Автомобиль мчался по шоссе прочь от города. Мимо проплывали деревья, мелькали обгоняющие и встречные машины. На фоне негромко играло радио.

— Жить надоело? — грозный голос водителя разрезал воздух салона, заставив вздрогнуть.

Я проигнорировала вопрос, прильнув к окну в попытках разблокировать двери, но те никак не поддавались.

— Что происходит? — взвыла я. — Это что? Похищение?

— Нет, не бойся.

— Откройте двери! Выпустите меня! — никак не понимала, куда мчится машина, и это до жути пугало.

— Побоялся, что ты выпрыгнешь прямо на ходу.

Стоит сказать – не зря! Пелена от прошедших минут на мосту резко прояснилась, но я никак не могла сообразить, как реагировать на все вокруг.

Казалось, одна часть мозга кричала от страха, а другая – пребывала в полнейшей апатии без какого-либо желания на дальнейшее существование.

Спустя минуту автомобиль замедлился и прижался к обочине. Блокаторы дверей щелкнули, разрешая покинуть салон.

Водитель тяжело вздохнул и повернулся ко мне. Золотисто-карие уставшие глаза под густыми темными бровями уставились на меня в немом вопросе.

— Спрошу снова. Что произошло? — басистый с хрипцой голос показался мне знакомым, но думать, откуда я его знаю, времени не было.

Я рванулась к ручке двери и моментально вылетела из машины, оставив свой ранец в салоне. Свернув с асфальта, я побежала со всех ног в лес. Не зная, куда. Не зная, зачем.

— Стой! — вскрикнул вслед мужчина.

Успев пробежать метров двадцать, я вновь ощутила, как тело сжали в крепкие тиски, что стало трудно дышать. Ноги запутались, и я повалилась на землю под тяжестью, кажется, нескольких мешков с картошкой. Тут же взвыла от боли во всем теле и особенно в местах ушибов. Разомкнула веки, и снова на меня глядели золотисто-карие глаза, только теперь с долей волнения.

Он размерено дышал, прижимая меня к земле. Я дернулась, но мужчина слишком крепко держал меня за запястья над моей головой.

— Я отпущу, если пообещаешь не убегать. Я не хочу причинять тебе боль. Я хочу помочь. Давай просто поговорим.

После секунды раздумий я кивнула.

Он разжал кулаки и аккуратно встал на ноги, давая мне сделать то же самое. Скрепя зубами от болевых ощущений, я поднялась и отряхнулась.

— Так вы не маньяк… И с чего вы решили, что мне нужна помощь? — скривила я губы.

— Ты пять минут назад пыталась спрыгнуть с моста! — вскинул брови мужчина. — У тебя синяк на лице, ночуешь на улице и боишься прохожих. Что ты натворила?

В памяти тут же всплыл мужчина из Балатовского леса, который меня там разбудил. Это был он. Все с той же щетиной на лице, но в повседневной одежде. Вот откуда я узнала его голос.

— Это не ваше дело, — огрызнулась я. — И не стоило меня спасать.

Я опустила голову и спрятала руки в карманы джинсовки. Неожиданно стало стыдно. То ли от неудавшегося самоубийства, то ли от того, что он узнал меня даже после смены прически. Видимо не так уж и хорошо я скрывалась.

— От кого ты бежишь?

От кого? Да я сама не знаю. Вокруг все уже кажется таким безразличным, что и мой побег теряет всякий смысл. Надежды нет. Идей тоже.

— Пойдем-ка, — так и не дождавшись ответа, мужчина махнул рукой в сторону машины. — Обещаю никому о тебе не рассказывать.

***

Он сосредоточенно вел автомобиль. Не знаю, почему, но от отражения золотисто-карих глаз в зеркале заднего вида было очень трудно оторваться. Вечно сдвинутые брови делали его взгляд суровым, а прядки отросшей челки, неуклюже растрепанной, выдавали в нем черты взрослого «подростка». Хотя на вид я бы дала ему лет тридцать.

Под правым глазом красовалась небольшая царапина. Воротник ветровки был небрежно вздернут вверх, потертая горловина выглядывающей футболки говорила о ее давнишней носке. Костяшки на некоторых пальцах также были в маленьких царапинах и белели каждый раз, когда он сжимал руль крепче, словно боялся, что выпустит его из рук.

— Максим.

Взгляд с кистей сразу переметнулся на отражение глаз. Он смотрел на меня, и, убедившись, что я его слушаю, снова устремил взор на дорогу.

— Саша, — спустя несколько секунд молчания, ответила я.

— Сколько тебе? Восемнадцать хоть есть?

— Мне девятнадцать.

Больше от дороги он не отвлекался.

Я потерла щеки. Боль в местах синяков утихла, в животе снова ощущался голод. Я не знаю, зачем я согласилась с ним поехать. Наверное, уже все равно, куда меня везут и зачем. Мне не страшно и даже не тревожно, этот мужчина вызывал какое-то необъяснимое желание довериться, и будь, что будет. Едва ли будет еще хуже. Терять-то нечего.

— Со светлыми волосами, Саша, тебе было лучше, — снова заговорил он.

— Видимо, зря покрасила, раз вы меня узнали, — фыркнула я, опустив голову.

— Оставим эти официальности, обращайся на «ты». Мне всего тридцать два, — его глаза еле заметно улыбнулись.

— Как скажешь, Максим.

Ехали мы еще около часа, но больше вопросов Максим не задавал. Тишина нарушалась лишь тихим радио, шумом мотора и проезжающими машинами.

В какой-то момент автомобиль замедлил ход и свернул на проселочную дорогу. Мы проехали какую-то деревушку, и уже за ней, где дорога виделась только двумя колеями сквозь высокую траву, выехали к домику, огороженному деревянным редким забором.

— Куда ты меня привез? — возник у меня логический вопрос.

— Ты же прячешься от кого-то, а здесь тебя не найдут, — спокойным тоном пояснил Максим.

«Это уж точно. Никто не найдет», — фыркнула я про себя. Стоит ли надеяться, что этот вариант лучше, чем тысяча других? Определенно лучше, чем тюрьма и полное одиночество.

Ветер буйно шелестел кронами деревьев, не было ни единого городского звука, казалось, на тысячу километров вокруг. Зеленый цвет и прохладный чистый воздух подействовали на меня успокаивающе. Выйдя из машины, я остановилась, закрыла глаза и просто начала глубоко дышать, словно все это время жила в противогазе. На какое-то время мысли о содеянном оставили меня, давая отдохнуть и насладиться моментом.

Ощущения были какими-то странными. Спокойствие продлилось не долго: тревога тут же дала о себе знать, чувства стыда и беспомощности, кажется, поселились в моем животе навсегда. Мне очень хотелось скрыться от всей этой изжоги из эмоций, но я просто не знала, куда себя деть. И во сне, и наяву мне представлялась лишь одна картина.

Гнев.

Кровь.

Боль.

Страх.

Отчаяние.

Пустота.

Прямо сейчас хотелось упасть в крепкие объятия Миши, вдохнуть аромат персиков, закрыть глаза и забыть все как страшный сон. Вместо этого дрожь в руках и синяки напоминали мне о содеянном. Что бы ни произошло, я не должна была этого делать.

— Зачем ты это хотела сделать?

Но я не хотела!

— Не я это, — сами прошептали губы.

Исподлобья я взглянула на Максима. Но спрашивал он о другом.

— А кто?

— Я не знаю. Я не знаю, что случилось. Я хочу верить, что это была не я, но, правда… не знаю.

— Слушай, — мужчина подошел так близко, что мой нос почти касался его футболки, — неважно, что было. Ты должна найти в себе силы двигаться дальше. Не знаю, что с тобой произошло, но нет такого повода, который давал бы тебе право лишать себя жизни.

Лишать жизни других у меня тоже не было права.

— Пообещай, — он пригладил ладонью мои волосы и заправил локон за левое ухо, — что больше так не сделаешь.

Его заботливый чуть встревоженный взгляд пытался отыскать в моих глазах ответ на свой вопрос. Сказать ничего вслух я так и не решилась. Не могу пообещать того, в чем не уверена. Но Максим, видимо, и не ждал никакого ответа. Вдруг слегка улыбнулся уголками губ и, приобняв одной рукой меня за плечи, повел в дом.

Домик оказался маленьким, но очень уютным: две совсем небольшие комнатки и кухня с камином, деревянный пол с паласами ручной работы, деревянные стены. Никогда раньше не была в деревне, но мне казалось, что все дома там выглядят именно так.

Макисм провел меня в дальнюю комнатку. Совсем маленькая, удлиненная, раза в три меньше моей комнаты, она полностью освещалась окном, а на полочке над изголовьем кровати стояла всего одна настольная лампа с гибкой шеей и металлическим зеленым ободком, словно еще из далекого Советского Союза. У той же кровати, что уместнее было бы назвать койкой, прямо на меня смотрел огромный ковер на всю длину стены с непонятным узором коричневого, бежевого, белого и черного цвета, где, присмотревшись, можно было разобрать странные цветы, голову льва, переплетающиеся руки с длинными пальцами и еще много картинок, было бы воображение. Болотного цвета шерстяной плед полностью покрывал койку: виднелись лишь железные трубы у изголовьев и ножки.

— Не хоромы, но жить можно. Располагайся, — выдохнул Максим.

Я зыркнула на него: он также рассматривал комнату, но не впервые, как я, а как место, полное воспоминаний. Его лицо едва ли выражало какие-то эмоции, помимо усталости. Он еще раз тихо вздохнул и вышел.

Откинув на пол рюкзак, я присела на край кровати. Плед был очень колючим, плотным и не вызывал никаких приятных тактильных ощущений, чего я требовала от своей домашней кровати. Видимо, чтобы уснуть – придется постараться.

Окно выходило на подъезд: было видно машину и Максима, заносившего пакеты с едой и сумку с вещами в дом. На подоконнике одиноко покоился засохший кактус в баночке из-под йогурта. Было тихо. Так тихо, как бывало только под утро у нас дома, когда папа уже ушел спать, а окраины еще не проснулись. Разве что птицы своим чириканьем перебивали эту тишину – их слышно было даже за закрытым окном.

Максим накормил меня яичницей с помидорами и колбасой, затопил баню, чтобы мы смогли помыться. А, главное, он не задавал больше вопросов. Казалось, его абсолютно не волновало, кто я, что я сделала и от кого бегу. Наверное, он думал, что я просто девочка-суицидница, которую булили, или бросил парень.

И меня это устроило. Он сказал, что я могу остаться здесь, сколько захочу. Что он просто спас меня от огромной ошибки, и взамен я должна просто составить ему компанию, конечно, если не захочу уйти. Да, я решила остаться. Бежать мне некуда, а здесь едва ли кто-нибудь меня в ближайшее время найдет. Все и правда сложилось само собой.

Новый знакомый колол дрова на заднем дворе, пока я искоса через тюль на кухне за ним наблюдала. Оставаться одной было страшно: мысли тут же одолевали неудержимым потоком воспоминаний, снося хлипкие опоры здравого разума. А поддержание зрительного контакта давало ощущение, что я не одна. Можно было немного расслабиться, унося мысли куда-то вдаль. Рассматривая березы и маленькие ели, грядку с картошкой, поленья, расколотые дрова. В какой-то момент стало даже интересно наблюдать за тем, как топор рассекает воздух, отлетают щепки. Чурки были серыми и трухлявыми, будто остатки от какого-то разобранного строения. Наверняка, их было колоть легче, чем свежие. Но Максим делал это так ловко и быстро, что казалось, будто поленья не деревянные, а бисквитные. Руки крепко сжимали рукоять топора: можно было различить вены и сухожилия на запястьях. Футболка облепила мокрое от пота мужское тело, выдавая все рельефы. Вены на шее вздулись, лоб покрылся испариной.

Сама не заметила, как отодвинула штору и чуть ли не прилипла к стеклу, когда наши взгляды вдруг встретились. Резко одернув тюль, я отпрянула от окна, почувствовала, как лицо наливается жаром и краской. Убежала в свою комнатку. Уселась на койку, поджав к груди ноги и обхватив их руками.

Максим вошел минут через десять. Я нервно начала тереть щеки, игнорируя боль от синяка. Было очень неловко смотреть ему в глаза, поэтому я пустым взглядом уставилась на палас и про себя начала считать чередующиеся на нем цвета.

— Держи, — спокойно протянул мужчина.

Немного подняв голову, чтобы избежать встречи наших взглядов, я взяла из его рук стопку из полотенца, чистой мужской футболки и шорт.

— Можешь идти в баню. Холодная вода в ведре на скамейке, горячая –  в чане у камина. Шампунь – на полочке у окна.

Я молча кивнула.

Свою одежду оставила в предбаннике, аккуратно сложив. Жар был не очень сильным, с минуту я просто сидела на скамейке, разогревая свои косточки. Мышцы ног начали ныть, к ним присоединились ребра в месте удара. От света лампочки и дерева вокруг синяки казались еще желтее и больше. Я боялась прикоснуться к себе там, где красовались напоминания о прошедшем. Лишь легонько водила мыльной ладонью. Физическая боль была не такой сильной, как боль от пережитых эмоций. Я смывала с себя именно ее, а не грязь и пот. Хотелось содрать с себя эту кожу, чтобы добраться до внутренностей и промыть их тоже. Может, так этот комок страха и стыда вылезет из меня и оставит в покое.

Не выходит.

Шорты Максима оказались слишком велики для моей талии и слетали с меня, не цепляясь даже за бедра. Зато футболка прекрасно скрывала все, что было нужно.

Войдя в дом, я застала Максима за попытками найти идеальное положение для антенны, чтобы картинка на старом квадратном телевизоре стала более или менее четкой.

— Они велики мне. Спадывают, — протянула я шорты обратно.

Он обернулся, его взгляд скользнул по мне сверху до рук, в которых я держала его шорты. Не говоря ни слова он забрал неподходящую одежду и опустился на колени перед дорожной сумкой, лежащей у диванчика.

Я взглянула на себя: под тонкой белой футболкой прекрасно выделялись черты груди, да и сама ткань едва прикрывала мой зад.

Дьявол! Стыдно-то как!

Одной рукой попытавшись опустить край футболки ниже, другой я прикрыла верх, когда Максим протягивал уже другие шорты.

— Померяй эти, они на завязках, — смотря прямо в мое раскрасневшееся лицо, предложил мужчина.

Схватив одежду, я умчалась в другую комнату и прикрыла дверь.

Благодаря шнуркам шорты больше не сползали и хорошо держались на талии. Было приятно снова почувствовать себя чистой. Хотя бы внешне.

День проходил медленно. Максим закинул наши грязные вещи в стирку, сходил в баню. Теперь мы вместе пялились в телевизор, где по РЕН-ТВ крутили какую-то передачу про мистику. Этот вечер определенно должен был пройти именно в такой атмосфере: скрежущий помехами телевизор, деревенский домик и запах бани. Однако у кого-то были совсем другие планы.

В дверь постучали.

Максим выглянул в окно и тут же переменился в лице. Сурово сдвинув брови, он сжал кулаки, но тут же их разжал, взглянув на меня.

— Кто это? — непонимающе уставилась я.

— Тихо! — шикнул он. — Сиди в комнате и не высовывайся. И чтоб ни звука! — буквально затолкал меня за дверь и запер.

В окно хорошо было видно черный внедорожник, припаркованный рядом с нашей машиной. Оперевшись спиной о левый бампер, курил какой-то мужчина.

В доме послышались приглушенные голоса Максима и еще какого-то дядьки.

Скорей всего, волноваться мне не стоило, вот только грозный взгляд моего спасителя на приход гостей говорил о том, что эти дядьки не очень хорошие.

— Я на самом деле не на долго.

Мужчины вошли в гостиную, и я смогла различить их разговор.

— Дело здесь нарисовалось, — голос с хрипцой. — Решил тебя навестить. Давненько не виделись. Не ожидал, что ты покинешь службу так скоро.

— Устал. Не по мне это. Ты же сам ушел. Все твердил, непонятно, на кого пашем, цели нет, стимула нет.

— Это верно. Говорил, не отрицаю. А разве не так?

— У каждого свое понимание.

— Я же что приехал. Дело есть. Деньги большие от хороших людей. А, Макс? Заработаешь, а дело пустяцкое!

Повисла пауза. Голос с хрипцой не продолжал, словно хотел навести интриги. Максим не отвечал. Задумался?

— Меня деньги не интересуют, — вдруг заговорил Максим.

— Ну, чего ты сразу так? «Не интересуют»! — передразнил голос с хрипцой. — Ты это умеешь, как никто другой! Тебе крупную сумму задаром предлагают! А сделать-то надо – ерунда! — снова пауза. — Девчонку найти надо. Восемнадцать лет. Блондиночка. Глупостей наделала, из дома сбежала.

Дыхание тут же сбилось, по телу пошли мурашки. Не может быть, чтобы они имели в виду меня. Мне девятнадцать. Уже как два дня.

Не может быть.

Подскочив с кровати, я прижалась ухом к двери и мысленно молила, чтобы эти слова были всего лишь совпадением. Тут же пожалела, что позволила постирать мои вещи. Убежать нельзя. Только молить удачу.

— С каких пор вы занимаетесь поиском сбежавших детей? — неизменным тоном спросил Максим.

— У нее может быть одна очень нужная заказчику вещь. Или информация об этой вещице. Девочка-то не простая. Прежде чем сбежать, порезала ножом собственного отца.

Какова вероятность, что еще одна восемнадцатилетняя блондинка наделала таких же делов, что и я?

Ничтожна!

— Александра Мединская, — продолжал голос с хрипцой. — Как напуганная загнанная козочка. Поможешь найти – вознаграждением не обидим.