В этом году сентябрь выдался ветреным. По улицам носило пожухлую городскую листву, вихрями крутило пыль и окурки, задувало в окна беды. Новый порыв еще теплого, пахнущего Гудзоном ветра, впихнул в руки обрывок газеты. Би повертела ее в пальцах, скомкала и засунула в карман, чтобы потом выбросить. Ничего судьбоносного там не писали: всего лишь вчерашний прогноз погоды и пару глупых анекдотов.

— Знаешь, что я думаю? — проговорил Энди с набитым ртом. Кусочек сыра едва не выскользнул из его сэндвича. — Думаю, Новый Орлеан не такой уж хороший вариант. Сама посуди: там полгорода стоит на воде. Может, лучше махнем в Чикаго? Там попрохладней, конечно, зато без ураганов. И джазовый фестиваль как раз в конце сентября.

— Ой, лучше бы ты подумал, где мне найти работу, — отмахнулась Би.

Она уже второй день бродила по Гарлему, читала объявления, спрашивала людей, но все без толку: либо вакансий не было, либо Би туда не подходила. Для официантки она была крупновата, как сказал ей утром хозяин одного ресторанчика, для менеджера — глуповата. Би послала его ко всем чертям и долго потом злилась, дожидаясь, когда у Энди начнется перерыв и она сможет пожаловаться на судьбу.

— А что тут думать? Я же тебе уже говорил: походи, поспрашивай. Глядишь — и подвернется что-нибудь. — Энди беспечно пожал плечами и отхлебнул чаю из термоса.

Би раздраженно стиснула зубы и стала запихивать коробки из-под ланча в сумку. Как Энди не понимает, что ей нужна работа, причем срочно? Мечты мечтами, но нужно что-то есть. Нужно оплачивать счета, покупать одежду на осень, откладывать деньги на новый холодильник. Нужно сделать так, чтобы папа гордился. Чтобы что-то получить, нужно работать, а не просто мечтать. Жаль только, что работать было трудно, а мечтать — вот, пожалуйста, очень легко: глупые мечты сами лезут в голову, растекаются плавленой карамелью, такие сладкие, обнадеживающие, легкокрылые мечты.

— Ты слишком легкомысленный, Энди.

— Мне вчера шеф то же самое сказал. Пообещал уволить, если не перестану считать ворон и не начну работать. Он просто не понимает.

— Чего не понимает? — Би оставила коробку в покое и повернулась к Энди.

Он вдруг показался ей невероятно красивым. Не то чтобы она не считала его красивым раньше, но сегодня, сейчас, он выглядел по-особенному. В сером рабочем комбинезоне, перепачканном маслом, на фоне доков и далеких небоскребов, Энди выделялся ярким чужеродным пятном. Ветер гладил короткие курчавые волосы, а в глазах отражались воды Гудзона. А может, Миссисипи или озера Мичиган? В его глазах отражались мечты и толика грусти, музыка и успех.

— Не понимает, что все это временное, — произнес Энди уверенно. — Это не навсегда.

Би только вздохнула. Хотелось думать, что он прав, но временное все тянулось и тянулось, а обещанное счастливое будущее не торопилось наступать. Каждый новый день оказывался все тем же настоящим, в котором ничего, кроме проблем, не было.

Работа нашлась неожиданно. Би возвращалась из доков, сунула руку в карман и обнаружила там свернутую газету. Чтобы выбросить, подошла к какому-то магазинчику, случайно заглянула через пыльную витрину внутрь и увидела объявление о найме. Хозяин магазина, грузный, потный белый мужчина с копной жидких волос на макушке долго рассматривал Би, будто ждал, что кожа под его взглядом начнет плавиться. Так и не дождавшись, он выдал зеленую жилетку с полустертым названием магазинчика на спине и велел явиться следующим утром к девяти.

Би исправно приходила каждое утро, надевала жилетку, собирала волосы в тугой пучок, натягивала на губы умеренно приветливую улыбку и приступала к работе. Особым успехом старая пыльная лавка не пользовалась. Вечерами заглядывали пьянчужки, покупали дешевый виски или начавшее бродить вино в картонных коробках, широко улыбались гнилыми зубами, иногда оставляли пару лишних долларов, нечетко выговаривая «На чай красавице». Днем забегали дети с горстями мелочи, набивали полные карманы жвачкой и конфетами и торопились домой, не обращая внимания на развязавшиеся шнурки или перекошенный рюкзак. Утром, по пути в доки, заходили хмурые рабочие, тыкали пальцем в сигареты и, шаркая тяжелыми ботинками, удалялись, не всегда закрывая за собой дверь.

Би отсчитывала сдачу, поддерживала разговор, поправляла консервы на полках, мыла полы, расставляла очередные бутылки грошового скотча. Однажды даже протерла окно, за годы покрывшееся жирным черным налетом и крылышками дохлых мух. Хозяин ничего не говорил, только пронзительно смотрел мутными глазками и по воскресеньям выдавал зарплату мятыми купюрами. Не похоже на мечту. Совсем не похоже.

Сентябрь постепенно набирал обороты. Задыхаясь от выхлопа, городская листва ржавела и устилала тротуары, воздух становился все холоднее, Гудзон наливался свинцом. Все чаще шли дожди, и витрина чернела от грязной воды с крыши. У двери незаметно появилась глубокая коричневая лужа, которая глотала коробки и доски и проникала внутрь на ботинках покупателей.

Одеяла на крыше напились дождя и размокли, как вата, упавшая в грязь. Сидеть на них все равно было некому. Би после работы хотелось лишь поужинать и улечься на ближайшую чистую поверхность. Энди по вечерам ухаживал за матерью. Осенью Лу всегда становилось хуже. Би как-то приносила им пирог. Сидела на кухне и слушала лающий кашель из-за стены. Энди вздрагивал от каждого приступа, вскакивал и садился снова; не глядя в глаза, дергал губами, словно от удара током, в попытке изобразить улыбку.

— Все будет хорошо. — Би ободряюще погладила его ладонь. — Ей скоро станет лучше.

— Конечно, станет, — Энди кивнул как болванчик. — Я заберу ее с нами в Новый Орлеан. Там совсем другой климат... Теплее...

Би смотрела в его стеклянные глаза и не могла возразить.

Сумерки трогали синими пальцами витрину, оставляя вместо отпечатков фонарные блики. Внутри темноту рвал холодный судорожный свет сломанной лампы, делящей потолок магазинчика на две неравные части. Би стукнула ее шваброй, но добилась только прерывистого треска, который сразу же начал ездить по нервам, как тупая пила.

— Черт бы побрал эту лампу. Надо сказать Питу, чтоб сделал с ней что-то. Хотя новая, наверно, будет стоить как вся эта забегаловка. Еще и сверху докинуть придется.

Би вернулась за прилавок и глянула на часы. Тонкие неуверенные стрелки показывали на десять минут седьмого. «Еще три часа тут куковать. — Би ткнула в циферблат пальцем, сложила руки на столе и стала рассматривать свои ногти. — Кислотный розовый — очень симпатичный цвет для маникюра. Этот Сэм ничего не понимает, зато советовать горазд. Сама знаю, в какой цвет мне ногти красить».

Протяжно заскрипела тяжелая входная дверь. Крупный мужчина в мокрой брезентовой куртке впечатал в стекло локоть, протиснулся внутрь и опасно покачнулся, когда дверь закрылась, оставив его без опоры. Би с трудом узнала хозяина: обрюзгшее лицо было покрыто грязью вперемешку с кровью. Видимо, по пути сюда Пит имел близкое знакомство с асфальтом.

Би настороженно наблюдала, как он подходит ближе, с размаху упирается мясистыми ладонями в прилавок, невидящим взглядом ищет что-то перед собой. Сердце тревожно билось в такт треску лампы, в голове аварийным красным мерцал страх.

— Пит?

Пит вцепился тяжелой, скользкой от грязи рукой в запястье Би, потянул на себя, мокро выдыхая крепким виски:

— Би... Би, детка, хочешь при... прибавку к зар... плате?

Би попыталась выдернуть руку. Чей-то кулак стискивал сердце. Все звуки вокруг вдруг пропали. Лихорадочное мерцание лампы било по глазам. Би перестала вырываться и со всей силы толкнула вонючий воздух перед собой. Что-то тяжко шлепнулось на плитку.

— Сука! Тупая жирная сука!

Би выскочила из-за прилавка. Пнула руку, которая тянула ей вслед толстые волосатые пальцы. Ударилась грудью в дверь и лишь каким-то чудом сообразила, что надо дергать на себя. Вылетела под дождь. Понеслась по наитию, шлепая ботинками по лужам.

Вода попадала за воротник, в рот и в глаза. Острый холод вдруг вспорол изнутри горло. Би остановилась, закашлялась, прижала к груди трясущиеся руки. Из-за спины вылился свет фар и на секунду выхватил из темноты двери родного дома. Би шла, загнанно дыша и едва волоча ноги.

В квартире было тепло, все желтое от ровного света. У Би заледенели виски. Вода текла на пол. Кто-то кричал, кто-то бухал ногами по полу. В руки сунули чашку горячего чаю и стали гладить мокрые волосы. Кажется, Блю обещал кого-то убить, Сэм визгливо поддакивал, громко топая ногами в смешных полосатых тапках. Би почему-то не могла отвести взгляда от этих тапок.

— Крошка, ты как? — над ухом раздался севший папин голос. Кажется, он спрашивал это уже третий раз.

— Порядок. Испугалась просто.

— Ага, просто, — фыркнул Блю, а Сэм пошел на новый круг и едва не потерял тапок от злости.

Би вздохнула, поудобнее устроив голову на папином плече.

— Ничего бы он мне не сделал. Он даже на ногах едва держался. Я просто перепугалась. Это пустяки. Работу только снова потеряла...

— Чепуха, крошка. — Папа крепко обнял за плечи, теплой ладонью провел по встрепанным волосам. — Найдешь другую. Главное, чтобы с тобой все было хорошо.

Би ушла в душ. Из-за двери было слышно приглушенные голоса. Блю строил какие-то кровожадные планы, Сэм ругался, то и дело срываясь на визгливый шепот. Отец молчал. Потом сказал весомо: «Он белый. Кому поверят?» Голоса замолчали.

Выйдя из душа, Би заметила прямую спину, расчерченную спинкой кухонного стула, и гитару, прислоненную к столу. Энди обернулся на звук, и Би увидела его лицо: залепленная пластырем бровь, синяк под глазом, разбитые губы. У него были какие-то неживые глаза, но все на мгновение. Энди вскочил и, тут же оказался рядом, вцепившись в ворот халата.

— Господь Всемогущий! Пчелка, ты цела?

— Я-то цела, а вот ты, вижу, не очень. — Би осторожно коснулась уголка пластыря, тронула подушечкой пальца губы. Энди, смутившись, отстранился. — Что случилось?

— Да ничего. Меня все-таки уволили, а отец... — Энди махнул рукой и вернулся к столу. Би знала, что больше он ничего не скажет. Энди никогда не говорил ни про отца, ни про болезнь матери. Би узнала обо всем от Гарри, приперла его к стенке, но Энди только покивал, мол, все правда, но так ничего и не сказал.

Он однажды ляпнул, что озвучивать свои печали — все равно что звать их снова. Би тогда внимательно посмотрела в его грустное лицо и хотела обнять за плечи, чтобы подбодрить, а он улыбнулся и стал болтать о Новом Орлеане.

— Я в порядке. Ничего не случилось. — Би села рядом и посмотрела Энди в глаза. Живые, лукавые, блестящие. Значит, то безысходное выражение ей всего лишь померещилось, ну и слава богу. — Мы теперь оба, выходит, безработные.

— Ничего. Мы все равно скоро уедем. — Энди залпом выпил чай, проигнорировав хмыканье Би. — Сыграть тебе что-нибудь обнадеживающее?

— Сыграй.

Кто-то сумеет дотянуться до звезды,
Другой скончается в стенах тюрьмы.
Что готовит судьба, никто не знает загодя.
Мы все хотели бы суметь найти к удаче ключ,
Этот исчезающий луч, что укажет к счастью путь.*

*«Tomorrow is my turn» — Nina Simone.

Рекомендую эту запись: