Переполненная морковью тележка грохотала по Бурому мосту. Грохотало и сердце Намбо, он торопливо толкал тележку, и, щурясь, ― солнце било в глаза ― поглядывал за край моста в Сизую речку.

Если окликнут, прыгну, думал он. Тотчас прыгну. Пускай разобьюсь, но прыгну. Страже не сдамся, мне хватило той казни.

Даже когда тележка съехала на землю и, подпрыгивая на кочках, легко покатилась дальше по пологому склону, Намбо не успокоился. Они слишком близко к Тендоки, слишком близко к мосту. В любой момент может прискакать стража и заинтересоваться его морковью. А потому он спешил, резво обгонял повозки и тележки куда более крепких мужчин и гнал, что есть сил. Прямо до развилки у деревни Заварушка, затем влево по проселочной дорожке, вдоль ржаного поля. Лишь когда поблизости в метрах двухстах не оказалось никого ― одни крепенькие деревья, да не возделываемая земля, ― Намбо без сил упал в траву.

― Можно, ― на тяжелом выдохе проговорил он. ― Вылезай.

Из тележки посыпалась морковь ― мелкая и крупная, сочная и гнилая. С хлопком шлепнулась дощечка, подняв вверх столб пыли, и показалась Парти. Все это время, пока Намбо, изнывая от усталости, толкал тележку, Парти лежала на дне, скрытая под доской, усыпанной морковью.

― Я хочу пить, ― просипела чумазая Парти и боком перевалилась через борт. ― Боже, как я хочу пить! Где вода? Эй, где фляга? Где...

― Здесь. ― Намбо отстегнул ремешок на груди, перекинул суму через плечо и бросил Парти. ― Чур дальше ты меня везешь.

Она отыскала флягу, запрокинула голову и буквально присосалась к горлышку. Когда вода закончилась, Парти еще несколько секунд сидела, раскрыв рот, и языком собирала редкие капли.

Намбо ухмылялся, наблюдая за ней.

― Так вкусно и так мало, ― сказала Парти.

― Мне ты ничего не оставила, да? ― Намбо давно понял, что не нуждается в воде, но ему почему-то захотелось пристыдить Парти. Захотелось, чтобы она перед ним оправдывалась.

― Полежал бы ты на дне под доской ― не спрашивал бы. Врагу такого не пожелаю. Лучше бы меня трое леншардцев одновременно сзади имели, чем это.

― Да они бы тебя разорвали!

― Ты удивишься способности женщин тянуться, когда надо.

Намбо вскинул бровь, и пока он представлял, как Парти тянется, та встала, отряхнулась, собрала волосы в хвост и обвязала полоской ткани.

Несмотря на раннее утро и вчерашний дождь духота стояла редкая. Солнце осушило почву и траву. Ветер, обычно освежающий и бодрящий, обжигал лицо.

― Ну что, куда дальше? ― спросил Намбо.

― В лес. В трактиры нам путь заказан, а в полях оставаться слишком опасно ― по ночам просыпаются зерницы.

Намбо фыркнул.

― А ничего, что в лесу полно тварей? Я уже молчу о волках и медведях, там всюду и присосы, и темни, и сурдлоки. Ладно околицей пройтись, но ночевать...

― А что ты предлагаешь?

― У бабки какой-нить деревенской укрыться.

― Думаешь, нас не станут искать в деревне? Да там досок с объявлениями не меньше, чем в Тендоки. Едва там явимся, как меня опознают, а со мной и тебя. ― Парти покачала головой. ― Это не выход. Нужно идти лесами, в Леншард.

― Так вот куда ты собралась? В Леншард?

― У меня там друзья. Они нам помогут.

― Те три леншардца? ― съязвил Намбо, неожиданно осознав, что голоден.

Парти прищурилась.

― Послушай. Ты помог мне, и я пообещала вывести тебя из города. Я вывела. Дальше, если хочешь идти в деревню, ― пожалуйста, но один. Я иду в лес. И точка.

― Ну вообще-то из Тендоки вывел тебя я, ― рассудил Намбо.

― План был мой...

― Но вывел тебя я.

― И что?! ― вскинулась Парти. ― Хочешь за это денег? Слов благодарности? Или, может, трахнуть меня?

Намбо хотел только есть.

― Как ты догадалась?

― Да вы все мужики хотите одного!

― Ну так что, прямо здесь, в поле?

― А тебе есть разница? ― спросила Парти.

― Нет. Хочу посмотреть, как ты тянешься.

― Ты нарочно меня злишь?

― Что ты, разве возможно разозлить такую уравновешенную женщину? ― Намбо коснулся пуговицы на поясе брюк. ― Поворачивайся задом.

Мгновение спустя перед глазами Намбо было чистое небо. Скула горела, уши щекотала трава. Он лежал и тихо смеялся. Интересно, сработает ли? Парти стояла над ним, поджав губы, и дышала как разъяренный бык. Намбо ждал. Ну же, давай, появись. И тут от тела Парти отсоединилась красная струйка надежды и поплыла к нему. Да, что надо. Он замолк, наслаждаясь своей пищей, горячей, сладкой и парадоксально, но освежающей, как ледяная вода.

Насытившись, Намбо сел и тут же, как это часто случалось, почувствовал себя виноватым.

Да что со мной не так? Средь бела дня не сдержался, не совладал с аппетитом.

― Заслужил, ― сказал Намбо. ― Если хочешь, можешь ударить еще раз. Только не в нос, ладно? Он у меня нежный.

Парти молчала. И это было хуже любых ругательств и упреков.

― Ну прости, ― Намбо пожал плечами, ― не знаю, что на меня нашло.

Точнее знаю, но не могу рассказать. О таком не рассказывают. Нормальные люди не питаются чужими надеждами.

― Спасибо, ― неожиданно произнесла Парти.

― За что? ― растерялся Намбо.

― Мне стало легче. Не знаю, как ты понял, что я раздражена и напряжена, наверное, это было заметно. Но ты спровоцировал меня, и после того как я тебя ударила, мне стало легче. Словно огонь злости расплавил свинец в груди.

― Но...

Я ни о чем таком и не думал. Я просто сожрал твою надежду. Надругался над твоими ожиданиями!

― Так ты пойдешь со мной в лес? ― Парти перекинула торбу за спину. ― Или наши дороги расходятся?

― Пойду, ― отозвался он, ― если согласишься везти меня в тележке.

***

Они шли по дорожке в рытвинах от колес, по возможности держась в тени. Парти озиралась по сторонам. Ветер шелестом играл на листьях дубов и ясеней, лип и берез, заставлял трепетаться камыши, кусты с волчьей ягодой и малиной, резкими порывами поднимал облака щепок и пыли. Намбо забавлялся с галькой ― толстой палкой водил камень влево-вправо, после чего с размаху проталкивал вперед и начинал напевать знакомую с детства песенку:

Мы вместе до врага дойдем, и будем мы вдвоем.

Неважно в гром, неважно в дождь, вдвоем, вдвоем, вдвоем.

И даже если нам с тобой придется умереть,

Мы будем забавляться с смертью, вместе песни петь.

Я не бессмертен, но силен, и будем защищать,

Вдвоем, вдвоем, вдвоем, вдвоем, друг друга мы опять.

Вдвоем, вдвоем, вдвоем, вдвоем, друг друга мы опять.

Вдвоем, вдвоем, вдвоем, вдвоем, друг друга мы опять.

― Завязывай, ― протянула Парти. ― А то даже когда замолкаешь, я продолжаю слышать твой голос. Вдвоем, вдвоем, вдвоем...

― Хорошая ведь песня. О настоящей дружбе.

― Если ты думаешь, что это песня поможет нам подружиться, то ты идиот.

Намбо повернулся к Парти. Лицо у той лоснилось, точно намазано маслом.

― Если бы я хотел с тобой подружиться, ― произнес он, ― предложил бы посменно нести торбу. Но я не стану. Ты сильная женщина, таким женщинам обычно не помогают, а мешают. Не хочу нарушать привычный порядок вещей. Это чревато последствиями. И, если песня не по душе, чего ты так лыбилась, слушая меня?

― Потому что это глупо и странно.

― Что именно?

― Вот сколько тебе лет?

Спроси что попроще, я и сам не знаю наверняка. Меня казнили в двадцать семь, но этому телу может быть и тридцать семь, и сорок восемь, и даже пятьдесят.

― Сорок где-то.

Пускай так.

Парти нахмурилась.

― В смысле ― где-то? Какого числа ты родился? Какого года? Если ты не в ладах с арифметикой, я помогу посчитать.

― Пускай ― десятого августа семьдесят третьего года.

― Пускай? ― переспросила Парти.

― Ладно, хочешь правду? ― спросил Намбо и тут же продолжил: ― Мне двадцать семь. Через четыре месяца исполнится двадцать восемь. Сто тридцать дней назад я загорал на плахе в ожидании свиста топора. Ты знала, что палачи ― те еще музыканты? Бесподобный свист. В жизни не забуду. Правда потом я умер, но вскоре вернулся с того света, сама понимаешь, делать там особо нечего ― сидишь себе, рыбачишь... Причем, представляешь, когда вернулся, ― Намбо перешел на шепот, ― то попал в это дряхлое тело. Ага. ― Он похлопал себя по костлявой руке. ― Вот наказание. Теперь я не сплю, не ем нормальную еду, а питаюсь человеческими надеждами.

Несколько секунд Парти пристально на него смотрела, затем прыснула от смеха.

― Вот-вот, ― пробормотал Намбо, ― а потом спрашивают, почему ты не делишься с людьми своим прошлым.

― Из тебя бы вышел отличный шут.

― А из тебя... ― он призадумался. ― Шлюха. Да, пожалуй, шлюха. Из тебя бы вышла отличная шлюха.

Парти лишь усмехнулась.

― Сочту за комплимент. Знаешь, если бы я была... ― Она не договорила.

Со стороны березовой рощи послышался пронзительный детский плач.

― Ребенок! ― воскликнул Намбо. ― Что он делает...

Парти подняла руку.

― Это может быть ловушка, ― предупредила Парти. ― Темни имитируют голоса своих последних жертв.

― А если это ребенок?

― Значит, ему не повезло с родителями. У нас нет времени на...

Намбо мотнул головой и побежал на плач.

Однажды, когда Намбо был совсем еще маленьким, родители потеряли его на рынке. Намбо до сих пор помнил безжалостный людской поток, уносивший его все дальше и дальше от родителей, помнил, как ему было страшно. Он один посреди незнакомых людей. Со всех сторон сыплется грязная ругань, безумный хохот, перерастающий в страшный гул, на колдобинах громыхают повозки, лошади ржут. Намбо тогда уселся в тени палатки, подобрал коленки к груди, ладонями зажал уши и разревелся. Родители нашли его только под вечер, когда рынок закрывался. Отец ругал, мать утешала. Но больше всего Намбо запомнилось безразличие прохожих. Сколько бы он не плакал, сколько бы не просил о помощи, никто, кроме трех или четырех зевак, посоветовавших ему закрыть рот, даже не подошел. Всем было наплевать.

Тогда я разочаровался в людях. Возможно, именно тот случай что-то надломил во мне, и это что-то позднее вылилось в воровство и грабежи. Привело меня к проклятой казни. И теперь я здесь, поглядите, в дряхлом теле, спасаюсь бегством вместе с убийцей архимага Грелона, защитника Хоруин. И, только подумайте, питаюсь чужими надеждами. Хотел бы я прожить свою жизнь иначе? Пожалуй. И первое с чего бы я начал ― не потерялся бы в тот день на рынке.

Мальчишка, лет шести отроду, сидел на тоненькой ветви молоденькой березы и грязными ладошками тер глаза. Намбо спешил к нему, сминая траву и кусты крапивы, перешагивая через обомшелые пни и поваленные, в дырках от термитов, деревья. В боку у Намбо кололо, в ушах звенела кровь. Когда он остановился в двух шагах от ребенка, тот неожиданно замолк и поднял на него заплаканные глаза.

Намбо передернуло.

Зрачки у мальчика были не круглые, а вытянутые овальные. И на подбородке чернела не то отметина, не то татуировка, похожая на перевернутую подкову.

Неужели ловушка? Неужели я...

― Ты помовать мне? ― спросил мальчишка тихим, как шелест листьев, голосом. И шмыгнул. ― Ты помовать мне?

Намбо мало знал о темнях, но сомневался, что те просят о помощи и выглядят, как дети. Он легонько кивнул.

― Да, я помогу тебе.

Мальчишка тут же протянул руки.

― Мне тебя снять?

― Помовать на дерево. Помовать на дерево.

Намбо осторожно взял ребенка под мышки, стал опускать на землю.

― Нет! ― Мальчишка вдруг взбесился, вцепился Намбо в шею, да так, что вроде и не душил, но держался крепко. Силы в его ручонках было столько, что Намбо не имел и шанса оттянуть от себя пацана. ― Нет! Нет!

― А ну отцепись! ― рявкнул Намбо. ― Кому говорят ― отцепись! Не отцепишься, упаду и раздавлю к чертям! Я тебе зла не желаю, просто хочу поставить на...

― Стой! ― закричала Парти. ― Не шевелись. Он просто напуган.

― Как и я, знаешь ли!

― Не шевелись. Его нельзя ставить на землю. ― Парти подбежала ближе, откинула торбу и мягко взяла мальчика под мышки. ― Отпусти, ― тихо сказала она, ― я посажу тебя на дерево.

― Помовать на дерево?

Намбо тут же почувствовал, как хватка паренька ослабла.

― Да, помовать на дерево, ― подтвердила Парти. Намбо и не знал, что ее голос может звучать по-матерински ласково. ― Иди ко мне.

Мальчик отпустил шею Намбо и оказался на руках у Парти. Одет он был, как только сейчас заметил Намбо, необычно. Длинная безрукавка из грубой ткани, чуть-чуть не доходящая до колен, на поясе стягивалась ремнем из змеиной кожи; обуви паренек не носил, но его щиколотку обрамлял браслет из отполированного дерева.

― Ты знаешь, кто он такой? ― спросил Намбо.

Парти погладила дикореныша по лохматой головке.

― Тебе на какое дерево? ― спросила она.

― То, ― оживился мальчик. ― То.

― Ты знаешь, кто он?

― Это дерево? ― Парти поднесла его к березе, за которой начинался настоящий частокол берез. Мальчик тут же выпрыгнул у нее из рук, зацепился за выступ в коре и быстро полез вверх, как белка. Добравшись до ветки на третьем ярусе, он к изумлению Намбо перепрыгнул на соседнюю березу, а оттуда на другую. Не прошло и минуты, как мальчик скрылся из виду.

Пораженный, Намбо молчал.

― Этот ребенок из племени Внеземных, ― объяснила Парти.

― Внеземных? ― Намбо о таких не слышал.

― Много веков назад, когда только появилась волшба, на сына одного из первых магов напали лесные разбойники. Истерзали тело, зарезали лошадь и унесли все добро. Понятное дело, маг был в ярости. Он отправился в лес, нашел племя, строившее хижины на деревьях, решил, что напали они, ну и проклял их. Да так сильно, что отдал за проклятье собственную душу. С тех пор племя Внеземных обречено жить над землей, среди деревьев, ведь если они ступят на землю, то умрут мучительной смертью.

Намбо нахмурился.

― И ты в это веришь?

― Не знаю, ― ответила Парти. ― Я много чего читала ― одни говорят, что легенда правдива, другие, что правдива лишь отчасти, третьи уверяют, что откуда на самом деле появились Внеземные и их проклятие, не знает никто. И никогда не узнает. Очевидно лишь одно, если легенда не врет, тот маг совершил чудовищную ошибку. Ведь на его сына напали не Внеземные.

― С чего такая уверенность?

― Сына того мага звали Гаральд, в повозке он вез гостинцы из своих странствий ― всякие пряности там и экзотические фрукты. Вез к Этильде, своей возлюбленной, которой собирался сделать предложение и подарить амулет.

― И? ― не понял Намбо.

Парти сунула руку в вырез платья и вытащила поцарапанный серебряный медальон с выгравированной змейкой.

― В нашей семье он переходил из поколения в поколение много веков и, как считалось, приносил удачу. ― Парти перевернула медальон, на обратной стороне было вытиснено имя ― Этильда. ― Если верить росскозням моего отца, который услышал их от своего отца, а тот от своего. Мой пра-пра... честное слово, задолбаюсь пракать, родственничек ― никто иной как убийца сына того мага.

Намбо это не впечатлило.

― Или кто-то в твоем роду ― яростный фанатик легенды, пожелавший приписать себе славу.

Парти пожала плечами.

― Хотя, ― сказал Намбо, подумав, ― я могу в это поверить.

― Почему же?

― Ну как почему же? Я вернулся с того света, попал в это тело, да еще и надеждами питаюсь. По сравнению с моей историей, твоя кажется очень даже возможной.

Парти хмыкнула.

― Иными словами, ты считаешь это бредом.

Намбо промолчал. Он не считал. Как ОН мог считать что-то бредом?

***

Вечер накрыл лес голубоватым полумраком ― пугающим и таинственным. Птицы затихли, ветер, недавно поднимавший облака пыли, слабо-слабо перебирал листьями деревьев и кустарников. Намбо ни разу не бывал в лесу затемно и испытывал одновременно и трепет возбуждения, и страх. Намбо знал, скоро завоют волки, заухают совы, на охоту выйдут темни и сурдлоки, зерницы и падальщики. На охоту за ним и его безбашенной спутницей.

Угораздило же меня согласиться идти с ней в лес. Мог ведь сейчас сидеть в уютном бревенчатом домике, под цельной крышей, умываться прохладной водой да слушать россказни какой-нить старухи или старика...

― Разобьем палатку на опушке леса, ― устало сказала Парти. ― У самого склона.

И подохнем, да? Хорошо придумала.

― Почему там?

― Костер будет заметен только со стороны поля...

― Но все же заметен, ― проговорил Намбо. И зачесал шею: его укусил комар. ― Не лучше ли найти более подходящее место?

Парти резко остановилась.

― Так найди. Кто тебе мешает?

― Да хотя бы тот же валун, ― ответил Намбо и тут же добавил: ― В смысле ― не мешает, а можно разбить палатку у валуна и окружить ее костром. Справлять нужду будет проблематично, тебе в первую очередь, но зато хрен кто к нам подберется.

― Что за валун?

― Мы прошли его...

Парти вскинула руку.

― Почему ты раньше не сказал?

― Думал, ты найдешь место получше.

― А спросить никак, да? Когда не нужно ― болтаешь без умолку, а как по делу ― так молчок.

― Ты тоже хороша, ― защитился Намбо. ― Могла сказать, мол, давай искать место для ночлега...

Она подняла руку.

― Разве и так непонятно, чем мы занимаемся?

― Иногда, чтобы убедиться, стоит лишний раз сказать ― это черное, это белое. Кто знает, что у другого на уме. Как говорил один мудрец, худшее, что может сделать человек, это посчитать, что его поняли без слов.

― Не умничай, ладно, ― бросила Парти. ― Тошно смотреть.

― А знаешь, на что мне смотреть тошно?

― Мне плевать.

― На то, как ты дергаешь рукой. Вверх-вниз, вверх-вниз. На хера? Ты в академии на уроке что ли?

― Тихо, ― сказала Парти, глаза у нее округлились.

― Не затыкай меня.

― Не шевелись. За твоей спиной...

Как Намбо мог не шевелиться? Он обернулся, и внутри у него все подскочило. На расстоянии прыжка от него стояло существо. Тройной подбородок в мерзких пупырышках, четыре попеременно моргающих глаза, вместо носа ― углубление, четырехпалые руки и ноги. Торс создания был гладкий, как выструганное бревно: ни грудей, ни пупка, ни кубиков пресса, громадная голова неправильной формы покачивалась влево-вправо. Намбо осторожно попятился, обшаривая карманы: ему нужно что-то острое, причем срочно.

Как знал, что стоило взять мачете.

Он покосился на Парти. Девушка мягко вытащила из-за пазухи стилет. Костяная рукоятка, тонкий клинок ― великолепное оружие в схватке с нелюдем, если собираешься помереть. Намбо стиснул кулаки. Как бы ему сейчас хотелось быть двухметровым бугаем с толстенными ручищами. Хоть какой-то шанс в рукопашной схватке...

Создание открыло рот и, не шевеля водянистыми губами, разрушило легенду о том, что темни имитируют голоса съеденных жертв:

― Не шевелись, ― прозвучал голос Парти, хоть та и молчала. ― За твоей спиной.

Намбо побежал. Без предупреждения для Парти, без сигнала, просто рванул, что есть мочи к растущему в овражке дубу. Намбо по не знанию рассчитывал отвлечь темня на Парти и смыться, но нелюди, как и звери, в большинстве своем реагировали на движения. Темень, проигнорировав Парти, бросился за Намбо.

Соревноваться в беге было сродни самоубийству.

Намбо закричал. Рука темня плетью выбросилась вперед, царапнула ухо и затылок Намбо, а со второй попытки наверняка бы оторвала голову, не спрячься он за толстым дубом. Когти темня оставили на коре четыре глубоких следа.

― Не шевелись, ― воспроизвел темень голос Парти. ― За твоей спиной.

Темень обогнул дуб с одной стороны, но Намбо стоял уже с другой. Снова обогнул ― Намбо снова перебежал. Начались догонялки, в которых даже у Намбо был шанс. Разумным темня уж никак не назвать. Если бы он тупо бежал вокруг дуба, Намбо бы ничто не спасло, но дубина велся на каждое движение руки, на каждое выглядывание. И Намбо этим пользовался. Умело менял направление, а когда собирался передохнуть ― на миг вытягивал руки в стороны, и темень замирал, не решаясь выбрать куда идти.

Ноги Намбо тяжелели, мокрая рубаха липла к телу, в груди грохотало, во рту перекатывалась вязкая, со вкусом крови, слюна.

― Отвянь! ― кричал он, задыхаясь. ― Отвали!

― Отвянь! ― вторил ему темень. ― Отвали!

― У меня не такой жалкий голос!

― У меня не такой жалкий голос!

Озабоченный тем, чтобы дурить темня, Намбо и не заметил, как потемнело. Он выглянул из-за дуба слева, собираясь вынудить создание пойти вправо, как делал много раз, и уже напрягся, готовый перебегать, но замер.

За дубом никого.

Темень исчез. И Парти не видать.

Грудь сковал липкий ужас. Намбо шагнул, осторожно, точно ступал по тонкому льду. Сухой лист оглушительно хрустнул под сапогом. Где-то вдали ухнула сова. На мгновение лес погрузился в мрачную тишину. Намбо оторвал от земли стопу для следующего шага. И услышал сопение. Так близко. И почувствовал жар дыхания в затылок. Так горячо. Намбо поставил ногу на корень дуба с той же обреченностью, с которой когда-то клал шею на плаху.

Ну вот, добегался.

Он закрыл глаза, и в тот же миг в него что-то влетело. Ударило в плечо, да так, что он локтем зарядил себе по ребрам, снесло в сторону. Намбо прокатился по пыльной тропинке, боками пересчитав кочки. А когда остановился, охающий от боли, перед его глазами танцевала тьма вперемешку с ослепительными вспышками.

― Вставай, ― прозвучал рядом голос Парти. ― Вставай скорее.

Намбо сел, встать ― это слишком. Зрение медленно приходило в норму. Он увидел Парти над собой, взволнованную и чумазую, ее лицо серебрилось в свете месяца. Он увидел за спиной Парти темня. Темень распластался на земле, его грудь слабо сверкала от крови.

Легенды не врали, их кровь действительно светится.

Намбо прищурился, на земле, за темнем, лежал кто-то еще. Кто-то небольшой.

― Это... ― голос Намбо дрогнул. ― Нет...

― Да, ― сказала Парти, ― это он.

Идти Намбо не мог, а потому двинулся на четвереньках, как младенец.

― У Внеземных сильно развито чувство долга, ― продолжала Парти. ― После того, как мы спасли жизнь тому мальчику, он не мог вернуться домой, не вернув долг.

― Но мы же видели, как он скрылся среди берез...

― Да, но он не отходил далеко. Он был поблизости. И когда я его позвала...

― Что ты сделала?! ― Намбо обполз темня и оказался перед мальчиком. Тот лежал с распахнутыми глазами и приоткрытым ртом, не шевелился. ― Как ты могла, он же ребенок? Он, мать твою, ребенок!

― И он из племени Внеземных. Его не приняли бы обратно, знай, что он не вернул долг. К тому же ты мог умереть...

Намбо положил ладонь на грудь мальчику. Сердце билось. Слабо, но билось.

― Он еще живой! ― крикнул Намбо. ― Подними его ― сейчас же!

― Зачем?

― Я сказал... Ладно, не хочешь ты, ― Намбо, пошатываясь, встал, ― подниму я.

Он наклонился, взял паренька под мышки, оторвал от земли. И ахнул. Пупок ребенка с землей соединяла фиолетовая, яркая даже в ночи, толщиной с палец, нить. Намбо покосился на Парти, не до конца уверенный, но Парти и глазом не повела. Намбо поджал губы: сомнений не было, нить видел только он. И нить, пусть и не красного цвета, как надежды, пахла. Пахла отвратно ― гниль, соленая рыба и горький корень темьяна. Но раз пахла, Намбо мог ее съесть.

― Парти, ― окликнул Намбо и облизнул пересохшие соленые губы, ― подержи мальчика, мне нужно кое-что сделать.

― Что?

― Если скажу, не поверишь ― поесть.

Парти нахмурилась, но Намбо не дал ей шанса задать лишний вопрос ― вложил в руки мальчика и упал на колени. В левом ребре стреляло, словно кто-то тыкал острием копья в кость, но Намбо приходилось терпеть боль и хуже. Куда хуже. Он наклонился, открыл рот, вцепился зубами в почти не ощутимую фиолетовую нить и содрогнулся всем телом.

Мерзость.

Однажды ему приходилось пробовать протухшую оленину, но та была относительно приятная на вкус по сравнению с этим. Это... Он грыз нить, всасывал, глотал и чувствовал, точно перегрызает пуповину при родах. Железо и теплота крови, кислота и зловоние слизи, ― он поглощал и терпел, поглощал и терпел.

― Что ты делаешь? ― ошалело спросила Парти.

Намбо не отозвался, уверенный, что стоит ему хоть на миг оторваться от нити, и он не заставит себя вкусить ее вновь.

Вскоре нить истончилась и с оглушительным, слышимым только Намбо, звоном лопнула. Намбо дважды передернуло, как кошку подавившуюся клубком шерсти. Желудок напрягся ― того гляди вырвет. Намбо надул щеки, сдерживаясь, совершенно позабыв о том, что вырвать его попросту не может ― не чем. И тут отпустило. Остался лишь горький кровяной привкус во рту.

Упав без сил, Намбо увидел, как в руках у Парти зашевелился внеземненыш.

Получилось. Получилось, мерзость эту пуповину побери!

― Что... что ты сделал? ― прошептала потрясенная Парти. ― Как ты вернул его к жизни?

― Ты мне помовать? ― поинтересовался мальчик. ― Ты мне...

― Я тут ни при чем, ― отозвался Намбо, зевнув. ― Произошло чудо. Ты вернул мне долг, не переживай. А еще... теперь ты можешь ходить по земле.

― Нет! ― звонко возразил мальчик. ― Нет! Нет!

― Мое дело сказать, а решать тебе. ― Намбо тихо хмыкнул. ― Проводишь мою подругу до дерева? Она сильно устала, ей бы присесть и облокотиться.

― Я? ― не поверил мальчик. ― Провожу?

Намбо не видел Парти, но представлял, какое сейчас у той лицо.

― А что, не сможешь? Просто поглаживай ее плечи, пока будете идти до дерева, и она справится. Дальше делай что хочешь, но шастай по лесу осторожно. И больше не забредай в места, откуда сам не выберешься, ладно?

― Да, не забредать, ― согласился он. ― Я больше не забредать.

― Молодец. Теперь ступайте ― оба.

― К тому дереву, ― направил внеземненыш.

Под мягкие шаги Парти, шуршанием и хрустом разлетающиеся в ночи, Намбо зевнул еще раз. Лопатки приятно холодились землей, щеку щекотала нечто легкое и движущееся ― кусочек бересты, пушинка или комар. Часто моргая, Намбо глядел в небо, бездушную черноту, на которой холодно мерцали звезды. Глядел и зевал, ощущая, как на шее медленно стягивается аркан сна.

Я устал. Черт, я так устал.

Невидимый охотник дернул веревку аркана, и Намбо сделал самое глупое, что вообще можно сделать ночью в опасном лесу ― уснул. Впервые со дня казни.