Сколько боли и обиды сидело в этой хрупкой девушке? Чонгук пожалел, что вообще коснулся темы писем. Сейчас Дженни сидела перед ним, смотрела несчастными глазами, полными слез, и молчала.
– Эти письма, адресованные ему, находятся у тебя... Но их писала не ты?
Дженни слегка качнула головой, чтобы привести себя в норму, Чонгук задал ей вопрос про письма, но они вылетели из ее головы ровно тогда, когда он сказал, что вряд ли когда-нибудь будет счастлив.
Это ошарашило ее, слегка выбило из колеи:
– Ты до сих пор живешь со своей женой, а получается, что не любишь ее?
Видимо, письма стали интересовать ее меньше. Чонгук предполагал о таком, когда она застыла в немом молчании.
– Тебе жалко кого? Меня или Лису?
Дженни пожала плечами, не зная, что ответить.
– Время истончает чувства, – произнес он, – меняет их и делает иными. Они есть, есть любовь, но она становится другой. Да к чему это я, – Чонгук поднял свой фужер, – после катастрофы многое изменилось, мы чуть не потеряли друг друга. Вселенная дала нам еще один шанс, чтобы наладить гармонию. Кажется, у нас получается. – Он улыбнулся и сделал глоток пива. Но это было лживо. Это была иллюзия того, что получается. На самом деле, все было искусственно, и Чонгук это понимал, но продолжал играть роль примерного мужа. Всегда кажется, что чувства будут такими же яркими, как десять лет назад. Иногда это даже получается испытать, но потом опять наступает пресность.
Дженни тоже слегка улыбнулась, но это получилось грустно, и принялась есть мидии, думая уже не о еде.
– Ты расскажешь мне о письмах?
Она взглянула на Чонгука, понимая, что расскажет, здесь нет ничего тайного! Тем более Чон случайный попутчик на ее дороге...
Почему-то представилось небо... и самолет среди облаков.
– После того как от нас ушел папа, мама писала ему в год по письму: что прошло за год, что изменилось, о том, как выросли дочери, о наших достижениях. Она хотела, чтобы он порадовался. – Дженни задумалась, отводя взгляд, слегка нахмурив брови. – Но она не отсылала ему письма, а складывала в шкатулку. Их я нашла после ее смерти.
– Ты хочешь их ему отослать?
– Я хочу бросить их прямо ему в лицо, – она произнесла это грубо, – и сказать правду о том, как нам жилось в действительности без отца.
Чонгук представил маленькую Дженни, которая садилась за стол, где не было главы семьи, она ложилась спать и не слышала от отца «спокойной ночи», он не пугал ее страшилками, как это делал его отец. Ее никто не провожал в школу.
– Он уехал во Францию?
– Он был коренным французом, вот откуда мое имя Ким Дженни. Мама, коренная мальтийка, влюбилась в этого ублюдка без памяти и вышла за него замуж...
– Ну, раз он позвал ее замуж, значит, любил...
– Любил, – усмехнулась она, – первые десять лет. Он бросил нас, когда Чеен исполнилось десять, а мне было пять лет. Он познакомился с девушкой, которая была моложе моей мамы. – Дженни нервно провела пальцами по волосам, заправляя их за ухо. – Он уехал во Францию и там женился на ней.
– Откуда такая точность? – удивился Чонгук. Но больше его удивила не точность информации, он спросил это ради поддержания разговора. Его удивила ситуация... и цифра «десять лет».
– Я же журналист, у меня есть кое-какие связи. Адрес он не сменил, он был написан на конвертах. Мама, скорее всего, знала, что Жак Ким имеет другую семью, и не тешила себя надеждой, что он вернется. Но он мог хотя бы подумать о нас. – Дженни вздохнула, взгляд потух. – Мама умерла от рака мозга, когда мне было девятнадцать лет. Мы с Чеен тогда думали, что не выживем... Пока я училась, она работала и стала мне матерью. В общем...
Дженни замолчала и перевела взгляд на Чонгука. Она много сказала! Так много, что сама пришла в шок! Но судя по тому, как он на нее смотрел, то, наверно, сочувствовал. Но ему не понять, потому что его семья полная, он не знал, что такое голод. Он не знал, что такое потерять обоих родителей и остаться без взрослой поддержки! Он не знал, каково это сидеть без света, потому что нет денег за него заплатить! Он никогда не учил лекции в темноте, и он никогда не работал на двух работах, параллельно учась в институте. И он не донашивал вещи своих родителей, перешивая их.
Это ужасное время хотелось стереть из памяти, но сначала она расскажет о них отцу.
– Прости, – прошептала она и вышла из-за стола. Надо было пройтись, чтобы проморгать слезы, которые норовили скатиться прямо перед Чонгуком.
Дженни стала дышать чаще, пытаясь привести себя в норму, но сердце билось сильно и очень хотелось плакать. Она одиноко стояла посередине улицы, грустила о прошлом и пыталась не плакать. Но это опять получалось плохо, приходилось смотреть в небо, но оно расплывалось из-за слез. И никому не было дела до нее и ее грусти.
Дыхание Дженни прервалось тогда, когда чьи-то руки коснулись ее плеч и прижали к чему-то теплому. Ее тут же окутал легкий запах мускуса с бергамотом и нотками ананаса, и она прижалась сильнее. Этот запах успокаивал, и даже не надо было смотреть на того, кому он принадлежит.
– Я понял одну вещь, что держать в себе боль нельзя. Сейчас я позавидовал тебе.
Чонгук крепко прижал Дженни к себе, но казалось, что она в сотню раз делает это сильнее.
– Что останавливает тебя от поездки в Париж?
Она слегка отстранилась, приходя в себя. Ее руки все еще касались его плеч, Дженни смотрела в его глаза, и Чонгук понимал, что их близость очень теплая, или нет, скорее между ними разгорается огонь. Опасный огонь, который ничего не приносит хорошего.
Она попыталась что-то ответить, но ничего не получилось, помотала головой и разорвала зрительный и физический контакты. Чонгук лишился ее глаз и ее рук. Без ее тела резко стало прохладно, пожар отступал, но впервые Чонгук об этом жалел.
– Наверно, я трусиха, – прошептала Дженни и прошла к своему месту, – пока не готова видеть этого человека.
– Понимаю. – Чонгук снова сел напротив нее. – Знаешь, что я хочу тебе сказать, – ты сильная девушка, Дженни, я уверен, что однажды ты посмотришь в глаза отцу и скажешь ему все, что накипело у тебя за все эти годы. Но его историю ты обязана выслушать тоже.
– Его истории мне неинтересны, он бросил нас и больше не появлялся. Какие тут могут быть оправдания?
– На все есть причины, даже на такой странный поступок. Может, его жена била плеткой за каждый выход из дома.
Дженни недовольно взглянула на Чонгука и натянула улыбку:
– К чему было тогда на ней жениться?
– Иногда люди делают ошибки, а потом страшно их исправить. – Чонгук задумался, он сказал сейчас больше о себе. Была ли Лиса ошибкой? Или все идет так, как должно идти? Сколько раз он думал о разводе? За десять лет брака – много! За последний год после катастрофы – ни разу. Она вдруг стала какой-то заботливой и снова родной, наконец перестала высказывать яркое недовольство о его профессии и, о боже, она захотела детей.
– Сейчас ты сказал о себе, – подчеркнула Дженни и засунула в рот мидию, которую вытащила из ракушки шпажкой, – но, в отличие от моего отца, ты герой – жену и детей не бросил, хоть и не особо счастлив.
– У меня нет детей.
– Тем более. Герой вдвойне.
– Послушай, Дженни, – Чонгук слегка подался к ней, прищурив глаза, – если люди несчастливы в браке, если они не могут его спасти, то развод – это лучший вариант. Но вот что касается детей, тут я согласен, они должны иметь двоих родителей.
– Чонгук, – прошептала Дженни и тоже подалась вперед, – если ты не очень счастлив, то почему еще женат?
– Наш брак на стадии спасения.
– Помогает?
– Да.
– Видимо, мой отец не пытался спасать брак, он просто нашел другую женщину и ушел к ней.
– Все, что творилось в вашей семье между родителями, ты вряд ли уже узнаешь, но и не вспомнишь, потому что была маленькая. Возможно, твои родители были несчастны друг с другом.
– Ты его выгораживаешь, – рявкнула она и облокотилась на спинку стула, – мужская солидарность. В моей семье все было отлично, пока чужая женщина не вторглась в нашу семью и не разрушила ее.
– Называй это как хочешь, но если любовь между супругами есть, то мужа ни при каких условиях не завлекут со стороны чужие женщины! Но бывает такое, что браки заключаются спешно, по молодости, под действием гормонов, а когда мужчина и женщина взрослеют, то начинают о многом задумываться. Например, о страшном, что их брак – ошибка.
– А бывает еще вариант, – не унималась Дженни, – двое любят друг друга, но приходит третий и все рушит.
Чонгук закатил глаза и схватился за бокал с пивом:
– Задай этот вопрос отцу. Но в тебе говорит обида.
Дженни недовольно продолжила есть. В ней закипела обида, верно. Такой взрывной у нее характер. Она перевела взгляд на Чонгука, он оставался невозмутим и продолжил есть, временами поглядывая на нее. Капитанская выдержка! Что тут скажешь. Интересно, когда самолет загорелся, то что в ту минуту чувствовал Чонгук? Страх? Безысходность? Бессилие? И что ощущает он спустя год?
– Чонгук, – Дженни выдохнула, аппетит пропал, хотя еда была выше всяких похвал, – ты спросил меня насчет того, как я вернусь домой. Я... – она замешкалась, – с радостью бы поехала поездом, но устану пересаживаться с одного на другой. Если выбор небольшой, то я выбираю самое меньшее: один перелет сразу до Мальты вместо трех с тобой.
Он спокойно кивнул и взял в руки телефон. Сейчас возьмет ей билет, и сразу жить станет легче.
– Но чтобы мы больше никогда не встретились, ты мог бы сейчас рассказать самое главное, не упуская свои эмоции.
– Хорошо, – кивнул он, чем удивил Дженни. Но Чонгук не собирался посвящать ее во все детали той трагедии. – Я нашел тебе прямой рейс до Мальты. Правда, в час ночи.
– Отлично, – кивнула она, – я согласна. Еще есть время, – она взглянула на циферблат его часов на руке, еще раз подмечая для себя, какие у него крепкие руки, сколько в них силы. Интересно, каково это ощущать себя в объятиях такого мужчины, – для твоего рассказа.
В горле пересохло, Дженни отвернулась, отвлекая себя подсветкой Ратуши. На секунду дунул холодный ветер, и она поежилась. Или это нервное? Ложь! Это от возбуждения! Что греха таить, Чон Чонгук чертовски сексуальный мужчина. Рядом с ним находиться опасно, запустился какой-то механизм, о каком она раньше и не слышала: она обращала внимание на его руки, теряла речь от обнаженной груди и хотела ощущать его запах постоянно.
Как хорошо, что рейс ночью, она не будет спать с ним в одном номере и в одной постели. Сразу отсюда поедет в аэропорт. Как же так случилось, что она готова лететь даже на самолете, но лишь бы подальше от этого мужчины? Уже не было такой трясучки, как в первый раз, но сам процесс взлета и посадки по-прежнему нервировал. Надо еще раз пережить взлет и посадку. Больше она не сядет на самолет.
Чонгук хихикнул, чем привлек ее внимание:
– Что?
– Ты такая серьезная, когда дело доходит до самолетов. Неужели все еще так же боишься летать?
– Я не боюсь, – гордо вставила она, – просто сам процесс мне не очень приятен. Для меня самолеты ненадежный вид транспорта. Я лечу в последний раз и только потому, что это будет быстрее.
– И надежнее, – подметил Чонгук. – Каждый день взлетает сто двадцать тысяч самолетов с двенадцатью миллионами пассажиров. Катастроф я не помню за последние одиннадцать месяцев. И то, десять смертей из двенадцати миллионов... Ну, сама понимаешь, на дороге бьются чаще...
– Байки про дорогу оставь кому-нибудь другому. – Она натянула улыбку. – Со мной это не пройдет лишь потому, что смерть в аварии на машине, мне кажется, происходит быстро, а вот... – она сглотнула, – твои пассажиры знали, что они умирают.
Это так! По телу Чонгука прошел жар, и он ощутил запах гари! Его пассажиры надеялись, что будут жить... А потом надежда пропала. О чем они думали в свои последние минуты жизни? Но он точно помнил, о чем думал он: быстрее подготовить самолет к эвакуации, открыть все двери, выпустить пассажиров, а потом пройтись по салону, зная, что все спаслись. Он хотел, чтобы выжили все!
– Чонгук, прости. – Дженни коснулась его руки, заглядывая в глаза, снова встречаясь с агатовыми глазами. Сейчас они стали чернее. Но, может, здесь не хватает света? – Я не хотела...
Но как же она не хотела, если она это хочет знать с самого начала их знакомства? Или и того раньше! С момента, когда ей дали задание взять у него интервью.
Чонгук перевел взгляд на ее руки, которые лежали на его руках. Через этот контакт прошел разряд в несколько тысяч вольт, даже пошло тепло и легкое покалывание. Дженни тут же убрала руки, шокированная такой реакцией. Она хотела как лучше, хотела его успокоить, а в итоге сама потеряла покой.
– Ничего страшного, – спокойно ответил Чонгук и взглянул теперь в ее лицо, подмечая легкий румянец. – Ты просишь меня рассказать откровенно о той трагедии, но ведь после моего рассказа летать ты вообще перестанешь.
– Это не важно, можешь за это не переживать, я все равно от авиации не в восторге.
И все же Чон после ее слов испытал разочарование – она не в восторге. Ну еще бы! Пока она дрожала в кресле, то ничего прекрасного не замечала.
– Неужели ты не испытывала кайфа от взлета, когда по твоим рукам растекается кровь, и от невероятного ощущения тяжести своего тела?
Дженни удивленно пожала плечами, понимая, что она вжималась в кресло, вцепившись в подлокотники. А еще упиралась ногами в пол, чтобы хоть так ощущать устойчивость.
– Нет, кайфа я не испытала.
– Очень жаль, – выдохнул Чонгук, жалея о том, что уже ничего не сможет поделать с ее страхом. Через несколько часов их дороги разойдутся в разные стороны. – Могу дать пару советов: чем чаще ты летаешь, тем больше вероятности, что страх уйдет. Турбулентность не так страшна, как кажется, самолет не треснет пополам, а двигатели не отвалятся. И запомни самое главное, – тут Чонгук понизил голос, и слегка подался к ней, – самолет никогда не рухнет камнем, это противоречит законам аэродинамики, и он может планировать даже без двигателей. Перед посадкой часто приходится делать развороты – мы не падаем! Мы просто гасим скорость или разворачиваемся к полосе. Запомни, самолет в этот момент не перевернется.
Он перечислил почти все моменты полета, которые ее пугали. Особенно турбулентность. Дженни вспомнила мистера и миссис Ли и тот страх, что мужчина испытывал, когда самолет начало трясти.
– Я слышала, что люди при турбулентности получают травмы.
– Конечно, получают, – фыркнул Чонгук и выпрямился на стуле, – если не выполнять приказы капитана и не пристегиваться, то при хорошей тряске можно получить различные виды повреждения. Однажды я летел в Стокгольм и ближе к Скандинавии внезапно провалился в яму. Метров так... – он задумался, – на двести, что равносильно тому, что ты идешь по земле и вдруг резко падаешь в глубокую яму. Те, кто был не пристегнут, конечно, ударились головой о потолок. Поэтому мы, пилоты, никогда не расстегиваем ремни безопасности. И ты... будь всегда пристегнута тоже.
Дженни внимательно слушала его рассказ, представляя тот самый полет, людей, которые ударялись головой о пластик на потолке. Наверняка подпрыгнули все тележки с продуктами. Бедные стюардессы. Получается, они всегда в зоне риска, ведь они не пристегиваются на работе.
После последнего предложения, которое произнес Чонгук, Дженни почувствовала теплоту в его голосе, он говорил с заботой, хотел, чтобы самолет не причинял ей боль.
– Хорошо, капитан, как скажете, – улыбнулась она и опустила взгляд, понимая, что ей приятна эта забота. У него получилось ее запугать так, что она теперь точно не расстегнет ремень безопасности.
– Я готов рассказать тебе мою историю.
– Я готова ее выслушать. – Она подняла ладони, показывая пустые руки, их взгляды пересеклись. – Ничего не записываю, а только запоминаю.
Чонгук кивнул, даже не смотря на ее пустые руки. Он смотрел в ее глаза, потом его взгляд опустился на ее губы. У нее красивая форма губ, естественная, без силикона или чего там вкалывает пол-экипажа стюардесс. Да что далеко ходить! Лиса занимается таким уже очень давно и считает, что ему нравится целовать ее искусственные губы. Но это большое заблуждение. Он за естественность, даже если годы дают о себе знать.
Дженни облизнула губы и нервно сглотнула, выводя Чонгука из транса. Надо было срочно заканчивать то, ради чего они здесь собрались, и больше не думать ни о ней, ни о ее глазах, ни о губах, к которым вдруг внезапно хотелось прикоснуться.