Где-то среди городского гула машин, пролетающих самолетов, шелеста ветра в кронах деревьев послышалась сирена. Как эхо безвозвратно улетающих в пропасть свободы и счастья. В голове звон, в глазах пелена, руки опустились в отчаянии без какой-либо надежды на спасение.

— Что произошло?

Мужской голос не сразу донес смысл фразы. Сознание плавало где-то в глубинах моего тела, мысли возвращаться отказывались.

— Я могу вам как-то помочь?

Я, сквозь остатки всхлипов, протираю глаза ладонями, но они быстро становятся мокрыми и лишь размазывают слезы по лицу. Рукава одежды подошли намного лучше, и лишь потом я, наконец, рассмотрела хозяина голоса.

Мужчина. В спортивной одежде, озабоченно-взволнованным выражением лица, украшенным трехдневной щетиной и несколькими стекающими каплями пота со лба.

— Вы не полицейский, — прошептала я логический вывод.

— Да, вернее нет, — он вдруг замешкался, — нет, я не полицейский. Просто когда молодая девушка спит одна в беседке посреди практически леса в шесть утра, то обычно это значит, что у нее что-то не в порядке.

— Тогда какого черта вы заговорили о полиции? — слезы начали высыхать, а разум приходить в чувства.

— Прошу прощения, неудачная фраза. И все же, что у вас случилось?

— Не ваше дело! — огрызнулась я.

Больше нельзя было стоять и пялиться в его грудь, судорожно пытаясь вытереть с лица влагу. Он меня запомнит, вернее уже запомнил.

Дьявол!

Сначала сделав несколько шагов назад, я развернулась и побежала прочь по тропинке, даже не задумываясь, куда она ведет.

Устала я очень быстро: голод и стресс давали о себе знать. Но страшнее было ощущать не пустой бурлящий живот и вялость во всем теле, а чувство полнейшего одиночества, словно я падаю в бесконечную пропасть, в темноте и пустоте. Внутри меня буквально сжирала черная дыра до физической боли в груди и изжоги в желудке.

Быстрый бег слишком скоро сменился на легкую трусцу, а затем и на все замедляющийся шаг, пока я не прильнула щекой к дереву, чуть согнувшись от тошноты и головокружения, сцепившись пальцами в дряблую кору. Хотелось упасть и больше не двигаться. Отдышка все никак не пропадала, но чем глубже я делала вдох, тем сильнее ощущалась нехватка воздуха. Я задыхалась. От непродолжительного бега, от боли во всем теле, от всепоглощающих словно плесень эмоций. Уж лучше просто провалиться под землю, исчезнуть, чем снова и снова вспоминать, что я наделала.

Осознание того, что я не смогу скрываться долго, пришло не сразу. Поначалу была какая-то сомнительная надежда, что мне удастся что-то придумать, куда-то сбежать, где меня не найдут. Сейчас же все кажется настолько глупым и самоуверенным, лишенным всякого смысла. Я не в сказке. Никакой Робин Гуд не приедет и не спасет меня. Я виновна, и отрицать это бесполезно.

А что делать?

Единственным вариантом, наименее пугающим меня, на данный момент представлялось следовать все тому же отвратительному плану, если это можно назвать планом. Спрятаться. Слиться с толпой. И ждать, что рано или поздно меня найдут.

Найдя в себе силы, я дошла до магазина. Мне нужна была еда и средства маскировки. Прежде чем войти, пришлось прождать еще, наверное, часа три, пока магазины не откроются, а люди побегут за покупками. Натянув как можно сильнее капюшон и спрятав волосы под кофту, я закинула в корзинку несколько булок, сосиски, бутылку воды. В соседнем отделе купила черную краску для волос и ножницы. Изменить внешность – первое, что мне следовало сделать еще вчера.

В автобус садиться я побоялась, поэтому долго плелась вдоль шоссе, подальше от города и его глаз. Ноги то и дело цепляли мелкие камешки, шаркались об асфальт, норовили запутаться о самих себя. Слабость и боль в мышцах все сильнее давали о себе знать. Спасали лишь съеденная булка и немного воды.

В голове плавала мысль податься в домик покойной бабки моего одногруппника Кирилла. Идея была единственной и хорошо подходила в том случае, если сейчас там никого нет. Домом никто не занимался, родители Кирилла, по его словам, заезжали туда не чаще раза в год – смерить обстановку, уточнить размеры и расположение участка и самого дома. В мечтах плавало строительство идеальной дачи для идеального летнего отдыха, но пока что дальше планов дела не шли. А Кирилл, в свою очередь, пользовался домом как местом для проведения вечеринок. Как ни странно, родители об этом знали и продолжали платить ежемесячные счета за свет и воду. Ключ всегда лежал в укромном месте под крыльцом: «Чтоб в любое время можно было попасть без проблем», — уточнял парень каждый раз, когда приводил друзей очередным вечером отметить очередной придуманный повод. И эта любовь Кирилла к веселью сейчас даст мне возможность немного отдохнуть.

Спустя, кажется, вечность я наконец увидела в поле зрения покосившуюся крышу с ее потрескавшимся шифером, а затем и чуть приоткрытую калитку, так и приглашающую меня войти. Обернувшись кругом и убедившись, что меня никто не видит, я мельком прошмыгнула к крыльцу, присела и запустила руку под знакомую чуть отодвигающуюся дощечку у самого основания ступенек. Ключ лежал на своем родном месте, как и задумывал Кирилл, и я без проблем проникла в дом.

Первым делом снова перекусила, развалившись на диване, не ощущая ног. Аппетита не было, от тошноты хотелось вывернуться на изнанку, но голод не отпускал, наверное, уже сутки. Спустя несколько съеденных через силу сосиски стало немного легче. Синяки ныли, кончики пальцев кололо в неперестающем треморе. Я просто легла без сил и желания существовать.

Заставила меня подняться лишь мысль об изменении своей внешности. Чуть потускневшее от времени зеркало на трюмо отражало меня в полный рост, но что я там видела – мне совершенно не нравилось. Чье-то опухшее лицо с покрасневшими глазами и синяком слева разглядывало меня с ног до головы. Волосы спутались и торчали в разные стороны, на шее и щеках прилипли к коже, у корней стали сальными. Я не хотела признавать, что видела собственное отражение, а не картинку со стены.

Стянула кофту, футболку, сняла джинсы, оставшись в одном нижнем белье. Вот только эта картинка выглядела еще ужаснее предыдущей. Я крутилась перед зеркалом, вглядывалась в себя с разных сторон. Жизни в этом теле больше не было видно. Кажется, я была похожа на труп.

Так может, я умерла?

Нет. Боль при прикосновениях к ушибам ощущалась вполне реальная, щипки на нетронутых местах тоже. Как и усталость, тошнота, голод. Дрожь от холода тоже была вполне реальная.

Я присела на табуретку и попыталась расчесать волосы, в последний раз запомнить себя такой. Разделив локоны пополам, я сначала пригладила их рукой, а затем, крепко зажав в кулак, начала резать. С одной стороны, потом с другой. Длина вышла на сантиметр длиннее от мочки уха. Как могла, попыталась подравнять прическу, чтобы смотрелось не так, словно резала впопыхах.

Развела краску, в последний раз оглядела свой натуральный цвет и неуверенными движениями начала размазывать темный каштан.

***

Чувство, будто я лечу в пропасть, накрыло неожиданно, как и паника, и неконтролируемая истерика. Внутренности словно сгорали в адском пламени, я лежала на спине не в состоянии даже пошевелиться и захлебывалась в собственных слезах. Сквозь поток неразборчивых мыслей всплыла лишь одна: зачем все это?

Зачем я бегу, если бежать мне некуда? Бабушка меня теперь больше никогда не примет, так что у меня лишь два будущих: я либо сяду, либо умру где-нибудь в канаве при первых заморозках или от голода. Если полет в пропасть неизбежен, то зачем барахтаться?

Не помню, как встала и оделась, не помню, как дошла. Летний рассвет на Красавинском мосту правда завораживал. Не так много машин, и никто не обращает внимания на одинокую девушку, смотрящую куда-то вдаль Камы. Под ногами в паре десятков метров толща темной воды. Перелезть через перила – дело десяти секунд.

Кажется, я была уже на полпути от решения всех своих проблем, когда все тело словно зажало в тиски так сильно, что разом заныли все синяки, а разум не понял, что произошло. Меня что-то подхватило, перенесло через ограждение прямо на проезжую часть и усадило в машину. Я не сопротивлялась. Было плевать, что происходит вокруг, но когда машина тронулась с места, а замки на дверях захлопнулись, я поняла – что-то не так.