Бух-бух.

Ненки поцеловала его в плечо и вылезла из-под одеяла.

― Я должна открыть. ― Она накинула на голое тело халат. ― Вдруг что-то важное.

Селур заложил руки за голову, покачал головой.

― Ни минуты покоя, ― пробурчал он.

― Да ладно тебе, ― Ненки остановилась в проходе. Льющийся в окно солнечный свет играл блесками на ее волнистых каштановых волосах. ― Всю ночь нас никто не тревожил.

― Ночи мне мало, ― отрезал он.

Босые ступни Ненки зашлепали по лестнице, скрипнула дверь. Селур глядел в снежно-белый, оштукатуренный потолок, на котором чернели шесть ромбиков, складывающихся в узор мистической пятиромбической двери, и слушал. В комнате жужжала муха. Под кроватью трещали половицы. Внизу слышались смешки.

― Селур, это к тебе, ― позвала Ненки.

Селур вскочил с кровати ― одеваться не пришлось ― на нем сидела привычная одежда чистого: грубые штаны на ремне с множеством карманов, матерчатая рубашка, потертый плащ. За спиной на лямке висела торба с нужными травами; меч в ножнах шлепал бедро, пока Селур спускался по мраморной витиеватой лестнице.

Ненки стояла под витражным окном, у иконы Первого Чистого. Завидев Селура, она ухватилась за край иконы и открыла ее словно дверь. Из узкого прохода за иконой боком протиснулся Чик ― весь в саже, с перерезанным горлом и пустым, стеклянным взглядом.

― Брат, ― Селур замер, пораженный. ― Но ты же...

― Умер? ― Чик улыбнулся, на губах у него блестела кровь. Ненки захохотала.― А по чьей вине?

― Я ничего не делал...

― В том-то и дело, брат, ― Чик шагнул к нему. ― Ничего не делал. А надо было делать то, что я тебе сказал.

Селур вновь почувствовал себя ребенком, слабым и напуганным, и голос его зазвучал по-детски пискляво:

― Я вылил ту дрянь тебе на рану, произнес «Номед»...

― Но этого не хватило. ― Чик подошел к нему вплотную, положил обожженные руки на плечи. ― Ты должен был умереть, брат. Не я. Ты! ― Его ладони сжали Селуру плечи ― огненной болью отозвалось правое запястье. ― Ты, брат! Должен был умереть ты! Ты!

― Отпусти!

― Ярвар, подсоби! ― проскрежетал раздваивающимся голосом Чик.

Селур обернулся. И в то же мгновение ухмыляющийся Ярвар вогнал ему в спину его же меч. Селура передернуло. Краем глаза он заметил, как из груди выглянуло сверкающее острие и сорвало с шеи цепочку. Крестик звонко ударился о плитку.

Селур поднял голову, дернул рукой ― сбил со стола маленькую свечу и флакон с кровью. Флакон со щелчком ударился о сапог и покатился под кровать, а свеча поделилась пламенем с сухой дощечка пола.

Этого еще не хватало!

Он быстро подошвой потушил огонь, размесив заодно и свечу, и комната утонула в густом мраке. Обычно Селуру нравилась темнота ― отдых для зорких глаз, но сейчас он должен был отыскать гребанный флакон с кровью. Иначе придется снова резать себя. Селур, пошатываясь спросонья, подошел к окну, дернул за плотные шторы, намереваясь сдвинуть их в сторону, но те с треском порвались.

― Чтоб вас! ― прорычал он и пнул стену. ― Чтоб вас!

За окном стояла глубокая ночь. Звезды холодно мерцали на небе, полная луна щедро делилась светом. Селур опустился на колени, сунул руку под кровать, начал шарить среди грубых, пыльных досок. Флакон отыскался скоро ― целый, полный крови. Селур шумно выдохнул, уселся на кровать и зевнул.

Мне нужно больше спать, чтоб его. Отрубаться так, прямо сидя за столом ― не дело. Я мог к бабушке поджечь себя или чего хуже пожар устроить. Буду спать нормально, как все. На кровати. И хотя бы треть ночи.

Селур покосился на дверь, пожевал солоноватую губу.

Или четверть.

Доверия к леншардцам он не испытывал. В день своего появления Селур дал всему Ялхве узнать, что он чистый. И раз на Ялхве были демоны, ему стоило всегда быть начеку. У черни преимущество, они знаю его в лицо. И чернь ни чернь, если попытается этим преимуществом воспользоваться, придумать какую-нибудь подлость.

Нож в спину? Яд? Чего ждать? Как спать спокойно, когда поблизости есть те, кто жаждет твоей смерти?

Он вытащил из-за пазухи нож ― сталь сверкнула в лунном свете, ― и улегся на левый бок, лицом к двери. Страшно усталый, он толком не спал последние семь дней. За окном ухала сова. Мышь глухо скреблась где-то в стене. Держа нож в правой руке, под подушкой, Селур сомкнул веки. Бушующий в голове вихрь мыслей затихал. Плечи вздымались в такт дыханию, все медленнее и медленнее. Тяжесть теплом обволакивала тело, давила к матрасу.

Миг. Вдох. Выдох.

Осталось лишь сопение.

Бух-бух.

Селур резко сел в кровати, с ножом в правой руке и уставился на дверь. В окно лился солнечный свет, делая видимым обычно незаметный глазу танец пыли. Бух-бух. Два нетерпеливых удара, и дверь отворилась. В комнату ворвался леншардец, а вместе с ним ― крепкие запахи перегара и пота. Передних зубов у гостя не было, челюсть выпирала вперед, кожа страшно шелушилась. Метка демона багровела ниже пупа. Леншардец остановился, заметив в руке у Селура нож, и вскинул брови. За спиной северянина уже толпились люди.

Чтоб вас, я проспал! Впервые за последние месяцы, нет, даже годы, проспал! И мне хочется лечь снова, вот дерьмо!

Селур тряхнул головой, быстро спрятал нож за пазуху, поднялся.

― Дверь закрой. И присаживайся. ― Несколько дней слишком маленький срок, чтобы выучить язык, но сотню-другую нужных слов Селур запомнил и, как мог, применял.

Леншардец впрочем, не спешил выполнять просьбу: стоял истуканом и глазел на Селура с показным презрением.

Еще один оскорбленный. Знали бы они как глубоко мне наплевать на их чувства.

― Дверь закрой, ― жестче сказал Селур, раскладывая на столе полоски ткани. Красную, рыжую, зеленую и голубую. Разницы в цвете Селур не улавливал с тех пор, как его в детстве коснулся демон, а потому попросил Желза пометить зеленую ленту ели заметной, если знать, где искать, кляксой. ― И садись.

― Думаешь, я от Хитрого, да? ― Леншардец оскалился.

Селур снял колпачок с флакона, осторожно перелил ложку крови в медную чашку.

― Сейчас узнаем. Дверь. И садись.

― Я бы никогда не...

― Дверь. И садись.

Леншардец нехотя закрыл дверь, плюхнулся в стул напротив и покосился на протянутую чашку.

― Что это?

Напиток богов, эль, медовуха, пиво... Я могу назвать, как пожелаю.

― Полезное травяное снадобье, ― выбрал он. ― На тебе, как и на многих, стоит метка Хитрого...

― Где?! ― вскричал леншардец. ― Где она? Я ее вырежу, если надо.

Толку нет от твоей бравады, а если бы и был ― очень сомневаюсь, что мужчина пойдет на такое. Я бы... впрочем, не будем об этом.

― Не важно. Пей. Во имя отца всех отцов, Круха.

Леншардец поднес чашку к губам, помедлил.

― Почему снадобье цвета крови?

Какой любопытный. И скорее всего не демон.

― Красный виноград, ― не моргнув, солгал Селур и сообразил, что ответил на своем родном, общем наречии. ― Вино, ― добавил он на северном.

― А-а... ― Чашка соприкоснулась с бледными губами, скакнула кадык, и северянин поморщился. ― Дрянь! Какое, клять, вино?

Селур перегнулся через стол и не без удовольствия смотрел, как метка демона сужается. Яблоко. Абрикос. Монета. Семя подсолнуха. Точка. Леншардца передернуло, и метка исчезла.

Губы Селура растянулись в улыбке. Есть вещи, на которые чистый может смотреть сколько угодно, и обряд очищения одна из таких вещей.

― Четыре полоски, ― пробасил Селур. ― Какая из них зеленая?

― Ты издеваешься? ― прорычал северянин.

― Какая зеленая?

― Ну эта, ― он ткнул в помеченную Желзом полоску ткани, ― что дальше?

― Метка Хитрого стерта. Ты чист. ― Селур махнул рукой в сторону выхода. ― Следующий!

Северянин буркнул непонятное ругательство и вышел.

― Следующий! ― рявкнул Селур с непривычной хрипотцой, глотнул из меха воды и, покосившись на оставшиеся во флаконе капли крови, тихо добавил: ― Следующий и последний. До вечера крови себе я не пущу, хватит.

Он разглядывал саднящую ладонь, обмотанную темной от запекшейся крови тканью, когда услышал скрип двери и неуверенное «Можно?», прозвучавшее на родном общем наречии.

Неужто земляк?

― Нужно. ― Он поднял голову и нахмурился. Это был тот мужик с жертвоприношения, единственный во всей толпе на чьем теле не краснела метка демона. Сухопарый, бледный, с впалыми щеками, неряшливой щетиной и маленькими, бегающими глазками. ― Присаживайся.

Гость присел, стал теребить пальцы рук ― длинные и тонкие как жерди. На его лбу росой блестела испарина. Немеченый будто пришел на экзамен, к которому не готовился, и собирался тянуть билет.

― Меня зовут Намбо...

― Ясно.

― Я... я демон, да?

Селур решил, что ему послышалось.

― Чего прости?

― Я ведь демон, да? ― Намбо облизнул тонкие губы и грустно улыбнулся, показав щель на месте отсутствующего переднего зуба. ― Демон?

Селур изумленно моргнул разок, другой и, не выдержав, захохотал во весь голос. От нелепости ситуации его просто распирало. Слезы выступили на глазах, в животе закололо, ноги застучали по полу, поднимая осевшую за дни без влажной уборки пыль.

― Что смешного? ― По лицу Намбо было видно: ему не до веселья.

― Просто... ― Селур задыхался от смеха. ― Хах... Просто... не оценить нелепость происходящего нельзя. Ты единственный человек, из всех, кого я принял за эти дни, без метки демона. ― Селур успокаивался. ― И теперь представь, ты приходишь с этой своей печальной, взволнованной миной и спрашиваешь, не демон ли ты.

Брови Намбо поползли на лоб.

― Так я ― не демон?

Селур покачал головой.

― Во-первых, чернь бы никогда не пришла ко мне с таким вопросом. Во-вторых, у черни однозначно была бы метка демона. И в-третьих, чернь бы не за что не согласилась выпить это. ― Он плеснул в чашку остатки крови и разбавил водой из меха. ― А ты ведь согласишься?

― Первый аргумент очень спорный, ― с сомнением отозвался Намбо. ― Демон мог попытаться тебя провести. Насчет второго сказать мне нечего. А вот про третий...э-э... я выпью, конечно, нет проблем. Только сначала узнаю, что это, ладно? Травиться желания я не имею.

Селур пожал губами, колеблясь.

Стоит ли вообще тратить кровь на него?.. У меня даже ушные мочки не дрожат, хотя он ― между нами и метра не будет ― сидит напротив.

― А, ― махнул он рукой, ― забудь. ― И отложил чашку в сторону. У него найдется куда более веская причина потратить кровь. ― Лучше объясни, как тебе в голову пришла такая сумасбродная мысль? И между делом ответь ― какая из этих полосок ткани зеленая?

Маленькие, шустрые глаза Намбо забегали.

― Зеленая? ― Он сглотнул. ― Не знаю.

― И как пожелаешь это понимать?

― Я не различаю цветов.

Вот те на!

― Давно? ― Селур даже встал.

― Ну, прилично.

― Точнее. ― Селур обошел стол и неспешно двинулся по дуге, осматривая Намбо со всех сторон. Может ли быть, что он проглядел метку?

― Пять лун, ― Намбо призадумался и кивнул. ― Да, почти пять лун.

― Что произошло?

― В смысле?

― После чего ты перестал видеть цвета? ― Метки не было, но явно неудовлетворенный Селур продолжал обход. Шаг за шагом, половицы тихо трещали. Опытный взгляд скользил по Намбо ― от макушки к копчику, затем от копчика к пяткам. И так снова и снова. Ничего красного. И ушные мочки не дрожат.

Где же ты, проклятая? Почему тебя нет?

― Ну... ― Намбо прочистил горло. ― Это случилось после того, как я умер.

Селур замер.

Значит, он соприкоснулся с той стороной и, вероятнее всего, с демоном, но вернулся. Что же, хорошо, это объясняет изъян глаз. Со мной было так же. Теперь вопрос в другом ― куда подевалась метка? Мою снял отец Векда через год после пожара. Интересно, кто позаботился о нем?

― Как ты умер?

― Меня обезглавили. ― Намбо выждал немного и усмехнулся. ― Шутка. Разве то, как я умер, имеет значение?

На самом деле нет.

― Имеет, да еще какое.

Ставлю на отравление. Перепил, видать, дрянной водки или съел что-нибудь не то. Он уже упомянул, что не хочет отравиться. Может, виной тому горький опыт?

― Петля на шее, ― помедлив, отозвался Намбо, и у него задергалось веко. ― Я должен был умереть.

Самоубийство или наказание? Впрочем, все имеют право на маленькие тайны. Не стану его допытывать. Незачем попусту открывать старые раны.

― Я тоже много раз считал, что должен был умереть, ― Селур повел плечами. ― Но у жизни были на это счет другие планы. ― К счастью для меня. ― Ты встречался с другим чистым за последние пять лун?

Намбо провел ладонью по столешнице.

― Не думаю. ― Он покосился на меч Селура. Страха во взгляде не было, лишь любопытство. ― Хотя... хотя кто его знает, мимо меня проходило много людей. Сотни, тысячи. За всеми не углядишь. У вас, чистых, на лбу ведь не написано «ЧИСТЫЙ». С виду ты обычный мужик. Да, пальцы черно-белые, но у кого нет причуд. У меня вот на спине родовое...

― Плевать мне, что там у тебя на спине, ― нетерпеливо перебил Селур.

― А зря, ― бросил Намбо. ― Пятнышко занятное, такое в форме подковы. Иной раз гляжусь в зеркало и не могу решить ― мерзкое оно все-таки или симпатичное.

― Ставлю чашку, что мерзкое.

― Мне перебить нечем.

Пустые разговоры.

― Кто-то снял с тебя метку демона, ― сказал Селур, ― и я должен знать кто.

― Зачем? ― поинтересовался Намбо. ― И что такое метка? Как именно демон ее...

― Зачем? ― громко переспросил Селур. Рот было открылся, собираясь выплюнуть железный аргумент, но тут Селур осознал, что аргументов-то нет. Ему знать этого совсем необязательно, им движет простое любопытство. И Намбо, точно угадавший его мысли, еле заметно ― или Селуру только показалось, ― усмехнулся. Нет, Селур от своего не отступит. Какой бы не была причина, он узнает, раз решил. ― От этого зависит твоя гребанная жизнь, тупица. Если обряд очищения провалился, возможны непредсказуемые аномалии.

Что я несу, чтоб меня! Какие аномалии? Как обряд мог провалиться, если метки нет? Тупица тут не он, а я. Но даже будучи тупицей, я получу желаемое.

Если Намбо и испугался, то виду не подал.

― Никто не проводил надо мной никакого обряда очищения. Уж поверь, такое бы я запомнил.

― Ты хотя бы знаешь, что собой представляет обряд, а? ― Селур выгнул бровь.

― Это ритуальная хрень: эти ваши взмахи руками, странные речевки, святая вода и...

Нет, все-таки он тупица. Не больший, чем остальные городские, но тупица.

― Да ни хрена ты не знаешь!

― А должен?

― Лишним бы не стало. ― Селур вздохнул. ― Обряд состоит всего из одного действия ― питья той вкуснятины, что я тебе хотел предложить. Поил ли кто-нибудь тебя за пять лун чем-то необычным? Кто-то угощал травяным напитком в кабаке, харчевне или баре? Повороши память, было такое?

Наверняка он частенько выпивал, тем более после того, как чуть не умер. Чистый запросто мог подсесть к нему за стойку, плеснуть в чашку крови с чабрецом или мятой и попросить выпить. Я так не раз делал: дожидался, как меченный надерется в хлам, и проводил обряд очищения. Быстро. Без лишних свидетелей. Без паники. Одним из первых принципов, которой вбивают чистым в голову, был принцип скрытности. «Не светитесь на людях без надобности. Чистое дело, это дело, о котором никто кроме чистого и не подозревает».

― По мне, может, и не скажешь, ― Намбо поднялся. ― Но я не из тех, кого угощают в барах, и тем более не из тех, кто принимает сомнительные угощения. Никто не поил меня твоей дрянью, чистый.

― Я тебя не отпускал, ― рявкнул Селур.

Намбо молча повернулся, побрел к выходу.

― Ты не слышал?

― Я узнал, что я не демон, большего ты мне не предложишь, чистый. А предлагать что-то тебе я не собираюсь. Лучше подышу свежим воздухом, грех этого не сделать, погода замечательная. ― Он открыл дверь.

― Хочешь стать чистым? ― услышал Селур свой голос. Намбо обернулся: брови сведены, глаза пристально смотрят на него. ― Я тоже не различаю цветов. Когда мне было девять, мое тело пытался захватить демон. Меня спасла соседка. С тех пор мои пальцы почернели, глаза перестали разбирать цвета, а еще... еще я стал видеть следы, оставленные демонами, чувствовать их ауры. Знаешь, что помимо глаз делает чистого чистым? Волшба. Все, кто соприкоснулся с тьмой, открыты для магии. ― Намбо молча буравил его взглядом. ― Я вот что хочу сказать. С недавних пор я, ― просить тебя пообещать, что ты никому не расскажешь, наивно ― узнал, что демоны захватили Нордины. Тела императора Голинкера и его приближенных поработила чернь. С какой целью? Не берусь судить, но очевидно одно. Если демоны объединились, чего не происходило, если верить истории чистых, никогда, у нас проблемы. На Нординах демоны не остановятся, вскоре дойдет черед и до Хоруин, и до Мызошгара... Мир, в котором все империи подчинены черни, не мир.

― А на что ваш орден чистых?

― Он распущен. По указу императора Нордин, Голинкера, брата которого якобы убил чистый.

― Из-за проступка одного распускают целый орден, разве не бред?

― Невиданный идиотизм, ― согласился Селур. ― Тем более проступка, как такого не было. Брата Голинкера убил сам Голинкер, вернее демон по имени Алк, поработивший его тело, и некий Эг.

― Откуда ты все это знаешь?

― Мне рассказал Желз Дикорь. Он все видел воочию.

Намбо не выглядел ни пораженным, ни даже удивленным. Его лицо ровным счетом не выражало ничего.

― И зачем ты это говоришь мне? Дела, как я понял, плохи, это не хорошо, конечно, но причем тут я?

Совершенно не причем. Не знаю даже, зачем я тебе все это говорю, но раз начал, надо закончить. Мне нужны рекруты.

― Я собираюсь восстановить орден чистых здесь, на Ялхве.

― Ну молодец. Не сказать, что идея удачная, но намерение благое, однозначно.

― У тебя есть, как назвал бы отец Векда, предрасположенность к делу чистых. Я бы мог тебя обучить...

― Чтобы я потом пошел с тобой на войну против этих демонов и рисковал своей жизнью?

Точнее и не скажешь.

― Нетушки, ― Намбо покачал головой. ― Спасибо. Меня моя жизнь устраивает. Я не леншардец, воевать желания не имею.

― Ты человек. Вопрос времени, когда тебе придется бороться за выживание.

― Тогда будем надеяться, что это время придет не скоро, и я успею состариться.

Он криво улыбнулся, вышел и хлопнул дверью.

Попытка не пытка. На острове десять тысяч людей, минус один ― не так уж страшно. Страшно будет, если среди остальных девяти с лишним тысяч я не найду способных учеников.