просто...Б...раво.

Он взял один из обломков и вернулся на места. До крыши ему не доставало целых три метра, но он был уверен — получится.

И, действительно,...обломок плитки достал до стекла, но... не разбил его. Но шуму Бэкхён всё равно навёл. Парень спрятался за габардиновой, благородного изумрудного цвета, гигантских размеров шторой, едва заслышав посторонние голоса и шаги, затаился. Ему показалось, что ампулы в кармане потяжелели. Он прижимал пистолет к груди, чувствуя, как гулко бьётся сердце под тканью рубашки. Да уж, такого экстрима в его жизни ещё не было.

— А это что тут делает? — Грубый голос охранника отразился эхом от стен. — С потолка что ль упало?

Ясно, плитку обнаружили, уже хорошо.

— Слушай, Джинён, мне это не нравится. Позови сюда маршала Яна. Потолок в порядке, а вот камень просто так здесь взяться не мог. Я вызову пока подкрепление.

— А Президент?

— Не беспокой никого с тридцать пятого. Вообще, — чуть ли не шипит напарник.

Бэкхён пытается сровняться со стеной, до боли вжимаясь лопатками в стену. Пожалуйста, быстрее зови своё подкрепление, думает он. По лбу стекают крупные капли пота, а пистолет норовит впиться в кожу, подобно оголодавшему вампиру. Ему страшно, но вместе с тем, он понимает, что если не сегодня, то никогда. Выдохнуть удаётся только тогда, когда один из патрульных вызывает подкрепление по рации, а второй торопливо уходит к лестнице, шумно чеканя шаг армейскими ботинками. Время, командует он себе и покидает убежище, выстреливая в мужчину. Тот даже повернуться не успевает, падает лицом вниз, проваливаясь в глубокий сон. Президент на тридцать пятом, значит? Что ж, спасибо, что не на первом. Бэкхён бежит, словно по минному полю, постоянно петляет по веренице коридоров, всячески избегая лифтов. Вся группа безопасности и охраны любит кантоваться именно там, наивно полагая, что если по их душеньку придут, то сделают это именно через лифт, ведь какой дурак будет использовать служебную лестницу, чтобы добраться с первого на тридцать пятый? Правильно, никто. Он быстро слетает по ступенькам лестницы и останавливается возле входа. Если его теория верна, то после того, что произошло на тридцать седьмом, «цепные» начнут расследование. Президента позовут в крайнем случае, перед этим оповестят по своим каналам — три минуты, перед этим пройдёт ещё десять, пять их которых он уже благополучно про..пустил. Шприцов в пистолете хватит максимум на десятерых. Если там больше, всё плохо. Плохо для Бэкхёна. Была не была, думает он и толкает служебную дверь. За поворотом лифт и два караульных. Бэкхён выигрывает исключительно из-за меткости и эффекта неожиданности. Он слышит шаги и на всякий случай берёт у одного из «заснувших» винтовку. Да уж, убивать и ранить — это тебе не усыплять. Стрёмно от слова «очень». Он же вообще пацифист, за всю жизнь покусившийся лишь на жизнь несчастных комаров. Он заворачивает в первый коридор и сталкивается взглядом с каким-то высоким парнем в чёрной мантии. Секретарь. Тот недоумевает и в шоке приоткрывает рот, и также в шоке падает, когда игла смачно целует его кожу и впивается в сонную артерию. Бэкхён мысленно благодарит всех известных ему богов за то, что в их мире такого оружия ещё не придумано, а если и придумано, то век бы не видеть.

Дальше — хуже. Коридоры из обычных стен превращаются в коридоры из стекла, где каждую мелочь видно, а Бэкхён, к слову, не мелочь. Поэтому решение одно — бежать. Он похож на идиота, будучи в офисной одежде, с винтовкой за спиной и пистолетом в руке. Для полной картины только чемодана с деньгами не хватает. Бэкхён понимает, что и в этом мире он чёртов неудачник, а не только у себя там, в Сеуле, потому что засекают и кричат чуть ли не на весь этаж. И только сейчас, прыгая, как сайгак по минному полю, он понимает, что лоханулся конкретно. Он вполне мог стащить мантию у того тормоза, чтобы сойти за «своего», но не додумался. Бэкхён поворачивает в какой-то лишённый света коридора и пытается отдышаться, оттягивая осточертевший галстук. Офисный планктон решил поиграть в героя, чем не сценарий для Голливуда?

— Эй, мелкий, тут никто не пробегал? — звучит непристойно близко. Ещё метр, поворот, и ему крышка.

— Нет вроде.

«Не знаю, кто ты, но храни тебя королева, Бог, президент Южной Кореи и много кто ещё».

Бэкхён судорожно выдыхает воздух, когда патруль уходит дальше. Он аккуратно движется по стенке, боясь дать о себе знать. Спиной он натыкается на ручку двери и резко поворачивается. Массивная чёрная дверь, как в крупных банках, отполирована лучше всех чайников мира и ботинок степиста. Бэкхён узнаёт это место — вот она обитель великого и ужасного Президента, что носу не кажет из кабинета, потому что боится покушения на собственную шкуру; человека, что использует собственный народ в личных целях, одержимого идеей создания «высшего разума».

Бёну вдруг становится отчего-то легко. Нет мандража. Нет волнения. Есть только цель.

Он меняет содержание пистолета в считанные секунды, будто учился этому годам, и вводит пароль, прекрасно помня природу его создания. Дата смерти его дедушки. Зачем он брал именно эти шесть цифр, сам не понимает, но дверь открывается, разъезжаясь в стороны и озаряя коридор светом. Пути назад нет.

Просторный зал, скромно зовущийся «приёмной», пестрит серебром и чёрным текстилем, превращая помещение в жалкое подобие начинки Версальского дворца. Людовик XIV вряд ли бы такому позавидовал, а вот просто человек определённо. Сам Бэкхён посчитал напускную роскошь пафосом, которым Президент пытался прикрыть своё неумение управлять государством. Он умел только требовать. Отдавать — нет.

В приёмной пусто. На столе секретаря лишь компьютер да лист бумаги с ручкой, лежащий точно посередине. Ничего интересного. Дверь в кабинет президента приоткрыта. Около него стоит блондинка средних лет, изучающая какую-то книгу, привалившись к стеллажу с книгами. Она улыбается и захлопывает фолиант, ставя на место.

— Ну здравствуйте, госпожа Президент.

— Мы не знакомы, — говорит женщина и подходит ближе, не боясь пистолета, наставленного на неё. — И вам меня не убить.

— Верно. Как и вам народ.

Президент садится за секретарский стол и лисьим взглядом скользит по Бэкхёну. Усмехается.

— За чем вы пришли, если не убивать?

— Все в народе глупо полагают, что Президент, что был до эпидемии и сейчас, один и тот же. Никому в голову не пришло, что ваш брат заразился и умер, не выдержав атаки вируса. Как вы думаете, что сделает народ, узнав, что ими правит женщина с биполярным расстройством? Мне кажется, перспектива не из прекрасных.

— А вы не так глупы...

— Бэкхён.

— Бэкхён. Но в вас есть дурость, если вам хватило духу прийти сюда.

— Вы правы, госпожа Президент, но мир был бы идеальным, если бы его населяли одни умные и правильные люди. А идеальных миров не существует. Госпожа Ким, вы ведь не покидаете свой кабинет не потому, что боитесь правды, вы боитесь заразиться. Что будет, если это таки случится? Тут никакие программы профессора Юка и лаборанта Има не помогут.

— Откуда вы... — Лицо Президента искажает гримаса ужаса. — Щенок!

— Всем так нравится сравнивать меня с собакой, — усмехает Бэкхён. — Ваша дочь заражена. Правда, она сама ещё не в курсе. Как вам такой расклад дел? Повстанцы, которым вы подготовили засаду, уже изобрели антидот. Что же случится, если они все погибнут? Ваша дочь умрёт. А знаете почему? У вашей семьи с иммунитетом, как у меня с везением по жизни — практически нет. Сами вспомните, как пятнадцать лет назад перенесли ветрянку.

— Кто вы такой, Бэкхён?

— Я? Человек, который знает чуть больше вас. Даже не так. Я тот, кто может предсказать каждый ваш шаг наперёд. И сейчас я знаю, что вы отзовёте своих церберов от восточной части города, потому что вы любите свою дочь, даже несмотря на то, каким жестоким человеком являетесь. В глазах других, — последнее он произносит с сумасшедшей улыбкой на лице.

И Бэкхён оказывается прав. Женщина тянется к телефону трясущимися руками и даёт отбой патрулю. А Бэкхён стреляет, едва та бросает трубку. Президент замирает, но остаётся в сознании. У неё из шеи торчит игла с миорелаксантом, а сама женщина и моргнуть не может.

— Он будет действовать около четырёх часов. Придётся пострадать, госпожа Президент, но вам ведь не впервой, верно? Верно. Кстати, не хочу вас огорчать, но ваша дочь вряд ли выживет. И дело даже не в вирусе. И если это случится, то виноваты в этом будете вы, так что... Вряд ли вас ожидает хэппи энд в этой истории даже несмотря на то, что вы жертва обстоятельств и одного сумасшедшего профессора, но такова жизнь. Мы сами себе её рисуем не теми оттенками, — говорит с сожалением Бэкхён и уходит в кабинет Президента, где на личном компьютере отменяет все задачи патруля, отключает сигнализацию и даже снимает Блок с нулевого этажа, где — он точно знает — профессор Юк проводит эксперименты над мирным населением. Если кто-то захочет, они выберутся. Вот же система: роспуск охраны, отключение систем, связь с чиновниками — всё решается нажатием одного пальца.

Бэкхён берёт одну из пустых папок-портфелей в нижнем ящике шкафа с бумагами и складывает туда пистолет с ампулами. Осточертело уже в руках носить. Винтовка летит на пол — больше не нужна, да и вообще не понадобилась, только зря таскал.

Мысленно Бэкхён понимает, что не может идти всё так гладко, поэтому покидает обитель зла в подвешенном состоянии. На улице, миновав встретившихся до этого лиц, он оказывается только спустя полчаса. В идеале, ему бы назад, в издательство, но чтобы туда попасть, нужно хорошо постараться. Если опять пытаться себя шокировать, то чёрта с два, с такими темпами ему нервов дожить до сорока не хватит. И это ему послезавтра двадцать шесть? Не смешите.

Бэкхён идёт вдоль тёмной улицы, постоянно оглядываясь и ёжась от ветра. В такое время суток на улице почти никого нет, но как только в поле зрения попадает человек или заражённый, он спешит убраться подальше, прячась то в заброшенных магазинах, то под выцветшими тентами. Ему кажется, что проходит вечность, прежде, чем он добирается до восточной части Метрополиса. Главная улица пестрит разбитыми витринами магазинов, запахами гниения трупов и дождя. Кажется, тут пару дней назад произошло очередное «столкновение взглядов», судя по тем рекам крови, что смывает дождь с улицы. Зрелище не из приятных. Сам Бён вряд ли нарисовал бы так натурально.

Когда он дошёл до складов, там никого не было. Сплошная темень, тусклый мигающий фонарь на километр квадратный и непреодолимое желание выкурить целую пачку сигарет. Радости не было, как и облегчения. Ему вдруг показалось, что он только всё усложнил. Вскоре к складам подъехало три военных машины. Повстанцы.

— Кто будешь? — грубо спросила его красноволосая девушка с лабретом в губе. В руке у неё был нож, и незнакомка была готова к атаке.

— Фанат Red Velvet, — съязвил Бэкхён. Он стоял, прислонившись к стене, и докуривал сигарету — к его счастью, в брюках нашлись зажигалка и полупустая пачка. — Не из вышки, как и вы.

— Как догадался?

— У вас бампер помят и вид непотребский. Власти вряд ли оценят такую экзотику. Я мешаюсь?

Красноволосая переглянулась со своим другом и, сложив руки на груди, вякнула:

— Под ногами не мешайся.

Из машин постепенно стали выползать люди и расходиться по «точкам».

— У вас тут шабаш что ли намечается?

— Вроде того, — бросает девушка, садясь на капот машины. — Я Ырён.

А то я не знаю, чуть не срывается у него с губ, но, зажав сигарету между тонких губ, он тактично умалчивает об этом и вкрадчиво произносит «Бэкхён».

— Из мирных?

— Вроде того, но в нынешнее время «мирный» звучит совсем не мирно.

— Это все понимают, но не все принимают. Бэкхён. — Губы девушки растягиваются в кошачьей улыбке, и Бэкхён понимает: с ним флиртуют. Отчего-то это заставляет его смутиться и покраснеть, благо темнота надёжно скрывает оттенок. Ещё год назад он был бы польщён. — Какая у тебя специальность?

Вот оно.

— Медик-фармацевт.

Густые брови Ырён приподнимаются в удивлении.

— Создаёшь противоядие?

— Уже создал, если ты про отупляющую заразу. К фрагментам вируса нужно добавить модафинил и мертиолят. Аллергикам, правда, не особо поможет, но я над этим работаю.

— А ты не глупый.

— Глупые в неблагоприятных условиях долго не живут. Моей сестре вакцина помогла, но я не работал над ней в масштабных условиях.

— Помогла, в каком смысле?

— Ну, — начинает выдумывать он на ходу и мысленно хвалит себя за талант к импровизации. — На следующий день она начала меня узнавать, ещё через пару дней она вспомнила, что умеет рисовать. Короче, как с детьми, постепенно к ним возвращаются прежние установки.

— Ты не можешь помочь нам тогда? У нас Чен тоже этим занимается, но к успеху пока прийти не может.

«Господи, какая же ты наивная. Веришь первому встречному. Но мне это на руку».

— Какая мне от этого польза?

— Метрополису помочь не хочешь?

— Звучит, как слоган из дешёвой рекламы, но, допустим, хочу. Состав я сказал, запомнить не смогла?

— Боюсь забыть. Они прибудут через... — Она смотрит на часы. — Десять минут.

Бэкхён кивает, искренне надеясь, что те действительно придут через десять минут, в целостности и сохранности, без жертв и запаха копоти в волосах. Но вот Чанёль... Он же мог вернуться к точке отсчёта, а значит забыть всё, что происходило между ними больше недели. Паршиво, думает Бэкхён, но лучшего исхода он, увы, придумать не смог. Смотреть Паку в глаза после всего этого как-то стыдно. Даже противно от себя в какой-то степени.

— Ты слишком многого хочешь от жизни, — бурчит он себе под нос и чувствует, как окурок обжигает кончики пальцев. Шипит от боли, не понятно только, какой.

Бэкхён отходит от скопления людей в сторону заброшенного склада. Когда-то здесь неподалёку была мукомольная фабрика, но теперь вместо неё руины и полусдохшая природа в лице отравленного озера с отходами и неплодородной, сухой в любую погоду почвой. Его кто-то окликает, и он не хотя поворачивается, готовясь уже съязвить или послать на... В голове свист, и он вновь шипит сквозь зубы, но теперь уже от сильной боли в висках. В позвавшем он узнаёт Сухо. Прибыли, значит.

— Мне тут сказали, ты в химии сечёшь.

Бэкхён кивает, судорожно вспоминая, что нагуглил про лекарства за весь процесс создания манхвы.

— Твоё лицо! Я видел тебя раньше. А, точно, зимой, в нашем старом штабе. Ты тогда что-то искал.

— Ага.

— Нашёл?

— Что нашёл, то уже потерял. У меня проблемы с... порядком.

— Это правда, что тебе удалось спасти сестру?

— Ага, удалось.

— Ты не больно разговорчив.

— Да просто... Ладно, не суть. Где там ваш учёный?

— Я провожу тебя. Они с Юджи там структуру последнего опыта разбирают. У меня плохо с наукой, я... подтуповат.

— Зато лидер хороший. Они тебе доверяют. Это похвально. Поверь мне, иногда в умении управлять толпой скрыто больше пользы, чем в умении высчитывать интеграл поверхности или создавать антидоты от ужасных болезней. Сухо же, верно? Послушай, таким, как ты, нужно было идти в губернаторы, а то и в Президенты.

— Там своя иерархия. И хватит трепаться, пойдём уже.

Чена и Юджи они находят быстро. Бэкхён держится за спиной лидера повстанцев, будто это его как-то спасёт. Детский взгляд Юджи мажет по Бэкхёну, и тот ёжится под взглядом любопытных глаз.

— У меня что-то голова разболелась. Я прогуляюсь, а вы пока решайте свои вопросы, — говорит девушка и выходит из самодельного шатра.

— Ты Пака не видел? — спрашивает Сухо Чена, и парень отрицательно мотает головой, делая пометки в тетради.

— Что-то не так с составом. Антитела не могут состыковаться с одним из генов, будто он лишний. Молодой человек, раз вас так рекомендовали, не подскажете в чём дело?

— Я смешал модафинил и мертиолят, но последний может вызвать аллергическую реакцию. У меня осталось вот это, — Бэкхён вытаскивает из кармана ампулу с ноотропом и ставит перед Ченом. — Может, поможет. Я могу отойти?

Он смотрит на Сухо и тот кивает, рассматривая ампулу.

— Такие есть только в больницах. Походу, парень из семьи врачей. Сейчас такое даже за деньги нереально достать, — говорит химик, не отрываясь от своих записей. — И, судя по всему, ему стрёмно помогать нам, но если то, что рассказала Ырён правда, то почему бы не рискнуть? Поставь на стол, я попозже с составом разберусь. Может, этот парень прав, а мы, как дебилы, целый год вокруг одного столба пляшем.

Бэкхён тем временем отходит на приличное расстояние и прикладывается к стене. Надоело. Надоело играть и находиться не там, где нужно. Интересно, Чанёль себя так же чувствовал в его мире? Хотя, тот и не помнит наверняка. Он сильно трёт лицо, думая, что спит.

— Вот только ныть не начинай, — приказывает он себе и больно бьётся головой об стену склада. — Ай, чёрт.

— Неужели Его Величество Автор решил нас почтить своим присутствием спустя столько времени? — звучит знакомый голос где-то совсем близко, и Бэкхён так и застывает с гримасой боли на лице.

— Чанёль. — Бэкхён попытался произнести его имя как можно более спокойно, но голос всё равно предательски дрогнул.

— Давно не виделись.

— Ага. — На большее его просто не хватает. — Давно.

Бэкхён никогда не думал, что одновременно можно испытывать и стыд, и радость, и тоску. Он никогда не думал, что скатится до такого состояния, когда захочется разреветься. Но только слёзы не шли. Шло время. Молчание продолжалось. Чанёль смотрел на него, а Бэкхён предательски опускал голову, не решаясь встретиться с Паком взглядом. Чанёль недовольно цокнул и подошёл ближе, перейдя невидимую черту зоны комфорта.

— Ну и? Много исправил? — Едва его дыхание опаляет кожу щёк, как Бэкхён нервно сглатывает, понимая, что возбуждается от таких мелочей. Перед глазами возникают картинки той ночи, когда они стёрли границы дозволенного, но гонит их прочь, сильно жмурясь.

— Скоро узнаешь, — грубо отвечает он и пытается оттолкнуть Чанёля от себя, но тот остаётся стоять на месте и напирать. — Пропусти.

— Когда ты в последний раз думал о себе?

Он, наверно, издевается.

— Намёк на то, что я только о себе и думаю, создавая вам ряд новых проблем?

Чанёль чуть склонил голову набок. Нахмурился. Сжал зубы, что стали видны лишь желваки.

— Ты сейчас издеваешься, да?

— С тебя пример беру.

Чанёль опускает голову, одной рукой упираясь на стену, а другую кладя на пояс. Руки чешутся ударить, но в данном случае здравый смысл побеждает, и Чанёль просто прожигает Бэкхёна взглядом.

— Мне вот интересно, чем ты думал, когда лез сюда?

Бэкхён резко поднимает голову, смотря на Пака.

— В каком смысле «лез сюда»?

— В том смысле, что какого чёрта тебя так на самопожертвование тянет? Или ты рассчитывал, что я ничего не узнаю? Ты же мог погибнуть, идиот! — цедит Чанёль сквозь зубы и больно впивается пальцами в плечо парня напротив.

Бэкхён молчит, про себя отсчитывая секунды до срыва.

Раз — обухом по голове.

Два —трясет.

Три — сползает по стене вниз.

Четыре — истерический смех.

Пять — катарсис.

— Я думал, ты забудешь. Всё. Поэтому... Не думал. Хотел уменьшить количество проблем, но создал новые. Как всегда.

Чанёль садится на холодную землю, рядом с Бэкхёном и невидящим взглядом смотрит на стены опустевших складов.

— Если бы ты знал, как я хочу тебя убить.

— Так убей. Всё лучше, чем ничто.

— Ты точно псих.

Бэкхён опускает голову, и его губы кривятся в болезненно деланной улыбке.

— Наверно, это единственная вещь, в которой я могу быть уверен. Это не лечится, Чанёль, — надломленно произносит о.

Младший находит его ладонь. Холодная, как и всегда впрочем. С тонкими длинными пальцами, аккуратными закруглёнными ногтями и проступающими венами на тыльной стороне. Чанёлю кажется, что идеальнее руки не найти. Хочется запечатлеть этот момент в памяти, потому что боится забыть. Ему не хочется, чтобы всё становилось сном и забывалось, и вовсе не потому, что он слишком любит себя, просто он видит, в каком состоянии Бэкхён, и ему страшно подумать, что стало бы с ним, забудь Чанёль всё.

Но это не отменяет той злости, что Чанёль испытывает сейчас. Его бесит, что Бэкхён всё решил без него, решив поиграть в героя. Ну уж нет. Такие жертвы ему не нужны.

— Не делай так больше.

— Я подумаю.

— Сколько же дури в твоей бошке?

— Много, увы. Тебе придётся привыкнуть к этому. А ещё я неудачник и ругаюсь как сапожник. Если постараться, то во мне можно найти тысяча и один недостаток. Ты, конечно, тоже не идеал, но с тобой дела обстоят проще.

— Почему ты так решил?

— Просто я привык к тебе такому. Поэтому и проще.

— А к тебе, значит, я привыкнуть не мог?

— За десять дней? Не смеши.

— Это странно, но то, что ты перечислил как недостатки, мне в тебе нравится. Даже то, как ты ругаешься, заморачиваешься по поводу всего и язвишь при любом случае. А к твоему курению я привыкну. Надеюсь.

Бэкхён усмехается, и в этот момент издалека доносится чей-то радостный возглас. Что за этим скрывается, Бэкхён понимает практически сразу.

— Это почти конец, — шепчет он и видит приближающийся к ним в темноте силуэт девушки.

— Это ведь она дочь Президента? — спрашивает Чанёль едва слышно.

— Как ты догадался?

— Есть вещи, в которых ты очень предсказуем.

***

— Минсок, ты свою сестру не видел? — спрашивает Сухо, отвлекая друга от починки машины. — Проблемы?

— Кто-то перерезал тормозной шланг. Благо, я запомнил это сейчас, а не потом. А Юджи, кажется, Пака ушла искать. Сказала, что ей нужно разобраться с чем-то. Странная она какая-то в последние дни...

— Так, отлично, а Пак где? Не хватало ещё... Ладно, не важно. Странная, говоришь?

— Ага. Я смотрю, она тебя больше волнует, чем...

— Потом. Если увидишь Криса, передай ему, что крыса забилась в угол.

— А? — непонимающе спрашивает механик, протирая взмокший лоб локтём, но Сухо оставляет вопрос без ответа и покидает его.

Он идёт в сторону складов и достаёт из сапога нож. У них с Крисом давно было подозрение, что есть в их отряде некто лишний, но о том, что им окажется Ким Юджи, и предположить не мог. Государство слишком много знало об их местоположении. Это нервировало. А потом до него вдруг всё дошло. Девушка допустила большую оплошность, сохранив запись своего последнего разговора с матерью на коммуникаторе. Кто же мог подумать, что она перепутает свой браслет с браслетом Сухо.

Он остановился у озера и от досады даже ногой притопнул.

— Ну и сука же ты. — Вырвалось у него, когда он замечает нужный объект. Девушка пробирается через толпу повстанцев, разжигающих огонь и идёт к дальнему складу. В руке у неё что-то блестит, и Сухо много ума не нужно, чтобы понять, что это. Очередной приказ от своей мамаши словила. Наверняка.

Парень незаметно следует за ней. Девушка замирает, и Ким прячется за стеной. Юджи падает на колени и громко кашляет, а посмотрев на свою ладонь, отползает назад, судорожно вытирая губы. Проходит минута или две, как до Сухо доходит — заражена. Желание убить сразу отпадает. Она и так закончит не очень радужно. Юджи чертыхается и встаёт. Она заворачивает в проём меж двух складов и замечает Чанёля и того странного парня, о котором ей говорила Ырён. Всё это время лидер повстанцев стоит за углом, выжидающе смотря на них. Девушка просит Пака отойти, чтобы поговорить, держа руку с ножом за спиной. Чанёль переглядывается с Бэкхёном, и тот отрицательно качает головой.

— Не ходи. Ты же понимаешь, чем всё обернётся.

Пак остаётся стоять на месте, сжимая кулаки и поджимая губы.

— Говори здесь, он всё равно ничего не поймёт. Ты что-то хотела?

Юджи усмехается и снова сильно кашляет.

— Да. — Девушка обнимает Чанёля, занося нож. Бэкхён даже вскрикнуть не успевает, как Чанёль перехватывает и выворачивает ей руку.

— Ничего рассказать не хочешь?

— Твои идеи мешают многим жить, — шипит она, пытаясь вырваться из рук «друга». — Как и Криса. Думаешь, я нашла вас просто так? Жаль, он был тупее тебя. Убить его было не так сложно. Достаточно было подойти из-за спины. Сука, отпусти меня! — Юджи начинает вырываться сильнее.

Бэкхён подходит ближе и выбивает нож из руки девушки. В это же мгновенье ночной воздух рассекает холодная сталь, и метал со всхлипом входит в молодую плоть. Бэкхён в испуге отшатывается назад, когда на его рубашку попадает пара капель крови. Чанёль выпускает из рук безжизненное тело и поворачивается в сторону Бэкхёна, но того и след простыл. Он поворачивает голову в ту сторону, из которой прилетело, и видит разбитого напрочь Сухо. Ким с ненавистью смотрит на безжизненное тело и нож торчащий из шеи, и его лицо кривится в гримасе отвращения. Он даже не замечает исчезновения парня. Ему кажется, что мир под ним трещит и рвётся по швам, словно дешёвая ткань. Он смотрит на свои руки, что только что совершили убийство, и ему кажется, что они пропадают, что он сам ничто иное как мираж.

У Чанёля шок — впервые в жизни на его глазах человек превращается в картинку. Он падает на колени и кричит в отчаянии.

***

— Се, держи его, — звучит где-то рядом знакомый голос.

Бэкхён смотрит перед собой в одну точку и не может понять, в кого попал нож. Перед глазами лист ДСП, увешанный стикерами-заметками. Он снова здесь. Бён ощущает на своих плечах чьи-то руки и вздрагивает. Он поднимает голову, встречается взглядом с лучшим другом и давится воздухом.

— Я...

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает редактор, присаживаясь на корточки рядом со стулом подчинённого. — На тебе лица нет.

— Нормально, — отвечает он безжизненно и смотрит на часы. Рабочий день подошёл к концу пятнадцать минут назад. — Прости, я засиделся.

— Я всё знаю, Бэкхён, — спокойно сказал Чонин. — Этот идиот тоже в курсе, — он указал на Сехуна и наткнулся на привычный хмурый взгляд.

Бэкхён посмотрел на капли крови, оставшиеся на рукаве рубашки, и сжато выдохнул.

— Заткнитесь на пять минут, Бога ради.

Он кинул взгляд на включённый планшет и закусил верхнюю губу. Последний слайд был с его, Бэкхёна, участием, а значит, что произошло дальше, он не узнает. Он не успел понять, в кого попал нож. Только брызг крови и помнил.

— Пусть это будешь не ты, — прошептал он безжизненно. — Я же без тебя, блять, сдохну. — Бэкхён сморгнул непрошеные слёзы и закрыл глаза. Слишком много воды за день. Не противно уже даже. Жалко.

— Хён...

— Дай ему время прийти в себя.

***

— Пять лет назад меня швыряло меж двух миров. Сначала думал, что с ума схожу. Даже таблетки начал принимать. Это было не миром из комикса или книги. Это был мир из картины. Какая-то долбанная Нарния, нарисованная моей сестрой перед смертью. У неё был рак, и когда Ёнджон умирала, она сказала, что уйдет туда. Я подумал, что это бред. Но когда в один день, посреди пары, меня затянуло в место, похожее на то, что нарисовала сестра, у меня случился разрыв шаблона. Я склонен думать, что всё, что мы выдумывает, в какой-то степени, живое, как и мы сами. Бэкхён, вряд ли ты псих, но происходящее всё равно неожиданно.

— Какой же бред происходит вокруг, — бурчит Сехун, наматывая круги по офису. Все работники давно уже ушли, и только этим троим не сидится на месте. — Я вам верю, но блять...

— Не ругайся.

— Я не против наказания за сквернословие, — подмигивает младший, а Ким краснее, кашляя и тактично отворачиваясь. — Если серьёзно, то он жив, я просто уверен в этом.

— Почему? — тихо спрашивает Бэкхён и мозолит взглядом стену. От того, что ему сказали, что он нормальный, легче не стало ни на йоту.

— Час назад обновился сайт с новым выпуском. Пока жив Чанёль, жив этот мир. Это логично, хён. И ещё, пока тебя не было, было выгружено целых пять новых выпусков. Все события просто не поместились в один. Это раз. Знания в химии у тебя херовые. Это два.

— О Сехун!

— Ладно, замолкаю.

— А Сехун прав, — неожиданно произносит Бэкхён. — Пока Чанёль жив, жив тот мир.

***

Он зашёл в квартиру и сполз по стене, запутался пальцами в волосах и зажмурился. Даже если Чанёль жив, он больше не вернётся сюда — тот мир не остановится и не пойдёт трещинами, даже если ему очень захочется. Бён Бэкхён больше не правит тем, что создал. Комикс перешёл на автономное питание, выбросив своего хозяина за борт, как мелкую костлявую рыбёшку.

Бэкхён уткнулся лицом в колени и про себя подумал, что слишком овиктимился. Скажи ему кто-нибудь год или два назад, что он станет таким чувствительным из-за какого-то парня, даже не девушки; посмеялся бы над этим человеком вдоволь. Подняв с пола себя и остатки собственной гордости, он прошёл в свою комнату и включил свет. Тихо. Пусто. Мерзко.

Взгляд упал на включённый планшет. Он предпочитал не задумываться, что слайды с рабочего дублировались на личный, он просто подошёл и выключил его. Экран сильно нагрелся, что, прикоснувшись, Бэкхён обжёгся. Подействовало не хуже ведра холодной воды. Отрезвился. Понял, что сыт всем по горло. Замахнулся и скинул со стола с противным скрипом, похожим на тот, что каждый раз звучал в его голове там, когда хотелось крыть матом. Короткое «ненавижу» опалило своим ядом голые стены и поглотило комнату, повторяясь с каждым разом всё тише и тише.

Атмосферу тоски разрушил звук почтового оповещения на телефоне.

«Вы только что опубликовали новую часть своей истории «Метрополис» на нашем сайте. Спасибо, что остаётесь с нами.

Всегда с вами,

Ваша Администрация»

Телефон присоединился к планшету на полу. Плевать, что дорого. Всё, что ему дорого, он уже вряд ли увидит. А это так... Куча умного железа, имеющего его мозг день ото дня. В идеале не хватало только сломать ноутбук.

Он взглянул на часы — полпервого ночи. Забавно, и как с таким шумом ещё соседи жаловаться не пришли?

Бэкхён снял с себя галстук и расстегнул рубашку на две пуговицы, и так лёг на кровать, сверля взглядом потолок. Пустота. Абсолютная. Что снаружи, что внутри — всё одно. Но хотя бы настоящее, не суррогатное, полуживое, но настоящее чувство пустоты. То, что романтики называли бабочками, скреблось, как загнанное в угол животное, переваривало само себя и выплёвывало, запуская циклический процесс.

Чонин разрешил не появляться завтра в офисе, но от этого ему не легче. Даже хуже наверно, работа хоть отвлекает, а так хоть иди и вешайся. Правда, Бэкхёну вешаться не хочется, от него и так много проблем, а своей смертью он лучше никому не сделает, да и в конце концов...

— Хватит ныть.

Он поднимается с кровати и идёт на кухню. Открывает бутылку дорогого виски, подаренного когда-то дядей, и отпивает прямо из горла.

— Редкостное дерьмо, — бросает он непонятно кому, но пить продолжает. Бэкхён морщится, как от боли, и впивается пальцами в столешницу. — Господи, и когда всё пошло по пизде?

— Наверно, когда ты начал рисовать комикс.

— Это ж надо, уже галлюцинации слышу, — тянет он и поворачивается. — И вижу.

Он делает большой глоток виски, заставляя своё горло гореть огнём.

— Это ж какой тут градус, что я уже конкретно...того? Перестань мне уже мерещиться, Пак. И так херово.

— Опять ты за своё, — уголок губы Чанёля слегка приподнимается. Он подходит к Бэкхёну и забирает у того из рук бутылку, ставя на плиту. — Это я. — шепчет он, опаляя горячим дыханием шею. Он кладёт руки ему на талию и притягивает ближе. — Я, Бэкхён.

Старший пытается вырваться и мотает головой. Он чувствует привкус соли на губах и, стиснув зубы, давит в себе всхлип.

— Я больше не исчезну, — целуя макушку, шепчет Чанёль. — Бэк, это правда я.

Ненавижу, хочется сказать ему.

— Ты мне нужен, — говорит он. Сжимает в руках его рубашку, не желая отпускать. От Чанёля пахнет ночной прохладой и железной дорогой. Бэкхён поднимает на него опухшие от слёз глаза и проводит рукой по лицу, пытаясь прочувствовать его осязаемость. Он закусывает нижнюю губу до крови и усмехается. — Я просто сдохну, если ты завтра снова пропадёшь. Я, блять, не железный.

Вместо ответа Чанёль наклоняется ниже, чтобы их лица оказались на одном уровне, и мягко целует. У Бэкхёна ресницы дрожат и пальцы покалывает. Внутри всё — тайфуном о скалы — разбивает тремором. Он раскрывает губы и отвечает, но не только на касание — отдаёт себя без остатка, льнёт, молча крича, чтоб забирал всё. Хочешь — сломай. Хочешь — убей. Хочешь — обесцветь, обрати в прах и развей над рекой Хан.

Хочешь?

Забирай.

Чанёль подаётся вперёд, вдавливая Бэкхёна в столешницу, срывая с любимых губ тихий стон, что разрывает поцелуй между ними.

— Пожалуйста...пусть ты будешь настоящим.

Расстёгивая пуговицы на льняной рубашке Пака и целуя его в шею, проводя языком мокрую дорожку вниз, до ключиц, зубами царапает кадык, вырывая из младшего жалобный стон.

— Бэкхён...

Чанёль сильнее впивается ногтями в поясницу Бэкхёна и сдирает с него рубашку и, словно оголодавший хищник, оставляет засосы на шее. Он тянет за пряжку ремня, и Бэкхён оказывается до минимального близко, сводя ноги у него за спиной.

Звук столкнувшейся с полом пряжки ремня отбился эхом от стен. Бэкхён содрогнулся от кончиков волос до кончиков пальцев ног, когда Чанёль коснулся его возбужденной плоти, медленно ведя то вверх, то вниз.

— Что ты творишь? — жалобно простонал он, откинувшись назад и впиваясь до побеления пальцев в плечи Пака, когда тот стянул с него брюки и оставил влажный поцелуй на внутренней стороне бедра. — Ты несколько недель назад целоваться не умел, а сейчас творишь такое, — на одном дыхании прохрипел Бэкхён, стягивая с него рубашку. Чанёль ещё раз провёл рукой по члену, чувствуя пальцами приятную пульсацию. — В чём твоя проблема?

— В твоём состоянии, — прерывисто ответил Чанёль и посмотрел Бэкхёну прямо в глаза. — Тебе же это нравится?

Бэкхён нервно сглотнул и кивнул, растворяясь под действием обжигающего взгляда. В этот момент ему показалось, что он провалился в бездну. Безвозвратно.

Чанёль освобождает себя от остатков одежды, не отрывая взгляда от старшего. Бэкхён с трудом сдерживает себя, когда Чанёль берёт в рот два пальца и обильно смачивает слюной. Бэкхён отворачивается, боясь кончить от такой картины раньше времени, но когда эти самые пальцы оказываются в нём, рванно выдыхает.

— Господи, как ты это терпел? — сипит он, кусая костяшки пальцев.

Чанёль усмехается и медленно шевелит пальцами внутри Бэкхёна. Тот мечется и впивается холодными пальцами в плечо Пака. По телу пробегают мурашки, у обоих. Чанёль поглаживает его изнутри, давая привыкнуть, невольно вспоминая себя на его месте. Простату он так и не находит, но Бэкхён быстро привыкает, расслабляясь и отдаваясь новым ощущениям. Бэкхён чуть приподнимается и мокро целует Чанёля в приоткрытые губы. Младший кладёт его ногу себе на плечо и входит уже не пальцами, срывая с губ Бэкхёна протяжный стон. Он крепко держится за Чанёля, опаляя пьяным прерывистым дыханием шею.

Мокро. Медленно. Оплавляясь. Они двигались в понятном только им ритме, касаясь телами. Бэкхён пьянел ещё больше: Чанёль был и внутри, и снаружи. Везде. Они, будучи огнём и водой, обращались в дым, считывали пульс друг друга и заходились в пьянящем восторге.

Бэкхён прогибается в пояснице и стонет Чанёлю в губы, когда тот начинает ласкать его член рукой и шептать что-то едва различимое на ухо. Чанёль болезненно шипит, когда Бэкхён сжимает его в себе и кончает в руку. Он покидает разморенное тело, марая живот старшего, а после безвольно падает Бэкхёну на грудь, задыхаясь.

— Господи, Пак, ты только что трахнул меня на кухонном столе. Пиздец.

Чанёль усмехается.

— Я не против повторить. — Они смотрят друг другу в глаза. — Знаешь, в этот раз было интереснее. Может, ты...

— Даже не думай. Я буду мстить. Долго. — Бэкхён улыбается, как кот, объевшийся сметаны, и взлохмачивает волосы Чанёля. — Но потом. Сейчас я хочу в душ.

— Может, вместе?

Бэкхён скептически изгибает бровь, приподнимаясь на локтях, и щурится.

— Мне кажется или кто-то оборзел?

— Ни разу, Бён Бэкхён. — Улыбается. — Ты хоть встать сможешь, герой?

***

Бэкхён впервые за долгое время просыпается не от будильника, а от солнца в зените. У него болит голова от выпитого накануне, и он перекатывается на другую сторону кровати, путаясь в одеяле. Помимо головы болит спина, и Бэкхён думает, что где-то простудился, но тут его измученный мозг воспроизводит события вчерашней ночи, и он стонет в подушку, боясь, что всё это могло быть сном. Ведь Чанёль...

— Проснулся?

Ведь Чанёль стоит сейчас на пороге его спальни в одних штанах с полотенцем в руках и белозубо улыбается.

— Классно выглядишь, — кивает он. — Сейчас почти час, поэтому вместо «доброго утра» будет уместнее сказать «добрый день». — Пока Бэкхён осознаёт реальность, Чанёль садится на край кровати, наклоняется и целует его в уголок губ. — Как ты?

Бэкхён как-то по-глупому улыбается и пожимает плечами, а потом резко набрасывается на парня, как в бреду повторяя «настоящий». Чанёль настоящий.

***

— Сонбэ, с днём рождения! — улыбается Наён, едва Бэкхён появляется на рабочем месте, и протягивает ему квадратную коробку в белой обёртке с зелёным бантом.

— Спасибо, Наён. Что тут? — спрашивает Бэкхён и аккуратно развязывает бант. Коллега смущённо улыбается и увлекается чем-то в своём компьютере. В коробке обычная кружка с яркой надписью «ЛУЧШИЙ ГРАФИЧЕСКИЙ ДИЗАЙНЕР». — Вау, спасибо. Теперь буду пить только из неё, — отшучивается он, мысленно ставя кружку в дальний угол посудного шкафа.

— Кстати, я тут всё как-то не решалась... — начинает девушка, исчезая за стенкой с заметками. Она чертыхается и спустя минуту поднимается со стула и, смущаясь, подходит к Бэкхёну, кладя на стол один из сборников их серии в чёрной обложке. — Можно, короче, ну это, подписать? — мнётся Наён.

Бэкхён её не понимает и открывает том на рандомной странице. Кажется, за несколько секунд он успевает испытать весь спектр эмоций.

— Эм-м-м, — кашляет Бён. — Она давно вышла? Я просто даже не знал как-то.

— Три недели назад. Редактор Ким на днях, кстати, лично ездил в типографию оформлять дополнительный тираж в десять тысяч копий. Сонбэ, ты крут!

Бэкхён кивает, мечтая начистить одному смазливому редактору рожу.

— Ким уже у себя?

— Нет ещё. — Наён отходит к окну. — Сейчас придёт. Он паркуется сейчас. Так ты подпишешь? Пожалуйста! — Девушка складывает руки в молящем жесте, и Бэкхён просто не может отказать.

— Хорошо, только можно я её у тебя одолжу на полчаса?

— Конечно.

Едва Ким появляется в офисе, Бэкхён срывается к нему в кабинет, своей скоростью шокируя не только напарницу, но и всех замученных издательских клерков.

— Это вообще как называется? — спрашивает он, суя том начальнику под нос.

— Там, кажется, название есть. Нет?

— Почему я узнаю о том, что меня издают, самым последним?

— Не кипятись, мир от этого не треснул, а добиваться твоего согласия пришлось бы несколько лет. Я не думаю, что в этом есть что-то ужасное. Кстати, с днём рождения. Хён.

— Я завязываю с этим.

— Надолго ли тебя хватит? Кстати, ещё одно. Сехун беспокоится, что ты не отвечаешь на его звонки.

— Я телефон сломал. И планшет тоже. Я, правда, не хочу.

— Ты не не хочешь. Ты боишься. Это разные вещи, Бэкхён.

***

— Я прочёл, чем всё кончилось, — сказал однажды Бэкхён, сев на пол напротив Чанёля. — Ты не говорил, что там полгода прошло по времени.

— А ты и не спрашивал как-то. Всё же кончилось нормально. Относительно. Президента обличили, профессора убили, людей вылечили. В стране республика.

— Но Сухо и Крис... В моих планах не было...

— Я знаю. Не накручивай только себя по этому поводу.

Бэкхён кивает, смотря на свои пальцы.

Пауза затягивается.

— Я тут подумал. Тебе нужно сделать документы. У меня есть один знакомый, который может с этим помочь. Ты как, не против?

Чанёль неопределенно пожимает плечами.

— Я видел, ты вчера что-то рисовал?

— Ага, — отвечает Бэкхён. — Понял, что не могу сидеть без дела. В этот раз без особой драмы, так что всё под контролём.

— Когда ты начинал писать «Метрополис», ты думал так же? — улыбается Чанёль, пытаясь расшифровать выражение лица старшего.

— Тогда я вообще не думал особо. А сейчас всё продумано. Честно.

— Мне стоит начинать тебя ревновать к новому главному герою?

Бэкхён хмурится.

— Вряд ли. Хотя один из главных имеет мой мозг по жизни, а второй — на работе, так что...

До Чанёля, кажется, наконец, доходит.

— И как будет называться этот полный имения мозга комикс?

— Как тебе «Сатана в квадрате», этакий нуар с примесью фэнтези?