***

«Позвони мне, когда будешь возвращаться домой. Я приеду тебя забрать...»

П

ечатал я сообщение самому заветному мне контакту в телефоне, который занимал, если не сто, то хотя бы больше половины из ста процентов моих мыслей. Но я быстро стёр два предложения, которые для неё лишь бессмысленный набор букв. Не более.

«Не заставляй волноваться. Позвони, когда решишь возвращаться домой...»

Пока палец машинально не нажал на«отправить», я снова удалил сообщение. Не хотел показывать ей свое беспокойство.

Теперь, конечно, вы скажете, что глупо волноваться за человека, в котором живет равнодушие, безразличие ко всему и апатия. Ей было наплевать на все, кроме себя, но это было правдой. Я за нее правда беспокоился. Слишком заметно, чтобы отрицать.

— Омар, передай мне кусочек пиццы, — вдруг раздался голос сестры, что отвлек меня.

Отложив телефон, я посмотрел на Джаннат. Она удобно уселась напротив меня на высоком  красном стульчике, что был без спинки. В то время как меня передёргивало от красного фона позади нее, а этого оттенка цвета было слишком много: стулья, барная стойка, кухня в стиле  «хай-тек», униформы персонала, салфетки и прочее, ее взгляд был направлен на стол, где ютилась аппетитная еда: свежеиспечённая пицца, от которого исходил приятный аромат сыра и овощей, сладкие пончики и горячий капучино, сверху которого красиво выведено сердечко из сливок. Она протирала руки в предвкушении еды.

Омар приподнял бровь, будучи удивлённый повелительным тоном сестры, а затем усмехнулся. Он положил на круглую тарелку порезанный в треугольник кусочек пиццы и пожелал приятного аппетита.

Джаннат всего-то кивнула. Она была слишком занята процессом еды, что не замечала ничего вокруг. Сегодня аппетит у нее большой, и каждый, кто увидел её рвение к еде, подумал бы, что девушку морят голодом.

Омар не удержался, хоть и пытался. Он положил руку на голову сестры, слегка склонился и, улыбнувшись, сказал:

— Кушай быстрее.

«Куда ещё быстрее-то?», - подумал я, но прекрасно понял, что это был сарказм.

Ни секунды не медля, Джаннат скинула руку друга от себя. Также бросила в его сторону взгляд, полный недовольства.

— Нет, ну, почему вы оба думаете, что я медленно ем? — рот сестры набит едой, поэтому половину  слов она произнесла невнятно. Она взяла чашку каппучино и запила. — Просто я не успела нормально утром поесть. Вот и всё. 

— Да-да, мы поняли, неряха, — улыбнулся друг. Омар вытер красными салфетками сливки от каппучино, что остались на губах сестры. — Я, конечно, понимаю, что ты любишь есть, но делай это, пожалуйста, медленнее, а то получишь несварение.

Взгляд сестры застыл на Омаре секунду. Чашка каппучино повисла в воздухе, так же, как и мои слова застряли в горле. Вместо ожидаемого «Что ты делаешь?» или «У тебя не все дома?» я услышал от сестры:

— Убери руки от меня, придурок!

Я закатил глаза. Снова друг бросит насмешливую фразу, снова сестра ответит тем же, снова Омар скажет что-то обидное и снова сестра рассердится пуще прежнего и схватит со стола первое, что попадёт под руку, и бросит ему в лицо.

Все так и было. Словно по сценарию, под горячую руку попался пончик, и эта рука, как я понял, церемониться не собирается. Пока сладкий пончик не влетел в лицо испуганному Омару, я крикнул:

— Хватит!

Вдруг оба замерли. В то время как они прибывали в растерянности, я отчаянно пытался вспомнить хоть один день, что прожил спокойно: без ссор, обид и нытья Джаннат. Но ни одного дня вспомнить не смог. Не вспомнил, потому что такого дня не было.

Зато я помню бессчётный поток слов, острых фраз, брошенных друг другу, разногласия, из-за чего вскоре возникала ссора и иногда даже конфликт, где в конце требовалось моё мнение, чтобы погасить пожар эмоций и поставить точку.

Отдаваясь полностью спорам и его процессу, они забывали про меня, всегда заставляя чувствовать третьим лишним. Сегодня они поступили так же.

Вздохнув, я продолжил:

— Джаннат, хватит уже, сядь. Не веди себя, как маленькая девочка...

— Но он...

— А ты, Омар, заткнись! — друг выпучил на меня глаза. Он сделал невозмутимый вид, будто мои слова адресованы не ему, и принялся протирать стёкла очков краем футболки. — Перестань доставать Джаннат.

— Да я ничего и не делал.

— Было бы хорошо, если бы это было так, — огрызнулась сестра.

— Постой-постой, — Омар заёрзал на месте, а глаза загорелись, — хочешь сказать, что я один виноват?

— Позволь спросить: кто первый начал?

Что и требовалось ожидать. Они снова начали, а мои слова не в счет.

— Так, с меня хватит этого абсурда, — я начал терять терпение. Я встал, отодвинул стул назад и взял телефон со стола. — Я ухожу, а вам даю десять минут. Если не успеете за этот срок, то дорогу домой найдёте сами.

Я было развернулся уйти, но глупый вопрос друга заставил остановиться.

— А десять минут для чего?

Иногда Омар настолько несерьёзный, что хочется въехать по его голове чем-то тяжёлым. Сейчас тот самый случай, но я ограничился строгим взглядом, брошенным из-под насупленных бровей.

— Брат, а кушать? Есть не будешь?! — донёсся до меня взволнованый вопрос, когда уже миновал порог кафе. Я остановился возле лифта, нажал на кнопку и крикнул:

— Нет, сами ешьте!

Двери лифта открылись. Внутри была девушка. Она улыбалась, пялясь на экран телефона и выходя, задела меня плечом. Этот жест навёл меня в крайнее раздражение. Девушка проронила что-то вроде:«Простите-извините», а я сказал, что все нормально, когда нечаянно заметил сердечки в её переписке. 

А эти милые и красные сердечки,  где в конце прикреплён смайлик, посылающийся поцелуй, вывел меня из себя окончательно. Все чувства разом уступили место ярости.

Пока пытался утопить в себе чувство негодования и гнева, бушующих во мне, я успел забыть о своём телефоне. О нём я вспомнил только тогда, когда девушка прошла мимо, зашёл в лифт, нажал на кнопку нижнего этажа, а затем сжал кулак.

Я усмехнулся. Тонкие нити иронии вдруг накрыли головой. Церемониться не было смысла, а продолжать этот абсурд — тем более, поэтому, не фильтруя ни одной мысли, быстро набрал набор слов, что первое пришло в голову, и отправил адресату.

***

Холодало. Погода переменчива. Если ещё утром солнце радовало тёплыми лучами, то теперь оно отдало своё право тучам. Они очернили голубое и ясное небо, собравшись воедино, словно стая птиц.

Так странно было наблюдать за тем, как сквозь гущу тёмных туч временами проламывался проблеск света. Я почти улыбнулась этому, сидя на деревянной скамейке, где везде были оставлены возлюбленными инициалы своих имен с обоих сторон сердечек. И в конце почти каждого любовного послания фраза "Вместе навсегда".

Вдруг я почувствовала странную и бездонную пустоту, которую, казалось, ничем не заполнить. Стало горестно и смешно одновременно от осознания того, насколько избиты и лишены оригинальности эти слова.

Сейчас полдень. Стрелка часов давно пересекла цифру двенадцать, но я не спешила идти домой. Во мне упорно шла борьба. Моя упрямая сторона не хотела видеть отца. Она всячески отвергала эту мысль, а другая — наоборот подталкивала, презирая моё упрямство.

Теперь, когда я стою перед двухметровыми коваными воротами, смятение незаметно подкралось к сердцу, а глаза принялись судорожно бегать с одного окна на другой в надежде, что я в них никого не увижу. Не привидев никого, облегчённо выдыхаю, будто с плеч свалилось тяжёлое бремя. Тогда я медленно отворила ворота, отчего те предательски заскрипели. Я закрыла глаза, уже представляя, как мама поспешно спускается с лестницы, папа бросает документы, и они оба выходят из дома.

Но, открыв глаза, вижу ту же самую картину: ряд высоких деревьев, тянувшихся по обеим сторонам дороги, ведущей к двери, ветер слегка покачивал, разрушая тишину. Все так же.

Вода в обоих фонтанах, что стоят посередине выделенного отцом камнями определённого четырёхугольного участка, продолжала гулко литься изо рта статуи льва. Все так же.

Железные и массивные двери цвета тёмного ореха были накрепко закрыты. Все так же.

Отчего-то меня это вдруг разочаровало и обрадовало одновременно. Только не могла понять какое чувство доминировало.

Я досадно вздохнула и прошла вперёд. Сад отца все так же прекрасно расцветал. И без меня. Ранее нераспустившиеся бутоны роз раскрылись. Теперь их аромат опьянял, а красота и палитра красок навевал сильный восторг. Всё было прекрасно.

Мне вдруг захотелось посмотреть на них поближе и насладиться запахом, но не успев наклониться, я быстро встала. Одной рукой прикрыла рот и нос, а другой — схватилась за живот. В саду было ещё много цветов и столько же запахов. Ароматы смешались и вызвали тошнотворный рефлекс. Эти ужасные ощущения стирали былой восторг, из-за чего хотелось просто уйти.

Просто уйти.

Тогда я оглянулась. Стала осматриваться по сторонам и заметила вдали чей-то силуэт. И только когда подошла поближе, распознала в нём брата. Он сидел на земле спиной к дому, но лицом к солнцу и задумчиво смотрел куда-то вдаль.

Затаив дыхание, я подкралась сзади, выставила руки вперёд, но случившееся далее бросило в дрожь меня, нежели чем брата. Расул внезапно произнес:

— Специально пришла в такое время?

Прятаться больше не было смысла. В ту же секунду я впустила в легкие кислород, к которым заблокировала вход, и кое-как сдержалась от заманчивой идеи заехать ладонью по затылку брата. Я просто опустилась рядом, сделав невозмутимый вид.

— А как насчет«привет, как ты? Я по тебе скучал»?

— Ты знала, что отца нет дома, — заключил Расул. Мой вопрос он оставил без внимания.

— Да, знала, — призналась я.

— Странно.

— Что странного?

— Поведение отца странное, — ответил он.

Слова брата меня немного удивили. Слышать от него подобное было более странным, чем поведение отца. Никогда у меня еще не было такой чести видеть его таким задумчивым, размышляющим о таких темах, как о семье, о чувствах других и тем более о поведении кого-то.

— Так... ты об этом так глубоко задумался?

— Его невозмутимый вид, решительность в глазах и удивительное самообладание в тот момент, когда он говорил, что твоя  судьба в руках Дауда, меня, скажу честно, сильно озадачило.

Я посмотрела на брата. Тонкие брови сведены на переносице, на лбу образовались морщинки. Маленькие, но округлой формы глаза, выразительные из-за густых нижних ресниц были сощурены по максимуму, отчего те казались еще меньше. Тонкие губы сжаты. Всё лицо было сосредоточенным, и это наводило на мысль, что поведение отца его и правда беспокоило.

— Ты такой смешной, — слова вырвались с языка прежде, чем я смогла осознать, что говорю.

— Смешной? — спросил брат. Карие глаза вылупились на меня, как на иное создание. — Я тут говорю об отце, а ты несешь хрен знает что.

— Это же и смешно, что ты говоришь об отце, а не... о себе, например.

Расул закатил глаза и повернулся вперед. Он вытянул согнутую ногу и полез в карман брюк. На нем сегодня был белый костюм с узкими двумя чёрными полосами, тянущимися вдоль с рукавов кофты, а также с брюк. Через несколько секунд в его руке оказалась пачка сигарет.

— Не помнишь, какой приём был устроен Дауду в прошлый раз? — следом он достал зажигалку.

— Ты про то, как отец отдал заявление в полицию за кражу, и Дауда арестовали?

— Значит, ты все-таки помнишь? — губы брата растянулись в улыбке.

— Конечно, помню. Как такое зрелище забудешь? Ведь столько шумихи было.

— Раз помнишь, не понимаешь на что я веду? — Расул достал из пачки одну сигарету и стал ею вертеть, сосредоточенно смотря на руки.

— Ты обеспокоен тем, что на этот раз отец все спокойно воспринял?

— В точку, — поддержал брат. — Он  сам на себя не похож и противоречит себе же. Его действия не соответствуют нраву.  Обычно он спокоен и молчалив, но после произошедшего он стал вспыльчивым, злым и чем-то недовольным. В такие моменты он срывается на маму и, демонстративно хлопнув дверями, уходит из дома.

— Поэтому сегодня его нет дома? — спросила я, согнув колени и положив голову на них так, чтобы мои глаза видели брата.

— Да.

— А он еще говорил, что я — олицетворение его любимого сада. Что не быть меня, не будет и благоухающих ароматов роз. Я морально увяла, а его цветы нет.

— Думаю, именно из-за этого он и мучается, — заверил брат. Он сжал сигарету между зубами и приподнёс огонь к его концу. Тот загорелся, и тогда брат втянул в себя никотин. — В этом деле мама тоже не самую последнюю роль играет. Из-за её слов папа поменял решение.

Я промолчала. Слова брата мне казались правдивыми, ведь изначальное решение отца было иным. Но меня сейчас это не особо волновало. Постепенно мне становилось все равно, ибо я твёрдо решила про себя, что не останусь с Даудом, а он, кстати, об этом уже в курсе. Его не особо должно удивить моё решение.

— Почему молчишь? — бросил брат, посмотрев на меня и выпуская в воздух кольцами табачный дым.

— Ты еще не бросил курить? — мне внезапно стало это интересно.

— Нет, — Расул бросил сигарету на землю и растоптал ногами выкуренный окурок. — Мне пока еще не исполнилось тридцать.

— Я вдруг внезапно вспомнила, как тебя поймала мама и доложила об этом отцу, — я не смогла сдержать смешок и рассмеялась.

— А затем последовал большой скандал, и мне пришлось пообещать бросить курить, когда мне исполнится тридцать, — сжав губы, брат отвел взгляд в сторону.

— У тебя осталось четыре года, — осторожно напомнила я.

— И поэтому, пока ещё можно, я наслаждаюсь дымом сигарет.

Последовала тишина. Ветер, холодный, но не сильный, нежно ласкал каждый лист высоких дубов, что стояли позади нас, отчего те издавали тихий шелест, будто вели какую-то беседу. Тогда мысль, что пришла мне в голову, словно гром среди ясного неба, заставила усмехнуться.

— Что? — поинтересовался брат.

— А он даже не курит.

— Кто? — некоторое время Расул смотрел на меня пристально, а затем спросил: — Дауд, что ли?

— Да. Он же весь такой правильный, — в моих словах не было гордости к нему или нежности. Я произнесла их со злобой, с насмешкой, даже с неким презрением, не заботясь о том, что подумает Расул.

Но брат ничего, чего я ожидала, и думать не собирался. Впрочем, как всегда. Его лицо приняло прежний, свойственный ему непринуждённый вид, и он посмотрел куда- то вдаль, а затем  спросил:

— Откуда ты знаешь? Может, он тоже как и я курит тайком.

— Нет, — возразила я, но потом засомневалась в своих словах, — по крайней мере, от него не исходил запах сигарет.

— А разве плохо, что он не курит?

— Нет, — ответила я. — Просто это бесит.

— Странно, — протянул брат и усмехнулся.

— А что странного? — я подняла голову с колен и посмотрела на брата.

— Я думал, что папа странно себя ведёт, но ты забавнее его, — он окинул меня таким забавным взглядом, будто я с головы до ног облита грязью, а он сдерживается, чтобы не рассмеется.

— Да о чём ты, черт возьми? — возмущённо вопросила я, вставая.

— Обычно девушки ищут себе идеальных парней. Чтобы был с деньгами, ну, и с приятной внешностью, конечно. У Дауда все это есть, и как я понял, у него нет вредных привычек. Такой весь идеальный, как ты и выразилась. Поэтому то, что говоришь ты звучит, как минимум... нелепо.

Фразы брата довели меня до раздражительного смешка. Слышать мнение об идеалах от человека, который вообще не встречался ни с одной девушкой и никакого опыта, ровным счетом, не имеет — вот, что действительно нелепо.

— Просто с идеальными людьми скучно, — коротко ответила и отправила руки в карманы пальто. Я уже стала терять интерес к разговору, ибо наши мнения не сходились, что очень раздражало.

Вдруг телефон в кармане завибрировал. Брат что-то сказал мне в ответ, но из-за громкого звука уведомления сообщения я ничего не расслышала.

Мне стоило бы удивиться о приходе сообщения, ведь мне никто не писал, за исключением нескольких человек, но я больше удивилась тому, что содержало в себе сообщение:

«Будь дома до девяти часов вечера. В противном случае, не удивляйся, когда наткнёшься на закрытые двери».

Контакт был несохранённым, но особым умом обладать не надо, чтобы понять от кого пришло сообщение. В каждом  предложении присутсвовали частички характера Дауда: в первом — противная мне правильность и строгость, а во втором — повелительный тон.

— Наверное, он с ума сошёл. Как ему может нравиться кто-то вроде тебя? — голос брата вырвал меня из раздумий. — Ведь ты такая несносная.

— Сама хотела бы знать, — улыбнулась я брату, держа в руках телефон.

Но та улыбка недолго созерцала на моём лице. Она быстро стёрлась, когда, сохранив контакт в телефоне, поняла, что мне придется ждать, пока маленький лучик света пробьётся сквозь гущу тёмных туч.

Неужели ливень в моём сердце будет литься ещё долго?