Раньше, в прошлом теле, ночи ему нравились вседозволенностью и скрытностью. На улице ни души, за тобой никто не следит; хочешь станцевать нагишом на городской площади ― пожалуйста, не терпится пошалить с подругой на лавочке у фонтана ― да запросто, нуждаешься в деньгах ― лучше время для ограбления или кражи не найти. Самые крупные хищения, самые изощренные убийства и прочая искусная пакость почти всегда приходятся на ночь. Недаром говорят, что после захода солнца просыпаются негодяи. В темноте легко спрятаться, в темноте легче замышлять что-то темное.

Последние пять лун он ценил ночи за тишину и покой. При свете дня все вокруг постоянно в шумном движении, не продохнуть. Люди лопочут и тут, и там, повозки гремят на дорогах, собаки цапаются друг с другом, где-нибудь обязательно протяжно закричит кот, захнычет плаксивый ребенок, баба начнет выяснять отношения с мужем ― и непременно с истериками, к тебе обязательно подойдет бродяга и попросит на чай (выпивку), даже если ты выглядываешь из окна, на втором этаже, он будет громко настаивать. Но ночью, за редким исключением, тебя никто не потревожит, никто на улице, боясь привлечь внимание патруля, не посмеет закричать, к тебе никто не пристанет. Ну, если только негодяй ― вор или убийца. Впрочем, встреча с последним хлопот тебе не доставит. Все произойдет быстро, так или иначе. Вопрос лишь в том: выживешь ли ты?

Попав на Ялхве, Намбо полюбил ночь за тайные встречи, за милые разговоры, за тихий смех, за Гри. Он с ней познакомился случайно. Вышел из дома Ярвара, побрел по освещенной луной дорожке между домов, в гору. В незнакомом месте его пугал каждый шорох, скрип, каждая тень. И ему это нравилось, так он ощущал себя по-настоящему живым.

Хижин через двадцать от дома Ларга круглилась обнесенная низким, в два бревна, заборчиком площадь. В ее центре громоздился валун, похожий на тот, что был на обряде жертвопринашения, на котором поблескивала в лунном свете свежая кровь. Крови Намбо не боялся, но увидел, как слева из сарая вышел косматый человек, державший в руке нечто, сильно напоминавшее большой нож, и дал деру. Помчался прямо по капустной грядке, сминая кочаны и листы, споткнулся, по запястье увяз в грязи, быстро встал и побежал дальше. Его не покидало чувство, что за ним бегут. Бегут, чтобы безжалостно искромсать.

Обернувшись проверить ― далеко ли преследователь, Намбо не заметил, как налетел на девушку, и оба повалились в траву. Он начал, было, извиняться, но обнаружил, что рот ему зажала влажная, теплая и гладкая ладонь.

― Тихо, ― шепнула девушка. Дождалась, как Намбо кивнет, убрала ладонь и, схватив его за руку, потянула за собой. ― Пойдем. Только тихо. Не ступай на молоточки.

Дурацкие мысли о преследователе вылетели из его головы мгновенно. Намбо был очарован юной красотой девушки, смущен ее мягкими прикосновениями и безнадежно глуп. Сколько она не предупреждала его о молоточках, он не слушал, точнее слушал, но не придавал значения. Какие в поле могут быть молоточки? В одно ухо влетело, из другого вылетело. Намбо наступил на молоточки раз пять, прежде чем до него дошло, что это мелкие цветы, с толстыми стеблями, которые крошились с поистине зверским для таких крохотуль стуком.

За полем кренилась ветхая заброшенная хижина, поросшая лишайником и виноградом, за хижиной стояла лавочка ― две неровные дощечки на опорах ― под широким козырьком. Девушка уселась и приглушенно рассмеялась.

― Ты страшно неуклюжий. И грязный, погляди, как испачкал мне руки.

― Парости, ― у Намбо отчего-то заплетался язык. ― Прости, я убегал от...

― От кого?

Признаваться в том, что он убегал от мнимого преследователя совсем не хотелось.

― В лесу на меня напала дикая белка, ― выпалил он первое, что пришло в голову.

― Белка?

― Вооруженная орехом, ― Намбо потер бок. ― Никогда бы в жизни не подумал, что орех ― такое страшное оружие.

Девушка засмеялась.

― Ты не грубый. Это... это так необычно.

― Разве? ― Намбо сообразил, что леншардцев-то не грубыми не назвать. ― Это хорошо или плохо?

― Сегодня на меня напал нординец, ― девушка понизила голос, ― мечом я распорол ему грудь, затем ухватился за ребра и вынул наружу, представляешь? ― Она грустно улыбнулась. ― Я живу здесь с десяти лет, но к мясничеству не хочу привыкать. Я хочу, чтобы люди вокруг меня хвалились схватками с белками или ежами какими-нибудь и думали хоть о чем-нибудь кроме убийств, убийств и еще раз убийств. Я хочу слишком многого?

― Пожалуй, ― сказал Намбо. ― Я живу здесь всего один день и подозреваю, что уже ничто не сумеет изменить леншардцев. Но разве не на то нам жизнь дана, чтобы мечтать о неосуществимом.

― А о чем мечтаешь ты? ― Ее крупные глаза блестели и смотрели только на него.

― Прямо сейчас?

― Прямо сейчас.

― Чтобы эта ночь не заканчивалась.

― Почему?

Он подозревал, что ближе к рассвету девушка уйдет, и больше он ее не увидит. Ему хотелось продлить этот момент. Но сказал он другое:

― Утром у той белки будет куда больше шансов меня выследить.

Намбо и не мог сказать, почему снова и снова вспоминал день их знакомства. Может быть, хотел изменить свой ответ. Повлияло бы это на что-то? Каждый раз, приходя затемно к лавочке и ожидая Гри, он испытывал почти панический страх. Вдруг она не придет? Умом он понимал, что не достоин ее внимания, и что она совершает ошибку, тратя свое время на него, но вместе с тем страшно желал, чтобы она продолжала ошибаться, тратить свое время, видеть в Намбо пусть даже то хорошее, которого в нем нет.

Я жалкий человек, раз хочу такого?

Он пнул лежавшее у ноги гнилое яблоко, и то закатилось в кусты. Справа послышались тихие шаги, кто-то переступил через заборчик. У Намбо заколотилось сердце, он почувствовал легкую тошноту и головокружение.

Пришла-таки... Она пришла!

― Давно ждешь? ― Гри села рядом, слегка толкнув его бедром.

Часа два, не меньше.

― Только что пришел, не успел даже лавочку согреть. ― Он посмотрел на нее. Ясные глаза наблюдали за ним, тонкие манящие губы растянулись в улыбке, из-за чего шрам на щеке поднялся чуть выше.

― Ну, с этим я тебе помогу. ― Она поерзала туда-сюда, снова коснулась его мягким бедром. Он предпочел бы, чтобы прикосновение не прекращалось, но вслух конечно не сказал. ― Был сегодня у чистого? Как все прошло?

Иногда я спрашиваю себя: правильно ли делаю, что делюсь с ней всеми секретами?

― Не поверишь, ― протянул он. ― Мы с ним чуть не подрались.

― Бедный чистый, представляю, как он испугался.

― Я успокоил беднягу, сказал, что в хорошем настроении, ― продолжил Намбо. ― Он хоть и крупный, этот чистый, но до дикой белки ему далеко.

Гри хихикнула.

― А насчет...

― Я не демон, ― быстро сказал он. ― Тот придурок захохотал, услышав мой вопрос.

― Захохотал? ― По тону Гри даже предположить нельзя было, что она удивлена. ― Ну, а что я тебе говорила? Какой из тебя демон, Намбо? Ты самый добрый и чуткий человек на этом острове.

― А как же ты?

― Ну, возможно, после меня, ― Гри улыбнулась и пожала плечами.

― Идет, на такое я согласен.

Некоторое время они сидели молча, затем заговорили одновременно:

― Мне не дает покоя...

― Я вот подумала...

И оба засмеялись.

― Давай ты, ― сказала Гри.

― Только после тебя, ― отрезал Намбо.

― Ладно. Я подумала, что... ― Гри убрала за ухо упавшую на лоб прядь. Волосы она складывала в сложную прическу, состоявшую из множества разных по узору и толщине косичек. ― Я много думала о наших встречах и... В общем, почему ты встречаешься со мной? То есть, я хочу сказать, почему ты приходишь сюда каждую ночь?

Почему мне кажется, что это один из тех вопросов, ответ на который может все испортить?

― Я прихожу, чтобы увидиться с тобой.

Правильный ответ, к такому не прикопаться. Без желания.

― Это понятно. ― Гри снова попыталась убрать упавшую прядь, но пряди не было, и получилось, что она просто провела пальцем по лбу. ― Почему ты хочешь увидиться со мной? Тебе нечем заняться или...

― Ты хочешь узнать: нравишься ты мне или нет?

Она опустил взгляд.

― Возможно.

Намбо сжал пальцы ног в сапогах.

― Да.

― Что да? ― Она посмотрела на него выжидающе, чуть приоткрыв рот. Луна освещало ее чистое лицо, серебрила губы.

― Ты мне нравишься, ― признался Намбо дрогнувшим голосом. Он понимал, что наружность его не впечатляет. Мужик за сороковник с неряшливой щетиной, которую он все забывает сбрить, с исхудалым телом, которому вряд ли помогут тренировки, со ртом без переднего зуба. Он некрасив. А рядом с ней так вообще уродец. Он беден, у него нет положения в обществе леншардцев, в родном Тендоки его разыскивают. Ему нечего ей предложить, кроме правды. ― Мне нравится разговаривать с тобой, нравится смешить тебя. Нравится смотреть на тебя. Нравятся твой рот, твой нос, этот шрам на твоей щеке. Нравится твое тело, хотя я его и не видел и могу наслаждаться лишь очертаниями. Нравятся твоя непредвзятость, твоя честность, твои несбыточные желания. Нравится, что ты поддерживаешь меня, выслушиваешь, интересуешься моей жизнью. Черт, да я не могу даже найти, что мне в тебе не нравится. Я безнадежен?

Я открыл дверь прямиком к своему сердцу. Что теперь?

Намбо знал, что слова многого не скажут, и старался трезво глядеть на ее лицо. Поморщится ли она от отвращения, скривятся ли ее губы в презрительной усмешке, фыркнет ли ее носик...

― Пожалуй, ― ответила она. ― Но, как ты мне там говорил, разве смысл жизни не в том, чтобы желать несбыточного?

Он растянул губы в беззаботную, как надеялся, улыбку и уставился в землю.

Разбила надежды всмятку. Хотя с другой стороны ― чего я ожидал? Что она скажет, что любит меня? Что, черт подери, мы будем вместе всегда? Что она меня поцелует? Чего я ждал?

― Но твое желание не несбыточно, ― тихо сказала Гри.

Колдунья! Одной фразой вернула к жизни!

― То есть я тебе тоже?.. ― сказать слово «нравлюсь» он не посмел, поднял взгляд и внутри у него что-то надломилось. У Гри блестели глаза, по щекам текли слезы. ― Гри, что случилось? Гри, я сказал что-то не то? Напугал тебя? Я...

― Я не такая добрая и хорошая, как ты думаешь. Я злая и вредная. Помнишь, нас прервала та твоя подруга, Парти Уикс? Так после того случая я не переставала думать о ее смерти. Мне хотелось ее убить, хотелось взять нож с кухни и пырнуть ей в спину. Пырнуть, как все те мясники-леншардцы, которых на словах я ненавижу. И я бы так сделала, если бы ты не пришел на следующий день. Клянусь, что сделала бы. ― Она посмотрела на него, губы у нее дрожали. ― А если тебе этого мало. Это вязаная накидка, эти сандалии и этот шелковый поясок ― не мои. Я их украла. Знаешь у кого? У своей хозяйки. Какой хозяйки спросишь? Ты что несвободная? Да. Я жалкая рабыня, на свой страх и риск сбегающая каждую ночь из дома господ. Если меня поймают, шрамом на щеке я не отделаюсь, как было три года назад. Говорил, что нравится мое тело. А ты знаешь, что хозяин и его друзья по пьяне делали со мной? И продолжат делать, если им вздумается. Для них ― я не живой человек, я вещь, которую можно побить, поиметь, высечь и если захочется, повторить снова. Я игрушка. Я ничто. И больше всего я ненавижу себя за желание быть кем-то, кем-то важным, быть любимой.

Бедная. Я и не подозревал, через что она проходит.

Намбо подвинулся к ней и осторожно приобнял за плечи.

― Твое желание не несбыточно.

Она оттолкнула его.

― Как тебе не мерзко касаться меня? Тоже хочешь поиметь меня, да?

― Буду вруном, если скажу, что не хочу.

Она, заплаканная и дрожащая, уставилась на него. От нее отделилась тоненькая красная, видимая только Намбо, полоска надежды и поплыла к нему.

Что я наделал?

Намбо сжал губы: ее надежды он не станет есть. Ни за что.

По телу расползалась привычная теплота, предвкушающая кормежку. В воздухе висел дух вишни и клубничного пирога. Такой притягательный запах, такая вкуснотища. Нужно разочаровать Гри сильнее, и все, он наестся. А он давненько хорошо не кушал.

― Я хочу... ― Он чуть было не сказал «поиметь здесь и сейчас». ― Только потому, что ты... ― С языка почти сорвалось «наивная и никому не нужная». Горло сдавила давящая боль. Намбо осознавал, что долго сдерживать естество не сможет. Запах надежд вскоре завладеет им, это неизбежно. А потому несбывшиеся надежды нужно вернуть немедленно. Если это вообще возможно. ― Ты мне нравишься.

― Нравлюсь? ― тихо переспросила она. И полоски надежды, устремившиеся было к Намбо, стали медленно возвращаться в ее тело. ― Даже после всего, что ты услышал? ― Гри поджала губы. ― А знаешь, почему я вообще выбрала тебя? Почему стала звать тебя сюда? Потому что ты немолод, некрасив и беден. У меня была убежденность, что такого ничтожного как ты я сумею влюбить в себя.

Намбо улыбнулся, скользнул по лавочке вплотную к девушке.

― У тебя это получилось.

― Я говорю, что использовала тебя! ― выкрикнула Гри.

― Что ж, мне понравилось.

― Я назвала тебя некрасивым! ― Она будто цеплялась за шанс оттолкнуть его.

― Что правда, то правда, ― отозвался он.

― Я сказала, ты ничтожный!

― Вот тут не соглашусь. Тот, на кого тратит время безумная белка, не может быть ничтожным априори.

Гри свела брови, слезы блестели на ее щеках.

― Я...

― Ты боишься.

Когда то, чего ты сильно желал, неожиданно оказалось у тебя в руках, ты пугаешься этого. Не веришь. Пытаешься оттолкнуть.

― Я не заслуживаю тебя, ― прошептала Гри. ― Я противна сама себе.

― Как и я себе. Смотрю в зеркало и хочется блевануть. ― Намбо улыбнулся. ― У меня есть идея. Я как то прочитал в одной книге, что есть способ понять, заслуживают ли люди друг друга. Для этого нужно обняться.

― И что произойдет потом?

― Не помню уже. Нужно проверить. ― Намбо осторожно приобнял Гри за плечо, молясь про себя, чтобы ее не отпугнул его запах. Пусть он и мылся с утра, за день провонял знатно.

Гри мягко прижалась к нему. Тепло ее тела, грудь, прикоснувшаяся к боку, пробуждали желание. Намбо чуть развернулся к Гри и обнял ее крепче, она отозвалась на объятия.

Они сидели на лавочке ― два тела, прилипшие друг и другу, ― и шумно, учащенно дышали.

― Что дальше? ― спросила Гри. В голосе ее послышались привычные задорные нотки. ― Кажется, я намочила тебе рубаху.

― Я уже почувствовал, ― буркнул Намбо.

― Прости. ― Она перекинула ногу через его ноги, на секунду села сверху, так, что его пах прочувствовал ее промежность, и села слева от Намбо, расцепив объятия.

Боже мой! Да она там внизу без всего!

― Если это извинения, ― сглотнул охваченный жаром Намбо, ― мне не хватило.

Она хихикнула.

― Я на это и рассчитывала.

― И... ― Он выгнул бровь, представляя лучшую ночь в жизни.

― Что ты хотел сказать? ― спросила Гри, пристально воззрившись на него.

Намбо нахмурился, в его мыслях они уже были без одежды. Сначала здесь, на лавочке, потом, быть может, на траве...

― А? Что хотел сказать?

― Помнишь, мы одновременно заговорили, и ты уступил мне очередь?

Кто-нибудь сотрите ей память!

― Думаешь, после того, как ты... ― Он сглотнул, переводя взгляд с ее лица на скрещенные ноги. ― Думаешь, я смогу вспомнить, что собирался сказать, и захочу говорить об этом?

Она пожала плечами, явно довольная собой.

Обольстительница.

― Ты сказал, что тебе что-то не дает покоя. Я хочу знать что.

Я хотел поделиться с ней сомнениями про... Черт, сейчас это кажется совсем не важным. В озеро эти демонические вопросы и прочее! Есть вещи приятнее.

― Меня сейчас беспокоит только одно.

― А меня интересует, что ты должен был мне сказать тогда, ― упрямо, почти издевательски произнесла Гри. И повторила свой трюк с присаживанием на него, после чего оказалась на лавочке справа. ― Сегодня можешь не рассчитывать на большее. А теперь говори, ― попросила она и мягче добавила: ― Ну, правда, у нас не должно быть друг от друга секретов.

Секреты. На это уйдет время. Все-таки ты надо мной издеваешься.

― Кажется, я нашел, что мне в тебе не нравится. Причем, не нравится сильно.

Она легко встала, нависла над ним и к его абсолютному изумлению наклонилась и поцеловала в губы. Нежно, горячо и мокро. Его руки легли ей на талию и медленно двинулись вниз. За двадцать четыре года в прошлом теле у Намбо было с дюжину женщин: каждую ему помогли соблазнить касания. Он не сомневался, что если руки окажутся у Гри под платьем, она не устоит. Но словно предвидев это, Гри прервала поцелуй, едва ладони Намбо дошли до бедер, и опустилась обратно на березовую лавочку, рядом с ним.

― Я сегодня щедрая, ― проговорила она. ― Итак, слушаю. Тебе не дает покоя...

И Намбо начал, что ему еще оставалось?

Они с Гри проговорили несколько часов кряду, он рассказал ей все, не считая факта, что умер и после смерти попал в это тело. Во что-то она, очевидно, не поверила, но Намбо и не думал обижаться. За какие-то пять дней она стала для него самым дорогим на свете человеком, и, может, будет лучше, если Гри оградит себя от этой непонятной Намбо мистической хрени, что с ним творится.

Намбо вернулся к рассвету. Он даже не заметил, как преодолел путь от лавочки у заброшенной хижины до покоев Ларга. Его мысли занимало рабство Гри. Было не выносимо представлять ее служанкой и вещью какого-нибудь ублюдка. У Намбо кровь кипела от ярости, хотелось найти этого подонка и всех тех, кто имел Гри, и сжечь заживо. Но сначала кастрировать и отрубить им все пальцы. И выколоть глаза. Нет. Один глаз, чтобы другой видел Намбо, когда мерзавец будет подыхать.

Что я могу сделать? Как мне ей помочь?

― Рано ты встаешь.

Намбо поднял взгляд. По пояс раздетый, Ярвар Брокелон сидел в кресле и хлебал из кубка. Вид у Ларга был довольный, что в последние дни случалось не часто. Виной тому скорая стычка с Гнохагом Торгестером. Стычка, не сулившая Ялхве ничего хорошего.

Уж Ларг-то должен знать ответ.

― Как освободить раба? ― спросил Намбо и удивился силе, прозвучавшей в собственном голосе. ― Его можно купить у хозяина?

― Ах! ― С мокрых усов Ярвара на ковер капала пойло. По запаху медовуха. ― А тебе зачем? Приглядел себе рабыню или любопытство чешет зад?

Может ли Ярвар ее купить для меня?

― Если и приглядел, что я могу сделать?

― Много чего, ― неохотно отозвался Ларг. ― Например, забыть про нее ― самое разумное для тебя, на мой взгляд.

Как хорошо, что я клал на твой взгляд.

― А если я из неразумных?

― Тогда, ― он почесал густую бороду. ― Ты можешь выкупить бабу за устроившую хозяина цену. Если девка хорошенькая, попросит очень много, таких можно и друзьям предлагать, и просто от скуки забавляться с ними. Также ты можешь уговорить его, если у тебя есть должные навыки. Но такое на моей памяти удавалось не часто, не тешь себя надеждами. Еще ты можешь вызвать хозяина на Ахаль и предложить ему равноценный выигрыш; тогда победитель получит все.

Ярвар хрустнул шеей.

― Но, повторюсь, мой тебе совет ― забудь. Ты и так здесь чужак, а если будешь совать свой чужой нос, куда не просят, поплатишься внутренностями. Ты хоть и мой гость, но там, за дверями этого дома, ты сам по себе.

― Сам по себе, ― повторил Намбо и побрел прочь. ― Мне не остается другого выбора.

― Что ты там бормочешь? ― крикнул вслед Ярвар.

Намбо не отозвался. Он сделал шаг, другой и побежал.

Десять минут спустя запыхавшийся Намбо колотил в дубовую дверь. Сердце бухало в груди в такт ударам.

Кто бы мог подумать, что наши пути так скоро пересекутся.

― Да перестаньте барабанить, мать вашу! ― слышалось из дома. ― Кому сказано! Еще раз стукните и...

Дверь распахнулась, на Намбо глядел чистый ― бодрый, но в отличие от Ярвара крайне недовольный. На его лбу надулись жилы. Правой рукой он придерживал дверь, из пореза на левой ладони сочилась кровь.

― Я согласен, ― произнес Намбо. ― Буду учиться искусству чистых. Но у меня есть условие.

Чистый безразлично пожал плечами.

― Попозже не мог заглянуть? ― Он посмотрел по сторонам. ― Заходи.

Лишь когда они вошли в комнату со столом, на котором лежали четыре разноцветные, по словам чистого, но абсолютно одинаковые для Намбо полоски ткани, чистый произнес:

― Слушаю.

― Мне нужно стать сильным, как можно быстрее.

― Что же, это и в моих интересах.

― Ты не понимаешь, чистый, ― проговорил Намбо, ― как можно быстрее ― это очень скоро. Две недели. Максимум месяц.

Я должен стать достаточно сильным, чтобы вызвать того подонка на Ахаль и выиграть свободу для Гри.

― Меня зовут Селур. Месяц ― маленький срок, но если ты окажешься способным и будешь выкладываться, я сделаю тебя намного... ― он презрительно оглядел Намбо сверху донизу, ― намного сильнее.

Большего мне и не нужно. Потерпи немного, Гри, ты только потерпи.