Спустя несколько часов с момента встречи в магазине, Кристина все же открыла злополучный конверт. Внутри него оказались бумаги, в которых значилось, что квартира, где они жили с Германом, теперь принадлежит ей. Ни записки, объяснявшей это решение, ни чего-либо еще помимо документов там не оказалось. Девушка не знала, что ей делать с этим и решительно не готова была думать насчет свалившейся на нее элитной недвижимости. Она просто убрала конверт подальше от чужих глаз, под кровать, и на какое-то время и вовсе забыла о нем. Отцу с матерью она, конечно же, тоже ничего не сказала.

Кристина продолжала жить в доме родителей, начала пить таблетки, чтобы успокоить нервы, но это не помогало. Страшные сны изводили ее, сознание от медикаментов путалось. Она не могла ходить ни на работу, ни в Университет. Она не общалась с подругами, боясь навлечь на них беду. Нервное напряжение не ослабевало, а беспокойство родных росло с каждым днем. Необходимо было, во что бы то ни стало, переехать от них и хотя бы сделать вид, что с их дочерью все в порядке.

Теперь, спустя месяц с момента ее так называемого «расставания с парнем», девушка приняла решение что-то предпринять. Разговор с матерью и предложение познакомить ее с психоаналитиком были, пожалуй, последней каплей. Денег на переезд и съем нового жилья у Кристины не было, ведь она просто перестала ходить на работу. Так что оставленная в ее распоряжение бывшая квартира Германа была, пожалуй, единственным доступным вариантом из всех.

Жутко было снова представить себя в этих стенах, не то, что собрать вещи и перебраться туда жить. Казалось, только ступи она на порог, ее сны и видения обретут новую силу. И все же другого выхода не было. Поэтому Кристина привела себя в порядок и набрала смс матери:

«Уехала смотреть квартиру. Скоро съеду. Жизнь продолжается!»

Белый Круз так и стоял все это время, брошенный, на площадке у дома. На машину уже успела осесть уличная пыль, придав ей вид особенно сиротливый. Видя это, Кристина остро ощутила, как долго она была выбита из колеи. Пообещав себе и автомобилю заехать на мойку в ближайшее время, она привычным движением нажала на газ и отъехала от дома.

Дорога до Питера из пригорода прошла спокойно. Однако, уже двигаясь по городу, стоя на светофорах в центре, глядя сквозь кованые решетки мостов, как движутся воды каналов, Кристина начала ощущать смутное беспокойство. Она считала повороты до заветного дома.

Когда его темная громада возникла вдалеке, сердце тревожно забилось. Семьдесят метров, пятьдесят, тридцать. Девушка смотрела на здание, как зачарованная, и даже забыла включить поворотник. Подъехав вплотную к подъезду, она увидела уже хорошо знакомое парковочное место, подписанное номером ее автомобиля. Оно пустовало, будто кто-то ждал ее, кто-то знал, что рано или поздно она приедет сюда.

На неверных ногах девушка вышла из машины и поднялась по ступеням. Выждав мгновение, она собралась с духом и нажала на кнопку домофона. Из динамика донеслись сначала гудки, затем голос на фоне шипения помех.

- Слушаю?

Девушка сразу узнала консьержа.

- Это я, Кристина.

«Какая Кристина? Может, надо было сказать фамилию? Или назвать номер квартиры, куда я иду?»

Однако ничего этого не потребовалось, почти сразу последовал звук, означающий, что магнитные запоры на двери открылись. Потянув ручку, она вошла. В холле было все также светло от огромной хрустальной люстры под потолком, как и тогда, когда она жила здесь вместе с Германом. На каменном мозаичном полу в кадках стояли огромные экзотические цветы. Журчащий фонтан добавлял помпезности и лоска и без того богатому помещению. Седой консьерж поприветствовал девушку привычной улыбкой.

- Здравствуйте, Кристина Сергеевна! А я все ждал, когда же вы появитесь. Вот, получите ключи.

Мужчина достал из-под стойки небольшую коробку, в которой что-то звякнуло.

- Здесь все комплекты.

Среди прочих там была и ее связка, помеченная крошечной мягкой игрушкой. Была и еще одна, к которой прикреплялся круглый металлический медальон, походивший то ли на старинную монету, то ли на подвеску. На нем был изображен дракон, и по краю бежали строчкой какие-то неизвестные девушке символы. Эта связка раньше принадлежала Герману.

При виде вещи бывшего любовника Кристина ощутила болезненный укол в сердце. Однако девушка взяла себя в руки и не подала вида. Она поблагодарила консьержа и отправилась через холл к лестнице, чтобы подняться на нужный ей третий этаж. Идя по ступеням вверх, она думала о том, сколько раз прежде поднималась сюда, сколько раз они были здесь вместе с Германом, целовались у этих перил. Их возбужденный шепот, казалось, еще жил где-то в этих пролетах, впитавшись в древние стены. Вместе со страхом где-то глубоко в сердце Кристины шевелилась тоска и сожаление о том, что все закончилось. Но рассудок неустанно напоминал, что было тому причиной, прокручивая снова и снова перед внутренним взором девушки жуткие картины с белым кафелем, залитым красным, и лицом Германа, похожим на волчью морду, вымазанную в крови новой жертвы.

Наконец она добралась до двери. Щелкнул замок, и Кристина прошла внутрь полутемной прихожей. Из большого зеркала в старинной резной раме на нее посмотрело бледное испуганное лицо молодой девушки. Она с трудом узнала в ней себя. Кристина так переменилась за этот месяц добровольного заточения! На похудевшие щеки легли тени, глаза приобрели лихорадочный блеск. Девушка совсем перестала пользоваться косметикой и следить за собой.

«Я стала похожа на городскую сумасшедшую. Еще немного, и выбегу на улицу, чтобы кричать, что настали последние времена, и нам всем конец. Так не должно больше продолжаться».

На всякий случай заперев за собой дверь на задвижку, она твердой походкой пересекла большую двухсветную гостиную и расшторила ближайшее из окон. Свет хлынул в полутемное помещение, точно потоком смывая все страхи. То же девушка проделала со всеми окнами во всех комнатах. Особенно странно и жутко было входить в спальню Германа. Кристине казалось, что когда она откроет дверь, то увидит на кровати его тело, скованное сном. Каштановые волосы, привычно раскиданные по подушкам, голая мускулистая грудь.

Однако девушка пересилила себя и вошла. Внутри, конечно же, никого не было. Постель была застелена, личные вещи собраны и вывезены. Даже книги из стеллажа хозяин квартиры забрал с собой. На полке осталось всего одно издание. Подойдя ближе, девушка рассмотрела название:

Брэм Стокер

«Дракула»

Среди страниц еще сохранилась ее закладка с тех самых пор, как она пыталась осилить это скучное мистическое произведение.

Сейф, когда-то обнаруженный Кристиной за рядами книг, тоже был на месте. В голове девушки вспыхнула искра надежды, что в нем могли сохраниться те секретные документы, которые она ранее там находила. Сейчас, в спокойной обстановке, неплохо было бы повнимательнее изучить их. Когда она впервые взяла их в руки, то при беглом взгляде ей показалось, будто речь там шла о торговле органами. Тот самый нелегальный бизнес, о котором говорил ей Герман. Теперь же она понимала, что никакого такого бизнеса могло просто не быть. Это могло быть прикрытие для всей той жуткой правды, которая открылась девушке позднее. Возможно, что она просто что-то не так поняла, увидела в этих бумагах то, что хотела увидеть.

Рука сама потянулась к кодовому замку, чтобы снова отпереть заветную дверцу. Однако девушка почти сразу заметила, что она закрыта не плотно. Тронув рукой, Кристина убедилась - сейф был открыт. Внутри, конечно же, уже не было тех папок, что она ожидала найти. Там, окруженные металлическим блеском стенок, лежали всего несколько листов и сверху на них синяя роза, живая и свежая.

Помедлив несколько мгновений, девушка взяла цветок в руки. Следы, оставшиеся на месте, где раньше были шипы, еще исходили соком. Цветок совершенно точно был положен сюда кем-то совсем недавно.

Кристина бросилась к двери, крепко сжав розу в руке. Она вихрем пролетела вниз по лестнице до самого холла.

- Простите! - от волнения она говорила слишком громко, так, что ее голос отразился от стен и эхом пробежал по парадной, - Простите, Вы не знаете, кто это оставил? Я поднялась, а там роза... Свежая, понимаете?

- Да, конечно, - спокойно и с достоинством ответил консьерж, - Незадолго до Вашего приезда был представитель цветочной компании. Не помню точно название, оно где-то записано у меня... Так вот, с момента отъезда прежнего хозяина каждый день примерно в одно и то же время приходил человек. Он должен был оставлять свежий цветок и забирать увядший. По одной розе каждый день. Герман Владиславович оставил мне распоряжение пускать его, давая ему ключи каждый раз, как он явится вплоть до Вашего приезда, - старик улыбнулся слегка виновато, - Такой, знаете, романтический сюрприз...

- Да, - блеск в глазах девушки потух, - Сюрприз... романтический. Спасибо.

Консьерж что-то ответил ей, но она уже не слушала. Вертя в руках синюю розу, девушка неспешно поднималась наверх, к своему новому дому.

Зайдя внутрь, она вновь заперлась и пошла назад к сейфу. Оставленные ею там листы бумаги по-прежнему лежали внутри. Все они были исписаны, и Кристина без труда узнала размашистый почерк. Это была рука Германа. Девушка присела на кровать, положила розу рядом с собой на покрывало и стала читать:

«Здравствуй, моя радость!

Позволь мне так называть тебя в память о том, что было между нами.

Наконец-то ты здесь и читаешь эти строки. Я не знал наверняка, вернешься ли ты когда-нибудь в этот дом, но не переставал надеяться и даже оставил для тебя приятный сюрприз. Надеюсь, роза пришлась тебе по вкусу. Это письмо, эта квартира и этот необычный цветок - вот, пожалуй, и все, что я могу сделать для тебя. Примешь ты мои знаки внимания или же нет, решать тебе, но позволь мне оказать их, оставь мне эту последнюю радость перед долгой дорогой.

Я знаю, мы очень нехорошо расстались. Знаю, что напугал тебя. Я просил тебя остаться, не покидать меня, но твой страх пересилил. Страх часто сильнее того, что я говорю, о чем прошу, к чему взываю. Ты сбежала, но я не виню тебя и даже благодарен за твой мне прощальный подарок. Это был ценный урок о том, куда может завести ложь и недосказанная правда.

Нож, с твоего позволения, я оставил себе на память.

Если бы ты не сбежала тогда, то узнала бы обо мне больше из моих слов, а не из этого письма, которое попало к тебе в руки, Бог знает, через сколько времени. Надеюсь, ты еще не седая старуха, и все также юна и прекрасна...»

Губы девушки дрогнули в мимолетной улыбке, глаза же продолжали бежать, глотая строчки:

«То, что ты видела тогда в туалете бизнес-центра на открытии офиса - лишь малая толика всего, совершенного мной в этой жизни. Но ты должна знать, что это не мой выбор. Я рожден таким и я умру таким, если, конечно, это когда-нибудь случится. Стоит ли озвучивать страшную очевидную правду? Пожалуй, да. Да, Кристина, я один из тех, кого смертные люди называют вампирами, бессмертными, носферату и еще множеством имен.

Оговорюсь сразу, что Стокер был глубоко неправ, давая название носферату (не мертвый) своему зловещему персонажу. Мы вовсе не немертвые, мы живы и живем, как все другие существа, однако метаболизм у нас иной и в некотором роде он управляем. Так, например, предчувствуя твой вопрос, скажу сразу, что про возраст я не врал. Мне действительно 26 лет. Как ты могла убедиться, за те 4 года, что мы были в разлуке, я подвергся некоторым возрастным изменениям, то есть повзрослел. Однако стариком мне не быть никогда. Древняя кровь, текущая по моим венам и специальная диета мне этого не позволят.

Так уж случилось, что я, моя радость, родился наследником одного из древнейших родов нам подобных, который на данный момент возглавляет мой отец, уже знакомый тебе Владислав. Его жизнь, в отличие от моей, намного дольше, но рассказы об этом интереснее слушать от него самого, чем читать мое вольное изложение.

Об остальных способностях бессмертных помимо долгой жизни и кровавого меню можно говорить не один час. Это и способность к регенерации, в которой ты могла убедиться сама на протяжении нашего романа. Ты задавала мне вопросы об этом, но я не решался тогда открыть тебе всей правды. Прошу, не вини меня за это, если можешь.

Нож, который ты так любовно всадила мне в живот, не мог нанести мне существенного вреда, хотя, признаю, затормозил меня на некоторое время. Тоже самое произошло бы, если бы ты выстрелила в меня. Рана затянулась бы. Быстрее, если бы я был сыт, или же медленнее и мучительнее в случае, если бы я был истощен жаждой. Так это работает. Кровь, как живительный нектар, дает подобным мне силы, чтобы жить. И мы вовсе не всегда ради нее убиваем.

Сейчас для человечества настало поистине время жизни. По всему миру доноры сдают кровь, а подпольные сети поставляют ее таким, как я, в том количестве, в котором нужно. Для бессмертных наступила эпоха гуманизма. Охота на живого человека, безусловно, нужна нам, но уже не является первой необходимостью.

Вообще мне становится страшно от того, что ты могла обо мне подумать. Не знаю, я ли так напугал тебя (хотя, признаю, картина убийства - это не самое подходящее зрелище для девушки), моя ли открывшаяся сущность погнала тебя прочь или же веками сочинявшиеся про нас сказки, которые плотно въелись к тебе в подкорку.

Видимо, настало время нам познакомиться по-настоящему.

Я не тот монстр, который спит в гробу и боится солнечного света и распятий. У мне подобных очень чувствительная сетчатка глаза, отчего я в солнечную погоду не снимаю специальные защитные очки. Сплю я, как ты могла заметить, на кровати, а церкви не посещаю исключительно из соображений некоторого современного атеизма и отсутствия у меня такой привычки. Я отражаюсь в зеркале, я ем человеческую пищу, включая чеснок, правда, я не нуждаюсь в ней остро и делаю это исключительно для удовольствия, а не от голода. Именно поэтому мне подобные всегда хорошо готовят.

Я люблю работать по ночам и спать до обеда, так работают мои биологические часы. Также живут в природе любые хищники. Однако никто их за это ни в чем не обвиняет. Все просто принимают как данность условия пищевой цепи. Такая же цепь действует и на нас с вами, и люди в ней отнюдь не высшее звено. И такое положение дел царит, возможно, с начала времен. Просто мы, бессмертные, как превосходящий вид, избрали разумную политику неразглашения и живем в тени, никому не желая причинять излишних беспокойств. Ты на своем примере убедилась, что незнание порой означает именно покой.

Теперь же ты знаешь все или почти все. Настало время признать, по людским меркам я - чудовище. Однако не спеши вешать на меня ярлыки, мы в четыре руки разыграли эту партию, так давай же поговорим о тебе. Тем более, что эта тема очень близка моему сердцу.

Тебе было 16, когда мы встретились впервые пять с половиной лет назад. Ты думаешь, что ты была просто нескладной странноватой девочкой, не находящей одобрения у окружающих. Я же с моим чутьем и навыками сразу заметил тут некоторый подвох. И позднее неустанно повторял тебе, как мантру: Кристина, у нас столько общего, мы так похожи. Это правда. И дело не в том, что я сделал с тобой, что произошло с тобой за то время, пока мы были близки. Ты изначально отличалась от них всех. Древний утраченный ген вновь проявился в тебе, или сбой произошел в системе, но ты не принадлежишь к числу обычных людей и не принадлежала никогда. В этом можешь поверить мне совершенно точно. С годами в тебе крепли бы уникальные способности, странное виденье мира, умение завладевать вниманием, видеть загадочные сны и находить в них ответы. Знаешь, моя радость, я не совру, если скажу, что в средневековье тебя бы просто сожгли на костре.

И я сразу знал, с самого первого дня, что ты та самая, и что мы должны быть вместе. Именно поэтому я так болезненно воспринял твой отказ ехать с нами в тот раз. Признаю, это было глупо и незрело, но тогда в этом я видел единственный возможный выход. Наивный дурак. Но я не мог представить себе жизни без тебя. И это больше, чем любовь. Это то, что люди зовут судьбой, это некий род предназначения. Будто ты привязан к кому-то очень прочной веревкой и, нравится тебе это или нет, ты не можешь освободиться. Мне жаль, что ты не чувствуешь этого также остро, но, видимо, это плата за твое человеческое начало. Пусть так. Для меня это ничего не меняет.

Подобным даром наделены далеко не все подобные мне. Лишь единицы, те, в ком течет самая древняя кровь. Такие, как мой отец, моя мать, как я сам. Их души перерождаются снова и снова и, чтобы не потерять друг друга, они связаны некой невидимой силой. Я всегда считал, что это просто красивая легенда. Однако мир для меня, как и для тебя, оказался не так прост, как казалось.

Знаю, что мои слова могут встретить отпор, но готов повторять тебе их снова и снова, лишь бы ты была согласна слушать. Ты нужна мне, Кристина! И это не мой каприз, не простое желание, это не страсть говорит во мне. Просто так должно быть. Я надеюсь, что ты поймешь меня, ощутив когда-нибудь то же самое. Ту же тягу сквозь пространство и время, не поддающуюся здравому объяснению, не укладывающуюся в привычные рамки потасканного понятия «любовь», но превосходящую ее стократно.

И еще кое-что я хочу сказать тебе напоследок, моя радость... Прости меня. Не за то, кто я есть. В этом нет моей вины, и я не считаю, что можно извиняться за свою природу. Ты же не просишь прощения за то, что у тебя рыжие волосы? Я хочу извиниться за то, что не нашел нужного момента и нужных слов, чтобы как-то самому во всем тебе признаться. И прежде всего, я не нашел в себе смелости. Ты так была дорога мне, я так боялся, что ты снова от меня отвернешься, что медлил и медлил и сам стал виновником того, что произошло между нами. Я просто был так по-детски счастлив от того, что ты живешь в моем доме, и я могу слышать звук твоих шагов сквозь утренний сон. Мне хотелось подольше удержать между нами это безмятежное время, не омрачая его своей правдой, хотя ты о ней так просила. Теперь я понимаю, что это было ошибкой. Мне стоило быть мужественнее. Я же поступил, как трус, за что и был наказан.

Перед тем, как я поставлю точку в своем письме и отдам консьержу ключи, мне хотелось бы сказать тебе еще одну банальность. Не знаю, каково тебе будет читать это, как ты это воспримешь. Возможно, что-то внутри тебя сожмется в комок или дрогнет от омерзения, но я напишу это не для тебя. Для себя. Чтобы выместить на бумагу этот груз и с легким сердцем отправиться в аэропорт.

Я хочу сказать тебе здесь то, что не успел сказать, когда ты уходила. Я люблю тебя, моя радость, моя Кристина. Монстр я в твоих глазах или же нет, но ты должна знать, что я ни минуты не врал тебе об этом. Я любил тебя с первого дня. С первых минут любил девочку, скорчившуюся на снегу в подтеках краски... любил девушку, принадлежавшую не мне и затем брошенную и свободную, злую и осторожную... я любил тебя всегда. И всегда буду любить, пока я жив.

Навеки твой, Герман».

Кристина дочитала последний лист и опустила страницы себе на колени. Еще секунда, и на чернила ручки упала горячая капля соленой воды. Девушка беззвучно плакала в пустой комнате пустой квартиры.