Больно.

Больнобольнобольно.

Ядовитыми стрелами в звенящие нервы. Вспышкой в сплошном мареве ужаса. Тугой удавкой по содранной шее. Сапогом по сломанным пальцам. Сколько оттенков боли может вынести человек? А монстр?

Эрен о боли знал все и даже чуточку больше.

Иногда она была одуряющей, как последний вопль матери. Тогда просачивалась под кожу вместе с надсадным хрустом суставов, так похожим на звук, с которым лопалась ее грудная клетка в гигантской пасти. Тогда немели раскуроченные конечности и крик царапал горло. Если разрешалось кричать. Но чаще нет, и зубы крошились, сжимая кожаный ремень, перетягивающий рот.

Иногда боль была острой, как шипы терновника. И такой же саднящей, как попавшие в плоть колючки. Она царапала лезвием ножа по спине одной ей ведомые слова, выводила круги и оставляла глубокие порезы. Кровь скатывалась каплями и бежала струйками, почти черная в неверном свете чадящей лампы. Смешиваясь с потом, покрывала трясущееся распятое тело липкой пленкой. Кричать тоже было нельзя, но и не хотелось. Эта боль вызывала скулёж. Он рождался где-то под солнечным сплетением, катился вверх по гортани и наконец срывался с изжеванных губ.

Боль могла быть тупой, закручивающей внутренности в чудовищную спираль. Она проносилась крепкими точными ударами, оставляя быстро наливающиеся багрянцем синяки. Кожа на скулах лопалась, а язык резали обломки зубов. Кричать разрешалось, но дыхание спирало и оно вылетало невнятными звуками из пересушенного горла вместе с очередным ударом. Поэтому оставалось только харкать кровью.

Обжигать боль тоже умела. Толстыми свечами и тонкими самокрутками, льющимся воском и раскаленным маслом. Последнее текло резво, так жгуче, что вызывало истерику. Кричать было можно, но, кроме горячечных всхлипов и сбивчивого шепота, ничего не выходило.

А еще что бы боль ни делала, была она сладкой до сумасшествия. Тягучей, как бегущая по бедрам кровь вперемешку со спермой. Ласкающей, как холодный металл, вспарывающий кожу. Свистящей, как хлыст, обжигающе целующий голые ступни. Такой запредельной, что внутри что-то не выдерживало, захлебывалось кровью и слезами, трепетным восторгом и визжало, прося добавки. То были демоны Йегера. Свирепые, ненасытные. Стыдные.

Сейчас боль сухая, шершавая, веревками опутывает тело. Они толстые и колючие, умело перекрученные, и если пытаться выбраться, то сильнее затягиваются. Впрочем, Эрен уже и не дергается. Вернее, старается. Лежит на холодных щербатых досках пола у кровати капрала и покорно ждет. Сколько времени прошло, как тот ушел, непонятно. И когда вернется — не известно. И мальчишка один на один со своей болью и дурманящим удовольствием.

Вдвое сложенная веревка одной петлей обхватывает грудь, другой — шею и через живот тянется к паху. Раздваиваясь, обходит стороной напряженный член и гудящие яйца и впивается в нежную кожу промежности. Она же давит между ягодиц, удерживая деревянную игрушку, грубо засунутую в зад.

Сейчас внутри уже мокро, и ствол скользит при каждом движении, чудовищно распирая изнутри. Он же заставляет всхлипывать и ерзать, когда становится совсем невмоготу. Ривай приказал ждать и ослушаться нельзя, ведь наказание последует незамедлительно. Очень хочется спустить, повинуясь давлению на простату, но Эрен терпит. Всхлипывает и хрипит, но терпит. Измученный ожиданием член медленно истекает вязкими каплями так, что на полу образовалось маленькое темное пятно. И от этого становится нестерпимо стыдно. Веревка же уходит вверх по спине и стягивает руки, острые локти почти в ладонях лежат. Но те затекли настолько, что уже не доставляют неудобства. Йегер только изредка шевелит ватными пальцами, но движения не чувствует. Другая веревка опутывает ноги, шершаво стискивая колени и щиколотки.

Боль, возбуждение и беспомощность опьяняют. Еще до предела натянутые нервы щекочет незапертая дверь — Ривай проигнорировал замок, когда уходил. И Эрен очень надеется, что никто не рискнет войти в комнату к капралу, пока его самого тут нет. Ведь тогда им обоим придется объяснять вышестоящему начальству, что делает голый и связанный надежда человечества на полу у кровати сильнейшего воина. Хотя, впрочем, он подозревает, что дело обойдется без объяснений. С некоторых пор почему-то кажется, что командор в курсе. Как и весь офицерский состав, провожающий Йегера странными взглядами. Как и Ханджи, все чаще осматривающая его и как бы между прочим спрашивающая, не делает ли капрал ему, Эрену, больно.

Мальчишка мучительно усмехается, чуть выгибается — ровно настолько, чтобы ствол внутри сместился — и стонет. Делает, блять. Еще как делает. Но этого все равно чертовски мало. Йегер жаден до боли и с восторгом ее принимает. Такую изысканно-грубую, которую причинять может только Ривай. Кто мог подумать, что за этой невозмутимой холодной оболочкой топкая жуткая чернота такой глубины, что не выбраться. И как всегда, осознание этого забирает похлестче происходящего.

Эрен нечасто вспоминает тот день. Это как первый смертельный кульбит на приводе, когда земля и небо плывут перед глазами, а ты не понимаешь за что хвататься. Реально леденящий ужас. И после еще какое-то время кажется, что никогда не забудешь это чувство парящей рядом смерти в сочетании с удивительной свободой. А потом оно притупляется, стирается. Так и сейчас. Гораздо важнее то, что происходит между ним и Риваем с тех пор, как он вылизывал сапоги капрала и хотел показать своих демонов.

И все-таки именно тогда, за стенами, впервые в жизни в венах вскипел запретный восторг, стоило лишь подчиниться звериной жестокости. Он был несравним даже с трансформацией, когда титаническая сила наполняет тело и кажется, что нет пределов. Однако пределы он перешагнул вместе с Риваем и подаренной болью. И родившееся от этого удовольствие шепнуло, что он живой. Свободный. Может быть, даже нужный. Человек. Не монстр. Не послушная марионетка из плоти и костей, не орудие в руках легиона и не джокер в интригах командора. Не чей-то Эрен, а свой, собственный. Хотя, впрочем, не совсем свой.

Он чувствует свою принадлежность, но не человечеству, а всего лишь одному-единственному человеку. Правильному человеку. Который не раз закрывал его собой и был всем, а теперь еще и чуточку больше. Эрен не знает, как называется то, что он чувствует. Но самое странное — ему не нужно определений. Наконец-то найден способ укротить жуткие образы в голове и заглушить голоса. Для этого просто надо отдать себя другому. Всего, целиком и полностью — тело и мысли. Не Кирштайну с его неумелой грубостью, а тому, в чьих руках боль становилась чистым желанием. Тому, под чьи удары Йегер готов подставляться и зализывать сбитые о свои же зубы костяшки. Это открытие почему-то не потрясает, а принимается как нечто само собой разумеющееся.

Когда раздаются шаги и замирают за дверью, Эрен на секунду съеживается от ужаса. Но в следующий миг, как цепной пес, узнает хозяина. Дверь тихо открывается и закрывается, гремит засов, а это значит, что теперь Ривай останется с ним. Насколько позволяют веревки, вскидывает голову. Сказать что-либо не решается. Это Эрен выучил почти сразу, а выбитая челюсть и несколько зубов помогли запомнить науку. Поэтому сейчас только смотрит пронзительно на хозяина, взглядом пытаясь сказать, как плохо было без него. Он действительно скучал.

Ривай, кажется, недоволен и хмур, как обычно. Резко срывает с шеи платок и расстегивает пару пуговиц на сорочке. Скидывает форменную куртку и бросает все на колченогий стул. Было время, когда Эрен до оторопи боялся капрала, особенно такого, чем-то раздраженного. Теперь это даже смешно. Потому что Ривай совершенно нестрашный. Просто в таком состоянии бьет сильнее, так, что кости трещат, как Эрену нравится. Проходит мимо Йегера к столу и жадно пьет из оставленной кружки остывший чай. Кто-то другой решил бы, что капрал не в духе, но не мальчишка. Он изучил его слишком хорошо, чтобы заметить в жутком взгляде из-под тяжелых век мрачное удовольствие.

И наконец, да-а-а... Йегер замирает, когда Ривай присаживается рядом на корточки и небрежно оглядывает измученное тело. Руки проходятся по веревкам, проверяя узлы, оглаживают между ягодиц и как бы невзначай касаются истекающего члена, как поощрение за хорошее поведение. Эрен давится воздухом и сдавленно стонет, изгибается. Так хочется вылизать эти руки, эти тонкие сильные пальцы, но не позволено. Поэтому он утыкается пунцовым лицом в начищенные до зеркального блеска сапоги и лижет их. Льнет щекой, трется одуревшим по весне котом, а перед глазами взрываются фейерверки боли от веревок и запредельного удовольствия от игрушки в заду.

— Пить хочешь?

Эрен поспешно кивает, и его мыском сапога переворачивают на спину. Адски больно лежать вот так. Приходится прогнуться в пояснице, и ствол в заднице словно долбит куда-то в глотку. С искусанных губ срывается пошлый скулеж.

— Что такое? — тихо спрашивает Ривай и тянется за кружкой.

— Не могу больше, — в голосе почти истерика. Эрен всхлипывает и бессильно откидывается.

— Терпи, — шепотом на ухо. — Открой рот.

Эрен послушен. Приоткрывает губы и жадно ловит тонкую струйку остывшего чая. Он сладкий и горький одновременно. Как боль. Как Ривай.

— Думаешь, мне было просто, м? — тихо продолжает Ривай, внимательно наблюдая, как алчно и захлебываясь пьет пацан. — Сидеть там и слушать этого старого ублюдка, когда тут меня ждешь... такой ты?

— Сэр, пожалуйста, — горячечным шепотом.

— Нет, Эрен. Мне еще надо закончить дела, — знакомо щелкает лезвие, и Эрен содрогается от предвкушения, но капрал всего лишь разрезает веревку, спутывавшую ноги. — А теперь полежи так, — и поднимается во весь рост.

— Пожалуйста, сэр, я не могу...

— Эрен, лежать, я сказал.

Сознание застилает истерика от собственной беспомощности и зависимости. Но ослушаться нет даже мысли. Поэтому, прогнувшись в пояснице и широко разведя затекшие ноги, Йегер замирает.

— Умница, — бросает капрал и отходит к столу.

Время тянется чудовищно медленно. Особенно теперь, когда Ривай так близко. И сделать ничего нельзя, остается только послушно лежать и прислушиваться к колющей боли от восстановившегося кровотока. Чувствительность к ногам постепенно вернулась, рук же он не ощущает вовсе. Разве что плечевые суставы, вывернутые донельзя, противно ноют. Ривай методично шуршит чертовыми бумажками и скрипит стулом. Иногда пахнет сургучом и самокрутками, секунды продолжают капать, а внутри Эрена копошатся и скулят демоны. Святые стены, как же хочется, чтобы Ривай наконец-то бросил свои дела и трахнул уже. Уже все равно чем — нагретой деревяшкой внутри, кулаком — лишь бы немедленно. Зажмурившись, ерзает, кайфуя от распирающей изнутри игрушки.

— Эрен, я все вижу.

Вздрагивает всем телом, жадно облизываясь.

— Простите, сэр.

— Посмотри на меня.

Эрен повинуется. Между ними всего каких-то полметра. Ривай сидит боком к столу, широко расставив ноги. В пальцах медленно тлеет сигарета, другая же рука покоится на бедре. Жадный умоляющий взгляд мальчишки скользит по сохранявшему видимость безразличия лицу, по тонким твердым губам, лениво выпускающим сизую струйку дыма. Единственный проблеск жизни — узкие глаза, полуприкрытые тяжелыми веками. Смотрят алчно, но по-хозяйски спокойно — ведь голый измученный пацан на полу весь его, с потрохами. Блять, да Эрен даст всего себя по кусочку разрезать, лишь бы эти глаза всегда смотрели на него так. Снова облизывается и едва слышно стонет, зная, как мужчину срывает от его голоса.

От мысли о разрезать прошибает диким возбуждением, и почти смирившийся член с готовностью дергается. И тут же на него опускается грубая подошва сапога и придавливает к дрожащему животу.

— Кха! — Эрена выгибает и пробивает судорогой. Зажмуривается изо всех сил, стараясь не шевелиться. Внутри все тянет и горит, воет, и пальцы поджимаются от желания и беспомощности.

— Задницей пошевели, — раздается сквозь оглушающий грохот крови в ушах.

И Эрен прогибается в пояснице, крутит бедрами, наконец-то ощущая упоительное движение внутри и шершавую тяжесть офицерского сапога на измученном члене. От такой двойной стимуляции едет крыша. Веревки колюче впиваются в тело, трут и защипывают кожу, затягиваются сильнее и причиняют странно-сладкую боль. Закусив губы, Эрен продолжает двигаться, размашисто и как-то отчаянно, обреченно глотая стоны и почти уже ничего не соображая. Будто боится, что его вот-вот остановят. Что и происходит, когда сапог внезапно и резко пригвождает его к полу. Больно везде и сразу. Начинает трясти в подкатывающем оргазме, и Эрен распахивает глаза. Они давно уже мокрые от слез, и все чудовищно плывет.

— Не кончай, — следует приказ, который тонет в сдавленном всхлипе.

— Да, с-сэр, — и Эрен послушно кивает.

От глаз к вискам бегут соленые дорожки, истерзанные губы трясутся, едва слушаются. До обостренного слуха доносится резкий сиплый вдох. Повернув голову, Эрен видит, как капрал с силой оглаживает себя между ног. Светлая ткань штанов натянута так, что, кажется, вот-вот лопнет. Когда грубая подошва исчезает, мальчишка, подчиняясь немому приказу, перекатывается на бок и с трудом встает на колени. И Ривай сам уже тянет его к себе.

Эрен все понимает без слов. Опускается между широко расставленных ног хозяина и тоже разводит бедра как можно шире. Игрушка внутри распирает, член мучительно ноет и смотрит в потолок, а яйца касаются холодного пола. Покорно ловит и вылизывает пальцы со сбитыми костяшками. Потом так же покорно утыкается носом в пах хозяина и давится воздухом и вязкой слюной, когда в горло ныряет горячий горьковатый член. Сдавленный стон сквозь зубы — вот и вся награда. Но Эрену плевать. Он старательно насаживается ртом, пускает глубже — как Риваю нравится — и на затылок ложится тяжелая ладонь. Все будет так, как захочет Ривай. А Ривай хочет жестко. С кровью и слезами, с липким потом и оглушающей болью, шарахающей по оголенным нервам. Как первый и последний раз. До потери сознания где-то на грани безумия с его именем на разбитых губах.

Последний толчок в глотку самый жуткий для Эрена. Его держат долго и отталкивают, когда покорное тело в руках начинает биться от рвотных спазмов и желания дышать.

— Можешь кончить, — бросает снисходительно. — Заслужил.

Довольные демоны воют от облегчения, а Эрена трясет. Почему-то до сих пор стыдно, когда Ривай заставляет кончать перед ним. Но стыд этот, как яркая приправа к основному блюду. Тем более сейчас. Плевать на стертое веревками до крови тело, на изувеченные руки. На то, что с губ стекает смешанная со смазкой слюна. Он просто откидывается назад насколько может и резко подбрасывает бедра. И снова, и снова, и еще, пока тело не заходится крупной дрожью. Игрушка безжалостно долбит внутренности, и Эрен не выдерживает и стонет. Глухо, протяжно, в голос. В унисон адским тварям в своей голове. Пошлые звуки мечутся по комнате, сливаются с напряженным дыханием мужчины и мокрыми шлепками плоти об живот. Становится невыносимо. Особенно видеть застывшего на стуле Ривая с расстегнутыми штанами и его член в вязких каплях смазки. Мужчина даже не касается себя, вообще не обращает внимания на свой стояк, а просто курит, глубоко затягиваясь и выпуская дым через ноздри. Его глаза прикованы к мокрому от пота Эрену, и ад, смотрящий из черных провалов зрачков, жадно облизывается, смакуя агонию.

Оргазм тянущий, кислотный, разъедает нездоровое сознание, окрашенное тысячью нюансов боли. Эрен захлебывается ею и тихо сходит с ума, до крови прокусывая губы. Кричать нельзя. Не разрешали. И крик глохнет в горле, клокочет и скатывается, забиваясь под солнечное сплетение. Тело безвольно заваливается вперед. Когда доски пола совсем близко, подхватывают сильные руки, не давая упасть. Как всегда.

Эрен чувствует горькое от табака дыхание и острый язык, который коротко, словно пробуя, лижет пылающую скулу. Безумно хочется его губы, но Ривай никогда не целует. Поэтому Эрен тянется за тем, что есть, покорно повисая в любимых руках.

Самокрутка обжигает внезапно. Крошечной точкой горячей настолько, что кажется ледяной. Врезается в основание шеи, над ключицей. Эрен сбивается на вдохе и зажмуривается. Топкие импульсы несутся по телу, и утихшие было демоны с готовностью вскидываются, шумно принюхиваются и снова карабкаются на поверхность. Они чуют собратьев в прозрачных до жути серых глазах.

Эрен сглатывает и с трудом заставляет себя дышать. Хотя больше всего сейчас хочется сдохнуть. Замученным, возбужденным и до одури счастливым. Но Ривай не даст, никогда не даст. В кожу раз за разом втыкаются иглы точечных ожогов, и Эрен мечется, и стонет, и медленно сходит с ума. Даже не замечает, когда его вздергивают на ноги и наклоняют над столом. Приходит в себя от знакомого щелчка, и лезвие вместе с веревками режет кожу. Теперь спутанными остаются только руки. Пальцы же Ривая чутко оглаживают мокрое тело, скользят вдоль спины, цепляют конец игрушки и тянут. Она выскальзывает сама и с гулким стуком падает на пол. Эрен зажмуривается, чувствуя стыд и облегчение одновременно. Но в раскрытый вход врываются пальцы, ввинчиваются, долбятся, заставляют всхлипывать и дрожать, как одержимому. А он и одержим — Риваем, демонами, уже давно одними на двоих, его рукой, почти рвущей и так многострадальную задницу. То самое, запретное, вновь вскипает, опаляет своим дыханием, скатывается в низ живота, затягивает спиралью. Предвкушение боли ослепляет, но ладонь внезапно исчезает. Хочется кричать, но Эрен лишь разочарованно стонет.

— Пожалуйста, — жалобно, сквозь всхлипы. — Пожалуйста, сэр!

Ривай досадливо цыкает.

— Я разрешал тебе говорить? — убийственно ровно.

— Н-нет, сэр!

— Тогда закрой рот, или я заткну его.

Ривай вставляет резко и на всю длину, а Эрен настолько раскрыт, что боли нет. Он надрывно стонет от чувства наполненности, зная, что наутро тело полностью восстановится, и ночью ему снова сорвут резьбу, как обычно. И это последняя здравая мысль в его сознании. Потому что оно отключается почти сразу, стоит только мужчине грубо толкнуться вперед. Несколько рваных толчков, чтобы поймать темп, стальная хватка на стянутых за спиной руках, и Эрена сносит вчистую.

Трахает Ривай так же, как режет титанов — неутомимо, виртуозно и безжалостно. Остается только скулить и задыхаться, ловя бедрами каждое движение, и краснеть, слыша, как громко хлюпает растраханная дырка. Заводиться от этого и от вывернутых рук, и от дикой долбежки. Послушно кричать и сжиматься по приказу. И когда уже нет сил терпеть, кончить от его рук. Чтобы провалиться в абсолютное ничто, откуда, спустя бесконечные секунды, вытащит тоже он.

Осторожными касаниями, такими необычными для Ривая, он срезает веревки с потерявших чувствительность рук. Они падают плетьми. Эрен даже не пытается шевелить ими. Он вообще не двигается, потому что все дальше всегда делает Ривай. Вот эти минуты после безумной близости мальчишка любит ничуть не меньше. И когда его подхватывают и укладывают на кровать, и когда осторожно смывают с тела следы демонов, и когда, после, кутают в тонкое солдатское одеяло и для верности накрывают сверху пледом. А сегодня Ривай растирает его руки! Сидит рядом на кровати и заботливо разминает по суставу онемевшие пальцы и сбитые запястья. Массирует обескровленные мышцы и упорно избегает откровенных раскосых глаз. И это что-то рвет внутри и вдруг становится горячо-горячо.

— Если ты погибнешь, я тоже, — срывается с губ быстрее, чем Эрен успевает сообразить, что говорит и кому. И то, что на ты, это нормально. Иногда ему разрешают.

Ривай нехотя поднимает глаза, смотрит несколько секунд и продолжает разминать руки.

— Сопли подбери, — отвечает спустя вечность.

— Да какие сопли. Я просто не смогу без тебя.

— У тебя не будет выбора. Ты принадлежишь человечеству.

— Тебе!

— Сомнительное удовольствие.

— Запредельное, — отрешенно пожимает плечами Эрен.

Чувствительность постепенно восстанавливается, и пренебрегая колючей болью и противной ломотой, он хватает Ривая за руки и целует мозолистые ладони. Тот молчит, изредка оглаживая льнущие пухлые губы, потом устало вздыхает.

— Ты всегда должен быть рядом, понимаешь? — опять внезапное откровение. Но Эрен ничего не может поделать, он должен сказать это капралу. — Чтобы я мог тебя защитить, — добавляет спустя мгновение.

Губы Ривая кривятся. Он ловко укутывает, пряча настырные руки под одеяло.

— Упаси меня богини от твоей защиты, — хмыкает, но Йегер понимает — не злится! — А теперь захлопнись и спи. Тренировку с утра никто не отменял.

После таких ночей Эрену разрешено оставаться. Пресыщенный, пригревшись и почти засыпая в коконе из одеяла, он всегда до последнего наблюдает за Риваем. Иногда тот пишет какие-то бумажки для командора. Иногда читает или смазывает ремни упм и перебирает привод. Сегодня он просто курит, застывшим взглядом смотря в пустой угол, совсем как матёрый гарнизонный кот.

Эрен не замечает, как засыпает.

***

Мир вращается чертовой каруселью, когда Ривай одним движением перебрасывает его через себя, и Эрен оказывается мордой в песке. В который раз за этот спарринг. В спину до хруста упирается колено, а рука больно вздергивает за волосы.

— Отвратительно, Йегер, — презрительно раздается сверху. Слышно, как Ривай сплевывает в сторону. — И это пятый в выпуске. У меня ты и сотым не стал бы.

Пренебрежительный смешок, как последняя капля. Эрен стискивает зубы и смаргивает злые слезы досады. Капрал бесконечно сильнее любого здесь, но мысль эта все равно не греет проигравшего. Поэтому он упирается руками и коленями и резко скидывает с себя капрала. Перекатывается, бросается на него и седлает, прижимая стиснутые запястья к земле. Дышит рвано, сипло, отчаянно хлюпая разбитым носом, из которого на сорочку Ривая падают густые рубиновые капли.

— Неплохо, — хмыкает тот и смотрит в упор.

Вот похер, что Эрен сидит сверху. Все равно чувствует он себя связанным и затраханым до кровавого пота. Вздрагивает всем телом. Потому что воспаленный нездоровый взгляд раздевает, срывает одежду, режет и полосует. Так, как Эрену нравится. Он сглатывает, моментально краснеет и от мощного броска внезапно летит носом вперед через голову Ривая. Снова на зубах песок, а руки выламывают за спину. И непонятно от чего звенит в голове — то ли от удара, то ли от собственной дурости. Должно быть, от последнего, потому что с Риваем никогда нельзя расслабляться.

— Нечестно! — отплевываясь, восклицает Эрен, пытаясь безуспешно вывернуться.

— Зато действенно, — короткий смешок.

В следующую секунду Эрена вздергивают за ремни на пояснице и ставят раком. Внутри екает. И плевать, что полдень, и плевать, что совсем недалеко, на плацу, дохрена народу и их могут видеть. Эрен прогибается и течной сукой вжимается в пах Ривая, и глухо стонет, когда чувствует твердый член.

— Неужели дашь прямо тут? — раздается вопрос.

— Д-да, сэр, — сглатывает Эрен.

— На глазах у всех?

— Да, сэр!

Позади с трудом переводят дыхание и изо всех сил дергают за упряжь так, что с губ срывается рваный вздох.

— Твоему полюбовнику понравится смотреть, как я рву тебе дырку, м? — задушевно так, что на всем теле волосы дыбом реально. — Голову поднял!

Полюбовнику? Пока он послушно поднимает голову и пытается сообразить о чем речь, мозолистые пальцы жестко хватают за подбородок и заставляют смотреть в нужном направлении. И Эрен видит Кирштайна. И если все остальные разведчики предпочитают делать вид, что не обращают внимания на затянувшийся спарринг сильнейшего воина с подопечным, то Жан нет. Он пристально наблюдает за ними, изредка похлопывая себя по бедру короткой палкой, с которой, по идее, должен отрабатывать приемы рукопашного боя.

Почему-то никогда прежде Эрену не приходило в голову, что Ривая может беспокоить его связь с Кирштайном. Он никогда не говорил об этом и тем более не спрашивал. Просто принял Эрена без лишних разговоров, словно так и должно быть. Да и не было никому места между ними. Никогда. Все желания — явные и тайные — они делили только на двоих. И если Йегер понятия не имел, почему капрал выбрал именно его, то про себя точно знал. Только Ривай может усмирить его демонов, сутками жравших больное сознание. С ним замолкали жуткие вопли и голоса, утихали страшные видения, лелеемые с детства.

Бережно загоняемые в самые глубины, они буйно прорастали, разбуженные трансформацией и напряжением от колоссальной ответственности. Жан просто подвернулся, когда Эрен почувствовал, что сходит с ума. Но он не смог надеть цепь на демонов, только отгонял их, а они всегда возвращались. Жана они не боялись. Зато настолько испугались адских тварей Ривая, что стали жрать с его рук. Он же должен это знать! И понимать. Должен... А Кирштайн пусть нахер идет!

Эрен лишь сильнее вжимается оттопыренной задницей в пах капрала, покорно трется о стояк. Словно лишний раз подтверждает свою принадлежность. На самом же деле почему-то хочется броситься на шею мужчины и шептать, заговариваясь, чтобы верил и никогда не оставлял. Но тут в его рот без всяких прелюдий толкаются пальцы, до этого сжимавшие подбородок. Так даже лучше, своим телом Эрен всегда мог сказать Риваю больше, чем словами. Поэтому теплый юркий язык с готовностью подхватывает их, пухлые губы смачно чмокают, засасывая.

Довольный тихий смешок, и его вдруг отпускают. Капрал легко поднимается на ноги и приводит форму в порядок.

— Иди, я скоро, — кидает как бы между прочим.

Эрен улавливает знакомые нотки в кажущемся безразличным голосе. Внутренность затягивает в пульсирующий ком безобразных желаний, от которых в глазах темнеет так, что пиздец. И кожу ломит от предвкушения боли. Он вскакивает и опрометью кидается через плац. Тормозит только тогда, когда бесцеремонно хватают за рукав куртки, дергают куда-то. Спустя секунду Эрен уже прижат спиной к хорошо знакомому телу.

— Какого хуя, а, Йегер? — Кирштайн шепчет прямо в ухо, жарко и влажно, удерживая его в захвате.

— Фу, блять, — Эрен морщится и делает попытку вытереть ухо. — Отпусти.

— Что так? Раньше, помнится, не возражал. А сейчас что?

— Нашел покрепче да потолще, — огрызается Эрен.

— Это у капрала-то? — хмыкает Кирштайн.

И Йегера срывает. Бьет локтем в бок быстро и не раздумывая. Так, что у Кирштайна искры из глаз, а попытка вдохнуть оборачивается приступом лающего кашля.

— Завались, урод, — шипит Эрен, выхватывает палку из ослабевших пальцев, и скользящий удар приходится под колени. Кирштайн падает на четвереньки, и от смачного удара сапогом под дых его спасает грозный окрик капрала.

— Отставить, рядовой!

Эрен вскидывается, смотрит злобно на неторопливо приближающегося капрала, но подчиняется непреклонному голосу и взгляду. Замирает, вытягивается по стойке смирно, наблюдая, как Кирштайн медленно поднимается, кое-как отряхивает штаны и тоже застывает перед подошедшим начальством.

— Что за нахер вы устроили? — тянет капрал, оглядывая замершие фигуры. — Йегер, почему я до сих пор вижу тут твою рожу? — хищные глаза замирают на скуластой физиономии.

— Виноват, сэр!

Эрен вытягивается еще больше и разве что не щелкает каблуками, в то время как капрал выдергивает палку из его пальцев. Гладкий, отполированный сотнями ладоней конец ее упирается в острый подбородок, и Эрен сглатывает. Палка тут же тычется в нервно гуляющий кадык и... возбуждает. В голове закручивается сумасшедший вихрь диких фантазий, и он еле удерживается, чтобы призывно не распахнуть рот, приглашая.

— Наказание, Йегер! А теперь, пошел вон, — древко шлепает по щеке, Эрен едва не стонет и, путаясь в ногах от предвкушения, бросается в сторону замка.

— А я, сэр? — с вызовом спрашивает Жан, когда капрал, проводив жадным взглядом убегавшего Эрена, не спеша отправляется следом.

— Выдохни, Кирштайн, — лениво через плечо, — плевать я на тебя хотел.

Хлопок двери отзывается дрожью. Эрен всем телом подается навстречу капралу из угла комнаты, куда забился по привычке. Как всегда тычется головой в хромовую кожу офицерских сапог и замирает у хозяйских ног. В руке у Ривая все еще зажато древко, и Эрен больше не сдерживается. Ведет языком вдоль отполированного дерева и обхватывает губами закругленный конец. Тянет в рот и послушно выгибает шею, когда хозяин проталкивает его в глотку. На глаза наворачиваются слезы унижения, которого сам просит и от которого поджимаются пальцы на ногах и восторг застилает рассудок. А завершающим штрихом на горло ложится шершавая ладонь, которая оглаживает выгнутую, забитую изнутри гортань.

Эрен беспомощно стонет и жадно цепляет взгляд Ривая. Ведь без него — воспаленного, болезненно возбужденного — не будет ни сумасшествия, ни судорог, ни агонии, которых так хочется. До дрожи хочется. Как коснуться себя сейчас, но хозяин не позволит, и в этом тоже сводящее с ума удовольствие — по-блядски ерзать, сжимая бедра и зудящую задницу, скулить сквозь палку в горле и, подыхая от обожания, тянуться за редкими прикосновениями к своему лицу.

Древко резко покидает горло, и Эрен заходится в кашле. Но ему плевать и на слезы, льющиеся из глаз, и на реки слюны, стекающие по подбородку. С Риваем всегда больно. С Риваем всегда грязно. С ним упоительно. Особенно когда он вот так, как сейчас, грубо стирает пальцами влажные дорожки. Но в грубости столько щемящей заботы, что Эрен целует мозолистые ладони, тычется в них пунцовой мордахой и почти ревет от восторга.

А мокрый конец палки тем временем скользит по его спине вниз, шлепает по бедрам, заставляя встать на четвереньки, и оказывается между ягодиц. Гладит с нажимом, снова шлепает, на этот раз больнее, и Эрен рвано выдыхает, подставляясь.

— Раздевайся, — раздается приказ. Голос Ривая тихий, совсем пустой, но только мальчишка может уловить в нем тщательно скрываемое вожделение.

Эрену не надо приказывать дважды. Эрен чертовски послушен. Уже прошли те времена, когда его своеволие выбивалось с кровью и зубами. Поэтому он сбрасывает сапоги и расстегивает оплетающие тело ремни упм под жадным взглядом развалившегося в старом кресле Ривая.

— Нет, — останавливает он, когда Эрен собирается сбросить кофту. — Оставь.

Следом за сапогами и ремнями в угол комнаты летят светлые штаны и белье, и Эрен замирает перед сидящим капралом. Край застиранной ткани едва касается основания напряженного члена и странным образом усиливает ощущение наготы. И видимо, не у одного Эрена. Потому что Ривай чуть подается вперед, и древко скользит по торчащему члену и ныряет под кофту, задирая ее, обнажая едва намеченные подрагивающие мышцы пресса. Подчиняясь нажиму, Эрен поворачивается спиной, чуть прогибается, и закругленный влажный конец упирается в судорожно сжатую задницу. Не удержавшись, Йегер всхлипывает, пытается отстраниться, за что ягодицу ощутимо прижигает хлестким ударом.

— Не дергаться! — раздается сзади.

— Слушаюсь, с-сэр, — выдыхает он в ответ.

И замирает, когда древко скользит вниз по промежности, упирается в поджимающиеся яйца, потирается и едва ощутимо шлепает, срывая с искусанных губ хриплый восторженный стон.

— Задницу раскрой, — звучит следующий приказ.

Эрен судорожно выдыхает и подчиняется. Прогибается еще сильнее, ладонями растягивая в стороны ягодицы, и снова замирает. От предвкушения колотит, и он едва удерживается на слабеющих ногах. А еще чуточку стыдно вот так стоять перед капралом. Как стыдно и от палки, по-прежнему трущейся об промежность. Но это все становится ничего незначащей ерундой, когда в него врываются скользкие от масла пальцы хозяина. Эрен глухо вскрикивает и тут же закусывает губы — их не должны слышать. Ни в коем случае. Ведь сейчас день. А пальцы меж тем долбятся все дальше, с нажимом оглаживают внутри что-то, от чего хочется не только орать, но и просто сдохнуть. И Эрен задыхается, сдерживая рвущийся вопль, обеими руками зажимает себе рот, скулит и, смаргивая слезы, вторит пальцам внутри себя. Но длится это недолго. Они покидают растянутую кишку внезапно, со стыдным звуком, от которого у Эрена пылают уши.

— Еще, — стонет он, изворачиваясь и с мольбой глядя на хозяина.

Но тот едва заметно качает головой. Он уже давно расстегнул свои штаны и медленно оглаживает мощный стояк, размазывая выступающие капли. В полуприкрытых глазах — гребаный пиздец. И это зрелище вставляет не хуже обжигающего хлыста по голым ляжкам или любимой деревянной игрушки, разъебывающей нутро в хлам. Эрен даже не замечает, как падает на колени, как тянет в рот, как давится и хлюпает. От маслянистого горьковатого вкуса сносит вчистую, и он стонет, как заправская блядь, языком полируя вожделенный член. До тех пор, пока под челюсть не упирается знакомое древко, заставляя прекратить.

— Трахни себя, — горячо шепчут Эрену почти в ухо тонкие губы.

И он послушно сползает на пол, отчего зеленая кофта задирается, разворачивается и прогибается, падая грудью на доски пола. Уже не стыдно, когда засовывает в себя сначала один палец, потом второй, а затем и третий. Внутри скользко, горячо, но очень тесно, поэтому больно. Тянуще, одуряюще, как всегда. Боль заставляет дрожать и жмуриться от сумасшедшего удовольствия, она же заставляет долбить себя все быстрее и быстрее, раскачиваясь на стертых коленках и пошло подмахивать задранной вверх задницей. Член мучительно пульсирует и течет, пачкая и пол, и живот смазкой, но дотронуться нельзя. Поэтому остается только задушено стонать и стараться не кончить, пока не разрешат. И это невероятно сложно, потому что позади себя Эрен отчетливо слышит чавкающие звуки дрочки и сиплое дыхание Ривая. Едва не спускает, когда понимает, какое зрелище представляет его хлюпающая под пальцами дырка, ведь вздернутые бедра его в аккурат между широко расставленных хозяйских ног.

— Умница, — выдыхают сзади. — Вынь руку.

Эрен слушается, пытается отдышаться и с воплем дергается, когда в кишку врывается совершенно забытое древко.

— Пасть закрой, — шипит Ривай и давит сильнее, заставляя выгибаться и хрипеть.

Больнобольнобольно! Внутри что-то рвется, не выдерживая напряжения, а Эрен изо всех сил зажимает рот ладонями, стараясь не проронить ни звука. Обжигающая боль накатывает волнами, скручивает, трясет, лишает рассудка и топит в запредельном удовольствии. Эрен так любит. Ему так нужно. И Ривай знает это. Поэтому сейчас безжалостно трахает, наверняка видя кровавые разводы на ходящей туда-сюда палке. Она достаточно длинная, чтобы откинуться назад в кресло, но продолжать вбивать ее в пацана. И Эрен знает, что Ривай опять дрочит на его порваную дырку, и для этого ему не надо слышать пошлых чавкающих звуков. Но он их слышит, и сбитое дыхание, и даже скрип зубов. Все это смешивается в какую-то невероятную отвратительно-великолепную какофонию, от которой возбуждение бьет по измученным нервам. Как мокрый член Эрена сейчас бьет по его животу, истекая смазкой.

Постепенно Эрен ловит ритм, упирается на локти для большей отдачи и начинает натягиваться сам.

— Нравится?

— Д-да, сэ-э-эр, — страстно тянет Эрен, прогибаясь и насаживаясь глубже.

— Не с тобой говорю, — хмыкает Ривай. — Как тебе за дверью, Кирштайн? Можешь зайти.

Когда Эрен слышит эти слова, а следом осторожный скрип двери, то в ужасе дергается, но тут же воет от боли, пытается отползти, но Ривай пригвождает его одним резким движением руки с зажатым в ней древком.

— Тихо, сопляк! Я не давал тебе разрешения вставать. Так что мордой в пол и работай задницей, если хочешь кончить.

У Эрена нет сил возражать. Ему даже не стыдно. Восторг и сумасшедшее удовольствие топят рассудок, древко распирает чудовищно, а яйца гудят от желания. Он резко вдыхает и толкается бедрами назад, до упора, пока тупая боль в кишках не заставляет остановиться. И еще раз, и еще, пока опять не накрывает с головой, пока не начинает задыхаться и скулить.

— Ну так как, нравится, Кирштайн? — раздается ровный голос Ривая. — Стоять под дверью и дрочить на него? Или, может, хочешь выебать, как прежде, а? Он любит грязно, ты знал?

И стоящий позади у двери возбужденный, потрясенный и какой-то раздавленный Кирштайн молчит. А для Эрена его присутствие больше не имеет никакого значения. Просто декорация. Просто... ревность Ривая?!

Осознанием шарахает в сумасшедшую голову, и демоны лезут на поверхность, визжат, толкаются, грызут друг другу глотки. Но Эрену только это и надо. Потому что отчаянно подается вперед, удерживая в себе древко, и разворачивается к Риваю и застывшему Кирштайну. Привстает на коленях, выпрямляется. Палка немного выскальзывает, но он ее удерживает мышцами, ерзает, притираясь, и стаскивает с Ривая сапог, сначала один, а потом и второй. А дальше нога хозяина упирается в пах, давит на яйца и ведет пальцами вдоль ствола. И тут уже Эрен стискивает узкую лодыжку, распахивает губы и тянет в рот пальцы, испачканные собственной смазкой. Он видит, как у Ривая перехватывает дыхание и тот кусает губы, чтобы позорно не застонать, стискивает член в ладони и сдавливает головку.

Обалдевший Кирштайн ни разу не мешает им обоим, разве только тем, что жадно пялится на натянутого на палку Йегера, вылизывающего ноги капрала. На то, как тот елозит кверху задницей с торчащим древком, на дергающийся в такт движениям почти брызжущей смазкой член. Все это только добавляет градуса в нездоровый котел желаний мальчишки. Он чувствует, как хозяин кайфует от медленных движений палки из стороны в сторону. Как его пробивает нестерпимым душным удовольствием каждый раз, когда пальцы ног обхватывает влажное и теплое, и с каким звонким мокрым «чпок» они выходят у Эрена изо рта и снова в него погружаются. Раз за разом. Как до судороги доводит юркий язык, широкими мазками собирающий текущую по ступне слюну.

Если Ривай действительно ревнует, то пусть видит, что есть только он. Видит, что мутные от вожделения глаза не виноватые ни капли, а до одури довольные новым хозяином. Единственным. Что с Кирштайном Эрен замечал окружающий мир, а с Риваем есть только Ривай. И Ривай слышит его, понимает, а Эрен стонет от восторга.

— Смотри, Кирштайн, — сглатывая тугой комок в горле, произносит Ривай, не отводя глаз от лижущего его ноги Эрена, — если я только узнаю, а я узнаю, что ты хотя бы дрочишь на него — отрежу тебе яйца и заставлю жрать. Пшел вон.

И больше между ними нет никого. Ривай тянет на себя, за дурацкую застиранную кофту, пропитанную потом. Эрен уступает, поддается, заползает на кресло. Древко со звонким стуком падает на пол, а вместо него внутрь снова скользят пальцы. Ласкают, гладят с упоением, жадно, пока Эрен, не сдерживаясь больше, надрывно стонет прямо в тонкие губы напротив. Ривай никогда не целует, но мечтать запретить не может. Эрена сносит от представления, каким мог бы быть поцелуй, и он почти пропускает момент, когда пальцы сменяются нырнувшим сразу на всю глубину членом. Он беспомощно хватает ртом воздух, сжимается, вцепляясь в жилистые плечи и сразу срывается на бешеный темп. Внутри хлюпает чудовищно. А еще горячо. И ХОРОШО, сразу и везде, так адово хорошо, что накатывает самая настоящая истерика, от которой трясет, как в лихорадке, и слезы градом из глаз.

— Кричи! — выдыхает в губы Ривай.

И Эрен кричит. Срывая голос, почти воя, так, что наверняка за стенами его слышат титаны. Плевать. Демоны сыты. Сыты... сыты...

Возвращение в реальность тягучее, ленивое. Жаром разливается внутри, истомой сочится по коже. Ривай стискивает по-прежнему, до хруста костей и багровых пятен на покрытой потом коже под задранной кофтой. Эрен обвивает руками его за шею, льнет и ощущает сбитое дыхание на своих ключицах. Улыбается.

— На меня посмотрел, — голос у Ривай глухой.

Эрен чуть отстраняется и ловит расфокусированным взглядом взгляд мужчины. Такой же мутный, дурной. Сытый. Чувствует, как пальцы хватают за мокрые волосы, тянут, заламывая голову назад, и с улыбкой подчиняется.

— Помни, чей ты, — выдыхает горячо в острый подбородок. — Потому что мне не нужны клинки, чтобы убить тебя, ясно? Я просто перегрызу тебе горло, Эрен, если разрешишь хоть кому-то себя коснуться.

— Твой, — шепчет Эрен в ответ и медленно сходит с ума, когда истерзанные губы накрывает удушливым и горячим поцелуем.

12 августа — 9 сентября 2016 года