Меч дрожал в его руке.

Намбо ― первые двенадцать кораблей потопили до его прихода ― кричал наравне с остальными, проклинал приближающиеся драккары и сидевших в них северян, желал смерти Гнохагу Торгестеру. И не просто смерти, а смерти от его, Намбо, руки. Он представлял, как парирует удар Торгестера, с разворота отрубает ему кисть и в прыжке сносит голову. После чего мыском сапога отправляет голову в путь по гальке прямиком в море. И все, конец войне.

Так просто и так... невозможно.

Он был готов выйти с Торгестером или любым другим варваром из его армии один на один хоть сейчас, но подозревал, что придется довольствоваться кровавой бойней. Он и его верные товарищи против этих жалких отбросов с моря. Пусть их и больше, неважно, Намбо упорно тренировался с чистым и научился сражаться. Теперь он будет убивать. Будет кромсать всех и каждого на своем пути. Не пропустит никого, не позволит им добраться до Гри.

Когда загремел отдаленный рог, и драккары стали разворачиваться, леншардцы ликующе загалдели, а Намбо осел. Ноги его больше не держали. Положил меч на колени и рукой коснулся паха. Мокро. Зябко огляделся, надеясь, что никто не заметил, и резко подтянул колени к груди. Рядом с ним примостился лысый ялхванец с вытянутым, как у лошади, лицом и сухо произнес:

― Ты обоссался, брат.

В его тоне не было ни презрения, ни издевки, свойственных северянам. Но Намбо поразило другое: впервые с тех пор как он оказался на Ялхве, его приняли за своего. Намбо посмотрел на уплывающие драккары ― дождь ласково моросил лицо ― и глубоко вдохнул, успокаивая дрожь в теле.

Все позади. Но надолго ли?

― Дождь это скроет, ― бросил леншардец, ― но вонь не перебьет. Один Крух знает, почему они отступили и когда вернутся. Но если в день битвы тебе выпадет удача умереть, позаботься о том, чтобы портки твои были мокрыми только от крови врагов. А то Асалы в Кху-гарде встретят тебя не высокими словами о доблести, а звонким смехом. Ты ведь не какой-то мальчуган, ты мужчина. Иди ополоснись в море и смени портки.

Намбо так и поступил. Чистые и сухие портки ему выдали в ближайшей прачечной, не потребовав ничего взамен. Там же он переждал ливень и получил длинную светлую рубаху с поясным ремешком и кожаный нагрудник. За нагрудник хозяйка прачечной, высокая, широкоплечая, с седыми волосами, попросила Намбо отнести ее сестре, Томаре, работающей в лавке на западной окраине Ялхве, у стены, два ведра моллюсков. Он согласился, сообразив, что, если повезет, сумеет мельком увидеть Гри.

Она живет в тех местах.

Прошедший дождь превратил улицы в месиво. Сапоги вязли в грязи, и как бы аккуратно Намбо не старался идти, портки быстро испачкались.

Не суждено мне носить нормальную одежду.

Он утешал себя тем, что рубаха-то по-прежнему, как новенькая, и ей-то он сможет похвастаться Гри. Она никогда не видела его в хорошей рубахе.

Всю дорогу он только и делал, что пытался думать о Гри. Но ее образ раз за разом вытесняла запечатлевшая в памяти картина ― сотни драккаров, стремительно несущихся к берегу. Ничего страшнее он не видел. Подавляющая мощь. К ним словно приближалась сама смерть. И не та быстрая и почти безболезненная смерть, с которой Намбо встретился, лежа на плахе, а медленная и мучительная. Вдвойне мучительная оттого, что теперь ему было, что терять ― Гри. Думал ли он в преддверии казни о шлюшке подруге или своих скользких товарищах по воровскому ремеслу? Вспоминал ли выгнавших его на улицу родителях? Хотел ли жить ради кого-то еще кроме себя? Нет, нет и нет. Но теперь появилась она, Гри. Та, что приняла его таким, какой он есть, и окружила любовью и заботой. О большем он не смел просить.

Намбо передал моллюсков Томаре и в ходе короткой беседы с отвращением обнаружил, что его пытаются соблазнить. Томара сидела на столе и медленно, бесстыдно раздвигала ноги. Когда она была моложе, это наверняка заводило мужчин, но сейчас Намбо хотелось ослепнуть. Возраст не пощадил ее. Женщину разнесло в бедрах и груди, кожа и мышцы потеряли упругость и мешком висели на теле. А еще от нее пахло мочой. Намбо сослался на дела и буквально сбежал, чувствуя себя уязвленным. Что-то ему подсказывало, что будь на его месте любой другой леншардец, она бы не посмела вытворять такие вольности.

Бродя по окрестностям в поисках Гри, Намбо ― он надеялся поглядеть на нее хотя бы глазком, ― не переставал удивляться ялхванцам.

Да для них война, все равно, что для хоруинцев утро. Вот настоящие демоны! Ни паники тебе, ни лишних волнений, ни суеты. Северяне живут войной. В перерывах между завтраком и обедом топят вражеские драккары и продолжают, как ни в чем не бывало, есть, пить, лясы точить да ждать следующей битвы. Странные люди. Какие-то неправильные... Хотя... откуда мне знать, какими должны быть люди?

Намбо проходил мимо обветшалой травяной лавки, когда заметил на грядке, у домика напротив, девушку, выкапывающую картошку. Он узнал ее по фигуре и сложной прическе из множества косичек. Подошел поближе, стараясь не шуметь. Гри прислуживала в доме какого-то прославленного леншардца и не раз предупреждала Намбо, чтобы он не говорил с ней на людях. Но они не виделись целых два дня, и он страшно соскучился.

Пара фраз никому не повредит.

Губы растянулись в улыбке.

― Не подскажешь, где здесь ближайшая мясная лавка?

Гри вздрогнула, но не обернулась.

― Тебе... тебе надо идти прямо по улице до кривой хижины и повернуть налево.

― Это в какую сторону в эту или в ту? ― Он не переставал улыбаться.

― В эту, ― она рукой показала вправо. ― Если не поторопишься, мясо разберут.

Он быстро огляделся. В трех домиках дальше по улице женщина выжимала белье. Возле нее на бревнышке сидел мальчик и ножом строгал дерево: наверное, вырезал себе меч. Из травяной лавки позади раздавался скрежет, точно передвигали тяжелый стол, но оконные створки были закрыты и подглядывать за Намбо и Гри вряд ли бы кто-то стал.

Намбо перешагнул через растяжку и присел на корточки рядом с Гри, но она тут же повернулась к нему спиной.

― Тебе лучше уйти, ― тихо сказала Гри.

Он погладил ее по спине. Ткань платья насквозь промокла.

― Я уйду сразу, как ты меня поцелуешь.

Гри молчала. Не отзывалась на его прикосновения. Намбо даже показалось, что она дрожит. Он осторожно убрал руку.

― Ты замерзла?

― Замерзла, ― отозвалась Гри. ― Прошу, Намбо, уходи.

― Почему ты не пришла вчера?

― Не смогла.

― И позавчера не смогла?

― Да.

― И сегодня не сможешь? ― Намбо слышал свой голос будто со стороны. ― И завтра тоже, да? И послезавтра?.. Что случилось, Гри? Гри? ― Она молчала. ― Гри? ― Ни звуку. ― Почему ты молчишь? Почему ты даже не смотришь на меня?

― Мне нужно время, Намбо. Прошу...

― Что это? ― Он заметил у нее на щиколотке металлический браслет. ― Я спрашиваю, что ЭТО? ― Приподнял грязный подол платья, увидел цепь. Взялся за цепь, дернул, понял, что один конец цепи прикреплен к сараю, а другой ― к ноге Гри.

И до скрежета стиснул зубы.

Ее, словно собаку к будке, приковали к сараю.

Вот же мразь!

― Где он? ― Намбо встал. ― Где этот ублюдок?

― Намбо...

― Молчи. ― Он отыскал булыжник. Положил на него цепь и ударил мечом. Посыпались искры. С пятого раза перерубил цепь. ― Пойдем, ― велел Намбо Гри и услышал, что та плачет, ― ты отведешь меня к нему.

Гри затрясла головой.

― Пойдем! ― повторил он громче.

Я его распотрошу, отрежу гаду яйца...

― Я сказал...

Тут Гри поднялась и обернулась. Губы у нее дрожали. Правая скула припухла, под левым глазом темнел кровоподтек, а на подбородке сочился свежий порез. У Намбо упало сердце. Челюсть заныла, так сильно стиснул он зубы.

Мерзавец! Гниль! Сучий потрох!

― Он убьет тебя, Намбо, ― сказала Гри, ― он... ― Взгляд ее метнулся в сторону, глаза расширились, рот приоткрылся в безмолвном ужасе.

― А я все думал, что за траховидло покусилось на мою рабыню. ― Намбо обернулся на голос. ― Ну конечно, иностранное. Крух знает, рано я тебя братом назвал, слишком рано.

Это был тот самый леншардец, что без толики презрения посоветовал Намбо сменить мокрые портки. Одной рукой он держал древко покоившегося на плече топора, другой сжимал толстую бечевку, на конце которой болтался сверкающий гарпун.

Намбо обнажил меч и двинулся на северянина.

Страха не было. Совсем. Лишь одна ясная мысль ― «Убить».

― Намбо, не надо... ― взмолилась Гри, выйдя из оцепенения, и бросилась за ним. ― Намбо, прошу... ― Она схватила его за запястье, но он грубо отдернул руку.

― Не мешай.

И Гри остановилась.

Намбо переступил через растяжку, грязь хлюпнула под сапогом.

― Крух знает...

Что знает Крух, Намбо так и не услышал. Он скользящим шагом разорвал расстояние и ударил, как учил Селур, показывая, что целит в шею, в бок. Ударил быстро, но грузный противник поразительно ловко увернулся и рубанул топором. Намбо подставил меч ― звякнула сталь ― и неожиданно обнаружил, что меч дернуло вниз. Это край топора подцепил клинок.

Тут же в подбородок врезалось что-то жесткое. Намбо пошатнулся, у него засвистело в ушах. Вдогонку в грудь тараном вонзилась стопа. Намбо отбросило назад, и он растянулся в грязи.

Мир перед глазами замигал и закружился.

― Намбо! ― закричала Гри.

Он смутно, точно во сне, увидел, как леншардец занес топор над головой. Это движение показалось Намбо издевательски неспешным. Он бы успел вскочить, забежать северянину за спину и раз пять проткнуть мечом, если бы его тело не двигалось столь же издевательски медленно.

Дьявол, ведь сейчас бросит.

Но противник неожиданно опустил топор.

Сквозь поутихший свист Намбо разобрал слова:

― Не трогай его, Роган. ― Голос знакомый, женский. ― Не сейчас, не втихую. Хочешь крови, будет тебе кровь. Он оскорбил тебя, покусился на твою собственность, и ты вправе наказать его. Но не здесь же, в грязи, без зрителей, куда не один уважающий себя Асал и не глянет, а на поединке.

Намбо приподнялся на локтях и увидел Парти. Она неторопливо шла к Рогану. В ножнах на поясе ее темной юбки лежал стилет. В том, как руки Парти ходили вдоль туловища, мягко касаясь ножен, Намбо прочитал ― «Дай повод, и я перехвачу клинок».

Пришла меня спасать... Слабак. Я гребаный слабак.

― В твоих словах есть смысл, ― сказал Роган. ― Но он, не один из нас, он не достоин умереть на поединке. Глаза Асалов не должны смотреть на это. Асалы примут его смерть за оскорбление.

Очень на это надеюсь, топорковатый ублюдок. Как же я ненавижу топоры! Какое мерзкое оружие. Селур твердил, что меч сильнее топора. Да ни хрена!

― Говоришь, он не достоин? ― Парти быстро посмотрела на Намбо. ― А знаешь ли ты, с кем из всех людей по эту сторону крайнего моря стали говорить древоноги, дети Круха? Или кто в море одолел берсеркера один на один? Или кто помог Ярвару поймать разведчиц Торгестера? Он. Намбо. И ты все еще считаешь его недостойным?

На его месте я бы считал.

Роган покосился на Намбо.

― Ты выдумываешь.

Парти резко подшагнул к нему, став почти вплотную.

― Думаешь, я вру?

― Не знаю.

― Не знаешь?

― Нет, ― сдался Роган. ― Ты выросла здесь. Ты бы не стала обманывать.

Намбо поднялся и почувствовал, как его со спины поддерживают руки. Гри. Она тихо-тихо плакала. Он подозревал, что способен устоять и без ее помощи, но ругаться не стал. Его злило лишь одно ― собственная слабость. Он презирал себя ― ничтожество, не способное защитить даже ту, которую любит. Каким глупцом он был, когда рассчитывал, что за две луны научится на равных сражаться с теми, кто держит топор с пеленок.

― Намбо, ты в порядке? ― прошептала Гри. ― Намбо?

― Предлагаю Ахаль, ― услышал Намбо свой равнодушный голос. ― Если побеждаю я ― ты освобождаешь Гри.

― А если я? ― спросил Роган, выгнув бровь.

― Ярвар подарил мне дом с землей, ― тут же придумал Намбо. ― Ты получишь их вместе с моей смертью.

То есть, ты не получишь ничего.

Роган покачал головой.

― Не равные платы, Асалы бы такое не одобрили.

― Он получит твой дом, если победит, ― рассудила Парти. ― Справедливая...

― Нет, ― отрезал Намбо. ― Его дом мне не нужен. Требую залог. Пусть до полуночи, когда состоится Ахаль, Гри будет со мной. В случае моей смерти она вернется к тебе вместе с моими владениями. Тебя это устроит?

Роган молча глядел на него.

― Да. Будет так. Но если попробуешь сбежать...

― Сбегать некуда, ― перебил Намбо.

Он опустил ноги в тазик с горячей водой и блаженно вздохнул.

Как же, чтоб вас, прекрасно!

Впервые с тех пор, как Селур по прихоти пятиромбической двери оказался на Ялхве, он мог расслабиться. Обычно в полдень у его хаты галдела толпа меченных леншардцев, готовых чуть ли не подраться, чтобы попасть к нему быстрее. Селур принципиально приглашал северян по одному. Просил выбрать среди вытянутых на столе четырех разноцветных полосок ткани синюю, и если ответ его устраивал, ― это случалось всякий раз, ― Селур поил человека своей кровью. Затем ждал, пока метка демона исчезнет, и звал следующего. И так до самого вечера.

Работа нудная и буквально выпивает из тебя соки. За два месяца обрядов очищения он изрезал себе все руки. Начал с ладоней, но те вскоре от не успевающих затянуться ран стали гноиться. Следом взялся за предплечья, стараясь не задевать вены. Разок все-таки задел. Это окончательно отбило желание рисковать. Вернулся к подзажившим ладоням. И кое-как добывал кровь. До вчерашнего дня, когда, выронив чашку из ослабшей левой руки, понял, что если продолжит терять кровь и дальше, то долго не протянет.

Селур пошевелил пальцами в воде ― по стопам, к бедрам и выше расползалось тепло ― и прикрыл глаза, наслаждаясь. Острый слух улавливал долетавший из кузни в конце улицы звон металла и болтовню двух сварливых баб, спорящий у дома напротив чей муж убьет больше онтийцев.

Вот бы снова дал ливень, мечтал Селур, шум дождя всяко приятнее этих звуков.

Война его совсем не тревожила. Он давно решил, что не станет участвовать в людских разборках. Его дело ― демоны, а люди пусть кусаются, если им угодно, но без его зубов. Конечно, если ялхванцы проиграют, и люди Торгестера решат его убить, он, куда деваться, проложит себе путь к тому пятиромбическому валуну силой и свалит отсюда. Но Селур надеялся, что до этого не дойдет. Ведь здесь есть шанс найти учеников, собрать армию из чистых для борьбы с демонами. Демоны скрытно вторглись в Нордины, захватили тела императора Голинкера и его приближенных. Дело времени, когда они расплодятся, как плесень, на всю империю, и двинутся на запад к Хоруинам.

Шершни против пчел... Без ордена чистых у Хоруин нет и шанса.

Желз Дикорь, нординец, яростно желавший освободить свой народ, пообещал Селуру, что предоставит готовых учиться северян и остановит развязавшуюся между Ялхве и Онтами войну. Поводов верить ему или не доверять не было, а потому Селур просто ждал.

Израненные ладони он держал в чаше с теплым Роком, отваром из обеззараживающих и исцеляющих трав. Когда отец Векда учил его варить Рок, Селур и не подозревал, что эта пахучая дрянь, как он по юности называл отвар, не раз спасет ему жизнь.

Золото не всегда сверкает и манит глаз, порой его не просто отличить от дерьма. Это мне не раз показывала жизнь.

Бух-бух!

В дверь застучали.

Бух-бух-бух!

Как и показывала то, что если кто-то барабанит в дверь, когда ты распариваешь ноги, этот кто-то пусть идет в дыру, из которой вылез.

Бух-бух-бух!

Селур мягко сжал пальцы в кулак и разжал. Порезы защипали.

Бух-бух-бух!

Неугомонный какой, но надолго его...

БАХ!

Дверь с грохотом ударилась в стену. Звякнул слетевший засов. Селур стиснул зубы ― готовый самыми бранными речами послать наглеца, каким бы здоровым он не оказался. Но в комнату на цыпочках вошла светловолосая девчонка с темным фингалом под глазом. Остановилась в двух шагах от тазика и, сложив руки в замок, уставилась в пол.

― Здравствуйте, я...

― Дура, которая влетела ко мне в хату, как к себе домой, ― закончил за нее Селур. Он бы ее пожалел, терпеть не мог, когда кто-то бьет девушек. Но она вломилась к нему без проса... ― Приятно познакомиться. А теперь ― проваливай!

Девчонка не шелохнулась.

― Не заставляй меня повторять дважды.

― Я подруга Намбо, Гри, ― тихо произнесла она. ― Он, должно быть, обо мне рассказывал...

― Ах да, точно. Гри.

Робкая улыбка натянула порез на губе девчонки.

― Не угадала, ― рявкнул Селур. ― Впервые слышу.

― Но... ― Гри подняла на него взгляд. ― Не важно. Я никуда не уйду, пока...

― Пока что? ― перебил Селур и склонил голову набок, с интересом разглядывая девчонку. Худенькая, не в его вкусе, он предпочитал женщин, у которых есть за что подержаться, она смотрела на него, пытаясь вызов замаскировать показной робостью.

Она привыкла притворяться слабой. Ее вынуждали это делать. Наверное, рабыня.

― Пока вы не согласитесь помочь Намбо. ― Гри вцепилась в платье. ― Он в беде.

Селур вскинул брови.

― В какой беде? Я его недавно видел, упражняется себе на заднем дворике. Даже охотнее обычного упражняется. Так что...

― Он напал на Рогана, ― сказала Гри, ― моего хозяина. И вызвал его на Ахаль.

Намбо не из тех, кто станет насмерть драться с другим.

― Зачем?

У Гри заблестели глаза.

― Это все из-за меня. Из-за, ― она пальцем обвела свое лицо, ― из-за этого. Мой хозяин узнал, что я сбегаю по ночам к Намбо, и наказал меня. Избил и приковал к будке.

Как зверье какое-то, но рабы подчас ничем от зверья не отличаются.

― Он имел полное право, ― признал Селур, хоть это ему и не нравилось. В Хоруинах рабов редко кто держал, да и то незаконно, но на Севере это было в норме вещей. ― Хозяин как ни как.

Гри и не спорила:

― Я хотела утаить побои от Намбо, но не получилось. Когда Намбо увидел... Он был в ярости, и поклялся убить Рогана. Потом они столкнулись. Намбо бросился на него, и я не могла ничего сделать.

― Намбо атаковал первым? ― не поверил Селур.

― Да. На мгновение мне даже показалось, что он сможет победить. Двигался быстро и плавно, словно всегда держал меч в руке. Но потом Роган его отбросил и собирался уже убить... Но подоспела эта Парти и уговорила Рогана убить Намбо при зрителях. В полночь.

Она отсрочила его смерть. Другого некровавого способа не было.

― И чего ты от меня хочешь? ― спросил он.

― Намбо не победит...

― Не победит, ― согласился Селур. ― Двух месяцев тренировок не хватит, чтобы одолеть умелого северянина.

― Поэтому прошу ― убейте Рогана.

Селур молча смотрел на нее.

Неужели я похож на того, кто может просто так убить человека?

― Знаю, что я прошу о многом, но иначе Намбо не спасти. Роган ужасный человек, поверьте мне, он меньше Намбо заслуживает жить.

― Кто ты такая, чтобы решать, кто заслуживает жить?

― Я та невезучая плакса, которую он выкрал в очередном из своих набегов. Мне было одиннадцать, когда он привел домой друзей и велел мне их развлечь...

― Судя по тому, что ты жива, ― сказал Селур, ― справилась ты неплохо.

Гри поджала губы.

― Понимаю, вам наплевать на меня, но Намбо что-то для вас значит. Не просто же так вы тренировали его две луны. Вы видите в нем задатки стать чистым.

Только слепой чистый их не увидит. Намбо не различает цвета и соприкасался с тьмой. В старые времена два этих условия считали верным признаком, что ты нашел будущего чистого. Намбо бы наверняка уже пробудил Око, если бы не тратил себя на работу с мечом. А все ради чего? Может...

― Как давно вы познакомились с Намбо?

― Чуть больше двух лун, ― отозвалась Гри.

Чтоб его! Так он решил стать сильнее, чтобы освободить ее? Эту девчонку?

Селур вынул ладони из чаши, ноги из тазика, взял полотенце и принялся вытираться, качая головой.

Надо было раньше сообразить. Если пропадет надобность в защите этой Гри, Намбо спокойно сосредоточится на тренировках. Он не потеряет мотивацию. Уж я-то знаю. Сила ― наркотик, который стоит только вкусить, и остановиться уже будет почти невозможно. Намбо быстро пробудит Око, выучит нужную молитву и будет помогать мне обучать других леншардцев. Прекрасно.

Он надел сапоги, забинтовал порезы и выпрямился.

― Веди меня к Рогану.

― А как же Намбо?

― Что еще?

― Он слишком гордый, чтобы позволить сражаться за него. Я сказала ему, что отошла ненадолго. Если скоро не вернусь, он пойдет меня искать.

Гордым мне он не показался. Но...

Селур вытащил из торбы тряпичный мешочек, из мешочка ― флакончик с пробкой и протянул Гри.

― Сильное снотворное, ― объяснил он. ― Пару капель на стакан питья, и человек провалиться в сон на несколько часов.

― Поняла, ― отозвался Гри. ― Пару капель.

― Но смотри не переборщи, ― предупредил Селур. ― А то он и вовсе не проснется.

― Не переборщу, ― пообещала Гри и направилась к выходу.

Селур смотрел ей вслед. Сзади девчонка казалась привлекательнее, чем спереди. Фигурка ― вполне себе песочные часы с несимметричными половинками. Верхняя половинка заметно уступала в объемах нижней, но Селур отметил про себя, что это не критично.

Хорошие бедра прекрасно компенсируют недостатки грудей.

А потом он сел на кровать и с тоской взглянул на тазик.

Мог ведь еще попарить ноги, чтоб ее!

Зябко обхватив плечи, она стояла, прислонившись к дощатой стене сарая, и следила за Роганом. Тот беззаботно смеялся с шуток товарищей, обступивших его со всех сторон. Парти никогда ничего не имела против Рогана ― умелый воин, заботливый семьянин и лицом вышел, ― но сейчас понимала, что он должен умереть. Или умрет Намбо.

Парти сжала кулаки. К Рогану протиснулась светловолосая, лет пять-шесть, девочка, вложила в ладошку деревянную фигурку и смущенно заулыбалась, вцепившись в платьице.

― Красота какая! ― просиял Роган, потрепав ее по голове. ― Ты сделала? Это отец всех отцов, Крух?

Девочка закивала.

― Мама сказала, он принесет тебе удачу в бою, ― голосок звонкий, как колокольчик.

― Принесет, ― подтвердил Роган. ― Как же не принести. Ты ведь будешь там сегодня, на Ахале? Будешь смотреть, как твой отец развлекает Асалов?

― А ты победишь?

Леншардцы загоготали.

― Да твой отец и куда покрепче клал, ― вставил рябой.

― Хороших воинов, ― поддержал второй, одноглазый.

― Детка, думаешь, он с тощим южанином не сладит? ― гнусаво поинтересовался третий. У него не было среднего пальца и левого уха.

― Сладит, ― отозвалась она и рассмеялась.

Роган снова потрепал ее по голове.

― Скажи матери, пусть мяска пожарит, ― велел он. ― Убивать на голодный желудок ― гиблое дело.

― Гиблое, ― подтвердили леншардцы.

И девочка побежала в дом.

А ведь все могло быть иначе, думала Парти, про себя решив, что отравит Рогана. Если бы я тогда не рассказала ему, что Гри по ночам сбегает, он бы не наказал ее. И у Намбо не было бы повода нападать на Рогана. И у меня не было бы причин убивать его, причин лишать ту невинную кроху отца.

Но я рассказала. И теперь придется заплатить за выбор.

Большее, что я могу сделать для Рогана, это подобрать яд, который убьет быстро и безболезненно.

Парти сняла с пояса мешочек, ослабила узелок, раскрыла. В нем лежала дубовая шкатулка, с вырезанным на крышке черепом. Парти всегда носила ее с собой. Внутри шкатулка делилась на шесть прямоугольных отсеков с дополнительными крышечками, в каждом из которых был порошковый яд. Нужную дозу Парти набирала медной ложечкой, укладывающейся в торце.

Парти выбирала между цветком троегрога, он убивал за минуту, у человека буквально лопались внутренности, и кулькуской ― высушенными потрохами ядовитой лягушки, вызывавшими паралич легких, когда услышала знакомый баритон:

― Эй, какой трус разукрасил лицо этой девчонке? ― В десяти шагах от Рогана с товарищами остановился Селур. Позади него пряталась Гри. Выглядел он неважно. Лицо бледное, под ярко-красными глазами синяки. Он точно не спал много ночей кряду и теперь едва не валился с ног.

Как Гри удалось переманить чистого на свою сторону? Или это Намбо постарался?

― Следи за словами, страшила, ― предупредил Роган. ― Ты не местный и на хорошему счету у Ларга, но вякнешь подобное еще раз...

― И что? ― с вызовом перебил Селур. И леншардцы, проходившие мимо, затормозили. Северяне любили потасовки и редко опускали возможность посмотреть, кто кому наваляет. Тем более, когда один второго назвал трусом. ― Что ты мне сделаешь, трус? Ударишь, как ударил ее?

Парти ошеломленно приоткрыла рот.

Это глупо, это так глупо. Оскорблять северянина, когда рядом его товарищи и земляки... Оскорблять, когда сам еле стоишь на ногах... Это идиотизм. Это, Парти не могла не признать, это впечатляет.

Молчание Рогана лишь усиливало чувство, что она наблюдает за чем-то удивительным. Ей не доводилось прежде видеть, чтобы северянин терпел оскорбление.

Рябой товарищ Рогана снял с пояса топорик.

― Она его рабыня! ― гаркнул он. ― Он может делать с ней все, что захочет!

― А ты, должно быть, один из тех трусов, кто имел ее, да?

― Ты нарываешься! ― прошипел Рябой.

― Вы говорите о храбрости, ― прогремел Селур, ― о мужестве, о смертях во славу своих Асалов, но это все пустые слова. Я назвал вас трусами и называю снова ― трусы! ― но вы стоите на месте, смотрите на меня своими жалкими глазами и боитесь даже двинуться. ― Парти чувствовала, как Селур подавляет всех своим присутствием. ― Девчонку бы уже в фарш превратили, но меня не трогаете. А знаете, почему? Вы понимаете, понимаете, что я вас разорву, подними вы на меня топор. Разорву в клочья.

Рябой занес топор над головой и в следующее мгновение бросил. Звякнула сталь. Селур ― Парти даже не заметила, как он вытащил меч, ― клином отразил топор.

― Кто, как не трус, станет нападать без предупреждения?

― Довольно! ― рявкнул Роган, выйдя вперед. Кажется, его терпение лопнуло. В руке он сжимал секиру. ― Ты оскорбил меня, оскорбил моих друзей... Я вызываю тебя на Ахаль!

Странно, подумала Парти, чистого он сразу принял за достойного противника.

― Нет.

Роган нахмурился.

― Что «нет»?

― Я с трусами на Ахалях не сражаюсь, ― последовал ответ. ― Асалы сочтут это за оскорбление.

Северяне, которых собралось уже под сотню, загудели. Сильнее задеть леншардца, чем это сделал Селур, наверное, попросту нельзя.

Роган побелел от гнева. Стерпеть такое унижение, тем более прилюдно, он не мог.

Пятью широкими шагами Роган разорвал расстояние и атаковал.

Первые два удара Селур отразил, от третьего ― рубящего в корпус ― виртуозно увернулся и с развороту зарядил Рогану звонкую оплеуху. Роган пошатнулся, словно оказался на борту рассекающего море драккара, тряхнул головой и невольно попятился. Из носа по губам и подбородку побежали кровавые дорожки.

Он ведь мог его убить, все решить одним ударом, но не стал. Почему?

Селур поморщился, как если бы собирался сделать что-то ненавистное себе, крутанул запястьем и ринулся в наступление. Это походило на танец. Селур вращался, перехватывал меч и так, и сяк, и рубил, и колол, и рубил, и колол, и рубил, рубил... Нечеловеческий натиск, никто с подобным шквалом ударов не совладает. Но удивительным образом клинок Селура всякий раз находил секиру Рогана. Даже когда, казалось бы, Роган не успевал защититься, запутавшись в бесконечном вихре выпадов противника, меч, стремившийся точно в ногу, в последнее мгновение менял направление и попадал по секире.

Леншардцы следили за боем с благоговейным трепетом. Они уважали силу и знали ей цену. Когда, после очередного финта, Селур наконец попал, пронзил мечом Рогана, толпа ликующе взревела. Кричали даже товарищи Рогана.

Такова традиция. Этим криком они сотрясают врата Кху-гарда, чтобы те отворились и впустили Рогана. Для северянина нет смерти достойней, чем в битве с умелым противником. А чистый не просто умелый. Он чертов зверь.

Парти вздрогнула. Из толпы к Рогану вышла его дочь. Слезы текли по ее бледным щечкам, дрожащие пальцы сжимали платье на груди. Ее звонкий голосок тонул в общем гуле, но Парти казалось, что она ее слышит. Откуда-то Парти знала, что девочка кричит вовсе не для того, чтобы открыть отцу врата в загробный мир, она пытается вернуть его к жизни.

Я в ответе за его смерть. Чистый сделал грязную работу за меня.

Селур рывком вытащил из груди Рогана меч, тремя короткими взмахами стряхнул с клинка кровь и медленно обвел взглядом толпу. Один за другим леншардцы переставали кричать. Последними умолкли дочь убитого и стоявшая рядом с ней женщина с длинной темной косой. Должно быть, жена.

― Он достойно бился, ― сказал Селур. ― Асалы встретят его с почестями.

Северяне молчали.

― Перед тем, как напасть на меня, он говорил об Ахале, поединке, победитель которого получает владения проигравшего.

Жена Рогана вздрогнула и схватила дочь за руку.

Парти поджала губы.

Он не посмеет! Не посмеет требовать награду...

― Я вправе получить его земли...

― Нет! ― вмешалась Парти. Что я делаю? ― Ахаль не состоялся. Все слышали, как ты отказался принять вызов Рогана. Все, что было после ― драка, обычная драка. А в драке, как известно, ставка лишь одна ― жизнь. И ты жизнь забрал.

Селур одарил Парти равнодушным взглядом.

― Не говори так, словно все очевидно. Случай скользкий, трактовать его можно по-разному. Но спорить и доказывать свою правоту я не стану. Предлагаю жене Рогана уговор. Я отказываюсь от претензий на владения ее мужа, а она освобождает эту девчонку, Гри.

― Я согласна! ― тут же воскликнула жена. ― Гри свободна!

Селур кивнул, развернулся и пошел прочь. За ним поспешила Гри. Собравшиеся северяне потрясенно глядела ему в спину. Никто бы из них не отказался от земель так просто.

В ихпонимании это совершенная глупость. Как можно выкинуть что-то столь ценное? Темболее, когда ты достаточно силен, чтобы это что-то отстаивать. Парти улыбалась, не могла не улыбаться. Совершенная глупость, которая не смешит, авпечатляет. Совершенная глупость вкупе с силой. Может, это и есть лучший способповлиять на людей?