Доктор нетерпеливо расхаживал из угла в угол, измеряя шагами площадь своего небольшого кабинета. Он ждал молодого человека, но господин Тони Дирк так и не пришел ни в назначенный день, ни два дня спустя. Забыл? Или испугался? Доктор не знал ответа, да и предполагать не хотел. Город мог не желать их встречи.

Мужчину злило потраченное впустую время, раздражал тесный кабинет, расстраивала упущенная история. Чтобы занять чем-то дрожащие пальцы, безумец начал мастерить самолётик из бумаги. Поначалу капризный лист мялся и изгибался не там где нужно, но, чем спокойнее и точнее становились движения Доктора, тем лучше получалась бумажная птица.

Соложив идеальную поделку, Док открыл окно и отпустил лёгкий планер в путешествие по стылому воздуху. Его неспешное скольжение в потоке ветра вытягивало за собой мысли безумца, который следил за каждым движением бумажных крыльев.

Далекие дни, где Доктор, будучи ещё мальчишкой, мастерил бумажные планеры, писал на их крыльях свои мольбы, чаяния, мысли и отпускал с крыши своего дома в долгий красивый полёт. Отдушина, которой ему так не хватало, нашлась в воздушной стихии, она поняла его и приняла детские слёзы. Она же его и предала. Когда-то на одном из самолетиков мальчик написал все то, что его злит, расстраивает и огорчает. Он постарался зашвырнуть посланца как можно дальше, но то ли бумага сложилась неправильно, то ли сила броска была слишком велика. Бумажная стрела вызмыла вертикально вверх, а потом, сделав в воздухе восьмёрку, рухнула в сад. Испугавшись, что отец найдёт исписанный лист, в котором немало претензий было к нему, мальчишка слез с крыши и бегом бросился в сад. По ощущениям планер должен был упасть в заросли дикой сливы и барбариса. Исцарапавшись с ног до головы, будущий доктор обыскал все, но не нашёл  пропажи. Планер занесло не в кусты, как тогда думал Док, он приземлился на подоконнике комнаты брата, который забрал записку, прочитал и с ней пришёл к отцу. Естественно ничего хорошего из этого не вышло. Мужчина был в ярости. Отец был бледен, на лбу и шее вздулась синяя вена, глаза метали искры, а руки сжимались и разжимались, когда младший сын пришёл в его кабинет, подталкиваемый в спину братом. В лицо полетел комок еще влажной бумаги, на которой плыли чернильные строчки. Вопрос отца хлестнул по ушам:

- Что это? Я спрашиваю, щенок неблагодарный, что это?!

Голос оставался тих и холоден, но тон убивал. Мальчик не мог сказать ни слова, и колени предательски дрожали. Он опустил взгляд в пол и молчал, про себя моля все силы на свете, чтобы эта пытка скорее закончилась. Мужчина встал, каждый его тяжёлый шаг грохотал в сознании ребёнка. Тяжёлая холодная ладонь цепко схватила его за плечо, отец поволок мальчишку к столу, спустил с него штаны и стал сечь ремнем под смех брата.

- Никогда, - шипел отец, задыхаясь от гнева, подкрепляя каждое слово хлестким ударом, - не смей поносить того, кто кормит тебя. Даёт кров. Защищает!

Мальчик от страха и боли не мог даже кричать. Слезы сами катились из глаз. Тело крупно вздрагивало от каждого удара. В глазах на фоне тьмы плясали яркие пятна. Оранжевые, зелёные, но чаще всего - алые, он хотел, чтобы эти пятна стали кровью отца и брата. Везде, на стенах кабинета, на полу, на столе и окнах, он желал им мучительной смерти.

Порка закончилась. Мужчина осмотрел багровые полосы на теле сына и остался доволен своей работой, он вытер пот со лба, сбросил ребёнка с колен, как старый плед. Мальчик не почувствовал боли от удара об пол. Поясница, ягодицы и бедра сзади горели огнём и на каждое движение мышц под кожей отзывались разрывающей болью. Когда он попытался натянуть брюки сознание чуть не покинуло разум, ведь даже лёгкое прикосновение к избитым местам вызывало адские муки, словно кожу снимали заживо тупым серпом. Стоя на коленях, уткнувшись лбом в пол, мальчик старался не стонать, лишь скрипел зубами, когда подтягивал штаны. Отдельной пыткой было встать и выпрямиться. Все это время брат посмеивался, отпускал едкие шутки, стоя рядом с отцом. Только сейчас бросалось в глаза сходство старшего сына и мужчины, как и разительное отличие младшего.

После этого все горело и болело не один день. Сидеть было невозможно, ходить, едва сдерживая слёзы, удавалось только при маме. Все остальное время мальчик стонал и прихрамывал. Временами старший брат, если злился на младшего, просто отвешивал ему лёгкого пинка, но небольшого прикосновения было достаточно, чтобы звёздочки в глазах вспыхивали от боли. Ненависть к брату и отцу росла с каждым тычком, всякий раз, когда становилось снова больно.

Взгляд Доктора с белого бумажного планера перескочил на соседнее окно, мимо которого пронесся рукотворный летун. На подоконнике соседнего дома, свесив ноги в пустоту, сидела девушка, задумчиво глядя в сереющее небо. Бледное лицо было одухотворённым, на нем застыл отпечаток немного театрализованной боли и преувеличенного отчаяния. Тёмные волосы слегка растрепались, выбившись из элегантной свободной косы, тонкие ноги болтались в воздухе, словно перемешивая холодные потоки.

"Идеальная жертва", - подумал Доктор и сел за стол, не закрывая окна. Пальцы привычным жестом выловили формуляр, сжали самопишущее перо, и по бумаге запрыгали черные сточки, адресованные соседке напротив. Безумцу стало ужасно интересно, что испытала бы она, получив от самых близких столько ударов, ощутив боль, равную его. Воплощенная меланхолия и само очарование, словно сошедшая с картины, каково было бы ей встретиться с предательством. Может, она знает иной рецепт, кроме ненависти?

Порывшись в адресном справочнике, Доктор узнал, что в соседнем доме, на пятом этаже живёт единственная одинокая девушка, которую зовут Мери Грей. Больше о ней  ничего не удалось узнать.

Добавив несколько винтажных закорючек к тексту, Доктор высушил чернила, после чего принялся аккуратно складывать из формуляра самолётик. Когда работа была закончена, мужчина подошёл к окну, прицелился и метнул бумажного посланца, как дротик, в соседнее окно. Планер вильнул пару раз, приноравливаясь к воздушным потокам, но с курса не сбился и упал точно на колени девушке, которая от удивления чуть не упала в комнату. Мери вздрогнула так сильно и дернулась назад, испугавшись от неожиданности, что потеряла равновесие на мгновение. Этого хватило, чтобы Доктор спрятался за занавеской.

Когда миз Грей подняла глаза, окно Доктора уже опустело, а за ним затаилось ожидание. Тонкие бледные пальцы аккуратно разворачивали бумагу, стараясь не порвать послание, внимательные серые глаза бегали по строчкам, перечитывая их.

"Дорогая Мери Грей, пишет Вам сосед из дома напротив, Безумный Доктор. Я заметил, что вы настолько очаровательно-меланхоличны и так стремитесь к одиночеству, что не мог не задать Вам вопрос. Дорогая Мери, представьте, что Вы пережили сильнейшее потрясение, после которого впали в шоковое состояние и кому, однако Вы не остались блуждать в лабиринтах собственного сознания, не стали жертвой своих иллюзий, Вы прозрели. Пока Ваше тело было между жизнью и смертью, Ваш дух все время парил рядом, видя и слыша все. Вы слышали, как немногие родственники, пришедшие к Вам в палату, вздыхают горестно, пока доктор рядом, но стоит ему отойти, на их лицах появляется безразличие. А вот молодой врач, напротив, смотрит на Вас так, словно Вы стали для него Галатеей, которую он непременно должен оживить. Подруги отмахиваются от посещения Вашей палаты несуществующими делами, а невзрачная девушка, которая училась у Вас ремеслу, приносит букет цветов в палату, которые ещё пахнут росой. Подозрения оправдываются, новые факты удивляют. Так как Вы вернётесь в свое тело? И что же Вы будете делать, очнувшись? Расскажите мне, а я Вам отвечу на один вопрос о себе. Жду встречи!
Ваш Б. Д."

Девушка сжала в руках записку, бросив встревоженный взгляд на соседний дом. Доктор внимательно следил за тем, как меняется лицо миз Грей, опускаются уголки губ, расширяются глаза, слегка подергивается щека. Она перекинула ноги через подоконник, закрыла окно и плотно задернула занавески. Доктор выпрямился и улыбнулся своему отражению в оконном стекле. Он знал, что соседка обязательно заглянет к нему. Он уже знал.

За окном стремительно темнело. Город засыпал и, засыпая, рассказывал свои страшные сказки на ночь жителям серых домов. Крусди был не против встречи безумца и печальной девушки, ему было любопытно, что из этого получится. Возможно, одной странной сказкой в воздухе станет больше, ещё один призрак воплотится и поселится в тёмных подворотнях. Чего бы не хотел Крусди, он не рассказывал об этом своим обитателям.

Доктор засыпал в своей кровати, слушая, как стонет и скрипит его дом, словно угрожает сожрать всех своих обитателей. Дому тоже снились страшные сказки, рассказанные городом, он дрожал от холода и страха. Он жаловался, но никто не слышал и не слушал его причитаний. Только улицы, да бродячие туманы, скрывающие в себе все происходящие события, внимали уставшим домам на тёмной улице, каждый из них жаловался на свой лад. Порывом ветра развернуло флюгер, он протяжно скрипнул, словно заплакал. В просторной комнате дома всхлипнула во сне Мери Грей. Девушка села на кровати, вскинув руки к потолку, словно пыталась поймать что-то улетающее вверх. Её глаза были влажными и темными, в тонкой окантовке радужки плавал огромный зрачок, дыхание было частым и резким, словно она долго его задерживала. Сделав несколько глубоких вдохов, Мери улеглась обратно и скоро забылась сном, а дом продолжил жаловаться холодному туману на свою нелёгкую жизнь.