Пусть лживое лицо улыбкой скроет

Всё то, что сердце лживое таит.

Уильям Шекспир, «Макбет» 1.7

Кейси проводила проныру вниз по Баллинагаппа-роуд, не обращая внимания на редких прохожих, до тех пор, пока им навстречу не выплыл ухоженный, но старый двухэтажный дом на Оатфилд Парк.

Мистер и миссис Хиггинс вкладывали в него немало сил, чтобы детям жилось в нём приятно. Поставили на крышу простенький флюгер-голубку, пустили лозы по двум глухим стенам, пряча трещины от краски. Об их заботе говорили и качели из шины на турнике неподалёку от дома, и подстриженный клочок газона у двух входных дверей, который можно было пересечь в три шага.

Впрочем, всё это также кричало и об их бедности.

А ещё Кейси знала, что за картинкой растрескавшегося фасада скрывалась печальная семейная драма. Началась она с того самого дня, когда миссис Хиггинс потеряла первенца и больше не смогла иметь собственных детей. А продолжалась до сих пор, ведь Хиггинсы, едва сводя концы с концами, по-прежнему набирали к себе сирот, чтобы «дома не было тихо, как в могиле».

Весь путь от телевышки до Оатфилд Парка Райли быстро моргала, прятала слёзы в густеющих сумерках, держалась за лямки школьного рюкзака обеими руками и выдавливала из себя улыбку. Такую жалкую, что Кейси, идущей рядом с ней, хотелось остановить подругу прямо здесь, посреди улицы, у всех на виду, обнять и попросить скорее рассказать всё о странностях в Клейне от начала и до конца.

«Скажи, а давно уже люди взбираются на телевышку по ночам? И какого чёрта Рэй знает о том, что происходит в Оплотах, если сам он из Дублина? Из Дублина, кишащего фейри? — так и вертелось у неё на языке. — А миссис Хиггинс? Как она к тебе относится? Не обижает, не заставляет делать ничего странного?..»

— Всё в порядке, — перехватив её встревоженный взгляд, пробормотала Райли и шмыгнула носом. — Правда. В порядке.

— Ну конечно. — Кейси поправила сумку с учебниками на плече, достала из бокового кармана термос с еле тёплым чаем. Затем кинула проныре, чтобы та сделала глоток. — Знаешь, я так подумала... Подожду тебя здесь. Хоть час, хоть два! До сих пор после твоего рассказа жутко.

— Не надо! — замотав головой, Райли споткнулась и расплескала чай на куртку. Едва ли обратив на это внимание, она замахала руками и выпалила: — Тебя же твоя мама ждёт, да? На ужин? А если ты опоздаешь, да ещё и притащишь меня без спроса, вдруг она тебя накажет? Заставит готовиться к экзаменам, запретит ночёвку?!

«Запретит ночёвку».

Об эти слова Райли тоже споткнулась, как если бы они поцарапали ей горло.

— Так, проныра... Послушай, — Кейси заговорила как можно нежнее, скорее отбирая у неё термос, обтирая стенки рукавом и укладывая обратно в сумку. — Даже если я вернусь домой под утро и приведу без спроса весь класс, мама только закатит глаза, поведёт плечом и скажет, где взять одеяла. А затем отзовёт меня в сторону и поинтересуется, в чём дело... Она говорит, иногда можно поступать плохо. Главное чтобы на то была веская причина.

— Круто... Если бы я поступила плохо и завалилась домой с толпой одногодок, миссис Хиггинс выгнала бы всех взашей. А прошлые мамы ещё и лишили бы ужина. Вторая — всыпала бы ремня вдобавок! — Поёжившись, Райли застыла на крыльце, вытащила ключи из кармана и обернулась к Кейси. — Всё равно, не нужно идти со мной... Сейчас где-то полседьмого, а миссис Хиггинс обычно ведёт себя странно после десяти. Но ровно в восемь я уже буду у тебя! Меня точно отпустят... чтобы только не крутилась под ногами.

Обычно Райли улыбалась, как бы плохо ей ни было. Иногда — натянуто, чаще — несчастно. Но сейчас её лицо стало темнее туч, затягивающих небо. «Побыть одной, — так и читалось на нём. — Мне нужно. Пожалуйста, Кей. Я уже устала улыбаться».

— Уверена?

— Уверена. — Перехватив её встревоженный взгляд, Райли честно заверила: — Никуда я не денусь, обещаю! Поужинаю — и сразу к тебе. А потом расскажу всё, что знаю, про Рэя, вышку, сны... и про плохих фейри тоже.

Она шмыгнула в дом, и дверь за ней захлопнулась. А Кейси, взвесив все за и против, всё-таки отошла подальше и стала на углу дома у качелей так, чтобы ей были видны широкие окна кухни. В них горел свет, на плите весело шкварчал бекон и бурлил в огромной кастрюле суп. Полненькая миссис Хиггинс хлопотала у стола, одной рукой укачивая плачущую малютку Грейс в коляске, а другой — тщетно нарезая содовый хлеб [1].

Райли показалась на кухне уже через пять минут. Без объёмной парки, в растянутом свитере, её силуэт выглядел совсем тощим. Она робко стала на пороге, пробормотала что-то — наверное, про ночёвку. И миссис Хиггинс тут же кивнула, даже не подняв на неё глаз. Только махнула на выход, будто говоря «иди-иди, не мешайся, пока не позову к ужину», откинула взмокшую чёлку со лба и снова закачала коляску.

Райли почему-то замялась на пороге, будто стараясь поймать её взгляд. Но та всё так же суетилась на кухне, уже громко зовя Хейзл как старшую, потому что мистер Хиггинс вот-вот должен был вернуться с работы, бекон начинал дымиться, а малютке Грейс срочно требовалось сменить подгузник. Вместо Хейзл, правда, ей на выручку прибежал Том, нечаянно толкнув Райли в дверях. И та понуро побрела к себе в комнату, не сказав ни слова.

Наблюдать за этим со стороны было горько.

Кейси ещё долго вглядывалась в оживлённую кухню, но ничего странного так и не случилось. Крики малютки Грейс стихли. И Уилл — мальчишка на год младше Райли — прибежал накрывать на стол, то и дело отвлекаясь то на болтовню с Томом, то на неровно расставленные на полках чашки, то на окно, в котором он высматривал мистера Хиггинса.

Кейси поторопилась домой, чтобы не попасться Уиллу на глаза.

Тучи сгустились.

К тому времени, как она вернулась домой, улицы совсем заволокло сумраком. Многие давно стеклись в пабы далеко на Мэйн-стрит, выходя из них только чтобы перекурить и вернуться в тепло. А другие позапирались у себя в спальнях и гостиных, кутаясь в лоскутные одеяла.

Скрипнула низкая кованая калитка, и Кейси ступила на дорожку, ведущую к красивому двухэтажному дому. Тот стоял обособленно от всех и был чуть ли не единственным на безымянной улочке, не считая ещё одного коттеджа в восьми минутах ходьбы. Рядом — крошечный лес. Вернее, то, что от него осталось: деревья вырубили в первую же зиму, когда вокруг Клейна возвели Железную Стену, а оплотчане ещё противились торговле с внешним миром.

В тот год камины топили даже книгами.

В тот год — страшный, долгий год — все мёрзли. И недоедали. И молились. И нищенствовали. Но от голода и холода всё равно умирали реже, чем от рук, лап и клыков фейри в мире, оставленном за Стеной.

Кейси даже не представляла, как мама сумела пережить всё это одна с четырёхлетней девочкой на руках.

Взбежав на крыльцо, она толкнула уже открытую для неё дверь и вошла в залитую светом прихожую. Поставила сумку на тумбу для обуви и разулась, повесила куртку на крючок, расправила юбку. Из просторной гостиной, объединённой с кухней, повеяло теплом.

Услышав шорох одежды, в прихожую вышла мама. Высокая, красивая для своих пятидесяти. С волнистыми каштановыми волосами, тронутыми сединой, которые она подвязывала, как обручем, лентой красного кружева. В ушах — карминные серьги, на шее — серебряная цепочка из тонкого панцирного плетения. Благородные черты лица. И длинное вязаное белое платье с разрезом на бедре, достаточно высоким, чтобы привлекать внимание мужчин, и одновременно невульгарным, чтобы потом с чувством собственного достоинства бросать на них осуждающие взгляды.

Всё из одежды и украшений, кроме серебряной цепочки, мама создала своими руками.

— Извини, задержалась, — Кейси чмокнула её в щёку, но не стала идти в гостиную, а замерла в прихожей рядом со старинными часами с маятником. Те показывали семь вечера, и то, что мама до сих пор не переоделась в домашнее, было плохим знаком.

— Готовилась к экзаменам в школе?

Спокойный, нечитаемый грудной голос.

— Нет, мы с Райли... гуляли.

— Улыбнись, — Кейси тут же вскинула подбородок, перехватывая её глубокий взгляд. — Если врёшь или недоговариваешь, всегда улыбайся, mo leanbhán [2]. И никогда об этом не забывай.

— Точно. Задумалась, прости... Мы гуляли у клуба регби [3], — она послушно улыбнулась, не сводя с неё глаз, — и сами не заметили, как стемнело. Ужин ещё не остыл?

— Вовсе нет. Иди к столу, как вымоешь руки.

Мама медленно вернулась на кухню и села на стул, грея ладони о чашку с чаем. А Кейси, подгоняемая дурным предчувствием, поспешила сделать как ей было велено.

Когда она вернулась из ванной, в кухне-гостиной было всё так же мирно. Пламя в камине покусывало дрова и бросало сонные отблески на стены, туда, где в рамах висели цветочные натюрморты. У окна, на полках белого шкафа, где пылился телевизор, в ряд сидели хорошенькие фарфоровые куклы. Пёстрый диван перед камином пустовал, как и кресло, перед которым на мольберте стоял чистый холст. А на журнальном столике нетронутыми лежали масляные краски и кисти.

Кейси прошла в светлую кухонную часть комнаты, к деревянному столу, накрытому по всем правилам — салфетки, скатерть, приборы — и опустилась на скрипучий стул перед мамой. Глубоко вдохнула, глядя на две нетронутые тарелки с едой, ещё тёплые.

Коддл [4] в них пах очень вкусно, но, несмотря на выматывающий день, есть почти не хотелось. Кейси покачала головой и всё равно взяла вилку, отправляя первый кусочек свиной колбаски в рот.

Взгляд нечаянно зацепился за холодильник в углу, у раковины, — белая дверца с ворохом беспорядочных фотографий, придавленных магнитиками. На каждой из них — Кейси вместе с Райли, два месяца назад стащившей у старшей сестры мыльницу на целый день. Тогда они носились босиком по пустому полю для регби, делали селфи, пока не кончилась плёнка, болтали о фейри и о школе, а потом весь вечер сидели в кладовке, проявляя фото.

Зелёные глаза проныры сверкали от счастья, и это было так заразно.

Качая ногой под столом в полной тишине, Кейси попыталась вспомнить, когда именно эти озорные огоньки поглотила бесконечная грусть — та самая, что гнездилась в них и полгода назад, в их первую встречу. Месяц назад? Или всё-таки полтора?..

Оторвавшись от фотографий, Кейси пересеклась с мамой взглядом. И ей стало не по себе от того, как она смотрела на неё всё это время: не то разочарованно, не то с жалостью.

Наконец Кейси хватило духу первой нарушить молчание.

— К нам придёт Райли, сегодня в восемь, — осторожно начала она.

Мама повела плечом.

— Неожиданно, но пусть. Правда, у нас закончилось шоколадное печенье для неё. И мой мятный чай, — она кивнула на заварник у плиты, в котором плавал последний пакетик.

— Я собиралась в продуктовый, как доем. Встретишь Райли вместо меня?

— Конечно.

Сегодня мама была на удивление задумчива. Она так и не притронулась к коддлу, который томила в духовке почти три часа. Только её губы, подведённые матовой помадой, иногда касались краешка кружки и делали глоток.

— Как прошёл твой день?

— В лавке всё как обычно, — мама начала издалека. Её голос звучал отстранённо, но мягко, певуче, как колыбельная, и это навевало ложное ощущение спокойствия. — Я продала четыре свитера, пару брюк с начёсом, отреставрированную шкатулку и даже одну из своих картин. Вернулась домой. После я собиралась стирать.

Она снова выдержала странную паузу, и Кейси вопросительно посмотрела на неё.

— Перед стиркой я всегда выворачиваю карманы. Иногда оттуда выпадают монетки, забытый консилер или конфеты... Сегодня из кармана твоего пиджака высыпались таблетки.

Вилка вывалилась у Кейси из руки, звонко ударяясь о край тарелки и пачкая стол жиром. Она молча подняла её, промокнула пятна салфеткой — и через силу продолжила есть коддл.

— Теперь понятно.

— Ты взяла их у Уилла Хиггинса, — всё так же спокойно чеканила мама, очерчивая пальцем кольцо по бортику кружки. — Его лекарства от гиперактивного расстройства... Психостимулятор.

— Дексамфетамин. — Кейси не видела смысла лгать той, кто видел её насквозь, когда дело касалось не проступков, а действительно серьёзных вещей. — Всего несколько таблеток.

— И как часто?

— Иногда.

Иногда, когда по средам, валясь с ног от усталости, Кейси готовилась к экзаменам до рассвета, чтобы позже, в пятницу, быть в состоянии позаниматься с отстающими ребятами после школы. И когда вечером в субботу она садилась за туалетный столик в своей комнате, повязывала на шею чёрный чокер и прятала круги под глазами под персиковым корректором, собираясь на вечеринку.

Иногда ведь можно поступать плохо.

Иногда — такое расплывчатое понятие.

Мама тяжело вздохнула, и на её лбу пролегла заметная складка.

— И зачем же тебе это?

— Чтобы быть лучшей, — уверенно выпалила Кейси, отставляя тарелку в сторону.

Только лучшие оценки. Лучшая репутация. Лучшие мальчики в целом Оплоте, горячо спорящие между собой о том, кто нальёт ей виски.

Она просто не могла быть лучшей во всём, если тратила впустую восемь часов из двадцати четырёх.

Мама безотчётно коснулась цепочки на шее, прежде чем осторожно возразить ей:

— Но тебе не нужно быть лучшей, mo leanbhàn. Тебе достаточно просто быть.

— Нет, недостаточно. — Кейси резко встала из-за стола, опираясь на него обеими ладонями. — Мне нужно стать лучшей в Оплоте Клейн. Такой же, как ты, мама.

Такой же безупречной.

Для всех в Клейне она, Шерил Хоган, была эталоном совершенной женщины. Холодная учтивость, прекрасные манеры, эффектная внешность, опыт одинокого материнства. И поистине золотые руки, которые готова была перецеловать добрая половина всех мужчин Оплота.

Этими самыми руками она перекраивала одежду, которую ей приносили люди, в своей лавке подержанных вещей. Растянутые футболки становились шопперами и декоративными наволочками, на которых вручную вышивались целые сюжетные картины. Дыры на пиджаках и платьях прятались под переплетением нитей, складывающимся в виноградные лозы. А вечерами, если оставалось время, мама к тому же садилась за холст в гостиной у камина и маслом писала небрежные натюрморты на продажу.

Готовка, вязание, музыка, архитектура — Шерил Хоган знала про всё понемногу. И Кейси хотела — нет, обязана была! — стать такой же безупречной хоть в чём-то... Хотя бы в шести школьных предметах повышенной сложности [5].

Мама заметила, какие молнии сверкнули в её взгляде, направленном на цепочку, и покачала головой. Серьги в ушах колыхнулись движению в такт.

— И откуда это странное желание?.. Я никогда его в тебе не воспитывала.

— Я воспитала его сама.

Мама вскинула бровь, требуя объяснений.

— Однажды ты сказала, что из двоих выбрала меня, когда Ирландию выжег Шинах. А человек, который был тебе бесконечно дорог, — Кейси указала на подаренную им цепочку, — умер.

Мама прикрыла глаза на долгих полминуты, прежде чем кивнуть и достать из-под платья и вторую часть украшения. Простой серый камешек, в цвет её глаз, с естественным отверстием посредине. Ведьмин амулет, вопреки названию, берегущий владельца от злых чар.

Ощутив в руке его тяжесть, она вдруг улыбнулась.

— И что с того? Все умирают, рано или поздно... Этого, к сожалению, не изменить. Но я, кажется, сказала тебе тогда, что не жалею о своём выборе?

— И ты солгала. Я знаю все оттенки твоей улыбки.

Уголки маминых губ резко опустились, и Кейси с щемящей болью в груди вслушалась в тишину.

«Ну же. Соврёшь мне снова? Скажешь, что я неправа?» — подумала она, в глубине души почему-то на это надеясь. Но мама молчала, глядя на дно давно опустевшей кружки, и дрова всё так же размеренно потрескивали в камине в дальней части комнаты.

Для Кейси это значило одно: «Я всё ещё недостаточно хороша».

— Мне нужны те таблетки, — она снова заговорила первой, опускаясь на стул и меняя тему. — У Райли большие проблемы, и я просто не могу заснуть посреди разговора с ней... А ещё домашнее задание. И помощь одноклассникам по пятницам. К тому же завтра суббота, а значит, утром у меня репетитор по математике, вечером — важная вечеринка, а в понедельник...

— Я их выбросила, — перебила мама, вскидывая голову. — Мне больно видеть, как ты отказываешься от сна.

— Но я успею выспаться позже, когда разберусь со всеми проблемами!

— Своими и чужими? Ты прекрасно знаешь, что этот момент не наступит никогда, — в её обычно ровном голосе теперь зазвенел металл. — Нельзя помочь каждому. И невозможно всегда быть лучшим. Поэтому прекрати даже пытаться и иди в магазин.

— Но...

— Кейси.

Она не крикнула, не ударила рукой по столу. Но на её лицо легла такая гневная тень, очертившая каждую волевую морщину, что Кейси повиновалась беспрекословно.

— Шоколадное печенье. И мятный чай. Не забудь.

Обрывая этим диалог, мама встала, подошла к окну у холодильника и взмахом кисти отдёрнула штору, уставившись в ночное небо. Или, скорее, в собственное отражение, практически потерявшее самообладание.

А ещё — полное горечи.

Кейси молча вышла в прихожую, обула сапоги и натянула куртку, машинально проверяя, на месте ли кошелёк.

«И что мне тогда делать? — подавленно думала она, толкая дверную ручку и выходя на крыльцо. — Если ни хорошие оценки, ни прекрасный внешний вид, ни помощь окружающим не впечатляют её... Существует ли в принципе хоть что-нибудь, что заставило бы маму посмотреть на меня и сказать искренне, без улыбки: "Я не жалею, что спасла тебя, а не другого человека в день Шинах. И если бы мне пришлось сделать тот же выбор снова, я бы непременно защитила тебя, моя милая"?»

До сих пор, когда мама просыпалась ночами с сиплым вскриком, мучимая кошмарами, сердце Кейси сжималось от странного чувства вины.

«Это было тринадцать лет назад... Почему за тринадцать лет ты не забыла его, мам? Почему не полюбила меня больше, чем кого бы то ни было? Да что я делаю не так?!»

Она остановилась на ступенях, запрокидывая голову к тучам, чтобы глупые слёзы остались там, где положено. А дверь за спиной снова хлопнула, когда мама вышла на крыльцо вслед за ней.

— Что-то ещё? — Кейси постаралась, чтобы её голос прозвучал так безжизненно, как только возможно, но он всё равно надломился.

— Ещё, — мама неожиданно вздохнула, подходя сзади и приобнимая её за плечи, — я люблю тебя, mo leanbhàn. И это не ложь. Никогда ею не было.

Кейси кивнула, но не обернулась.

Она очень смутно, но помнила, как в тот первый, ужасный год, когда вокруг Клейна возвели Железную Стену, исхудалая мама перетирала ей варёные листья клевера в пюре и пекла корни лопуха летом. Помнила, как она заваривала чай из сосновых хвоинок зимой, прежде чем уйти из тесного дома на рассвете и вернуться домой с заработанным куском хлеба, бутылкой молока или парой яиц... Но даже тогда мама так и не продала подаренную ей цепочку с ведьминым камнем, за который щедро заплатили бы и картофелем, и мясом.

Это говорило само за себя о том, кем она дорожила больше.

Заметив понурый вид Кейси, мама наклонилась и шепнула ей на ушко:

— Знаешь, ты — величайшее желание моего сердца. И тот, кому принадлежала эта цепочка, залился бы, наверное, довольнейшим смехом, увидь он нас с тобой сейчас.

— Но он не увидит.

— Увы. — Она отстранилась с новым вздохом. — Я могла бы снова солгать тебе, но... Правда в том, что какой бы выбор я ни сделала в тот день, когда защитила тебя, он всё равно оставил бы после себя место для сожалений. Твоё спасение было самым эгоистичным поступком за всю мою жизнь, и за это пришлось уплатить цену... Но, если тебя это утешит, в тот момент, когда я выбрала тебя, я свято верила, что поступаю правильно.

Кейси наконец развернулась к ней, но тут же шагнула вперёд и уткнулась лбом маме в плечо, не желая выставлять напоказ свой жалкий взгляд.

— Спасибо, — пробормотала она, чувствуя, как ласково тёплая ладонь пробежалась по её волосам.

— Не стоит... Я солгала тебе, надеясь, что ты не станешь винить себя в чьей-либо смерти. Вышло же в точности до наоборот. — Приобняв Кейси со спины, она вдруг подметила вслух: — Всё-таки я далеко не лучшая мать.

— Только не для меня.

Мама тихо фыркнула, не отвечая. И Кейси, спохватившись, поняла, что она наверняка вспомнила про таблетки.

— Мам... А когда тебе подарили эту цепочку?

Она сама не знала, зачем спросила. Может, чтобы поскорее сменить тему. А может, действительно хотела понять, как эта глупая безделушка могла стоить им стольких голодных месяцев...

— Мне не дарили. — Помолчав, мама добавила: — Я сняла её с мёртвого тела.

Кейси, часто моргая, вскинула на неё глаза.

— Ты не говорила.

— А ты не спрашивала, — в этот раз мама улыбнулась горько, искренне. — Только не задавай других вопросов, прошу... Тебе пока незачем думать о смерти. Лучше беги в магазин, mo leanbhàn, пока на улицах ещё многолюдно, и купи что собиралась. Но когда вернёшься, запри, пожалуйста, перед сном все окна и двери в доме... У меня дурное предчувствие насчёт того, что происходит в Клейне.

— Хорошо. А что происходит?

— Вроде бы ничего... А предчувствие всё равно крепнет. Не знаю, как его объяснить, — она устремила беспокойный взгляд вдаль, в темноту, — но что-то здесь не так, неверно. Столько странностей, и они сбивают с толку, а я всё никак не могу нащупать ответ.

— Странностей вроде... фейри?

Кейси знала, что сейчас могла спросить прямо.

— Кто знает. Не так страшен чёрт, как его малюют внутри Оплотов: фейри не всесильны [6], — мама с усмешкой понизила голос, прикладывая палец к губам, — но если я о чём-то и молюсь в церкви, так это о том, чтобы они никогда не проникли в Клейн.

— Не представляю, чтобы им это удалось...

— И я тоже, — неожиданно легко согласилась она. — До тех пор, пока король Кьюин из Благого Двора держит данное нам обещание, никто из фейри не посмеет пойти против него и вторгнуться за Железную Стену... Это было бы слишком дерзко. Безрассудно и бестолково. — Мама резко прервалась, словно напоминая этим: разговоры о добрых соседях в Оплотах — всё равно что ходьба по крайне тонкому льду. — Ну да ладно, не будем об этом... Райли вот-вот придёт, так что тебе, кажется, пора бежать. А я сварю вам кофе, если её проблемы для тебя сегодня важнее, чем сон... Но завтра днём, надеюсь, ты останешься дома, вместе со мной, и ляжешь спать. Тебе совсем не помешает выходной.

Кейси виновато улыбнулась в ответ, кивнула и, помахав задумчивой маме на прощание, быстрым шагом двинулась вперёд по улочке, освещённой фонарями, удивляясь тому, насколько же полегчало на душе после этого разговора.

Впрочем, если бы она знала, что случится в Клейне в следующие четыре часа, она бы точно перестала улыбаться.

***

     [1] Содовый хлеб — бездрожжевой хлеб, обычно из муки, соды, кислого молока и соли.

     [2] Mo leanbhàn — ирл.: мой маленький ребёнок.

     [3] Регби — спортивная командная игра с мячом овальной формы.

     [4] Коддл — национальное ирландское блюдо, обычно со свиными сосисками, беконом, картофелем и луком.

     [5] ...В шести школьных предметах повышенной сложности... — речь идёт о программе Leaving Certificate, где на выбор ученики берут не менее шестипредметов стандартной (Ordinary Level) или повышенной сложности (Higher Level).

     [6] ...Не так страшен чёрт, как его малюют... — англ.: Devil is not so black as he is painted.

***

     Телеграм-канал автора: https://t.me/MiriamValentine.