Они молчали всю дорогу, думая каждый о своем. Юджин не отрывал взгляда от серой полосы трассы. Алексей поглядывал то на его напряженный профиль, то на мотоциклистов, маячащих в зеркале заднего вида. Лютниста сопровождали всегда и везде, охраняли, берегли. И даже не догадывались о том, что настоящая смертельная опасность находилась от него на расстоянии вытянутой руки. Буквально сидела на соседнем сиденье.

При желании, Книжник мог сейчас выпить брата одним затяжным глотком. Повернуться к нему всем корпусом, ухватить за подбородок, коснуться губами губ... ему хватило бы одного вдоха, чтобы сердце Лютниста замерло в его руках уснувшей птицей. Он представил это так ярко, что зажмурился.

И поймал себя на ощущении абсолютного ледяного спокойствия. Этой ночью он убил человека и не испытывал по этому поводу абсолютно ничего. Не было истерики, не было пустых слов о вине, не было желания покаяться Юджину, открыть ему свое истинное лицо. На языке все еще сохранялся вкус Васькиной жизни – горько-сладкий, с прогорклым душком и бархатистым послевкусием последнего оргазма. В груди замирали сытые и сонные щупальца актинии.

Алексей понимал, что виноват в случившемся целиком и полностью, но даже это осознание не вызывало в остатках его души никаких эмоций. Только смутное ощущение тревоги за того, кто ехал с ним в одной машине.

Лютнист был абсолютно открыт. Спектр его эмоций переливался всеми цветами радуги и почти ослеплял Книжника своим аппетитным блеском. И если Леша продолжит отрицать свою изменившуюся суть, если не научится контролировать свои силы – следующей проглоченной им жизнью может оказаться жизнь Юджина. От этой мысли, глаза Алексея увлажнились слезами, размывающими остатки туши. И, вместе с этим, рот его наполнился голодной слюной, стоило только представить, каким брат мог оказаться на вкус.

– Все в порядке? – спросил Юджин, заметив, как Леша вздрогнул и еще больше скукожился в кресле.

Книжник промолчал. Он не знал ответа.

Автоматические ворота медленно открывались. Машина Юджина остановилась. Сразу рядом с ней притормозили два мотоцикла. Книжнику хватило одного короткого взгляда, чтобы понять, что под шлемами скрывались Огонек и Струна. Это не прибавило ему оптимизма.

– Сейчас наберу тебе ванну, отмоешься, отогреешься, – сообщил Юджин наигранно бодрым голосом. – И уложу тебя спать. Утро-вечера, как говорится.

Но две фигуры, застывшие по ту сторону ворот, подсказали, что словам Лютниста не дано было сбыться. Как минимум, не прямо сейчас.

Лютнист аккуратно завел машину на территорию и первым вышел навстречу Мечнику и Щиту. Предводитель сопротивления знаком отослал рыжих мотоциклистов в дом. Те подчинились с явной неохотой.

Алексей вдохнул, выдохнул, отстегнул ремень безопасности, распахнул дверцу, сделал первый шаг навстречу братьям. И тут затаившийся на время алкоголь сделал подлый выпад. Шпилька поехала на обледенелой дорожке, и Леша позорно шлепнулся на задницу, чудом не саданувшись головой о машину.

– Красавец, – протянул Мечник.

Юджин поспешил на помощь брату. Леша поднялся, опираясь на его руку. Краска стыда залила его лицо до самых ушей. Он представил, каким видится сейчас боевикам – пьяный, растрепанный, слабый, с лицом, перепачканным слезами и косметикой. И апофеозом всему – эти чертовы красные туфли. И правда, красавец.

– Мечник, мы пойдем, – произнес Юджин с виновато-просительными нотами в голосе.

Ему было стыдно за Книжника.

– Поздравляю, Лютнист, ты нашел свою заблудшую овцу, – проворчал Щит, испепеляя Лешу взглядом. – Только стоило ли оно того?

– Не надо так, – попросил Юджин. – Алёша ни в чем не виноват.

«Они не знают, – понял вдруг Алексей: они не знают о том, что я сделал». Но голос Мечника тут же заставил его усомниться в этой мысли:

– А так ли это?

– Алёша ничего не сделал, – твердо произнес Лютнист. – И он остается здесь. Под мою...

– Юдж, заведи себе котенка, – попросил Щит. – Приволоки в дом хоть целую стаю бродячих собак. Больных, грязных, блохастых... мы тебе слова не скажем. Мы даже поможем в меру сил. Но это...

То ли Алексей был еще слишком пьян, то ли воспоминание о том, как он один владел целым танцполом влюбленных в него душ, прибавило ему сил и храбрости. Но он выпрямился, отбрасывая спутавшиеся волосы назад и спросил, звенящим голосом:

– И чем же я хуже паршивого котенка?

Лицо Щита перекосило так, словно с ним заговорил мусорный мешок.

– Алексей, – взгляд Мечника был холоднее льда. – Своим видом и поведением ты позоришь...

– Позорю? Перед кем? – перебил Леша, шалея от собственной храбрости. – О вас никто не знает, кроме Пауков. Или тебе стыдно за меня перед ними? На этот счет не волнуйся – они видели меня в куда худшей форме.

– Алёша, не дерзи, – строго одернул Юджин, и Книжник понял, что не найдет поддержки и здесь.

Он обернулся:

– Что, Юдж, тяжело видеть людей такими, какие они есть? Да – я такой. Слабый, трусливый, бесполезный... зато честный.

– Ты позоришь в первую очередь себя, – не дал сбить себя Мечник.

– А тебе-то какое дело? – огрызнулся Леша.

– Какое мне дело? Ты – Книжник! Правитель города, принц, повелитель знаний. А я твой брат...

– Я – человек! – Леша взмахнул руками и с трудом устоял на шпильках. – Если я и был когда-то Книжником, то это было давно! Мой город в руинах. А я теперь человек! Не принц, не герой. Я такой уж, какой есть.

– Ты сейчас скорее на обезьяну похож, – поморщился Щит.

– Да, – кивнул ему Алексей. – Я крашу лицо. Хожу на шпильках. И мне это нравится. А еще я пью и трахаюсь с мужиками. В том числе с вашими малахольными бойцами. Только я, в отличии от Антона, не делаю вид, что ничего не происходит.

– Лучше бы делал, – в этот раз скривился и Мечник.

– Лучше для кого?

– Алексей, прекрати, – потребовал Юджин.

– Нет, Юдж, не прекращу. Я не могу перестать быть тем, кто я есть. А притворяться не хочу. Я буду тем, кем вы меня видите сейчас...

– Кем? – в голосе Максима прозвучала угроза. – Тварью?

Алексей подобрался, шагнул к нему вплотную. Выдохнул в лицо алкогольными парами:

– Если ты видишь во мне только тварь, то я буду тварью.

– Алеша, перестань, – кажется, Юджин всерьез испугался.

Леша заметил, как сжались у Мечника кулаки, и прошипел:

– Ну, давай, ударь меня.

– Руки пачкать, – сплюнул Максим, отступая на шаг.

– Ах, ну да, – осклабился Книжник. – Вы же здесь все – светлые паладины. Безгрешные. Чистенькие. Это ведь не вы развязываете бессмысленную войну из-за древних сказочек и отправляете людей под пули!

– Вот значит, как ты думаешь.

– Да, Макс! Я думаю, что из-за твоего раздувшегося эго гибнут лю...

Кулак Щита заткнул Леше рот, а его самого отшвырнул далеко в сторону.

– Видишь, – выдохнул боец, приближаясь. – Не все боятся руки об тебя запачкать. Мразь.

Алексей успел закрыться и следующий удар пришелся не в голову, а в поднятую руку. Локоть прошило болью. Но Щит на этом не остановился.

– Тварь! Гаденыш! Пидор... Ноги об тебя вытирать...

Задыхаясь под градом ударов, Леша успел заметить, что рвущегося к нему на помощь Юджина удерживает Максим. Что сила и гнев Мечника клубами бордового дыма обволакивают силуэт Лютниста, гасят лучи его Узора. Что загоревшиеся было окна домов стремительно гаснут и стыдливо прикрываются шторами. Никому не было дела до Алексея, скорчившегося в снегу. Никто не торопился остановить Щита. Книжник снова остался один.

А Щит не просто бил его. Каждый удар достигал осознанной цели. Кровь растапливала снег. Под натиском кулаков и тяжелых армейских ботинок, крошились кости, рвались ткани. Щит его убивал. Уверенно, целенаправленно. Намерение стереть Книжника с лица земли, ясно читалось в его эмоциональном поле. Наверное, именно осознание этого холодного факта привело Лешу в чувство. И заставило защищаться.

Актиния открылась, два щупальца выстрелили вперед, опутывая противника поперек тела. Боль, вспыхивающая в Алексее, устремилась по этим двум каналам концентрированными потоками. Инфо подсказало, как и куда бить. И Щит закричал. А потом захрипел, хватаясь за грудь и заваливаясь на бок.

Мечник и Лютнист завопили единым хором и бросились на подмогу. Максим устремился к своему напарнику. К кому подбежал Юджин, Леша понять не успел – он потерял сознание. Но ощущение прикосновения теплых пальцев к щекам внушало надежду.