Стены остаются далеко позади. Ривай в последний раз оборачивается, злобно сплевывает сквозь зубы и сильнее вцепляется в сальную прядь, накручивая ее на руку.

— Куда ты прешь, бестолочь? — орет прямо в гигантское ухо перед собой. — Назад давай, слышишь?!

Титан не слышит. Именно титан, потому что Йегера там давно нет. Его сознание отключилось, наверное, около часа назад, когда он бросился спасать командира.

***

Бой неравный. Гигантов около пятнадцати — слишком даже для сильнейшего воина человечества и его цепного пса. Трое аномальных не уступают в размерах Йегеру, остальные же отвратительной тлёй карабкаются по его ногам и висят на руках, выгрызая куски мышц. В такой кровавой бане капралу бывать давно не приходилось. Вокруг только разящие жаром тела, обжигающая кровь и горы смердящей плоти. И они, двое, спина к спине. Уже непонятно кто кого защищает. Ривай, до хруста стиснув зубы, снова и снова стирает заливающую глаза кровь и опять юлой бросается вперед, чудом уворачиваясь от жадно тянущихся к нему лап. Приоритетом всегда было выжить. Сейчас странным образом — спасти Йегера, пусть ценой своей жизни. Йегера, который ревет бешеным зверем, стряхивая жрущие его челюсти, срывая, швыряя об землю и мощным ударом ноги впечатывая уродливые головы в залитую кровью траву.

Трещат кости, рев оглушает. Ривай почти ничего не видит и практически оглох. Зато впервые чувствует дыхание смерти. Но страха нет. Есть только то, что лезет наружу из подсознания, отзываясь на реки крови. Демоны.

Он уже не преследует цели взрезать шеи ублюдков. Просто кромсает в труху направо и налево, ощущая, как стонет сталь в сбитых ладонях, и видя, как Йегер добивает за ним, отрывая головы, разрывая пасти, превращая неповоротливые туши в жуткое месиво. Тонкие ноздри трепещут, жадно втягивая будоражащий запах битвы, крови и агонии. Самое настоящее возбуждение несется по венам вместе с адреналином, ударяет в голову, делая тело удивительно легким.

Прицеливаться некогда, и Ривай выпускает трос наобум, отталкивается от стремительно падающего тела, взмывает вверх и режущим волчком обрушивается на цель. И уже второй аномальный падает статично, как гигантская марионетка, срезанная кукловодом, прежде, чем успевает сомкнуть пасть на загривке Йегера. В ушах гулкими перекатами рокочет утробный рык ручного титана. И он же переходит в дикий вой, когда Ривая сбивает в самом начале маневра огромная лапа.

Капрал этого не видит. Зато всем телом ощущает бешеный рывок, так, что из легких вышибает весь воздух, в висках долбит пульсация, и он на несколько секунд теряет ориентацию. А в следующее мгновение два гиганта сталкиваются, и ставка этой драки — жизнь человека. Вокруг липкий ад, ударные волны сотрясают внутренности, а Ривая держит мысль спасти мальчишку. Несколько раз давит на спусковой механизм, понимает, что газ закончился, и продолжает бесполезно болтаться на тросах в зажатой лапище аномального.

Йегер бросается раз за разом, но каждая попытка отбивается мощным ударом ноги в грудь. После очередного поднимается он с трудом. От тела начинает валить пар — решает, что восстановиться важнее, чем сберечь силы, и остервенело кидается вперед, видя только вздернутую вверх руку с болтающимся на тросах человечком. Уходит влево, затем внезапный бросок вправо, совсем как когда-то учила Леонхард, и с чудовищной силой перешибает колени врага. А дальше просто вырывает из локтевого сустава руку с зажатым в ней Риваем и бросается прочь. Ему не победить, и не победа сейчас нужна. Он спас своего капрала, это главное.

— Плечо, — кричит Ривай, надежно удерживаемый пятерней и прижатый к груди. Титан его не слышит, продолжая мерно отмахивать расстояние. — На плечо, Йегер, выполнять! — приказывает капрал, но без толку.

Однако спустя несколько минут бесцельной гонки Йегер понимает, что две руки лучше чем одна, и сам закидывает спасенного на загривок.

***

— Куда, мать твою!

Ривай в бешенстве наблюдает, как стены скрываются из виду, а вместе с ними и возможность на благополучный исход. Если они отойдут так далеко, Эрвин примет решение не искать их. Аномальный отстал еще где-то с полчаса назад, и Йегер один продолжает гонку. Пар все сильнее окутывает его, но это не регенерация. Что-то идет не так. Это больше похоже на распад, наконец, понимает Ривай, хватается за волосы прочнее и прижимается всем телом к уху гиганта.

— Назад, рядовой! — рявкает что есть мочи, так, что горло першит и пробивает кашель. — Ты уходишь от стен! Назад, я сказал!

Титан не слышит и прет вперед с одержимостью аномального. Матерясь от злости на чем свет стоит, Ривай пытается удержаться. Титанья кожа горит, печет сквозь подошвы сапог, жар опаляет лицо и легкие, и он понимает, что это конец.

— Да стой ты, чертов ублюдок! Ты нас угробишь!

Еще рывок, и еще, и еще. Ривай просто слышит, как с треском лопается плоть гиганта, распадаясь на куски, испаряясь, обдавая клубами раскаленного пара, от которого кожа идет волдырями.

— Эрен! — в последней попытке докричаться. — Остановись!

При звуках имени титан неловко спотыкается, нелепо взмахивает искореженными распадом руками и летит вперед, всей тушей врезаясь в землю и оставляя глубокую борозду после. Ривая же срывает с плеча, вертит в воздухе и прикладывает следом, неподалеку от рухнувшего титана.

Сознание возвращается вместе с болью от падения. Разливается от затылка вниз по позвоночнику, отдает онемением в ноги и руки. Голова плывет и мутит так, что приходится несколько минут бороться с соблазном выблевать собственный желудок. Мутный взгляд останавливается на дымящихся останках, пальцы вгрызаются в землю, вырывают пучки жухлой травы, ноги отталкиваются, и капрал, шатаясь, тащится прямо к пышущей чудовищным жаром куче.

Достаточно всего пары секунд, чтобы голова прояснилась. Злобой. Раздражением. Страхом. Не раздумывая и обжигаясь, взбирается на окутанные паром останки. Дышать невыносимо. Кожа сапог трескается и воняет паленым. В таком состоянии распада Йегера не видел еще никто. Вырезать, и как можно быстрее — других мыслей нет, когда Ривай замирает на секунду над шеей титана. Затупившиеся лезвия режут хреново, а трясущиеся руки ювелирности не добавляют. Сталь скребет по кости, и капрал понимает, что слишком глубоко взял. Плевать, сейчас не до сантиментов, сейчас главное вытащить мальчишку до того, как его расплавит в этой гребаной куче дерьма.

— Только попробуй сдохнуть, щенок, — шипит капрал, задыхаясь, добирается до Йегера и дергает на себя.

Бесполезно. Человеческое тело почти поглощено багровой вязкой тушей. Оскальзываясь, Ривай предпринимает еще одну попытку. С тошнотворным треском уже неясно чья плоть — титана или человека — лопается, фонтанируя кровью, и ему удается приподнять голову и плечи Йегера. Но конечности по-прежнему в раскаленном капкане. Терпеть становится невозможно, а раздумывать некогда. Ривай поудобнее перехватывает клинки и в несколько мощных ударов перерубает кости. Рывком выдирает тело с обрубленными руками и ногами, взваливает на плечо и скатывается на чернеющую от жара траву.

Вокруг ни души. На многие километры, насколько хватает взгляда, равнина с выжженной солнцем травой. И только позади, левее, чахлая рощица. Не гигантские деревья, но хоть что-то, решает Ривай и поудобнее перехватывает обожженными руками кровоточащий обрубок на плече. Дорога кажется вечностью, и единственная отрада, что слепящее солнце наконец скрылось за плотными низкими тучами. Капрал судорожно пытается вспомнить хоть малую часть того, что нес на совещании перед вылазкой Смит, но понимает, что бесполезно. Остается только догадываться, куда увел их титан Йегера. Он лишь знает, что стены где-то там, на севере, но от знания этого пользы ебаное решето. Поэтому просто идет вперед, и рощица постепенно становится ближе.

С каждым шагом становится труднее. Сказывается усталость и контузия. В черепе что-то скрежещет, ворочается, перед мутным взглядом застывшие картины битвы, которой быть не должно было. Но куча толстопузых ублюдков вылетела из ниоткуда, сметая строй новобранцев. Ривай едва успел отдать приказ отступать и ринулся в бой, но все равно видел, как гиганты вырывают солдат из седел, ломают хребты и крошат черепа. Видел перекошенные страхом по-меловому бледные лица и слышал хриплые вопли отчаяния. А еще взгляд Йегера, с которым тот, не раздумывая, вгрызался в собственную руку несмотря на приказ.

Тело на плече совсем легкое, вернее, то, что от него осталось. Кровь на обрубках ног остановилась, свернулась, засохла безобразной коркой и больше не пачкает плащ сильнейшего воина человечества. Сильнейшего, блять. Дерьма ты кусок, а не сильнейший, думает Ривай. А внутри, под солнечным сплетением шевелится кое-что жуткое, чернее тьмы и грязнее грязи, забившейся под ногти. Но пока Ривай не чувствует. Пока онемел целиком — от чудовищной битвы, в которой уцелел каким-то хреном, хотя уже не надеялся даже, от бешеной гонки на край света, которая, судя по всему, станет началом конца. Смит не будет их искать, предоставив выбираться самим. Даже сожаления нет. Ривай даже кивает головой сам себе в знак согласия и харкает под ноги вязкой слюной. У нее бурый цвет и металлический привкус.

Спасительная роща оказывается лучше, чем на первый взгляд. Деревья старые, с мощными шершавыми стволами, кое-где покрытые мхом. И воздух влажный, студеный. Словно в подтверждение своих догадок Ривай слышит журчание воды. Не особо церемонясь, сбрасывает искалеченного Йегера в мягкую траву под ногами, втыкает рядом почти уже бесполезные клинки и идет на звук.

Бьющий из-под земли ключ небольшой, а окружающая его заводь неглубокая, но кристально прозрачная. Желание скинуть все и смыть с себя кровь, пот и вонь становится непреодолимой. Но Ривай ограничивается тем, что тщательно отмывает покрытые запекшейся коркой руки, затем лицо и жадно пьет. Потом тяжело оседает на мшистый берег, утыкаясь пустым взглядом в дерево напротив.

Шансы нулевые. Лошадей нет, газа нет, привод бесполезен. Клинки затупились и годятся разве что резать кровяную колбасу, которой, кстати, тоже нет. Как и вообще какой-либо жратвы. Стены где-то на севере, но за много десятков километров, и эта чахлая роща единственное убежище на всем их протяжении. По крайней мере, больше ничего Ривай не заметил, пока болтался сначала в руке Йегера, а потом на его плече. Идти же по открытой местности, пусть даже ночью, когда активность титанов снижается, равноценно самоубийству. А самоубийцей он не был. Впрочем, оставался Йегер, титана которого можно было использовать для возвращения к стенам. Только вот надежды на него было немного — ни для кого не секрет, что пацан толком не умел контролировать ни обращения, ни их пятнадцатиметровый результат. Рассчитывать же на успешный исход в ближайшее время, после таких колоссальных затрат сил и энергии, было по меньшей мере глупо.

В голове опять все плывет, что-то щелкает и нарастает звон. Монотонный, на одной раздражающей ноте. Мутит. Внутри становится гулко и страшно. Снова что-то шевелится, мерзотной слизью подкатывая к горлу. Ривай сглатывает и убеждает себя, что выход найдется. Что сейчас он контужен, вымотан, а в крови гуляет эхо недавней битвы и жажда насилия, что зол на мальчишку, осмелившегося ослушаться приказа. Ведь послушайся он, не оказались бы они тут. Ривай был бы мертв просто-напросто, а недотитан сидел бы в штабе легиона целый и невредимый. В безопасности. С грибоголовым дружком по одну руку и с хмурой девкой по другую. А напротив Кирштайн. О том, что тот трахает Йегера, знает один капрал. Он знает почти все, знает где и как часто. Единственно, чего не знает, так это почему.

Когда Ривай возвращается, мальчишка все еще без сознания. Останавливается перед ним и пристально рассматривает. Искалечен сильно. Рук нет почти по самые плечи, ног — чуть выше колен. От формы одни заскорузлые, покрытые бурым ошметки. Взгляд скользит выше, на смазливую физиономию, правда, сейчас никто не посчитает ее таковой. На лбу, на висках, по щекам и шее тянутся с рваными краями раны и волдыри от ожогов. Впрочем, жалкий вид Йегера совершенно не трогает капрала. Даже наоборот, в голове вихрем проносятся мысли, которых быть не должно. И чернота, вскипавшая всю дорогу досюда, наконец обретает осязаемую форму. Концентрируется в этом обрубке тела. Беспомощен. По-настоящему и так... трогательно.

Стараясь держать себя в руках, Ривай прислоняет его спиной к стволу ближайшего дерева. Принесенная в лопухе вода выливается на лицо, частично смывая засохшие потеки крови со смуглых щек, а частично заставляет слипшиеся ресницы дрогнуть.

— Давай, сопляк, — Ривай отвешивает пару оплеух.

Йегер медленно открывает глаза, обводит пространство блуждающим взглядом и вдруг подрывается, взмахивая несуществующими конечностями, и заваливается вперед, прямо на капрала. Тонкие грубые ладони возвращают его на место. Тот продолжает оглядываться, сверкает глазами и скалится. Сознание его покинуло в разгар битвы, в теле титана, и адреналин все еще гуляет в крови. У Ривая тоже.

— Сэр?! Что произошло? — сипло, словно через силу.

— Отличный вопрос, — злобно сплевывает Ривай, сидя перед ним на корточках. — Произошло то, что ты, щенок, нарушил прямой приказ отступать и полез, куда тебя никто не просил.

Брови мальчишки удивленно взлетают, в глазах растерянность, а Ривай действительно раздражен. И раздражение это требует выхода. Внутри гулко и отчетливо вибрирует каждый нерв, точно оголенные провода.

— Но я... — пытается что-то сказать Йегер.

— Ты не выполнил приказ, — холодно обрывает Ривай.

— Но если бы я не... — снова начинает тот.

— Ты ослушался своего командира, — презрительно.

Йегер щурит глаза, скалится и почти выплевывает:

— Я вас спасал!

— Приказ, рядовой!

Ривай никогда не повышал голос, и окрик действует, как ледяная ванна. Мозолистые пальцы больно хватают за подбородок, и капрал подается вперед, приближая свое лицо к перекошенному злостью лицу пацана.

— Может, ты и надежда человечества, но для меня ты просто кусок дерьма, — шипит капрал, только усиливая хватку. — Так что не воображай себе лишнего и помни, что свернуть тебе шею я могу в любой момент и объясню это соображениями безопасности. Ясно тебе?

Йегер смотрит в упор и дышит прерывисто. В огромных глазах ебаная бездна, дикая и пугающая, переполненная ненавистью и чем-то еще, во что капрал отказывается вникать. Он лишь хватает щенка за горло и прикладывает затылком об ствол дерева позади.

— Ясно тебе, спрашиваю? — цедит сквозь зубы и поднимающуюся из пустынных недр души черноту.

— Да! — почти выплевывает полупридушеный мальчишка.

— Да, сэр, щ-щенок! — выдыхает в покоцаную рожу Ривай, чувствуя, как под ладонью обреченно дергается чужая глотка.

— Да, сэр, — хрипит тот.

Ривай резко выпрямляется и переводит дыхание. Сглатывает. Извращенные желания и фантазии лезут наружу вязкой слизью, оседают горечью на языке. Он не умеет любить как нормальные люди, насиловать и калечить — единственная форма любви, на которую он способен. И близость Йегера сейчас вызывает острое возбуждение. Вернее, его искалеченное беспомощное тело. Как самый лакомый кусок во всей его собачьей жизни.

Йегер снова заходится кашлем, дергая обрубками рук, инстинктивно пытаясь закрыть рот. Ривай же просто смотрит на это, до крови закусывая губы изнутри. Наконец, приступ проходит, сопляк судорожно вдыхает и поднимает полные слез глаза. Снизу вверх, так, что внутренности продирает тупым лезвием. Ривай не отводит взгляда, а тянущая тяжесть в паху становится ядовито-сладкой. Пока не поздно, делает два шага назад и отворачивается.

— Своеобразная у вас благодарность, сэр, — летят ему в спину слова.

Пелена. Гулкая, непроницаемая. Ривай оборачивается. Медленно, словно не верит своим ушам. Ослышался? С неподдельным интересом наклоняет голову набок и скалится.

— Что ты сказал? — едва слышно.

— Говорю, что в следующий раз дам вам сдохнуть... сэ-эр!

Предписанное субординацией обращение щенок тянет так издевательски, что капрал действует быстрее, чем успевает осознать. Дикие рефлексы далекого детства и юности бьют по спусковому механизму, и голова Йегера тут же со смачным хрустом долбится в шершавый ствол дерева позади. Только зубы клацают.

— Кха-а!

Трясет патлатой башкой как собака, но Ривай не дает опомниться. Бьет наотмашь, и удар приходится по зубам. Тонкая кожа губ лопается, и подбородок медленно заливает кровью. Следующий удар, скупой, выверенный, прилетает в солнечное сплетение, и обрубок тела заваливается на сторону в сиплой попытке вдохнуть. А сильная рука уже хватает за волосы, тащит вверх, заламывает голову и резко бьет об колено.

В глазах у Йегера темнеет, реальность взрывается чудовищной болью, которая страшнее оттого, что даже кричать не можешь. Воздуха нет. Выбит из легких, и сердце буксует, как ржавый привод. Голову снова заламывают, и в горло устремляются потоки крови, и Йегер рефлекторно глотает с металлическим привкусом солоноватую жижу. Едва приоткрывает глаза, в отчаянии ищет взгляд капрала, но без толку — его не видно из-за упавших на лоб иссиня-черных прядей. Следующий удар обрушивается сбоку, и скула хрустит, морозной болью стреляя в висок. Стальные пальцы отпускают, и тело бесформенным кулем валится на траву, на обрубленные руки. Не сбежать. Не защититься. Совершенно беспомощный. Эта мысль окрашивается новой вспышкой — сапог влетает в живот и внутри словно что-то обрывается. Это в сотню раз больнее, чем на тренировках. Там Ривай никогда, оказывается, не бил в полную силу. И в десять страшнее, чем на суде. Там была слабая, но надежда, что капрал остановится. Но сейчас ее не было вовсе.

— Щенок, — шипит Ривай куда-то в оглушенное ухо и шумно вдыхает сладковатый запах пацана, щедро сдобренный кровью и безысходностью. — Я отучу тебя огрызаться раз и навсегда.

Йегер едва разлепляет отекший от удара глаз. Его тут же заливает алой пленкой, начинающей разъедать слизистую. Слезы выступают помимо воли, и судорожный всхлип срывается с разбитых губ. Самый охуенный звук, который когда-либо слышал Ривай. Жалкий, умоляющий, раздавленный. От него рвет крышак, и на поверхность выползают демоны капрала.

Легко, будто куклу, он вздергивает Йегера и придавливает коленом к дереву. Пальцами нетерпеливо рвет ширинку, и налитой член упруго шлепает по животу, пачкая обильной смазкой перетягивающие бедра ремни. Ривай быстро проводит несколько раз рукой от основания к вершине и больно шлепает головкой по лопнувшим губам.

— Ну, — произносит спустя несколько секунд, — отсасывал Кирштайну?

Мальчишка молчит и судорожно дышит. Губы трясутся. Бегущие ручьями слезы еще больше пачкают избитое отекшее лицо. На вопрос командира вздрагивает и открывает зажмуренные глаза.

— Не слышу ответа, рядовой, — чеканит Ривай и отвешивает оплеуху.

— Да, — отвечает Йегер сначала почти одними губами, но потом сглатывает и уже громче: — Д-да, сэр.

— Тогда начинай, — презрительно бросает капрал и снова шлепает готовым взорваться членом по его лицу. — Давай, — притворно-ласково оглаживает ноющую скулу ледяными пальцами, — а Кирштайну, если будут претензии, я потом объясню, что выбора у тебя не было.

Послушно размыкает губы и едва касается, пачкая кровью. Ривай шумно втягивает носом воздух и толкается внутрь. Зубы царапают, но сейчас плевать. Это правильная боль, от которой мир становится только ярче. Сопляк задушено стонет, и вибрация бешеным импульсом несется по телу. Член упирается в нёбо, соскальзывает дальше, в глотку. Пацан не умеет брать глубоко, Ривай понимает сразу, и от этого дрожит каждый нерв. Как дрожит девственная глотка, впервые растянутая так сильно. Пальцы сами зарываются в спутанные патлы, тянут назад, выгибая шею, а другая рука обхватывает сразу под нижней челюстью. И Ривай чувствует забитую глотку и долбящий её член. Не выдерживает вязкого извращенного удовольствия, утыкается лбом в потрескавшуюся кору и стискивает зубы до хруста, чтобы не стонать. Лишь надломлено дышит, вздрагивая всем телом, пока Йегер хрипит и бьется.

С непривычки щенок начинает задыхаться, но Ривай держит крепко, вбивается еще несколько раз и только потом резко отстраняется. Жадно наблюдает, как того разве что не выворачивает наизнанку. Зачарованно смотрит, когда между разбитых и опухших губ мелькает язык, обводит их, и Йегер уже сам тянется к его члену. Обхватывает губами головку, засасывает, с хлюпом отпускает и начинает вылизывать ствол. Когда его губы накрывают поджимающиеся яйца, Ривай не может сдержаться. Хватает за волосы, утыкая лицо пацана в пах, и глухо стонет.

— Блять, Йегер, — выдыхает и медленно оседает на колени перед ним.

Долгие несколько секунд смотрит в изувеченное лицо, понимая, что ничего прекраснее не видел. Даже тянется к нему, мозолистыми ладонями обводя контуры с больной нежностью и, словно обжегшись, отдергивает руки. Потому что Йегер, будто через силу разлепляя длинные ресницы, медленно раскрывает глаза. Они почти черные от расширившихся зрачков и огромные от страха, но есть в них кое-что ещё, что Ривай отказывается понимать. Это лишнее сейчас, потому что оно не позволит довести все до конца. А внутри все воет и скребется, требуя продолжения. Поэтому решение принимается мгновенно. Одним движением он валит сопляка мордой в траву. В ответ — ни протеста, ни крика, ничего. Ривай чувствует только, как гибкое тело каменеет, стянутое судорогой.

Рука сама ныряет в высокий сапог, цепляет нож и тянет наружу. Лезвие щелкает, и Йегер испуганно дергается.

— Тш-ш, — выдыхает Ривай и наваливается сверху.

— Сэр... — хрипло и жалобно.

— Мне заткнуть тебе рот, рядовой? Или будешь молчать?

Пацан замирает под ним, кажется, даже дышать боится.

— Буду м-молчать, сэр, — на грани слышимости, покорно.

Ривай утыкается носом в лохматый затылок и жадно вдыхает запах щенка — дивный запах кожи, пота и парализовавшего его страха. Смесь, от которой медленно ведет и возбуждение шарахает с новой силой. Он трется пульсирующим членом об зад, сглатывает и рывком поднимается, замирает на коленях позади распластанного тела с обрубленными конечностями.

В такие моменты в памяти всплывают уже выцветшие, но четкие картинки гниющего трупа матери. Ее иссушенного тела с обкусанными губами, спутанными в сальный комок волосами. И обломанные ногти с кусками чьей-то темной плоти, забившейся под них. Но больше всего Ривай лелеет в сознании не эти вспышки больных воспоминаний, а те смутные, неоформленные еще в детстве желания, которые они вызывали. Ведь он был слишком мал тогда, чтобы понимать, что происходит. Но отчаянно хотел поставить если не всех, то каждого мамочкиного ебаря раком. И сделать с ними все то, что они делали с ней, пока он лежал за занавеской у холодной стены их каморки и слышал ее стоны и крики и мерзкое сопение очередного клиента.

И кусок обкромсанного тела пацана перед ним сейчас будоражит больное сознание. Рука удобнее перехватывает широкую ребристую рукоять выкидного ножа, и лезвие взрезает окровавленные ошметки одежды. Йегер вздрагивает, когда тела касаются острая сталь, а следом студеный воздух. И глухо вскрикивает, стоит лишь ножу взрезать кожу. Ривай ловит рубиновые капли лезвием, а потом и языком, точными движениями превращая спину мальчишки в залитый кровью холст своей нездоровой страсти.

Пацан всхлипывает, тянется обрубками рук в бесполезной попытке то ли закрыть голову, то ли зажать уши. Не спасает. Только добавляет саднящих штрихов в мир, наполненный болью прелюдии. Он обреченно ждет, когда капрал перейдет к основному блюду. Но мысль о том, как его разрывает плоть Ривая, не вызывает ужаса. Ужас вызывает пробившее тело возбуждение, скатывающееся свинцовыми каплями к низу живота. И Йегер непроизвольно ерзает под капралом, стараясь как можно сильнее вжаться в густую траву, чтобы к происходящему не добавлять свой стыд.

Но Ривай замечает. Замечает, когда ставит мальчишку раком, когда, отбросив нож, скользит ладонями по дрожащим бокам, оглаживает живот и бедра изнутри. Замечает и кривит губы в жуткой усмешке.

— Да ты как заправская блядь, Йегер, заводишься от всего.

Тот пытается вырваться, свести обрубки ног, но короткого удара локтем в крестец достаточно, и пацан, вскрикнув, обмякает. Снова рывок вверх, под дрожащие бедра, и пальцы растягивают в стороны крепкие ягодицы. И Ривай судорожно сглатывает. Мыслей вообще никаких, даже призрака гниющего трупа. Желаний — тоже, кроме как погрузиться в горячее и узкое, и толкаться вперед, пока долгожданная тяжесть не подкатит к яйцам. Вбиваться до серой пелены перед глазами, цепляясь соскальзывающими пальцами за дрожащую плоть, погружаться в пацана, хвататься за кровоточащие культи и выть волком от облегчения.

Однако острое до одури желание остаётся неудовлетворенным. Ривай не собирается совать свой член в одну дырку с Кирштайном. Но он и так знает, как удовлетворить шлюху. Рука нащупывает в траве отброшенный нож, сжимает в ладони лезвие, и в следующую секунду мальчишка орет по-звериному. Ривай наваливается сверху, не желая пропустить ни мгновения восхищающей его агонии, а рука с силой проталкивает широкую рифленую рукоятку ножа глубже. Крик Йегера переходит в вой. Его трясет так, что его еле удается удерживать, но это добавляет смака. Ривай всегда любил две крайности — покорность и сопротивление. Первое вызывало в нем удовлетворение, а второе азарт. А сейчас особенно, когда он чувствовал под собой горячее и безумно желанное тело.

Лезвие режет ладонь по касательной, но плевать на боль. Пацану в сотню раз больнее, его вой превращается в жалкий скулеж, стоит лишь рукояти в его заднице провернуться, разрывая все внутри. А потом Ривай трахает его, рвано вбивая нож, мешая подстроиться. Губами собирает выступившую на загривке пацана ледяную испарину, кусает и тут же зализывает. Мальчишка сорвал горло и теперь только хрипит. Из-под зажмуренных век снова слезы ручьем, а разбитые губы снова кровоточат. Как и его дырка, когда Ривай чуть выпрямляется и окидывает мутным нездоровым взглядом распластанное перед собой тело. Снаружи лишь лезвие ножа, рукоять вся внутри, и кровь, текущая по смуглым бедрам, в сумраке кажется совсем темной. Ривай зачарованно размазывает ее пальцами, скользит по промежности и обхватывает опавший от боли и ужаса член мальчишки. Сжимает, тянет, умело надрачивает и, наконец, слышит слабый надсадный стон. Снова наваливается и снова хватается за лезвие, безжалостно насилуя беспомощное тело. Свой стояк игнорирует, только изредка вжимается им в окровавленные трясущиеся бедра и резко выдыхает. На какой-то миг кажется, что пацан льнет к нему, и выгибается в пояснице чуть больше, чем чтобы уйти от боли, и сам подается в грубо ласкающую член ладонь.

Спустя целую вечность Йегер кончает со звериным криком, содрогаясь то ли от боли, то ли от удовольствия. Ривай судорожно сглатывает и вытаскивает рукоять ножа. Она покидает развороченную плоть со смачным чавканьем, следом выплескивается кровь, но мальчишка даже не стонет уже. Но отвести взгляд от пульсирующего безобразного сгустка крови и слизи невозможно. Безумно хочется погрузить туда пальцы, чтобы почувствовать, и Ривай зачарованно делает это, едва дыша от возбуждения. Йегер почти не дергается, зато Ривай проталкивает пальцы как можно дальше, проворачивает их, упиваясь скользкими обжигающими стенками, и пару раз толкается глубже, слыша влажные хлюпающие звуки. Вытягивает руку и смотрит на кровавые потеки. Странно, брезгливости нет. Совершенно. Есть выжигающее желание, от которого подводит живот, и гудят яйца. Член мучительно дрожит, почти упираясь в пупок и пачкая и без того убитую форму. Поэтому Ривай хватает мальчишку за спутанные волосы, рывком переворачивает и нависает. Несколько секунд смотрит в перепачканное кровью, слезами и грязью опухшее лицо с прилипшим лесным мусором. Глаза закрыты, длинные ресницы слиплись от слез. Едва дышит. Растерзанный. Растоптанный. Прекрасный. И возбуждением шарахает до чертовой пелены перед глазами. Опять.

— Рот открыл, — командует Ривай. Он не ожидает подчинения, но изжеванные в агонии и лопнувшие от ударов губы распахиваются.

Ривая ведет от этой обреченной покорности и он вдалбливается в глотку мальчишки. Трахает долго, глубоко, содрогаясь от частых спазмов глотки, и грубо разрывая уголки до предела раскрытого перед ним рта. И почти воет от облегчения, обильно кончая в опухшее горло. Несколько секунд сидит поверх пацана, отстраненно наблюдая, как тот давится слюной и рвотными спазмами. Потом встает, стряхивает член и застегивает штаны. Немного шатает, но плевать. Во всем теле и в мозгу цепенящая апатия.

Ривай снова бредет к ручью и долго сидит у заводи, игнорируя полчища комарья. Сытые демоны внутри довольно урчат. И кроме этого ничего. Ни ужаса от содеянного, ни сожаления. Даже жалости к пацану нет. Только подкатывает восторг и что-то еще, взывающее к безумию внутри. Перед глазами снова затхлая каморка с трупной вонью. И мертвая шлюха, бывшая его матерью.

Но реальность постепенно возвращается. Если они выживут и мальчишка раскроет рот, то Риваю за совершенное светит трибунал. Но скорее всего, Смит собственноручно прирежет его на заднем дворе, чтобы не пятнать и без того небезупречное имя легиона.

Рука все еще сжимает рукоять ножа, горячую, скользкую от крови и слизи. Он задумчиво смотрит на изредка бликующее лезвие и...

Громкий надсадный кашель возвращает Ривая в настоящее. Он тяжело поднимается и в который раз за этот бесконечный день возвращается к тому, что осталось от Йегера. Молча смотрит на заходящегося в кашле мальчишку, на дергающиеся обрубки и садится на корточки. Приподнимает голый торс и подносит к порванному рту лист лопуха, наполненный водой. Йегер жадно пьет, разбитые губы плохо слушаются, и вода скатывается по подбородку на грудь и поджарый живот. Ривай за каждой следит взглядом, но ничего не делает. Просто смотрит, понимая, что не избавился от наваждения. И сладкий запах крови и самого мальчишки дурманит почище ядреной настойки. Невольно тянет руку и убирает со впалой щеки налипшую траву и какую-то труху. Не дрогнув, встречается глазами с пустым взглядом мальчишки и, кажется, ждет какой-то реакции — злобы, ненависти. Но ничего нет. Йегер просто закрывает глаза и отворачивается. Молча. И также молча терпит, когда Ривай устраивается полусидя под деревом и подтаскивает его к себе, укрывая обоих плащом. Капрал больше ни о чем не думает и, на удивление, засыпает.

Как всегда Ривай просыпается резко и сразу. У него не бывает блаженной дремы по утрам. И первое, что он чувствует и видит — Йегера нет ни сверху, ни рядом. Лишь только изгвазданный всяким дерьмом темно-зеленый плащ заботливо укутывает озябшее тело. Ривай подрывается, вскакивает на затекшие ноги и прищуривается, оглядываясь по сторонам. Наконец, замечает Йегера в давешнем ручье, вернее, в заводи. Видно только спину и взъерошенный затылок, а еще как длинные пальцы скользят по плечам, смывая запекшуюся кровь и грязь. Регенерировал, проносится на задворках восприятия. На смуглой коже нет ни шрама, а руки по-прежнему худые, сильные. Целые.

Ривай отводит глаза. Не из смущения, стыда или любого другого соображения сраной морали. Он не готов увидеть выцветший взгляд, а в нем отблески своего же вчерашнего безумия. Однако посмотреть в лицо мальчишке придется. И это станет личным трибуналом.

Йегер возвращается быстро и застывает перед сидящим на земле капралом. Тот молча сдергивает плащ и кидает не глядя.

— Мне не холодно, сэр, — тихо произносит пацан, пытаясь вернуть нагретую тряпку явно продрогшему командиру.

— Мне глубоко насрать, холодно тебе или нет, — бросает Ривай. — Или ты собираешься ходить с голой жопой пока мы не сдохнем тут?

На самом деле он удивлен. Безмерно. Удивлен, что Йегер разговаривает с ним. Тот же на миг замирает, пытливо вглядывается в тонкие черты, а потом все-таки заворачивается в грубое полотно. Плащ едва прикрывает ему бедра, но так неловкость исчезает, и Йегер садится рядом с капралом, поджимая под себя голые ноги.

— Вы думаете, мы умрем, сэр? — спрашивает тихо, ища взгляда мужчины.

— Не сегодня, не завтра, но когда-нибудь точно, — отвечает Ривай, неприятно удивленный неожиданной болтливостью.

— Я про то, что мы не выберемся, — не отстает пацан.

— Стены далеко на севере. По крайней мере, я так думаю, — цыкает языком капрал. — Не знаю, насколько далеко. Ты бежал не меньше часа. Даже если бы были лошади и действующие приводы, вокруг полно толстопузых ублюдков.

— Я перекинусь, — немедленно произносит Йегер. — И мы доберемся!

— Куда ты, блять, перекинешься, у тебя все силы ушли на регенерацию, а жратвы нет, — фыркает Ривай, и как подтверждение его слов, желудок мальчишки разражается недовольным ворчанием.

— Я попробую, сэр! — спокойно и уверено.

— Запрещаю, рядовой, это приказ, — недовольно тянет Ривай и легко поднимается на ноги. — Или опять хочешь бодаться со мной на тему исполнения приказов?

Оно само срывается, и Ривай готов откусить себе язык. Потому что Йегер бледнеет и сглатывает, опускает глаза и едва заметно трясет головой. Но кислотное осознание не успевает в полной мере захватить, когда пацан резко вскидывается.

— А командор?

— Что командор?

— Командор Смит, он же будет искать вас, сэр, он вас не бросит!

Почему-то невинная фраза звучит двусмысленно. От удивления капрал смотрит прямо в раскосые глазищи, встречи с которыми всячески избегал еще пять минут назад. И они такие же, как вчера. Вернее, до того, как Ривай выпустил своих демонов. Смотрит прямо и спокойно, взгляд не прячет, разве что щенячьего восторга больше нет. Зато появилось что-то иное. Нечто пытливое, словно в самую душу пытается заглянуть. Неужели тебе мало, с непонятной досадой думает Ривай и кривится.

— Смиту я нахер не уперся, — произносит наконец.

— Но вы же сильнейший воин, сэр! Без вас нет разведки.

— Не мели чепухи, — огрызается Ривай. — Скорее, Смит придет за тобой, ты же у нас Надежда Человечества. Но старый ублюдок не потащится за нами. Он не станет рисковать личным составом ради мизерных шансов найти нас живыми. Тем более после вчерашних потерь.

Йегер хочет что-то возразить и даже открывает рот, но натыкается на пустой взгляд Ривая и передумывает. Впрочем, капралу стоит только сделать несколько шагов по направлению к ручью, как он не выдерживает.

— Разрешите не согласиться с вами, сэр, — раздается позади, и тот неохотно оборачивается. Йегер по-прежнему сидит и смотрит снизу вверх. На лице растерянность и безысходность. — Я не согласен, сэр. С тем, что имею ценность для легиона и для человечества. Ничего особенного я не знаю, титана контролировать не научился. Нет от меня никакого толка. Одни неприятности... У меня даже цели нет.

— А как же уничтожить всех титанов и отомстить за родителей? — ровно спрашивает Ривай, с тщательно гасимым интересом рассматривая смазливое лицо.

— Этого недостаточно, сэр.

— Почему?

— Мне нужно для кого-то выживать.

— А Кирштайн для этой цели не подходит?

Йегер долго смотрит на него нечитаемым взглядом, потом поджимает пухлые губы и опускает глаза. Ривай, ощущая неприятную и мерзкую слабость, отворачивается.

— Попробуй развести костер, — бросает через плечо и уходит, и у Йегера хватает ума не озвучить свой вопрос.

Когда Ривай возвращается с четырьмя заячьими тушками, огонь уже весело потрескивает ветками. Поначалу из-за влажности они отказывались гореть и дымили, но упорства Йегеру не занимать. А на мху ожидает до краев полный ежевикой гигантский лист лопуха — пацан нашел поодаль колючие заросли. Пока готовится нехитрый завтрак, оба молчат. Они вообще весь день молчат, изредка перекидываясь ничего незначащими фразами. Да и что говорить? Просить прощения? Сытые довольные демоны спят, Ривай ни о чем не сожалеет, а сотворенное им не прощают. На своей шкуре выучил, что такое можно только вернуть с процентом. Поэтому и не прирезал вчера пацана, как свинью. Что-то внутри отчаянно жаждет расплаты, чтобы раз и навсегда прекратить бесконечную чреду опостылевших дней, где облегчение приносят только срывающиеся с цепей демоны.

Пацан тихий, что не удивляет. Да он, собственно, никогда и не был особенно разговорчив. Вспыльчивый, как порох, настырный, упертый, да, но не болтливый. Повзрослевший раньше срока. И руки уже по локоть в крови врагов и друзей. Ему необязательно быть титаном, чтобы быть монстром, Ривай чувствует это, знает. И связь с Кирштайном совсем нелепая. Тому не укротить и не сдержать Йегера, и оба понимают это.

Целый день делать нехера, кроме как думать, и мысли успели набить оскомину. Ривай раздраженно кривится, когда против его воли они возвращаются в сумерках. Он моется в заводи, в надежде что за день вода хоть как-то прогрелась, но ошибается. И к ледяной ванне примешивается стылый взгляд на плечах. Оборачиваться не спешит, да и смысла нет. Йегер смотрит, с самого утра, особенно когда ему кажется, что капрал не замечает. Вот как сейчас. И по-хорошему думать-то нужно над тем, как задницы их из переплета вытащить, но в голову, как назло, не идёт ничего. Только чувствует, что глаза пацана скатываются взглядом недозволенно низко, и оседает в студёную воду.

Согреться после такой ванной почти невыполнимая задача. Обсохнув у костра, Ривай с омерзением натягивает грязную форму обратно, но делать нечего, и, почти стуча зубами, жмется к костру. Наблюдает, как мальчишка подбрасывает веток в огонь, и вздрагивает, когда на плечи ложится грубая ткань.

— Я, кажется, уже сказал, что... — он не успевает возмутиться, его перебивает тихий голос.

— Просто согрейтесь, сэр.

Ривай из принципа не согласен, но тряпка на плечах очень теплая и пахнет Йегером. Кутается в нее и замирает. Глядя на огонь хорошо думается, и в голове капрала постепенно созревает один-единственный выход. Добраться до стен может только титан, пешком не дойти. А значит, остается сидеть тут, откармливать пацана зайцами и надеяться, что в скором времени его целеустремленности и сил хватит на трансформацию. А дальше рассчитывать только на удачу, потому что титаном управлять получается, скажем прямо, херово.

Уже засыпая, Ривай чувствует, как Йегер подкатывается ближе. Велик соблазн развернуться и врезать, чтобы неповадно было. Но двигаться почему-то не хочется, когда сзади закоченевшее тело согревает собой аномально горячий пацан.

— Капрал!

Звонкий голос бьет по барабанным перепонкам и заставляет по привычке морщиться. На самом же деле Йегер больше не раздражает, а за последний день это вообще были чуть ли не первые его слова. И Ривай знает, что орать просто так тот не станет. Значит... Не выпотрошенные тушки летят в траву, а он подрывается с места быстрее, чем успевает сообразить, опять-таки по привычке хватаясь за бесполезные клинки.

— Капрал!

Стоящий у кромки рощи Йегер сверкает, как начищенная сбруя.

— Смотрите, сэр! — в голосе ликование. — Они пришли за нами!

Ривай смотрит в ту сторону, куда тычет смуглая рука, и видит клубы пыли на бесконечной равнине. И это не криворожие выродки. Это свои. Он видит лошадей и, кажется, узнает вырвавшуюся вперед фигуру, привставшую в стременах и оголтело машущую рукой. От облегчения хочется смеяться, что Йегер и делает, а Ривай только отбрасывает бесполезные и ненужные клинки и выдыхает. Ну вот и все. Времени остается совсем ничего, всадники с минуту на минуту будут здесь, и он понимает, что должен сказать.

— Йегер? — окликает он мальчишку чуть слышно, и тот сначала не слышит его, нетерпеливо всматриваясь в мелькающие и приближающиеся силуэты. — Йегер! — чуть громче.

— Сэр? — он с готовностью оборачивается и смотрит. Блять, иногда эти глаза хочется выбить, чтобы не пялился.

— Я хочу, чтобы ты понял одну вещь, — медленно произносит Ривай, смотря мимо него. — Ты должен сделать то, что должен.

— О чем вы, сэр? — брови сходятся у переносицы.

— О том, что было, — Ривай дергает щекой и наконец смотрит в раскосые настороженные глаза. — Тебя не должна останавливать пафосная хрень про сильнейшего воина и прочее, ясно тебе?

— Я не понимаю вас, сэр, — отвечает и смазливая рожа каменеет.

— Идиота из себя не строй, — Ривай сплевывает сквозь зубы, теперь уже неотрывно глядя на приближающиеся конные силуэты. Больше он ничего не успевает сказать, потому что через несколько секунд перед ним взрывают дерн лошадиные копыта и молчаливым смерчем налетает Ханджи, стискивает до хруста костей, приподнимая над землей.

Когда Риваю удается вырваться от Смита, небо уже чернильно-синее, а в замке тишина почти мертвая. Шаги гулко отдаются под сводчатыми потолками бесконечных коридоров и галерей, и словно оглушающий метроном, задают тон мыслям.

Сначала Смит вызвал к себе Йегера. Разговаривали они долго и за закрытыми дверями, и Ривай не был допущен. Когда же на пороге кабинета возник прячущий глаза пацан и маячивший за его плечом Смит с каменной рожей, у капрала даже мускул на лице не дрогнул. Он спокойно вошел в кабинет, по привычке развалился в кресле и приготовился к буре. Которой... не случилось.

Смит вещал долго — о пользе пережитого опыта, о способности контролировать титана извне, об условиях выживания за стенами. Оказывается, его потрясло взаимодействие Ривая и Йегера, как и их способность настолько слажено истреблять врага. Когда же речь пошла о применении этого бесценного опыта на очередной вылазке, Ривай понял — мальчишка промолчал и речи о совершенном преступлении не будет. Дальше командора он слушал вполуха, а мысли крутились только вокруг упрямого щенка. Очевидно, вообразившего, что своим дурацким поступком спасает Ривая для человечества. Он едва не фыркает. Человечество для него значит гораздо меньше, чем может показаться. Все его способности и сила направлены только на свободу. И неважно, с человечеством вкупе или в одиночку. И сражается он чтобы жить вне каких-либо стен. Поэтому он не боится трибунала, нельзя сделать несвободным человека, всю жизнь проведшего в пределах опостылевших стен. И нельзя сделать его более мертвым, чем он есть сейчас.

Гораздо больше угнетает почти вина перед Смитом, что тот когда-то взял ответственность за бывшего преступника на себя. Хотя почему бывшего. Капрал кривится, понимая, что перешел грань. Ту самую, за которую сам убивал не раз. Но гребаных сожаления и раскаяния нет по-прежнему. И надо куда-то деть ощущение, что Йегер ему подставлялся. Оно неправильное, тягучее, как патока, и такое же приторное, и вызывает первобытный восторг, и капрал не знает, было ли оно на самом деле или это игры его больного рассудка. Скорее всего, второе, решает он. И то, что Йегер его не сдал, не значит ровным счетом ничего. У этого сопляка столько всего намешано в его полутитаньей башке, что любое предположение может оказаться ошибочным. И самым очевидным ответом на вопрос «почему» могут оказаться его иллюзии о благе человечества. Ведь щенку невдомек, что никакое геройство и никакая сомнительная польза от существования капрала не восстановит те пределы, за которые он вышел.

Понимание неверности мотивов Йегера раздражает, и Ривай цыкает языком. Как раз посреди размышлений Смита вслух на тему, что теперь задача капрала не только контролировать ход опытов майора Ханджи, но и тренировки вместе с титаном Йегера. На вопросительно-удивленный взгляд командора Ривай неопределенно дергает плечом.

— Что? — не отстает Смит, и Ривай злобно щурится. — Говори, с чем не согласен. Считаешь без толку? Титан поддается воздействию?

— А сам как думаешь? Или мы двое суток куковали за стенами из-за его исключительной послушности?

Смит еле заметно улыбается, ставит локти на стол, складывает пальцы в замок и уже сверху водружает волевой подбородок.

— Ну, а кроме? — тихо спрашивает он, скользя по строптивому капралу небесно-голубыми глазами.

— При должной дрессировке ты получишь то, что хочешь, — неохотно отвечает Ривай. — Щенок слышит в теле титана и реагирует. Если не будет отвлекающих факторов.

— Кстати, о факторах, — довольно подхватывает Смит. — Я никогда не видел, чтобы он так сражался...

Ривай награждает его предупреждающим взглядом, но нельзя стать тринадцатым командором легиона, имея хлипкие нервы, и Смит игнорирует опасность.

— ...потому что он сражался за тебя. Я прав?

— У него и спроси, — отрезает Ривай. — Для меня главное, что он ослушался приказа.

— Он спас тебя.

— И сам чуть не погиб. А я не настолько хочу жить, чтобы позволить мальчишке сдохнуть ради меня.

— Это уже другой разговор, — туманно произносит Смит и опять отключается, явно что-то прикидывая в голове.

Ривай не выдерживает.

— Послушай, Эрвин...

Командор удивленно смотрит на сильнейшего своего бойца. Ривай редко называл его по имени. И это значило, что речь пойдет не о титанах.

— Думаю, мне надо сказать тебе кое-что.

— Уверен? — тихо.

— Да, — без колебаний. — Я вышел за пределы.

— Не продолжай.

Ответ Смита удивляет. Наверное, это видно по лицу Ривая, потому что командор несколько секунд смотрит на него и откидывается в кресле.

— Я знаю все, что ты мне скажешь. Не спрашивай откуда. И да, Йегер не сказал ни слова.

— Идиот, — выплюнул Ривай сквозь стиснутые зубы и устремил на командора тяжелый взгляд. — Итак, трибунал или сам меня прирежешь?

— Ни то, ни другое. Во-первых, — Смит предостерегающие поднял руку, повелевая молчать и слушать, — ты слишком ценен для легиона и... для меня лично. Во-вторых, это ваше с Йегером дело, что у вас происходит.

— У нас ничего не происходит, — отрывисто.

— В чем ты пытаешься меня убедить? Я видел все своими глазами. Он дрался за тебя, Ривай, — Смит чуть наклонил голову набок. — А ты будешь драться за него. Снова и снова. И снова.

— Что тебе, безусловно, на руку.

— Безусловно. Мне, легиону, человечеству.

Ривай не сдерживается и хмыкает.

Одним словом, пока идет из кабинета командора, подумать есть о чем. Но день слишком бесконечный, а слова Смита, как приказ. Поэтому по многолетней привычке он загоняет всплывающие мысли на задворки сознания, и толкает дверь в свою комнату. Толкает, заходит и застывает. На полу у кровати, обняв колени, сидит Йегер. Вид у него какой-то потрепанный, но странно удовлетворенный. На саму кровать, видимо, сесть не решился, а единственный стул завален бумагами и папками с документами. При появлении капрала пацан вздрагивает, вскидывается, но вставать не собирается. Риваю реально плевать, слишком устал, однако, в памяти делает зарубку наказать за нарушение субординации.

— Какого хера ты тут расселся?

— Вас жду, сэр, — отвечает быстро и очень тихо.

— Отбой был час назад, рядовой. Иди к себе.

— Разрешите остаться, сэр.

Ривай ловит взгляд, совсем черный от расширившихся зрачков, пытается прочесть в нем хоть что-то и бросает эту затею. Слова Смита сами собой всплывают на поверхность, а очертания лица в полумраке расплываются, играют тенями, и под ложечкой начинает тянуть.

Демоны внутри шумно принюхиваются, чуя добычу, что сама идет в руки.

— Выметайся, Йегер, пока я тебя не заставил.

— Заставьте, сэр.

Не вызов, не насмешка. Отчаянная просьба. Комната маленькая, и мальчишке достаточно одного движения, чтобы оказаться у ног капрала и по-собачьи ткнуться патлатой головой в колени.

— Сдурел, что ли? — реакция Ривая моментальная и на уровне рефлекса. От удара ноги, впрочем, несильного, Йегера откидывает к стене. Ривай фыркает, кривится и устало оседает на постель. — Я не знаю какого дьявола ты задумал, но сейчас ты встанешь и выйдешь отсюда, рядовой.

Но слова капрала летят мимо, он понимает это, когда пацан шумно сглатывает и мягко, по-кошачьи подается вперед. Снова тычется головой в острые колени сидящего на кровати капрала, льнет щекой к грубой коже высоких сапог и, кажется, касается губами.

— Ты что тво...

Возмущение затухает, не успев оформиться. Потому что Йегер скользит ближе, бедра разводит шире и медленно оседает на сапог Ривая. Трется опьяневшим по весне котом, ерзает, кусает губы и дышит через раз. И смотрит так, что по телу проносятся волны колючей дрожи. Отклоняется назад, почти выгибаясь, но не переставая тереться об ногу командира. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Пока Ривай не замечает мальчишеский стояк в светлых форменных брюках. Тогда он наступает на пах Йегера и давит, и кривит губы в жесткой усмешке, пока тот всхлипывает и жмурится, но не делает попыток ни сдвинуть бедра, ни отстраниться. Ривай хватает его за нагрудные ремни и тянет на себя, чувствуя, что ему поддаются. Смотрит в раскрасневшееся лицо, искаженное болью и удовольствием, и тихо приказывает:

— Рот.

Пухлые губы покорно распахиваются, совсем как тогда. И Ривай просовывает в горячую мокрую мягкость пальцы — сначала два, потом три, а потом чуть ли не целую ладонь. Толкает ее глубже под задушенный хрип и наслаждается агонией и слезами.

— Это не игры, слышишь? — произносит капрал свистящим шепотом в самое ухо мальчишке и алчно вдыхая сладкий запах юного тела. — Я не остановлюсь, даже когда ты орать не сможешь.

Странно, но длиннющие ресницы согласно хлопают, и Ривай отталкивает его от себя. Но Йегер лишь облизывается и снова подается вперед, стелется и прижимается опухшими губами к мысу сапога. Ривай резко втягивает воздух, наблюдая, как он поднимается поцелуями все выше, не выдерживает и снова хватает. На этот раз за волосы, и тянет вверх, пока их взгляды не сталкиваются. В риваевских, тусклых — ледяная бездна, в зеленых и блестящих — болезненный восторг.

— Ты хорошо подумал? — щурится Ривай.

Йегер снова облизывается, сглатывает и шепчет почти разорванными губами:

— Я видел ваших демонов. Хотите посмотреть моих?