— А теперь повторим связку с самого начала под музыку! — громко объявила я студентам танцевального интенсива.

Мы стояли у зеркала в огромном зале — сто пятьдесят квадратных метров. На недельный курс занятий от меня — лучшего хореографа страны — записалось более двухсот человек, поэтому я вела по три группы в день. Моя задача — прокачать и обновить навыки собравшихся. И я была в этом полностью компетентна.

Я занимаюсь современными танцами с восьми лет, но далеко не по собственному желанию. Я стала получать от этого наслаждение только спустя четыре года, когда добилась каких-то результатов. Мама заставляла меня ходить на современную хореографию из-за проблем с лишним весом. Она считала, что я буду такой же уродливой, как отец, однако все равно продолжала пичкать меня наваристым украинским борщом с майонезом и булочками с маком. Чтобы я не толстела, мама водила меня на танцы по пять раз в неделю, не менее чем на два занятия подряд. Я всегда ходила на танцы со слезами на глазах, пока не подружилась с одногруппниками, которые хоть как-то скрашивали мои «наказания» за то, с каким телом я родилась.

За двадцать лет в танцах я овладела самыми различными стилями, которые менялись по сей день. Старая школа хип-хопа, с которой я начала свой путь, постепенно преобразилась, создавая новые направления в танцах. Новая школа смешивала в себе почти все, что я знала, однако не теряла истоки. На мои интенсивы приезжали со всех уголков страны, чтобы перенять опыт, научиться созерцать и создавать нечто прекрасное. Сама я совершенствовалась в этом долгие годы. Я находила танцы медитативным занятием, которое каждый раз раскрывало меня с новой стороны. Так я сублимировала абсолютно все, что копилось в душе: начиная от счастья, заканчивая гневом — каждый виток жизни я превозносила в танце.

Я не сразу пришла к тому, что вкладывала какой-то смысл в обычные движения под музыку. Проходя через сложные жизненные моменты, я так или иначе, по наставлению матери, оказывалась в танцевальном зале. То, что копилось в душе долгое время, какие-то несказанные слова, затаенные обиды, неразделенное счастье — все выплескивалось в танец. Я приходила в зал и полностью отключала сознание, посвящая все внимание музыке, течению энергии под кожей, движению. Когда я закрывала глаза и отсчитывала такт, то просто забывала обо всем, что беспокоит меня во внешнем мире. Танец стал моей единственной целью в жизни; единственным процессом, в который я падала с головой. Сложные отношения с семьей, проблемы с друзьями, навязчивое внимание парней и девушек — это все теряло свое значение, стоило мне переступить порог танцевального зала. Один шаг — и я освобождалась.

У меня были сложные отношения с матерью на протяжении всей жизни. Она многого требовала от меня, хотела, чтобы я соответствовала ее недостижимому идеалу: «Ира, ты должна быть умной, красивой, послушной, удобной, уступчивой...» — эта речь никогда не заканчивалась и перечисляла бесконечный список критериев и стандартов, в которые я не вписывалась. С самого детства от меня требовали невозможного: хороших оценок в школе, успехов на бесконечных кружках, первых мест на олимпиадах по английскому, похвалы от преподавателей, красивой фигуры и идеального лица. «Иначе зачем я во все это вкладываюсь?» — спрашивала мама, когда не видела результатов.

За плохие оценки меня били ремнем; за проявление характера и желание отстоять свою позицию полностью игнорировали; за лишний вес отправляли на танцы, а потом все дополнительно снабжали криками и орами, унижениями и издевательствами, чтобы точно закрепить в моих мыслях лишь одну фразу: «Ты ни на что не годна!» — таков был мой ежедневный ад. Однако, что бы ни происходило, что бы я ни слышала в свой адрес, я старалась сохранить себя и внутреннее равновесие. Во избежание негатива я старалась изо всех сил хотя бы немного достигнуть той планки, которую мне поставила мать: часами сидела за уроками, получая только высшие баллы, тренировалась дома, стремясь улучшить навыки в танцах, учила английский и французский, чтобы никогда не слышать, что деньги на репетиторов не окупаются. И это принесло свои плоды: я окончила школу с красной медалью, знаю два иностранных языка на уровне носителя, с гордостью ношу негласный статус лучшего хореографа страны, работаю со звездами шоу-бизнеса.

Что касается красоты — этим мама занималась лично. Когда мне исполнилось десять, она стала выщипывать мне брови, красить волосы на пару оттенков светлее, подбирала косметику и учила макияжу; обновляла гардероб каждые три месяца в соответствии с модными тенденциями вне зависимости от того, позволял ли нам бюджет или нет, и приучила к тонкому чувству стиля. Все это въелось мне на подкорку, заставляя и по сей день поддерживать идеальный образ. Помню, как мама однажды сказала такую поговорку: «По одежке встречают, по уму провожают», — и это действительно работало, потому что люди до сих пор занимаются лукизмом. Благодаря безупречному внешнему виду я имею хорошие контракты, огромное количество друзей и множество влиятельных знакомых.

Но даже такие плюсы от общения с матерью никогда не перекроют мои детские травмы.

Все вложения матери в танцы будто не имели никакого значения: она считала это способом борьбы с лишним весом, а не профессиональным занятием. И даже то, что я в семнадцать лет с большим трудом прошла в рабочую команду подтанца одной из популярных певиц, не смогло ее переубедить в том, что это всего лишь этап в ее проекте под названием «Очередная идеальная дочь».

— Ты пойдешь в медицинский. Это семейное дело! — заявила она мне в тот день, когда я выбирала предметы для сдачи ЕГЭ, незадолго до начала одиннадцатого класса. — Твоя прабабушка была химиком и разрабатывала лекарства. Дед — военный врач. Я — медик. Твой отец работает в онкологии. А сестра — стоматолог. Ты тоже будешь врачом! И это не обсуждается! Если будешь мне перечить, то я переведу тебя на домашнее обучение, запрещу общаться с друзьями... И своих танцев ты больше не увидишь! И твой контракт с той певичкой я расторгну! — на тот момент я была несовершеннолетней, поэтому все документы на работу подписывала мама — по закону она имела полную власть надо мной. Ее слова стали последней каплей, переполнившей чашу терпения. В первом полугодии одиннадцатого класса, когда мне исполнилось восемнадцать, я ушла из дома и больше никогда не возвращалась.

В восемнадцать лет я обновила годовой контракт с компанией певицы, в подтанце которой работала, и стала получать выплаты самостоятельно; сняла квартиру и устроилась работать на полставки хореографом в небольшую танцевальную студию. Окончила школу и сдала ЕГЭ по тем предметам, которые хотела, но в университет так и не поступила, сосредоточившись на танцевальной карьере. Постепенно я обросла связями в шоу-бизнесе, они вывели меня в свет, зарекомендовав на рынке, в который я отчаянно пустила корни.

И вот я здесь!

— Чувствуем ри!.. тм! — сказала я громко, перекрикивая музыку и разделяя слова на слоги под бит. — Семь, восемь! Раз! — я переступила с ноги на ногу, выполняя связку на автомате, в то время как мои глаза были прикованы к аудитории и отслеживали каждое её движение. — Четко! Волна! — я немного присела на корточки и подала импульс вперед, делая извилистое движение всем телом, а затем резко замерла и выпрямилась, держась одной рукой за край ремня. Под конец связки я отставила левую ногу в сторону, а голову повернула вправо, выполняя движение через верх по кругу. — Голова идет четко по фронтальной плоскости! — напомнила я всем, замечая, что кто-то из толпы, стоящий в конце зала, сделал заключающее движение неправильно. — А теперь даю вам пять минут! Попробуйте почувствовать музыку и скомбинировать движения иначе. Очень важно передать настроение! Импровиз приветствуется! — дала я аудитории задание, а сама отошла в сторону, медленно вдыхая полной грудью и выдыхая.

— Рина! — кто-то громким шепотом позвал меня, и я резко повернулась в сторону двери, откуда послышался оклик. У входа стояла моя подруга, хореограф студии, в которой я арендовала зал. Девушка с розовыми волосами, веснушчатым лицом и яркими голубыми глазами — это Ламия. Самый позитивный человек из всех, кого я встречала. Ярче нее могло быть только солнце. Ламия весело улыбалась и махала мне рукой. Завидев ее, я сорвалась с места и поспешила подойти, узнать в чем дело.

— Ты чего сюда приперлась? — я нахмурила брови и перевела взгляд на сломанную ногу подруги. Она вчера неудачно преподала брейк-данс и вывихнула лодыжку, поэтому мы потащились с ней в больницу в десятом часу ночи, чтобы сделать рентген, и, естественно, все закончилось гипсом и наставлением врача — три недели отдыха дома. Дома! — Совсем с ума сошла! — резюмировала я, не наблюдая ни капли мук совести в светлых глазах. Ламия только и делала, что веселилась, смотря нагло мне в лицо.

— Как я могу пропустить тренировку своей основной группы? Они участвуют в музыкальном клипе завтра! Нужно посмотреть их расстаны на крайней репетиции! Еще не хватало, чтобы они все запороли без меня! — бодро сказала она, будто и вовсе не ломала ногу.

— И ведь как-то ты приковыляла сюда! — продолжала поражаться я, складывая руки на груди. Мы вышли из зала, и я прикрыла за собой дверь, чтобы не отвлекать ребят от творческого процесса. — Ко мне-то ты чего пришла? Иди и сиди в своем зале! Я еще работать не закончила, — я посмотрела на часы, висящие на стене в коридоре, и добавила: — В отличие от тебя!

— У меня к тебе дело есть, — уже серьезно сказала Ламия, опираясь одной рукой на стену, а другой хватая меня за плечо. Я скривила губы и вздернула бровь: лицо подруги обещало не самые лучшие новости для меня. — Я неделю назад получила письмо с приглашением на предпоследний кастинг в крутую зарубежную компанию...

— Да, я помню, как ты писалась кипятком, — прикрыла глаза я. Мия прыгала от счастья на стойке бара в прошлую пятницу, вдребезги напившись. Ее счастье было просто запредельным. Подруга три часа напролет верещала мне на ухо про невероятный скачок в карьере, который у нее может случиться, если она пройдет кастинг и присоединится к одной из крупнейших азиатских компаний по продвижению танцоров. — Сочувствую, но теперь ты можешь забыть о своем кастинге... — тихо вздохнула я, выражая всю свою жалость. Редко кому выпадает возможность пробиться в люди. У Ламии был неплохой шанс, но все сложилось не в ее пользу.

— Они добирают участников в уже сформированную команду профессиональных танцоров, название пока не разглашают, но контракт обещает высокие выплаты... — перебивая меня, продолжила повторять подруга одно и тоже, будто заезженная пластинка. Кажется, я уже тысячу раз все это слышала в ее восторженных речах еще в начале месяца, но в этот раз ее голос звучал довольно-таки прискорбно — вот-вот, и где-то должен заиграть похоронный марш. — ...Естественно, что компания озабочена конфиденциальностью всего происходящего... — половину я прослушала, сдерживая огромное желание зевнуть: сказывалась вечерняя тренировка и недостаток кофеина в крови. «Хочу латте на миндальном молоке...» — подумала я, пока подруга продолжала вещать: — И я подписала пару контрактов, когда подавала заявку на участие в кастинге. Там говорилось, что я ни под каким предлогом не должна разглашать деятельность компании и пропускать этапы тестирования, на которые я буду приглашена. Иначе мне придется выплачивать денежную компенсацию. Рин, там очень большая сумма, — я, все это время смотревшая куда-то в потолок, тотчас опустила тяжелый взгляд вниз и увидела умоляющие и виноватые глаза Ламии.

— Мать твою, и что ты хочешь от меня?! — я сделала шаг назад и всплеснула руками, будто совершенно не понимая, к чему клонит подруга. Но я и так все прочитала в ее жалостливых глазах, молящих о помощи: «Дай мне денег или сходи за меня на кастинг!» — вот что было отпечатано в черных зрачках девушки. Я покачала головой, — нет, даже и не проси! — чуть ли не задыхаясь.

— Я не прошу у тебя денег! Даже твоих гонораров не хватит, чтобы выплатить штраф, — она горько усмехнулась и совсем потускнела, напоминая лишь тень того солнца, которое я привыкла видеть изо дня в день. Мы обе понимали, что Ламия оказалась в безвыходной ситуации. — Просто сходи на кастинг вместо меня. Можешь особо не стараться, все равно там очень трудно попасть в финал... — начала уговаривать она, взяв меня за руку. Она без стеснений давила на мою совесть и дружеские обязательства — знала, что я не смогу ей отказать.

— Ха! И испортить себе репутацию? — удивленно воскликнула я и закусила щеку. «Ты можешь особо не стараться...» — да кто в здравом уме скажет такое профессионалу? Я была не только возмущена, но и абсолютно точно оскорблена до глубины души. Да меня будто помоями облили!

— То есть ты согласна? — Мия подняла опущенную голову и просияла, поймав меня на мысли. Сказав последние слова, в теории я не стала отрицать возможности сходить на кастинг вместо нее.

— Не перевирай... Мои. Слова! — интонационно разделив фразу на мелкие кусочки, медленно проговорила я и выдернула руку из захвата. Ламия все еще пыталась добиться от меня положительного ответа, поэтому прошептала свое слезное «Пожалуйста...», — я тяжело вздохнула, а потом издала гортанный рык, полный раздражения. — Поговорим об этом после того, как я закончу мастер-класс, — жестко сказала я и скрылась в зале, громко хлопнув дверью перед носом подруги. — Какова нахалка! — вслух давалась диву я.

***

— И что ты от меня хочешь? — я поставила кружку с крепко заваренным черным чаем с лимоном на паркет и обхватила руками одно колено. Ламия сидела напротив меня в похожей позе и громко перемешивала два кубика сахара в своей кружке, отбивая ложкой одной ей понятный ритм.

— Я же уже сказала... — вздохнула она и тоже поставила кружку на пол, потому что чай был до невозможности горяч — пить его сейчас невозможно. — Завтра день кастинга, поэтому я прошу тебя сходить туда.

— Завтра? — бесцветным тоном переспросила я, будто ослышалась. — Это же мой единственный выходной... — досада не скрылась в моем уставшем голосе. Я всю рабочую неделю, начиная с воскресенья, думала о том, как поеду в загородный коттедж друзей и полежу на шезлонге, наслажусь летней и солнечной погодкой, выпью кружечку пива, пожарю шашлыков в большой и дружной компании, наберусь энергии... «Эх... Мечты на то и мечты...» — с сожалением подумала я, погружаясь в фантазию о хорошем дне.

— Да, поэтому я и прошу тебя. Остальные заняты, — печально и глухо отозвалась подруга со своего места и облокотилась на зеркало позади себя. Я отставила руки за спину, оперлась на них и взглядом, достойным любого мученика, просверлила дырку в голове Ламии.

— И во сколько начинается твой кастинг? — вскинув подбородок, спросила я то ли ради приличия, то ли ради интереса. Так или иначе, я понимала, что подругу придется выручать, а то она потом мне не только мозг промоет своим нытьем, но и всю костную жидкость. И я почти уверена, что, когда Ламии снимут гипс, она отправит уже меня в больницу, и не на месяц, а на полгода, пока будет копить деньги на выплату штрафа за нарушение договора.

— В час дня, — звучало как приговор, потому что обычно в это время я привыкла только подниматься с постели, особенно по субботам.

— Я тебя когда-нибудь прибью... — шепотом пообещала я, но согласно кивнула.

***

Суббота началась не с нежных потягиваний в белых простынях и мягких подушках — и уж тем более не с кофе — она началась с суетливого забега вдоль гостиной к ванной, чтобы быстро принять душ и привести голову в порядок. В мою утреннюю рутину входило много разных этапов, но самым важным я находила торчание перед зеркалом с плойкой в руке и закручиванием кудрей. И, естественно, макияж. Я не привыкла краситься на тренировки, потому что тон имел свойство расползаться на постоянно потеющем лице. Однако сегодня я должна была предстать во всей красе перед представителями азиатской компании и показать им все, на что я способна.

Поздним вечером, когда я вернулась с работы домой, то поняла, что, даже если мне и не нужно пройти в финал, я все равно должна выложиться на максимум. Тут стоял не просто вопрос помощи подруге; он напрямую касался моей репутации. Я элементарно не могла выйти на публику, сделать два прихлопа, два притопа и плюнуть в землю. Нет! Нет! И еще раз — нет! Я хотела утереть всем нос и показать, на что способны лучшие танцоры России, и пусть эти китайцы утрут себе нос моим мощным ударом. Я просто так своим временем не разбрасываюсь! Либо я беру главный приз, либо пусть забирают мое звание лучшего хореографа и танцора страны — после провала оно мне тогда вообще не сдалось.

Несмотря на ранний подъем, я была бодра и полна сил, преисполненная энтузиазмом и невероятным желанием растереть всех конкурентов в пыль. Судя по словам Ламии, на прослушивании будут только лучшие из лучших, поэтому я готовилась столкнуться лицом к лицу со всеми своими злейшими врагами, которых только могла повстречать за все двадцать лет танцевальной карьеры. За долгие годы на сцене я обзавелась огромным количеством противников. Переходя из проекта в проект в подростковые годы, я выделялась своим стилем танца и высоким уровнем профессионализма; старшие товарищи неоднократно приводили меня в пример остальным, чем вызывали у моих сверстников неотвратимую зависть. А я, хоть и старалась оставаться тактичной и дружелюбной, не могла постоянно сносить смешки, косые взгляды, а иногда даже нападки. Мой язык был острый, как кинжал, оттого и ранил всех, кто хоть как-то смел высказать грубость в мой адрес.

Танцы — в первую очередь спорт. Но этот спорт не только командный, но и единоличный. Хоть люди и работают в большой и сплоченной группе, соревнуясь с другими на сцене, внутри объединения также есть сильные и слабые звенья. Чтобы выделяться и танцевать в первой линии, получая внимание публики и принимая удары от членов жюри, нужно работать как проклятый. Только так можно стать ведущим и центровым персонажем команды, который возьмет на себя ответственность за присвоенные баллы. Неоднократно попадая в первые линии на выступлениях, я сталкивалась с неприкрытой ненавистью остальных участников команд, где бы ни находилась. Иногда мне боялись высказывать оскорбления и ругательства в лицо, но я чувствовала напряжение каждый раз, когда попадала на тренировки к предстоящим выступлениям, и только за стенами зала могла подслушать откровенные пожелания смерти от более слабых участников групп, неизменно попадающих в последние линии расстанов.

Но, работая в командах, я познала не только ненависть, но и восхищение. Везде есть люди, которые мною восхищаются, но их гораздо меньше. Отчего-то люди чаще поддаются негативу, нежели позитиву, хотя и то, и другое чувство забирает одинаковое количество энергии. Когда люди выбирают любовь, они вкладываются в это так же сильно, как и в любые другие эмоции с яркой окраской. Но отдача от них, несмотря на высокие затраты, разная. Негатив наполняет тебя темной и отрицательной энергией, а позитив — светлой и положительной. Мы выбираем сами, чем кормить свое тело, разум и душу. В любом случае я радостно принимала от людей все спектры эмоций: это так или иначе наполняло меня. Знать, что кто-то меня ненавидит или любит, — высшая похвала. Это значит, что человеку я не безразлична. Быть пустым местом — вот мой главный страх.

Ламия скинула мне всю необходимую информацию в сообщениях, включая пригласительный с куар-кодом. «Тебе нужно будет явиться по адресу, указанному в электронном файле, и на входе отсканировать код, потом тебе выдадут присвоенный мне номер и отправят в очередь», — вот и все ее объяснение. Раньше я ходила на кастинги, но обычно регистрация проходила иначе: нужно было предоставить документ, удостоверяющий личность, затем заполнить бланк и прочую-прочую бумажную волокиту, а тут все было до ужаса просто. Но Ламия сказала, что все эти этапы она проходила ранее онлайн, поэтому теперь это не нужно. У компании уже были ее сведения, которые читались по куар-коду, приложенному к пригласительному. «Зарубежные компании идут вперед, в отличие от наших, — справедливо рассудила я, — а чего стоять на месте, когда есть современные технологии?»

Я приехала по указанному адресу при полном параде и удивленно округлила глаза: возле шикарного здания, облицованного стеклянной поверхностью и с крупным названием при входе «My Youth Studio», стояла длинная очередь из людей, а рядом маячили операторы с камерами. Пятиэтажное здание, расположенное недалеко от центра Москвы, оказалось популярной среди подростков танцевальной студией. О ней я лишь слышала урывками от знакомых, увлекающихся не понятной мне азиатской культурой, бум на которую произошел совсем недавно. Ламия частенько пчелкой Майей жужжала мне в уши, что это филиал танцевальной студии, принадлежащей то ли китайской, то ли корейской компании. Что они забыли у нас в Москве, я не имела ни малейшего представления.

— Извините, — я подошла к какой-то девушке, которая стояла в очереди, и приветливо улыбнулась. — Это случайно не очередь на кастинг?

— Она самая, — ответила девушка, которая мгновением ранее смотрела в экран телефона.

— Ага, понятно, спасибо, — я кивнула, и незнакомка тут же вернулась к своему делу, а я пошла в конец очереди, тяжело вздыхая: еще не понятно, сколько времени придется стоять и ждать, пока меня пропустят внутрь. Благо день только начинался, и погода еще не разгулялась, чтобы солнце начало невыносимо печь.

Очередь продвигалась достаточно медленно, но когда я подошла к началу, то заметила двух охранников, стоящих на входе и преграждающих все стойками с красными лентами. Они раз в пять минут сканировали штрих-коды из пригласительных и пропускали по одному человеку внутрь. Наблюдая за этой процедурой, я ощущала себя так, будто стою у ночного клуба, в который пропускают только по фейс-контролю. Как оказалось, я приехала достаточно рано, поскольку количество людей за моей спиной прибавлялось с каждой минутой. Только спустя час до меня дошла очередь, и я оказалась лицом к лицу с охранниками.

— Когда мы отсканируем код, пожалуйста, пройдите к стойке регистрации и назовите свой порядковый номер, — сразу сказал мне мужчина, как только получил инструкцию, передаваемую через наушник.

— А дальше? — поинтересовалась я, открывая пригласительный, отправленный подругой.

— А дальше вам все скажут внутри, — ответил охранник и поднес специальное устройство, чтобы отсканировать код. Судя по всему, таким образом они через систему отмечали всех, кто явился на кастинг. Мужчина пробил мой куар-код, и на устройстве загорелся зеленый свет — меня пропустили в здание. Я выдохнула со спокойствием на сердце: подмену участника никто проверять не будет и затея Ламии пройдет успешно.

Я прошла в вестибюль, оформленный в простых серых тонах, с кожаными диванчиками, расставленными вдоль стен, и стойкой регистрации, у которой стоял стол с разложенными тканевыми маечками с крупными напечатанными номерами. Я быстрым шагом подошла к девушке с аккуратной зализанной прической и поздоровалась:

— Здравствуйте, меня зовут Ламия, — быстро представилась я чужим именем, все еще держа телефон включенным. — Мой порядковый номер пятьсот двадцать седьмой.

— Здравствуйте, одну минуту, — работница танцевальной студии, одетая шикарнее, чем я, — в черный пиджак и юбку-карандаш — что-то отметила у себя в бланках и подошла к столику с маечками, отыскала там нужную и передала мне в руки. Пока девушка выполняла свои обязанности, я нервно потирала вспотевшие ладони о черные кожаные штаны, висящие на бедрах. Пупок виднелся из-под белого кроп-топа. Я чувствовала себя неудобно из-за слишком официальной обстановки. Все сотрудники вокруг, даже операторы, пробегающие мимо и фиксирующие весь процесс на видео, одеты с иголочки. Создавалось ощущение, будто я пришла не в танцевальную студию, где в обыденность давно вошли спортивные костюмы и кроссовки, а в какой-то офис в Москва-Сити. — Вам сейчас нужно надеть свой номер и пройти в зал «Волна». Там сидит съемочная команда, они возьмут у вас небольшое интервью. Когда закончите, кураторы отведут вас на третий этаж, в зал кастинга, — дала инструкции девушка и указала рукой в сторону левого коридора со стороны лифта.

— Хорошо, — пожала плечами я, нацепила поверх топа номерной знак и двинулась вперед вдоль стеклянных дверей, рядом с которыми висели металлические таблички с разными надписями. Я быстро сориентировалась и нашла нужный мне зал. Дверь, ведущая в просторное помещение, была зашторена белой тканью, чтобы лишние взгляды проходящих мимо людей не смущали тех, кто давал интервью, создавая некую иллюзию приватности, — хотя о какой секретности может идти речь, если интервью все равно записывают? Я постучалась, и женский голос изнутри разрешил мне войти. — Здравствуйте! — сходу сказала я, открывая дверь. — Мне сказали пройти к вам.

— Присаживайтесь, — в зале стояло лишь два стула: на одном сидела девушка со светлыми волосами и с планшетом в руке, а второй пустовал и стоял напротив камеры. — Я задам вам пару вопросов, — известила интервьюер меня и указала рукой на свободное место. Я закрыла за собой дверь и вальяжно села на стул, закинув ногу на ногу. — Как вас зовут? — сразу начала спрашивать меня девушка приятным и располагающим к диалогу тоном.

— Меня зовут Ламия, мой номер пятьсот двадцать седьмой, — быстро проговорила я свою первую и последнюю ложь на этом интервью. Пока я шла к залу и нервно поправляла майку на плечах, думала о том, что буду говорить на коротком интервью. Я хорошо умела врать — за это можно поблагодарить деспотичную мать, перед которой мне вечно приходилось оправдываться за каждый неверный шаг, однако я понимала, что не смогу в точности пересказать карьерный путь своей подруги и уж точно не придумаю сходу правдоподобную историю становления «достойного этой компании танцора». Я решила, что расскажу только то, через что прошла сама, если того потребует ситуация. В любом случае разницы никакой не было.

— Ламия, скажите пожалуйста, что привело вас в нашу компанию? — таких вопросов я не ожидала. Это не первое мое интервью. Я много раз проходила через нечто подобное, когда подавала заявки на участие в проектах. Такие вопросы обычно включают в анкеты, однако представителем компании виднее, поэтому мне пришлось хорошенько собраться с мыслями, чтобы не сболтнуть чего-то лишнего.

— Подруга рассказала мне о хорошей вакансии, поэтому я здесь, — туманно и расплывчато ответила я, потому что не знала, что написала Ламия в первоначальной анкете, когда подавала заявку. Я просто сказала правду.

— Как долго вы занимаетесь танцами? Был ли у вас опыт работы в команде? — искусственная улыбка и уставший взгляд говорили мне о том, что интервьюеру глубоко плевать на ответы, которые я буду давать. Она уже слишком устала за это утро, чтобы допрашивать меня так, как положено. Девушка не требовала развернутых ответов или глубокого описания чувств и переживаний относительно всего происходящего, поэтому мне это было на руку. Чем скорее меня отпустят, тем быстрее я вернусь к своему заслуженному отдыху.

— Я занимаюсь танцами с восьми лет. Сейчас мне двадцать восемь. Двадцать лет, соответственно. Свободно чувствую себя почти во всех современных стилях: хип-хоп, герли хип-хоп, брейк-данс, поппинг, дэнс-холл, джаз фанк — и прекрасно их совмещаю. В двадцать лет я участвовала в казахстанском шоу «Танцы» и прошла в финал. Три года занималась любительской акробатикой. С двенадцати лет я побывала в разных московских командах, таких как «Свет» и «Странники», с ними я завоевала семь наград на международных батлах среди стран СНГ. Начинала изучать хореографию в студии «Тодес» и год выступала с их рабочей группой. В семнадцать лет я оттуда ушла и устроилась на работу в лейбл «NOW» по контракту с одной из их поп-певиц. Последние три года работаю хореографом на том же лейбле, — я не соблюдала хронологию в своем бесконечном списке заслуг и просто говорила все, что всплывало в уме. Кажется, что я многое упустила, но даже названного хватало, чтобы произвести впечатление на любого, кто далек от мира танцев. Девушка, сидящая передо мной, даже удивленно раскрыла рот, будто никто из ранее прошедших интервью не мог похвастаться такими достижениями.

— Что ж... — в замешательстве проговорила визави и опустила взгляд на планшет, читая следующий вопрос. — Чего вы ожидаете от кастинга?

— Танцы — это спорт. Хочу испытать свои возможности, как и всегда, — ничуть не лукавя, ответила я и растянула губы в широкой и довольной улыбке. Все было кратко и понятно.

— На этом мы закончили, можете подождать куратора у двери, — вопросы в листе, очевидно, иссякли, поэтому меня освободили от этого мучения и отправили на выход. Я, ни капельки не сопротивляясь, быстро соскочила со стула и вышла из зала, чтобы снова пристроить свою попку на горизонтальной поверхности и отдохнуть. Из-за того, что я долго стояла в очереди, ноги устали и еле держали меня в вертикальном положении, да и, что уж греха таить, все мое тело в принципе не привыкло по субботам подниматься с кровати. Но стоило мне сесть на диван, как подошел куратор и известил о том, что через десять минут подоспеет моя очередь для прослушивания. Мне оставалось только закатить глаза и проследовать за мужчиной к лифту.

Когда мы прокатились на крутом лифте, облицованным со всех сторон зеркалами, меня завели в очередную серость холла и сказали дождаться того момента, как на табло у двери высветится мой номер, и только после этого заходить. Я несколько раз кивнула монотонным словам мужчины и в процессе начала оглядываться по сторонам в поисках пуфиков, стульчиков или диванчиков, но вокруг ничего подобного не было. Я тоскливо посмотрела на дверь, ведущую в зал кастинга, потом уныло оглядела очередь из трех человек и все-таки села на пол, пообещав себе, что по приходе домой сразу же выпью таблетки от цистита.

Сидя на полу, я вспоминала те дни, когда была подростком и точно так же торчала у входов в танцевальные залы в ожидании окончания занятий других групп. Обычно в коридорах всегда гулял сквозняк, поэтому я нередко заболевала. А вот в танцевальных залах таких рисков не было: весь поток воздуха ограничивался дверью и окнами, которые можно было при желании закрыть. Я мерзлявый человек, который любит понежиться в тепле и духоте залов, поэтому мои подопечные частенько сражаются со мной за право открыть окно на занятиях — естественно, я им этого не позволяю, особенно зимой, когда все разгоряченные и пропитанные потом.

Просидев на полу пять минут, я решила немного размяться и разогреть мышцы — еще не хватало во время кастинга что-то потянуть и схлопотать травму. Я сделала несколько прыжков на месте, потом в разные стороны, немного вспотела и перешла к упражнениям на плечи, локти и корпус. В детстве я редко разрабатывала локти перед тренировками, поэтому они теперь часто болели; иногда даже приходилось заклеивать их тейпами, чтобы снизить риск травмы. Один раз на моем занятии из-за недостаточной разминки для суставов у не подготовленного к нагрузке ученика вылетела коленная чашечка — среди танцоров это распространенная травма, однако я чувствовала себя виноватой. С тех пор я уделяла больше времени и внимания на разминку именно этих частей тела.

Через пятнадцать минут загорелся мой номер на табло. Я собралась с мыслями и развела руки в стороны как можно шире, глубоко вдыхая, — отличное упражнение. Я всегда его делала, когда хотела почувствовать власть над всем миром и повышенную уверенность в себе, граничащую с нарциссизмом. В самые ответственные моменты я начинала сильно волноваться и сомневаться в своих способностях, поэтому коллеги когда-то очень давно посоветовали мне делать широкие и открытые жесты, чтобы придать себе сил. И это хорошо помогало, поэтому я не изменяла традиции и перед каждым публичным выступлением проделывала нечто подобное: вела себя немного надменнее обычного, представляя себя суперзвездой, широко расставляла ноги, когда сидела на стуле, или разводила руки, как сейчас, будто обнимая мир, — причем последнее было менее безобидным для общества, чем все остальное.

Переступив порог зала, я увидела столы, стоящие в ряд напротив двери, и сидящих за ними людей: четыре девушки и один парень. Возле каждого представителя жюри стояла именная табличка, слева направо: Лана Павлин, Даяна Умарова, Ярослава Анисина, Яна Анисина и Григорий Жданов. За членами жюри выстроился целый персонал: девушки с какими-то папками в руках, мужчина, что-то печатающий в телефоне, люди с камерами и «мальчик на побегушках», который обслуживал девушек за столами, подавая им то воду, то ручку, то какие-то бумажки.

Члены жюри — это отдельный вид искусства. Все они, как на подбор, были красивыми и подтянутыми, со впалыми скулами и ровной кожей, тонкими талиями и запястьями. Первые, на кого я обратила внимание, — сестры-близнецы, темнокожие девушки, будто кофе с молоком — их кудрявые волосы убраны в плотные и залаченные пучки, а выбивающиеся пряди по линии роста волос уложены гелем в красивые завитки на лбу. Внешность Анисиных трудно укладывалась в мое представление о русских девушках, потому что не каждый день увидишь темнокожих на наших улицах, да еще и со славянскими именами. Следующая девушка, на которую я положила взгляд, — Даяна — яркая азиатская внешность, узкий разрез глаз, высокие скулы и черные, густые, ровные волосы длиною до плеч и с челкой. Ее взгляд был полон огня и неприкрытого буйного характера — если она не забрала лидирующую позицию среди членов жюри, то точно оказывает большое влияние. Я решила сразу, что именно на нее я должна произвести впечатление. Сидящая рядом с дерзкой Умаровой Лана Павлин, в противовес, казалась нежным лебедем: тонкая, белая кожа, через которую просвечивались вены, темные волосы до талии, заколотые розовыми заколками у лица, светлые глаза, напоминающие зелень леса, и утонченные черты лица. В ее взгляде читалась доброта и открытость. А вот Григорий показался мне развязным и циничным парнем. Он сидел вразвалку, в отличие от девушек, и демонстрировал всем свой невероятный пофигизм. Темные очки служили ему ободком и убирали кудри с лица. В глазах молодого человека отражалась вселенская скука. Когда я зашла в зал, он качнулся на стуле, запрокинул голову и громко спросил у одной из девушек, стоящих позади него:

— Какой это человек по счету? — и полностью проигнорировал мое появление.

— Тридцать пятый... вроде бы, — с сомнением ответила работница, просматривая что-то в своих бумагах.

— Вроде бы? — переспросил молодой человек и наконец посмотрел на меня, но совсем вскользь, а потом всем корпусом развернулся назад и недовольно проговорил манерно, капризно: — Ты что? Спала? У тебя только одна работа!

— Гриш, ну хватит, — попыталась остановить коллегу Яна, хватая его за предплечье. Но молодой человек был неумолим и продолжал рисоваться:

— Неужели так сложно вести подсчет? Просто рисуй циферки в блокноте каждый раз, когда сюда заходит новый человек! — фыркнул под конец он и затих, возвращаясь к делу. — Кто тут у нас? Так, пятьсот двести седьмой номер... — Григорий что-то чиркнул у себя на листочке и поднял голубые глаза на меня, уже рассматривая вдумчиво и пытливо. — Импровизация? — спросил он и оглянулся на девушек, сидящих рядом.

— Умеете делать акробатические движения? Эриала или сальто назад будет достаточно, — сходу начала пытать Даяна Умарова — от нее можно было ожидать чего-то подобного. Я усмехнулась и вместо ответа встала к жюри боком, вытянула руки вверх и оторвалась ногами от пола, задав старт акробатической комбинации: колесо, переходящее во фляк, и сальто с приземлением. Первые два движения я сделала, чтобы набрать скорость для переворота во время сальто, и моя задумка оправдала себя — прыжок получился эффектным. Когда я приземлилась и отбросила длинные светлые волосы с лица, то увидела откровенный шок на лицах Яны и Яры, а вот Даяна повела бровью и искривила губы в подобии улыбки, будто хотела сказать: «Недурно, но я ожидала большего». Еще секунду все молчали, опустив глаза то на бумаги, то куда-то в пол. Жюри будто потеряло дар речи. — Я закончила, — наконец-то сказала Умарова в тишину зала и указала рукой на меня, мол, делайте с ней все, что хотите.

— Тогда импровизация, — хлопнул в ладоши Жданов и лукаво улыбнулся, взяв телефон в руки. Для каждого танцора импровизация может стать настоящим испытанием, особенно тогда, когда есть движения-паразиты: они как слова, которые мельком проносятся у нас в речи: «вот», «короче», «ну», «просто» и так далее, и тому подобное. Опыт танцора очень просто раскусить, если во время импровизации он начнет повторять движения и зацикливаться на какой-то части тела, например, станет использовать только степы, забыв про все остальное тело, или будет работать только верхом. — Я включу рандомную песню из своего плейлиста — сначала можете послушать отрывок, а на второй раз уже нужно будет станцевать, — ввел меня в курс дела молодой человек и тапнул по экрану мобильника пару раз. Задание было предельно простым, потому что мои ожидания были завышенными — на некоторых кастингах меня иногда просили танцевать сходу.

Как только прозвучала первая нота из колонок, я сразу же узнала трек — «Lick», Карди Би. Под эту песню я не ставила хореографий, однако она часто звучала у меня в наушниках, и я любила начинать разминку под нее. Сходу, даже не задумываясь ни на секунду, я сделала первое движение: встала полубоком, сложила руки перед собой и мотнула головой — простое движение не показывало моего профессионализма, однако я всегда представляла именно его, когда вставала у зеркала. «Посмотри на меня. Карди», — первые слова песни, под которые хотелось показать харизму и эмоции на лице, натянуть образ пафосной бизнес-леди, но при этом отобразить холодное и спокойное тело, будто тебя ничего не колышет. Когда певица должна была крикнуть, я расставила ноги шире, присела и сделала вид, будто падаю головой в пол, а затем резко поднялась, тряхнув волосами. После затравочки началась активная часть трека, располагающая к широким действиям, поэтому я поддалась внутреннему импульсу и на каждый бит дала резкие, четкие и размашистые движения, будто всем телом желая захватить танцпол. Под пару битов я использовала локальную изоляцию и паппы (п.а. пап — резкое сокращение мышц в танце; изоляция — движение одной частью тела, в то время как все остальное остается неподвижным), контролируя напряжение в теле. В этот момент я удерживала максимально пафосное лицо и даже немного завораживала этим. Стоило мне разойтись и полностью раствориться в музыке, как Жданов остановил трек:

— Спасибо, этого достаточно, — обронил он и что-то опять записал на бумаге. Я недовольно поджала губы и негодующе подумала: «Кайфоломщик!» — убирая волосы, прилипшие к губам. Казалось, что мои мысли звучали так громко, что долетели до умов остальных членов жюри. Те, будто поддерживая меня, цокнули языками, однако последовали примеру Григория и тоже что-то отметили в своих бланках. — Позовите следующего!

— Спасибо, — я удержалась от того, чтобы проговорить это сквозь зубы, — всего хорошего, — и вышла из зала в растрепанных чувствах. Было ощущение, что я не выложилась до конца, не показала все свои способности на максимальном уровне. И даже мысль о том, что я не должна была демонстрировать все свои умения, чтобы не пройти в финал, меня не успокаивала. Я всегда хотела быть лучшей из лучших, даже если этого не требовалось.

Я шла вдоль коридора к лифту и думала о том, что не получила наслаждение от участия в кастинге. Обычно когда я вкладываюсь эмоционально в то, что делаю, то всегда ожидаю какой-то отдачи, как от зрителей, так и от себя. Я хотела прочувствовать эмоции членов жюри, ощутить их на своей коже взглядами, почувствовать умопомрачающую атмосферу в воздухе и на кончике языка, но лица той пятерки будто застыли как каменные изваяния — либо это мне так показалось уже после, когда все закончилось. Думаю, Григорий Жданов был совсем близок к тому оргазмическому «вау», к которому шла я в течение всего танца, но он решил остаться беспристрастным, чтобы не перекрыть холодный разум настоящей эмоциональной бурей. Это профессионально с его стороны — остановить танец, но в то же время он не дал мне раскрыть всю свою мощь и потенциал. Я была разочарована.

Я зашла в лифт, посмотрела на свое отражение и увидела пустоту в глазах. Усталость заполнила меня до самых кончиков пальцев. Воинственный настрой, с которым я отправлялась на кастинг, куда-то запропастился, оставляя после себя только физические потребности: я хотела есть, спать и какать — последнее оказалось слишком сильным. «Да, мне нужно помедитировать на унитазе и высрать все неприятные эмоции от этого дня!» — решила я, когда покинула лифт и включила телефон, чтобы вызвать такси до дома Ламии — к ней ближе.

***

— И как все прошло? — спросила подруга, когда я наконец-то оказалась у нее в туалете и приоткрыла дверь, чтобы свободно общаться без криков через стенку.

— Да никак, — фыркнула я, рассматривая голубой плиточный узор, выложенный на стене. Абстракция завораживала, удивляла, притягивала взгляд и напоминала мне то, что творилось на душе, — абсолютно непонятная фигня. — Как будто я накосячила во время импровизации, а как будто и нет. Атмосфера была не кайфовая... Напряжение так и стояло в зале. Думаю, они просто вымотались за утро, поэтому и казались такими суровыми. В общем, я уходила какая-то... ни рыба ни мясо, — отстраненно проговорила я и заметила, что через щель, образовавшуюся между дверью и косяком, Ламия протягивает мне кружку чая с конфеткой. Я умиленно вздохнула и улыбнулась, принимая из ее рук кружку. — Спасибо, но это немного отвлекает от процесса, знаешь ли, — посмеялась я, но все-таки сделала пару глотков.

— Да ты там уже десять минут тужишься, передохнешь, — отмахнулась подруга и вновь поковыляла на кухню со своим гипсом. — Расскажи, кто был среди судей?

— Ну, Григорий Жданов, — назвала я имя человека, на которого обозлилась больше всего. — Я так подумала, что он там авторитетное лицо среди остальных — руководил процессом и все в таком духе, — я развернула шоколадную конфетку из фантика и откусила — грильяж — чуть зубы не сломала. Завернула обратно в бумажку и положила остатки на стиральную машину, стоящую сбоку. — Неприятный тип, — добавила я и причмокнула, рассасывая конфету за щекой.

— Постой? Гриша Жданов? — удивленно переспросила Ламия, гремя чем-то за стенкой. — Не может быть! Он же зайчик! Один из участников танцевальной команды My Youth и один из крупных акционеров одноименной компании, — воодушевленно защебетала она, снова, судя по шагам, направляясь в сторону туалета.

— Ну, если он там такая большая шишка, то теперь понятно, откуда весь пафос, — теперь я смотрела иначе на человека, с которым повстречалась. Хоть я и понимала, что кастинг проводит не абы какая компания из подворотни, открывшаяся только вчера вечером, но все равно такую наглость от вышестоящих лиц редко ожидаешь увидеть в открытую. Конечно, не исключено, что у человека может быть публичный образ, выстроенный годами, но так по-хамски себя вести — это неуважение, как к фанатам, которые пришли на кастинг в твою компанию, так и к самому себе.

— Какой пафос? Он прост как две копейки! — задорным голосом проговорила Ламия и протянула мне телефон с открытым инстаграмом. Она показывала мне страницу того самого Гриши, который значился под ником «Бикини Боттом». В свою ленту он публиковал фотографии в женственных образах и смешно позировал. Меня такое никогда не цепляло: обыкновенные фотографии без изыска, желания похвастаться творческой натурой или чего-то еще — лайфстайл, да и только. Я скучающе полистала посты и пожала плечами.

— И что ты мне этим хотела показать? — поинтересовалась я и вернула подруге телефон.

— Что он такой же обычный человек, а не то, что ты говоришь, — пыталась защитить подруга своего кумира.

— Ага, обычный человек с пятью миллионами подписчиков в инсте, — хохотнула я, допила чай, поставила кружку на все ту же стиральную машину и оглянулась в поисках туалетной бумаги. — Акционер, танцор в крупной компании... Слышали, знаем, плавали, — фыркнула я и криво улыбнулась, находя пустую втулку на сливном бачке. — Человек перестает быть обычным, как только добивается славы, денег и признания, — это закономерность. Неизбежность. Так что... вместо того, чтобы пороть эту чушь, подай лучше туалетной бумаги, а то у тебя здесь закончилась.

— Подожди тогда, — откликнулась на мою просьбу Ламия, и меньше чем через минуту я была обладательницей целой упаковки туалетной бумаги — настоящее счастье.

Через пару минут мы уже сидели за столом и по второму кругу гоняли чаи. Я намазала на крекер масло, а сверху добавила яблочного повидла, которое подруга купила на рынке у какой-то бабушки специально для меня, — я любила домашнюю еду. А Ламия считала меня извращенкой и называла мои вкусы совковыми, будто так должны есть только бабушки из времен СССР. Сама же она любила только тосты с шоколадной или арахисовой пастой — типичная жертва маркетинга и американской культуры. Я, конечно, тоже не была против таких изысков, да и сама частенько покупала шоколадную нутеллу, но все-таки чаще мне хотелось поесть чего-то из детства. Нет, не потому, что я лелеяла воспоминания о жизни с матерью, а потому, что вкус крекеров с маслом и повидлом напоминал мне старую дружбу с девочкой, у которой в семье был не такой большой достаток, как у меня, где все работали врачами.

— Покажи мне хоть, как танцует та команда, в которой состоит этот Жданов, — попросила я подругу. Не то чтобы я интересовалась азиатским шоу-бизнесом, потому что мне вполне хватало русского и американского. Мне было комфортно находиться в том информационном поле, в которое я попала еще в детстве. В десятых годах случился «бум» на все американское, и у каждого подростка моего времени появилась мечта хоть раз попасть в Голливуд, поэтому остальным я не интересовалась, да и времени не было.

— Я же тебе несколько раз показывала! Ты забыла?! — возмутилась подруга и состроила оскорбленное лицо — она имела на это право. Каждый раз, когда в ее словах звучало что-то, касающееся китайского или корейского, я обычно сворачивала уши в трубочку и просто кивала головой, потому что ее бесконечный поток восхищенных мыслей и фанатизма не только раздражал, но и полностью засорял мой мозг; у меня и так было слишком много проблем, чтобы еще и разбираться в азиатских фандомах.

— Я забыла. Ты же знаешь, что у меня нет времени погружаться во все это, — я неопределенно махнула рукой, будто описывая этим все то, что она когда-то упоминала рядом со мной. — Все, что ты обычно рассказываешь, звучит для меня непонятно и слишком сложно, особенно те музыкальные группы... — пока я пыталась объясниться, Ламия уже нашла целую подборку видео с выступлениями и перфомансами той команды, о которой она мне говорила долгое время.

— Они делают социальные танцевальные видео; одно из самых популярных вышло год назад. Они поставили танец для китайского реалити-шоу на тему школьного буллинга и заняли первое место, получив награду в пятьсот тысяч долларов! Музыку для них писал популярный китайский композитор, а потом они поехали с ним в тур, — восхищенно рассказывала Мия, пока видео загружалось. Я изогнула губы в удивлении и приподняла брови, прикинув, сколько же это денег на российские рубли, и немного прифигела — почти пятьдесят миллионов. И это за обычный танец? Мне мало верилось.

Наконец видео загрузилось и поток речи Ламии немного утих — она еще что-то шебуршала мне на ухо, но я восприняла это как фоновый шум, полностью погружаясь в видео. Перфоманс начался с сольной партии девушки: она была одета во все белое и ярко выделялась среди черной массовки из пяти человек, которые просто фоном пробегали мимо нее. Все в масках. Музыка начала принимать обороты и постепенно становилась громче. Резкие удары клавишных, похожие на марш, визуализировались на сцене танцорами, которые резко наступали на девушку в белом, пряча за своими спинами. Сольная танцовщица будто вырвалась из захвата массовки, но безуспешно. Потом появилась новая фигура в черном: ее образ немного отличался от всех остальных — более детализированный, — а маска не матовая, как у остальных, а глянцевая, покрытая черными блестками с левой стороны. Новая героиня, будто смерч, пронеслась мимо фоновых танцоров, и они разошлись. Белый наряд сольной артистки оказался порван, а волосы взъерошены. Все разошлись, оставляя на сцене только двух главных героев: предводителя черных — преподавателя — если это танец про школьный буллинг, — и выделяющуюся ученицу. Танец стал походить на драку: представитель зла будто нападал на девушку, а та давала отпор. В один момент они разошлись по разным концам сцены и разбежались, чтобы взмыть в воздух, как птицы, и столкнуться в прыжке, хватая друг друга за шею, и поменяться местами в приземлении. Зло легко опустилось на одно колено, а добро грузно упало всем телом на паркет, оказываясь поверженным в схватке. Темная фигура поднялась и подошла к светлой, описывая ее силуэт осторожным движением руки, похожим на волну, а потом резко подняла за плечи спиной к себе и оторвала от своего платья черный шлейф, начиная душить им девушку в белом. От зрелища у меня побежали мурашки. Музыка сгущалась и давила. Остальные танцоры стали появляться на сцене один за другим: каждый исполнял небольшое соло, а потом шел к девушке в белом. Пятеро танцоров что-то сжимали в своих кулаках — я не могла понять что до тех пор, пока они не облапали «добро», оставляя на ткани черные пыльные разводы, — фестивальные краски холи. Драматичная музыка подходила к своему логическому завершению, и пятерка вновь обступила главных героев, закрывая собой. На последних аккордах все разошлись и встали в шахматном порядке, но девушка в белом пропала, а на ее месте появилась такая же черная фигура, как и все остальные. По центру стояла предводительница зла, а шестерка, разбившись на тройки, по правому и левому флангу. Камера приблизила лица танцоров, и те один за другим, от края к центру, сняли свои маски. С левой стороны оказался Григорий Жданов, за ним Даяна Умарова и Ярослава Анисина, с правой — Яна Анисина, Лана Павлин и девушка, которую я не знала, — она стояла ближе всех к центровому танцору. Когда зло откинуло свою маску на пол, я обомлела, смотря в голубые глаза давно знакомого человека — Кира Краева. Видео закончилось.

— Круто, да? — упоенно спросила меня Ламия, но я совершенно не обратила на это внимание. В ушах я слышала только быстрое биение своего сердца и ничего более.

Я откинулась на спинку стула с полным ощущением того, что глаза меня обманули. Я помотала головой в разные стороны, пытаясь развеять иллюзию, так скоро возникшую в моем сознании. Я моргнула и вновь притянула телефон к себе, отмотав видео немного назад, чтобы еще раз пересмотреть концовку, но нет, это не обман и не шутка. Это было реальностью.

— А-а-а, послушай, — протянула я в замешательстве и перевела взгляд на подругу. — Все эти ребята, кроме той, что танцевала в белом, и центровой, были сегодня в жюри...

— О, значит, мои предположения, что они решили заменить Лису, верные... Blyat', все-таки я proebala кастинг в группу My Youth! Чертова нога! Так не вовремя! Я так ненавижу эту жизнь! Передо мной открылись такие возможности! Такие возможности! — подруга уронила голову на руки, сжимая волосы в кулаках. — Я так и знала, что это кастинг в главную группу компании! Так и знала! Но они же это нигде не афишировали, просто сказали, кастинг на замену в одну из групп, и все! Черт! Если они там были все вместе, то это точно оно! — разочарование и гнев сочились из речи Мии. Подруга оторвала руки от головы и стукнула кулаками по столу, запрокидывая голову назад. — Suka! — громко проревела она. Нос и глаза подруги покраснели, и я услышала громкий всхлип. — Вот почему я такая невезучая?

Я не могла даже и слова в ответ выдавить, не то что посочувствовать чужому горю. Я скорее больше удивлялась тому, что увидела на видео: моя бывшая лучшая подруга из детства сумела подняться так высоко — что неудивительно, — так еще и я побывала на кастинге в ее группу под названием — как бы я назвала — «худые и богатые сучки» (к женоподобному Жданову это тоже относилось), не «моя молодость». Сплошной фарс, да и только. Я могла только аплодировать стоя тому, как замечательно все сложилось. Приписочка: нет.

О, с Кирой нас многое связывало, и это не только долгая дружба, но и работа в одной танцевальной команде.

Мы познакомились, когда нам было по пять лет. Наши матери были лучшими подругами: столкнулись в торговом центре, когда покупали одежду. Моя мама давно не вылезала из декретного отпуска, поэтому могла часами проводить время за выбором одежды, гуляя между стендов в магазине, а вот Марья Петровна — так звали маму Киры и ее брата-близнеца, Кирилла — не могла позволить себе долгий шопинг из-за плотного рабочего графика. Они столкнулись в детском отделе, когда Марья Петровна налетела на мою маму. Сначала они немного повздорили, но потом, слово за слово, нашли общие темы и подружились. Стали частенько видеться на выходных, а затем решили познакомить и нас, своих детей. Я быстро сошлась с ребятами, и мы много времени проводили вместе, играли в салочки и прятки в саду имени Баумана — этот парк был недалеко от дома Киры. Иногда я приходила к ним в гости и мы устраивали битвы мягкими игрушками, строили крепости из подушек для диванов и стульев. Поскольку мы жили недалеко друг от друга, то родители отдали нас в одну школу. Правда, мы учились в параллели, но даже так нам удавалось находить время друг для друга и пересекаться между уроками, а на продленке сидели вместе, втроем за одной партой, чем очень раздражали учителей. Я любила обоих сиблингов как родных, потому что у меня не было сестер и братьев одного возраста со мной. Моя старшая сестра давно выросла, поступила в университет и жила отдельно с парнем. Несмотря на близость с обоими Краевыми, именно к Кире моя душа лежала ближе.

Нас связывали не только детские игры, но и танцы. Когда мама насильно стала водить меня на танцы, а я часами вынужденно тренировалась дома у зеркала, Кира все время приходила ко мне в гости и наблюдала, как я двигаюсь под музыку. Мы все меньше проводили время вместе, потому что у меня в расписании стояли постоянные тренировки; подруга не хотела меня терять, поэтому решила, что мы можем практиковаться вместе. Через год она уговорила Марью Петровну отдать ее на танцы, но в другую студию: у Киры была только мама, работающая секретаршей, денег в семье не хватало — профессиональные танцы им были не по карману. Но подруге хватало и того, что она занималась в небольшом подвальчике рядом с домом. Набравшись какой-то хип-хоп базы, Кира стала не только приходить ко мне домой и глазеть, но и сама решилась участвовать в моих отработках.

Мы стали танцевать вместе, придумывать свои хореографии и повторять те, что видели в фильмах и шоу по телевизору. Однажды мы даже выучили пару партий из «Шаг вперед», когда нам купили кассету для дивиди-плеера. Каждый день мы совершенствовались в танцах, даже пошли вместе на акробатику, чтобы научиться делать сальто, как наши любимые танцоры. В школе, после уроков, с разрешения учителей мы брали ключ от актового зала и шли тренироваться у большого зеркала во всю стену. У Киры всегда горели глаза, когда она включала музыку и погружалась в танец. Я замечала, что она постепенно становится лучше меня. Сначала я списывала это на природную одаренность, но потом осознала, что страсти в ней всегда было больше, чем во мне. Зависть с каждым днем, капля за каплей, стала отравлять мое сердце, но самое ужасное случилось тогда, когда мы подали заявку на просмотр в профессиональную детскую танцевальную группу «Свет».

Мы записали видео с парным танцем на обычную мыльницу и прикрепили его к анкете на сайте «Стань звездой». Нам было по двенадцать лет. Мы прошли во взрослую группу детей до шестнадцати. Кира превосходила всех по своему мастерству, и хореограф, который организовывал поездки на батлы и концерты, поставил ее в центр расстановки. А я оказалась с краю на второй линии — настоящее поражение. Подруга тогда утешала меня, но все было без толку, потому что мне казалось, что она делает это из жалости. Что может быть унизительней? Оказалось, кое-что может. Полгода спустя, когда нам было по тринадцать, незадолго до летних каникул, нашу команду отправили в Беларусь на танцевальные состязания. Один из этапов, помимо группового соревнования, — батл между лидерами команд. Киру вызвали на сцену. Она стала негласным авторитетом. И это довело меня окончательно.

Я, которая занималась в профессиональной студии, пахала по нескольку часов в сутки, пять раз в неделю, оказалась на втором плане. И Кира, которая просто ходила на любительские танцы раз в неделю, перепрыгнула меня за несколько лет. Я чувствовала себя обманутой, обиженной и оскорбленной. Я поняла, что моих усилий недостаточно. Поражение убивало меня изнутри. Сверху добавляла мама, которая испытывала такое же негодование: как ее дочь оказалась хуже? — уму непостижимо! Количество тренировок увеличилось вдвое. Я умирала в зале каждый божий день. А Кира снова и снова забирала награды за сольные выступления. Не выдержав напора, к концу мая я ушла из команды «Свет» и подала заявку в другую — «Странники», где уже и получила недостающую славу. Кира спрашивала меня, почему я это сделала, но я не отвечала, продолжая замалчивать зависть. Наша дружба постепенно угасала.

После летних каникул, которые прошли невероятно скучно, несмотря на путешествие в Турцию, я вернулась к танцевальной деятельности и выступлениям за группу «Странники». Постепенно я вырвалась в первую линию, оставив зависть некоторых позади, и даже стала лидером. С Кирой после августа я вообще перестала разговаривать, даже заблокировала ее в новомодной социальной сети «Вконтакте». Подруга, конечно же, пыталась узнать, в чем проблема, но я ее просто игнорировала.

Начался восьмой класс. Мы часто пересекались на этажах школы между уроками и в столовой, но когда Кира или ее брат пытались подойти ко мне и заговорить, я просто проходила мимо, даже не смотря в их сторону. Напряжение росло с каждым днем, становилось тяжело даже от мысли, что мы учимся в одной школе. Я постепенно начала осознавать, что никаких близких друзей, кроме Краевых, у меня никогда не было, а все отношения с одноклассниками и девочками постарше — лишь иллюзия. Это докучало и раздражало. Я решила, что мне нечего терять, и попросила маму перевести меня в другую школу. Так и закончилась наша дружба длиною в восемь лет.

Следующие два года я посвятила себя полному переосмыслению жизни и пришла к печальному выводу, что из-за глупой детской зависти я потеряла лучших друзей — даже больше — брата и сестру. И однажды мне подвернулся момент все вернуть: я пересеклась с Кирой в кофейне, недалеко от нашего района. Подруга, как и всегда, была добра и улыбчива — настоящий ангел, — мы обменялись приятными и короткими фразами, поговорив о своих новых жизнях в общих чертах, и в какой-то момент я рискнула и предложила ей возобновить дружбу. Кира тогда грустно улыбнулась и как-то поникла, а потом тихо проговорила: «Я уже в этом не нуждаюсь», — и мы разошлись. Сказать, что я была задета, — не сказать ничего вообще. Я открыла ей сердце вновь, переступила через собственную гордость и предложила то, что боялась произнести даже в самых смелых мыслях, но получила отказ.

Я злилась, но понимала, что доверие, которое было у нас в детстве, не вернуть. Понадобились бы годы, чтобы восстановить то тепло, о котором я часто вспоминала. Но что я могла сделать, если человек этого уже не хотел? Жизнь продолжалась, и мне стоило идти дальше. Так я, собственно, и поступила, полностью отдавшись карьере. Я буквально упала в этот омут с головой, позабыв обо всем. Так все и продолжалось до этого момента.

— Да, ты невезучая, — сказала я подруге спустя какое-то время раздумий. Ламия уже, наверное, и перестала надеяться на мой ответ, но в конце концов я что-то да и смогла выдавить из себя. — Невезучая, — повторила я как заколдованная. Но даже эти слова не звучали в поддержку подруги: скорее я говорила про себя, нежели про нее. Мия как-то странно и удивленно на меня посмотрела, будто ожидала услышать что-то другое, но я не хотела исправляться, лишь устало закатила глаза. — Я вообще-то спать хочу. Спасибо за гостеприимство, но я, наверное, поеду домой. Время уже позднее, мне нужно отоспаться после такого долгого дня, — протянула я и подхватила со стола телефон и оставшийся крекер с маслом, пошла на выход, жуя на ходу.

— Но сейчас только пять вечера! — попыталась остановить меня подруга, но я уже надевала ботинки. — Я думала, что мы можем посмотреть вместе фильм?

— Пять вечера! Вот именно! Самое время для дневного... вечернего сна! — я не стала дожидаться, пока подруга поднимется со стула и проковыляет в коридор, поэтому, не прощаясь, сама захлопнула дверь и побежала по лестнице на первый этаж.

***

Я проснулась утром следующего дня не от будильника, а от звонка, что удивительно. Абсолютно все знали, что до двенадцати меня беспокоить нельзя, потому что с девяти утра, начиная от подъема, мой мозг не способен ни на какие функции, кроме рутинных. В это время от меня мало толку. Но какой-то смертный решил иначе. Я только-только разлепила глаза и поднесла телефон к уху, но тот продолжал издавать раздражающую мелодию. «Blyat', забыла ответить!» — раздраженно и немного агрессивно подумала я и провела пальцем по экрану, даже не посмотрев на номер, включила громкую связь.

— И вам доброго утра, — тихо проговорила я, пытаясь звучать беспристрастно, но мне никто не ответил. — Говорите! — чуть ли не приказным тоном добавила я, потому что не любила, когда люди звонят и просто дышат в трубку. Зачем молчать, если звонишь первым? Но на другом конце все так же было тихо. «Наверное, мошенники...» — догадалась я и хотела уже скинуть звонок, как наконец-то человек дал о себе знать:

— Привет, Ира. Это Кира. Кира Краева, — услышала я холодный и размеренный тон охрипшего голоса. «Помилуй боже, еще и этого мне в такую рань не хватало!» — промелькнула мысль в воспаленном мозгу, и я тут же поднялась всем корпусом на постели. Рука потянулась к телефону, чтобы сбросить звонок, но я быстро поймала себя на этом и остановилась, ощущая, как сердце забилось прямо в ушах, оглушая. Я приложила руку к груди и медленно выдохнула через нос, чувствуя первые признаки тахикардии. «Я умру этим утром! Какая жалкая будет смерть!» — сарказм так и сочился в моей голове, норовя едкими фразами сорваться с языка.

— Где ты достала мой номер? — медленно спросила я и скосила взгляд на чашку с водой, стоявшую на полу. В съемной квартире у меня не было тумбочек; я каждый месяц откладывала их покупку из-за недостатка времени, чтобы съездить в мебельный, о чем сейчас крупно пожалела. Я потянулась на пол за чашкой, но рухнула с кровати и разлила воду, задев ладонью ручку. — Blyadstvo! — выругалась я себе под нос и встала на ноги.

— Подняла старые связи, — тем временем хлестко вещал голос из прошлого. — Ты вчера побывала на кастинге моей компании, поэтому у нас есть несколько вопросов к тебе. Ты должна через час явиться в офис студии и объясниться, — твердо сказала Кира. Если честно, то ее голос и интонации я совсем не узнала и все еще воспринимала ситуацию как шутку. Этого просто не могло со мной происходить.

— Смеешься, что ли? Я ничего тебе не должна! — на нервах хохотнула я и скривилась в лице, пялясь в экран телефона, будто рассчитывая увидеть в нем лицо бывшей подруги. — Никуда я не поеду! У меня работа! Ты вообще не считаешься со временем других? Корону с головы сними, — посоветовала я, ощущая накапливающееся напряжение в теле и ком в горле, перекрывающий дыхание. — Кем ты себя возомнила? — не подготовленный к разговорам мозг подкидывал мне самые ужасные фразы, которые только можно было сказать. На стрессе я защищалась неприкрытой агрессией. И это меня безоговорочно оправдывало.

— Мое время — мои деньги. Либо ты явишься в студию через час, либо я буду решать данный вопрос через суд, — отчеканила она каждое слово ядовито. — Тебе выбирать, — добавила она более мягким, приторным и кокетливым тоном — но все это звучало притворно, скрывая за собой такой же враждебный настрой. Кира уже не казалась той Кирой, которую я знала. В жизни не слышала такой циничности от нее.

— Угрожаешь судом? Что ж, твоя взяла. Я приеду. До встречи, — и сбросила трубку, резко нажав пальцем на экран телефона. Я даже не отследила тот момент, когда он оказался в моих ладонях крепко сжатым, — видимо, я настолько противилась разговору, что автоматически взяла его в руки. Разжав телефон и скинув его обратно на постель, я заметила дрожь в пальцах — оно и неудивительно. Я так сильно перенервничала, что начался тремор конечностей.

На ватных ногах я поплелась чистить зубы и расчесывать волосы в ванную, чтобы хоть как-то привести себя в порядок перед встречей. На макияж и укладку времени не было, поэтому оставалось только умыться и сделать хвост: ехать минимум сорок минут, а я не хотела злить королеву больше положенного своим опозданием. Сказала приехать через час — приеду. С нынешним положением Киры в обществе, с огромной компанией за плечами — если верить словам Ламии, — угрозы судом — не беспочвенное дело.

***

Я вылетела из такси за пять минут до назначенного времени и оказалась почти за пару метров от здания, в котором проходил кастинг, потому что водитель остановился на обочине через дорогу. Сломя голову я помчалась ко входу, не разбирая пути. Даже проезжающие мимо машины останавливались передо мной, хоть я и переходила в неположенном месте. Я отворила стеклянные двери здания и подбежала к стойке регистрации, где стояла уже знакомая мне со вчерашнего дня девушка. Я не поздоровалась и сразу перешла к сути дела:

— Меня ждет Кира Краева. Куда мне идти? — протараторила я, кидая обеспокоенный взгляд на лифт и прикидывая в уме, сколько времени придется потратить на подъем. В этот момент я поймала себя на мысли, что еще ни разу в жизни я так не спешила встретиться с Кирой, как сейчас.

— Как вас зовут? На какое время вам назначено? — меж тем чопорно спросила администратор, следуя каким-то своим протоколам.

— Этаж и кабинет! — прошипела в ответ я сквозь зубы и посмотрела на экран электронных часов. Без трех минут половина десятого. Девушка настолько обомлела, что выдала мне всю информацию на автомате. И я двинулась дальше: на пятый этаж, в пятьсот первый кабинет.

Все оказалось согласно моей логике: пятьсот первый кабинет — первое помещение от лифта. Я прочитала табличку на двери: «Сафронова М. А., бухгалтерия», — то ли я ошиблась, то ли место для переговоров выбиралось рандомным образом, то ли администратор меня обманула и вслед решила отправить охрану — все-таки я очень неприлично ворвалась в двери здания. В любом случае я решила постучаться и спросить, где мне найти кабинет Киры.

— Входите, — услышала я лаконичный ответ изнутри и вошла. В светлом кабинете серых тонов, с огромным окном позади рабочего стола сидела Кира в белом офисном кожаном кресле. Я от неожиданности чуть не закашлялась, но взяла себя в руки и заглянула в голубые глаза бывшей подруги. Она смотрела на меня изучающе и оценивающе, почти так же, как и смотрел на меня Жданов, один из ее танцоров. «Какая королева, такая и свита», — решила я, оставляя страх за закрытой дверью. Я уверенно прошла в кабинет и вальяжно опустилась в кресло напротив стола, расслабленно откинувшись на спинку корпусом.

— Поздравляю, ты добилась успеха, — начала говорить я, послав формальности куда подальше. Мы уже говорили утром, здороваться было ни к чему. — Чего хотела?

— Хм, я полагаю, ты не знала, куда шла. Если бы не этот факт, я бы подумала, что ты опять навязываешься в друзья, — Кира сложила руки перед собой на столе и дразняще ухмыльнулась, припоминая мне прошлые годы. Я удержалась от того, чтобы ответить ей колкостью.

— Ты сказала, что мы встретимся в твоем офисе? Но тут другое имя на двери, — заметила я, переводя тему. Уж не хотелось мне говорить о прошлом, да и тешить ее эго мне дорого обходится.

— Все здание принадлежит мне, — пожала плечами Кира и прошлась по мне колючим и самодовольным взглядом. Все-таки даже так я смогла вывести ее на очередной и дешевый понт. — Я могу назвать своим офисом абсолютно любой кабинет.

— Позерничаешь? Я тебя такому не учила, — да, в детстве Кира всегда старалась мне подражать: перенимала манеру речи, стиль в одежде, воровала коронные фразочки, даже танцами занялась, потому что я на них ходила.

— Работа обязывает, — коротко ответила она, не ведясь на мою провокацию. Мы изучали друг друга взглядами и будто мерились остротой языков. Кира сильно изменилась за эти годы, повзрослев не только в поведении и взглядах на жизнь, но и внешне: округлое лицо стало более угловатым, потеряв детские черты, щеки впали, а глаза, казавшиеся большими и круглыми, теперь терялись на фоне высоких скул и выдающегося подбородка с ямочкой. Мы взрослели и менялись непропорционально, поэтому раньше даже нос казался большим, но теперь он идеально подходил ее внешности, сливаясь с общими очертаниями. Я тоже изменилась: тело от бесконечных тренировок стало таким же худым и жилистым, как и Кирино. Раньше я завидовала ее мальчишескому складу: длинным ногам и шее, тонким запястьям, квадратным плечам и выделяющимся ключицам, а сейчас я и сама такая.

— Меня это не интересует, ближе к сути, — отмахнулась я от слов бывшей подруги, как от назойливой мухи. Я пришла сюда не слушать хвастовство; главная цель этой встречи — помочь Мии избежать разбирательств в суде и штрафов. Я уже давно пожалела, что ввязалась в эту историю, однако изменить уже ничего не могла — в прошлое не вернуться. Точку нужно поставить уже сейчас, довести все до логического завершения и забыть, как страшный сон.

— Суть все еще в работе, — усмехнулась Кира и достала какую-то папку из шкафчика в столе, кинув ее на пустой стол. — Мои танцоры выбрали тебя в топ-десять, — поделилась она и уперла в меня страшный и кровожадный взгляд, не знакомый мне ранее. Я прищурилась, наблюдая оскал: именно в этот момент я признала неотвратимость ситуации — Краева решила вцепиться в меня зубами и не отпускать до тех пор, пока не выпьет все соки. — А я хочу, чтобы ты присоединилась к команде.

— Все еще лелеешь нашу дружбу? — флегматично спросила я, закидывая ногу на ногу. — Я польщена. Столько внимания, — откинула прядь волос за спину и посмотрела в сторону, выражая безразличие.

— Нечего. Это пустое, — Кира раскрыла папку и легким взглядом окинула содержимое. — Сейчас я мыслю глобальнее. Детские обиды ни к чему. Я бизнесмен, поэтому выбираю то, что принесет мне больше денег. Деньги — это валюта времени. Так что давай договоримся по-быстрому, — она перевернула раскрытую папку лицом ко мне и достала из стола ручку, положив ее рядом с бумагами. Я вздернула бровь и усмехнулась, отрываясь от спинки стула и наклоняясь ближе к столу.

— А ты стала циничной. И куда делся мой божий одуванчик? — насмешка прозвучала в моем голосе. Старое прозвище «Одуванчик» приняло новый окрас в моих словах, саркастичный и уничижительный. Когда мы были детьми, я называла ее так из-за блондинистых кудрявых волос, которые топорщились в разные стороны. Их невозможно было расчесать или красиво уложить, потому что тогда они начинали походить на взрыв на макаронной фабрике. При встрече я нежно гладила Киру по голове и обожаемо сравнивала с одуванчиком, мечтая однажды увидеть, как ее волосы отрастут и упадут с плеч крупными вьющимися локонами, но она всегда приходила в парикмахерскую и попросила подстричь покороче.

— Я предлагаю тебе контракт, — вдохнув поглубже, ровным тоном проговорила Кира. Она явно балансировала на грани отчаянного гнева и сдержанной холодности. Солнце спряталось за облаками, и комната немного помрачнела, под стать напряженной атмосфере, царящей между мной и Кирой. Когда я заглянула бывшей подруге в глаза, то не сразу распознала, что цвет радужки ее глаз изменился не из-за освещения — голубой и светлый океан превратился в грозовую бурю и водоворот синих оттенков, подчиняясь ее внутренней тьме. Теперь я не сомневалась, что передо мной сидит настоящий зверь в женском обличии. Она поглотит меня. Я знала это. Вопрос был лишь в том, насколько болезненно.

— С чего ты взяла, что я соглашусь? Я не хочу опять быть в твоей тени, — несмотря на буйный и оскорбленный тон, мне все равно казалось, что это прозвучало слишком жалко. Мысленно я отругала себя за то, что поддалась захлестнувшими меня эмоциям, и сжала руки в кулаки, впиваясь ногтями в кожу.

— Моей тени? — переспросила Кира, словно ослышалась, и откинулась на спинку своего белого стула, сложив руки на груди. — Вот как ты это называешь? — искренне удивилась она и цокнула языком неодобрительно, будто мои слова ее оскорбляли, но не так сильно, чтобы пытаться меня переубедить и начать возражать. — Что ж. Твое право. Но я вот о чем тебя спрошу... — она снова придвинулась животом к столу и сложила пальцы в замок перед собой. — Разве ты хочешь всю оставшуюся жизнь проработать хореографом? Там, на лейбле «NOW»? Быть за кулисами? Талантливый артист и за кулисами? — она криво изогнула губы в подобии улыбки и прошлась по мне осуждающим взглядом. — Я же предлагаю тебе вновь вернуться на сцену в качестве звезды и встать под свет софитов. Разве не ради этого ты принесла в жертву нашу дружбу? — горько вырвалось из ее рта. Наверное, она пожалела, что сказала это, потому что то была всего лишь догадка. Выстрел наугад, но в точку. Я закусила щеку, услышав неприятную правду. Кира догадывалась, что беспокоит меня, однако никогда не говорила об этом, когда мы были детьми, — не была уверена до конца. Но сегодня одной лишь репликой я разрушила иллюзии и старые барьеры, так старательно выстроенные между нами, и позволила подобраться к своим обидам и страхам. — Я не буду предлагать дважды, — добавила она, когда воцарилась давящая тишина, пожирающая все изнутри. Я не отвечала, потому что погрузилась в тяжелые раздумья, а она побуждала меня действовать уже сейчас. — Время — деньги, — после этой фразы я убедилась, что без правильного ответа она меня не выпустит из кабинета. Вскроет мозги бензопилой, начнет в них копаться и добивать меня каждым словом, только чтобы услышать то, что хочет.

— Хорошо. Три месяца. Не больше, — сказала как отрезала.

— Полгода, — в противовес моим уверенным словам еще жестче изрекла Кира, подаваясь вперед и упирая руки в стол. Она уже все решила.

— Три. Не больше. Я уже сказала, — продолжала настаивать я, однако голос терял вес с каждым словом.

— Я не стану повторяться, — Кира уже нависла надо мной, полностью поднявшись с кресла.

— Хорошо. Я согласна, — сдалась я, не желая спорить, и всплеснула руками. Я отвернулась в сторону окна, не выдержав ожесточенного взгляда. Я проиграла эту битву еще тогда, когда переступила порог кабинета. Это была точка невозврата.