Он не сразу смог понять, отчего проснулся на отсыревшей подушке и с саднящими от соли веками. Вспомнил свой сон только в ванной, когда готовился чистить зубы. Зацепил крайние щетинки, и микроскопическая капля пасты улетела прямиком в глаз. Вместе с болью пришло воспоминание. «Снайпер!» – смеясь и одновременно жалеючи воскликнул бы Эрик. Притянул к себе за резинку домашнего трико и поцеловал в зажмуренное веко.

Алексей закусил костяшку пальца, гася в себе слезы. Глупо плакать с самого утра. Глупо хранить альбом с фотографиями того, кто бросил тебя в пучину войны. Глупо пережить плен у Дриши и умирать от тоски в собственной ванной.

– Алёша, ты встал? – мягкий голос Антона вернул к реальности.

Плеч коснулась привычная уже волна домашнего тепла. Укутала собой, словно махровым одеялом.

– Да, – отозвался Леша.

– Я напек оладушек, – Антон сунулся в ванную, взглянул вопросительно. – Будешь?

Алексей промычал что-то утвердительное, сквозь плеск холодной воды. Он чувствовал, как парень смотрит на его спину, но знал, что тот не решится прикоснуться к нему в свете дня. Непристойные слова, действия и даже мысли – только в темное время суток.

Ночью Антон жарко дышал ему в затылок, повторяя имя, и прикусывал кожу на плечах. А утром превращался в тыкву.

Когда Алексей прошел на кухню, Антон уже разливал по чашкам чай.

– Сахар? Молоко?

– Не на... – горло мгновенно перехватило призраком стального ошейника.

Запретное слово, произнесение которого незамедлительно каралось болью и унижением.

Пока Алексей боролся с тенью прошлого, в его чашке уже оказалось две ложки сахара. Антон закрыл сахарницу, сел и улыбнулся с обезоруживающей открытостью. Утренние лучи просеивались сквозь тонкий тюль. Подсвечивали кончики Антоновых ушей и золотили неровные прядки. Эти веснушки на широких плечах умудрялись согреть даже холодное ноябрьское солнце.

Умиротворяющая картина осеннего семейного утра, чтоб его.

– Что такое? – наконец-то Антон заметил Лешину напряженную мимику. – Тебе плохо?

– Да, – Алексей плюхнулся на соседний табурет, провел ладонью по немеющему лицу.

– Чем тебе помочь? – голос любовника был полон участия и едва ли не материнской заботы.

Алексей вспомнил женщину, сдавшую его в психушку, и скривился. Ее забота теперь воспринималась как тяжелое ватное одеяло. До определенного момента она грела, но потом Леша понял, что задыхается под ее грузом. Ночная горячность Антона сейчас оборачивалась для него таким же ватным пленом.

– Алёша, – снова позвал парень, не догадываясь о его мыслях.

Книжник заглянул в его распахнутые глаза и вдруг попросил:

– Поцелуй меня.

Ему показалось, что Антон вздрогнул. Во взгляде промелькнула привычная стыдливость, но парень похоронил ее под шторами век. И потянулся полными губами к лицу Алексея. Влажно клюнул в щеку.

Леша попытался поймать поцелуй губами, но Антон смущенно отпрянул. Боязливый взгляд метнулся в сторону занавешенного окна. За которым никого не было. И даже если бы кто-то был – это не помешало бы Алексею проявить свои чувства. Но у его парня были свои призраки.

– Что такое? – спросил Книжник, делая вид, что не понимает невербальных посылов. – Ты не хочешь меня согреть?

– Хочу, – послушно отозвался Антон.

Покорно принял ответный поцелуй в скулу. Но когда Алексей склонился к шее, отпрянул.

– Алёш, кушай, – попросил, виновато пряча глаза. – Чай стынет.

– Нахуй, – выдохнул Леша.

Подскочил, схватил свою чашку и выплеснул напиток в раковину. На дне заблестела вязкая сахарная лужица. Книжник потянул ворот футболки, чувствуя, что задыхается, вязнет во всем этом сахаре.

– Алёша? – растерянно позвал Антон.

– Пошел вон.

– Лёш, ты чего?

– Уйди, нахуй! – рявкнул Алексей.

Он был уверен, что парень подчинится беспрекословно. И не ошибся. Это было так же легко, как отогнать от ноги верного пса. Так же легко и так же паршиво.

Едва Антон вышел из дома, Леша почувствовал, что замерзает. Зябкая дрожь зародилась в кончиках пальцев, перекинулась на плечи, сковала шейные позвонки. Парень ткнулся лбом в дверцу настенного шкафчика и прерывисто выдохнул, пытаясь расслабиться.

Чужой взгляд мягкой лапкой тронул спину. Вместе с ним на кухню вернулось тепло, усиливая аромат чая и оладушек. Алексей резко обернулся:

– Я же сказал... – и замолк, уперевшись в серый бархат глаз Лютниста. – Ой.

– Ой, – кивнул старший брат, разматывая шарф. – Мне тоже идти вон?

– Ох, – краска стыда залила щеки. – Нет, конечно, Юдж. Я... Ты давно прилетел?

– Только что. Хотел успеть к вам на завтрак.

Леша закусил губу и отвернулся. Последнее, чего ему хотелось сейчас, так это слушать упреки брата из-за выкрутасов Антона.

– Прости. Я не хотел, чтобы ты...

– Я понимаю, – кивнул Юджин.

Прошел на кухню, тронул ладонью бок чайника.

– Нальешь нам чаю?

– Да, конечно, – спохватился Книжник.

Взял новую чашку, наполнил ее кипятком и заваркой, положил одну ложечку сахара – как любил старший брат. Леша всегда помнил эти мелочи, это было нетрудно. Совершенно не трудно. Не нужно было быть Книжником, чтобы помнить такие вещи.

– Леша, – позвал Юджин, заметив, что у младшего задрожали руки.

– Извини, – Леша поставил перед ним чашку, нервно поправил волосы.

– Ты его не любишь, – сказал Лютнист, не притрагиваясь к еде.

Алексей вновь отвел глаза и раздраженно дернул уголком губ.

– Мне с ним хорошо.

– Но ты его не любишь, – повторил старший брат.

С этим мягким голосом невозможно было спорить. Как и злиться на его обладателя.

– Возможно, – сдался Книжник.

– Тогда зачем ты с ним?

– Мне с ним... тепло.

Леша вздохнул, устало повел плечами.

– Ты держишь его как персональную грелку? – голос Юджина показался напряженным.

– Я не держу его! – вспыхнул Алексей.

– Тогда отпусти.

Осторожные фразы Лютниста звучали странно. Леша был почти согласен с ними, но...

– Но я... останусь один, – пробормотал он и зажмурился, злясь на то, как жалобно прозвучал его голос.

– Ты не останешься один, – старший брат протянул руку и коснулся его запястья. – Я всегда буду с тобой. Разве я тебя не грею?

– Ты...

Сердце Алексея ускорило бег. Он ухватился за ладонь Юджина, как за спасительную соломинку – хрупкую, но одновременно самую надежную опору. Тепло Лютниста было для него свежим весенним ветерком. Ласковым, исцеляющим, прогоняющим кошмары зимней ночи. Леша подался навстречу этому потоку, распахнулся, готовый принять его целиком.

– Леша, нет, – губы и нос Книжника уперлись в открытую ладонь.

Юджин выглядел спокойным, но не спешил убирать выставленную между ними преграду.

– Ты меня не так понял, – очень мягко произнес он.

– Не так понял?

Юджин кивнул.

– Я не имел в виду такие отношения, как у вас с Антоном.

– Но... – Леша выпрямился, сглотнул. – Ты сказал, что хочешь греть меня.

Ему показалось, что Лютнист смутился. В его эмоциях промелькнула приторно-сладкая нотка.

– Я сказал, что уже согреваю тебя. Я не имел в виду...

– Но ты можешь дать мне больше!

Юджин отшатнулся, соскочив и опрокинув табурет. Зависшая в пространстве рука напряглась, становясь жестом защиты. Леша отпрянул в противоположную сторону. И они застыли, глядя друг на друга растеряно и испуганно.

Первым оправился Лютнист. Выпрямился, опустил ладонь. Наклонился к табурету, спокойно подставляя голову и плечи. Словно ничего не случилось. Словно мгновение назад из-за спины Алексея не вырывалось дымчатое щупальце, устремленное в самое сердце открытой души.

Книжник обхватил себя за плечи, съежился в углу кухни. Закрылся всем своим существом, пряча внутри себя и холод, и страх, и шорох от крыльев мотыльков.

– Леша, – позвал старший брат, любимый Юджин.

Он шагнул навстречу, вновь открытый и готовый делиться теплом. Алексей вжался спиной в стену до боли, замотал головой. Молча умоляя брата не приближаться, не касаться тьмы, поселившейся внутри Книжника, не провоцировать ее.

– Леша, все в порядке.

Нет. Ничего не в порядке. Он монстр. Он чудовище. Он такой же, как Дриши.

– Книжник, ты не один. Мы справимся. Ты справишься.

Нет. Не сейчас.

– Уходи, – вытолкнул Алексей горькое слово.

Юджин вздохнул. Плечи его устало опустились. И он ушел.

Леша сполз по стене, уткнулся лбом в колени. Сжался весь в хрупкий кокон, полный серой боли и голодного холода.

Оказывается, твари тоже умели плакать.