– Книжник. Книжник! Алеша, стой!

Дверь в комнату захлопнулась с треском. Весь мир остался по ту сторону светлого дерева. И Юджин тоже. А слезы остались.

Леша привалился спиной к двери и зажал рот ладонью. Потом вовсе впился зубами в пальцы, силясь остановить соленый поток и толкающиеся в груди рыдания. Он слышал, как оставшиеся на кухне люди, переговаривались между собой. Догадывался, что Максим успокаивал Юджина. А тот пытался оправдываться и оправдывать.

Из горла вырвался звук, до омерзения похожий на скулеж. Алексей сполз на пол и вцепился в собственные волосы. Он ненавидел все это. Эту непонятную войну, эту паранойю Мечника, это их нежелание слышать никого, кроме собственной жажды разрушения, это их нежелание видеть реальный мир за рамками воспоминаний о прошлом. Он ненавидел попытки Лютниста оправдать ненависть к Паукам шаблонными фразами, словно взятыми из агиток времен мировых войн. Он ненавидел стремление Мечника сделать из него тупое орудие. Он ненавидел Щита, в чьем взгляде видел лишь брезгливое презрение, потому лишь, что хотел жить прежней жизнью – жизнью нормального человека! Который учится, работает, развлекается в клубах, трахается и боится боли – как все!

Но больше всего Леша ненавидел себя. За свою слабость и трусость. За желание жить нормально. За то, что готов не замечать на своей шее шрам от электрического ошейника и сделать вид, что плен у Дриши был всего лишь кошмарным сном. И смерть Эрика – тоже... За невозможность стать таким, каким бы его хотел видеть Лютнист – мудрым и сильным Книжником.

Леша понимал, что путь воина не для него. Он никогда не умел и не желал драться. Он знал, кто он и чего стоит. Еще до того случая на вечеринке, он, в глубине души, всегда знал, что слабак и тряпка.

И, одновременно с этим, Алексей отчаянно не желал уходить. Он не мог уже просто встать и уйти, оставляя за спиной вроде бы чужую войну, пережитый плен и обретенного брата. Он хотел быть принятым в эту семью, быть признанным. Быть любимым.

Неужели ради этого обязательно было убивать?

Он ведь хотел стать врачом. Он стремился нести людям жизнь и надежду, а не смерть и ненависть.

Алексей заставил себя выпрямиться, убрать с лица налипшие пряди, начал дышать. Разговор за стеной велся уже о другом – обсуждался план ближайшей операции на Изнанке. Остро захотелось выйти к ним сейчас и крикнуть: «я не виноват, что я такой!». Но. Какой?

Книжник осмотрел комнату. Поднялся и прошел к шкафу с одеждой. Кончиками пальцев тронул ручку нижнего ящика. Тут же почти поспешно отдернул руку. И снова протянул. Он так долго и так старательно не думал о содержимом, что почти сумел забыть. Но здесь, пожалуй, и находился ответ на вопрос.

Ящик выдвинулся с тихим скрипом.

>>>

Они не сразу заметили его возвращение. Алексей успел прижаться плечом к дверному косяку и скрестить руки на груди, пряча тремор ладоней. Первым его присутствие заметил или почувствовал Лютнист – вскинул взгляд, смолк на середине фразы. Остальные обернулись следом. Уставились.

– Чёй-то? – спросил Щит, словно не мог разглядеть или не верил своим глазам. – Чего это у тебя на лице?

Алексей не ответил, плотнее сжал алые губы и вздернул подбородок.

– Интересная демонстрация, – медленно произнес Мечник. – И как это понимать?

– Книжник, – позвал Юджин растеряно.

– Меня зовут Алексей Грин, – поправил брата Леша. – И это не демонстрация. Это настоящий я. Тот, который...

– Нет, Алеша, нет, – Юджин поднялся, шагнул навстречу, обнял накрашенное лицо ладонями. – Ведь это не ты. Опомнись.

– Нет, Юдж. Это именно я. Здесь и сейчас – вот такой. Уже не Книжник. Просто человек, который не хочет воевать и не может притворяться.

– Нет, Алеша. Это не ты, – Лютнист попытался пальцем стереть тени с его век.

Алексей взглянул в распахнутые серые глаза, и его затопило отчаянием. Брат не видел его, не верил ему, такому – просто не мог. Сейчас, когда Леша был максимально открыт и честен, Юджин попросту не способен был его принять. Это оказалось за гранью его понимания. Так просто и страшно.

Леша заплакал.

– Юдж, это я. Это, правда, я.

– Да ты издеваешься!

Алексей не успел даже отшатнуться – Щит внезапно оказался на ногах, совсем рядом. Схватил его поперек тела, вскинул на плечо и понес, почти без усилия.

– Подождите! – метнулся на помощь Лютнист, но Максим остановил его жестом:

– Не лезь.

– Отпусти! – Леша запоздало начал брыкаться и тут же получил увесистый шлепок по ягодице.

Сжался от боли и унижения.

Щит занес его в ванную комнату, посадил в ванну, как есть, прямо в одежде. И включил холодную воду, направив струю из смесителя Леше в лицо. Алексей захлебнулся собственным криком, заметался, попытался отбиться или вскочить. Тщетно.

Щит свободной рукой ухватил его за волосы на затылке, вынуждая сидеть и поворачивая лицо навстречу ледяным струям. Сквозь шум воды, Книжник с трудом различал слова:

– Вот так. Щас мы из тебя человека сделаем. Нормального, блядь, человека. Здесь и сейчас.

– Хватит... хва... пере...хватит!!! – Леша все-таки смог отбить душевой смеситель.

Щит выключил воду, отпустил свою жертву. И спросил, глядя на то, как Алексей моргает и силится отдышаться:

– С нас тоже хватит, Книжник. Устроил тут цирк.

– Ты не понимаешь, – пробормотал Алексей, отчетливо стуча зубами.

– Не понимаю, – сразу согласился Щит. – И не хочу понимать. Я здесь не за этим, знаешь ли. Не для того, чтобы выносить мозг себе и другим.

– Я – не ты, – огрызнулся Леша. – У меня...

– У тебя дохуя свободного времени. Вот и все.

Щит уселся на край ванны, достал из кармана пачку, щелчком выбил сразу две сигареты. Одну протянул Книжнику. Тот, после недолгого колебания, принял, подался навстречу зажигалке. Выдохнул в потолок аккуратное колечко. Щит затянулся, вздохнул.

– Не в обиду Лютнисту, но он с тобой носится, как кошка с салом. Ах, Алеша у нас жертва, ах, у Алеши травма. А я смотрю и вижу, что ты бы давно уже забыл про свою травму, если бы дал ей выход.

– А что я по-твоему делаю?

– Хуйней маешься.

– Это мой способ справиться.

– Это твой способ прятать голову в песок, – отрезал Щит.

Он бросил окурок на дно ванны. Достал новую сигарету.

– Я понимаю, что в плену тебя изрядно потрепали. Догадываюсь, что ты пережил что-то, что не каждый мужик переживет.

Леша зажмурился, пытаясь справиться с волной удушающего стыда, поднимающейся из глубин души, вместе с воспоминаниями и призраком шелеста тонких крылышек.

– Но сейчас ты свободен, жив и здоров, – продолжи Щит. – И вместо того, чтобы дальше растравливать свои раны, давно мог бы надрать зад своим обидчикам.

– Я не воин, – произнес Книжник. – Я обычный человек. Я не могу воевать. И не хочу.

– Ты думаешь, мы хотим?

Алексей внимательно всмотрелся в синие глаза собеседника. В этот холодный омут с желтыми искрами, в его безжалостную глубину.

– Да. Ты хочешь войны, – кивнул Книжник, пряча обратно серое щупальце. – Даже больше, чем победы. Ты создан для защиты, но больше жаждешь убийства. А я нет.

Щит едва заметно вздрогнул, зябко повел плечами.

– А для чего создан ты? – спросил, натягивая на лицо неестественную улыбку.

Леша пожал плечами:

– Для любви.

Щит моргнул. С трудом сдержал брезгливую гримасу, наползающую на лицо. Сплюнул прямо на кафельный пол.

– Но такой я вам не нужен, – с пониманием вздохнул Алексей и потянулся к смесителю.

Ему хотелось согреться. И нужно было смыть растекшуюся по лицу косметику.

– Мы все хотим любви, – Щит произнес это так неожиданно, что Леша вздрогнул. – Но пока идет война...

– Вы сами создаете эту войну! А я не хочу в этом участвовать.

Щит поднялся.

– У тебя нет выбора, Книжник, – тяжело обронил он, выходя из ванной. – Ты либо с нами. Либо с Пауком.