Мария Гонсалес, известная в Департаменте по гордому прозвищу "Око", не могла придумать ни одной внятной причины, почему именно сегодня всё должно было валиться из её рук. Хрустальный шар "Окулус-2", порядковый номер 108, стоял в центре предусмотрительно укрытого бархатом стола, окружённый горной цепью папок, справочников и ежедневников. Внутренности шара поминутно искрили и дёргались, как смесь шаровой молнии и фейерверка. При этом артефакт издавал неприятные скрипящие звуки, будто бы что-то раз за разом резало по стеклу быстрыми острыми ударами.
Мария тщетно пыталась настроиться и вернуть контроль над разрывающимся от входящих сигналов маяком, но вместо этого только ощущала характерные рвотные позывы где-то внизу груди и дрожь в онемевших загнутых пальцах.
Последние особенно сильно напоминали о себе после нескольких часов, проведённых в одном и том же удерживающим невидимые волны положении. Ситуацию немного облегчал недавно сделанный маникюр. Молодые прогрессивные коллеги из отдела спецоборудования и энергоистичников (младшему из которых было всего-то под двести) уцепились за возможность подлизаться к начальству и потратили месяц или больше, чтобы добавить в лак, используемый Марией, какой-то поглощающий энергетические волны элемент. Впоследствии им за это влетело от завхоза отдела, потому что, как выяснилось, они выдрали этот элемент из бесценной реликвии, какого-то там старого индейского камня, к которому, к тому же, даже подходить опасно без снаряжения и подготовки. Но Мария осталась довольна результатом (стремление облегчить трудовые будни пересилило страх перед опасной индейской магией), и замолвила за энтузиастов словечко. Из отдела их так и не выгнали. А лак действительно помогал, снимал мигрень и отчасти тошноту, насильно отбирал магию у шара. Только иногда имел свойство заодно бесконтрольно разряжать мобильный телефон и любую технику на батарейках и аккумуляторах.
Но что поделать. Мария Гонсалес работала много, и очень этим гордилась. А ещё этим гордился капитан Малзус, и всегда отдавал ей должное уважение. И оттого она не чувствовала себя второсортным сотрудником среди «всех этих», которые бегали, стреляли, ломали и чинили магические побрякушки, а ещё как правило обладали весьма специфической внешностью. Нет. Она, конечно, вся из себя на проводе и в компьютерном мыле («и кто вообще пользуется ещё е-мейлами в век, когда существует ментальная магия?»), но тоже неотъемлемая часть их особой внутренней экосистемы.
Кем же останутся все эти бесы, гарпии, эктоплазменные духи, оборотни и прочие агенты, если у них отнять связь со своим гнездом? И с кем будут связываться все эти бесчисленные организации, которым нужна охрана, зачистка, освящение, разрешение на магические штучки и всё сразу? Гонсалес знала наверняка: никем. И оттого чувствовала себя уже не серой офисной мышью, а по меньшей мере ежом. Конечно, до львов и тигров ещё далеко, но свои колючки уже есть.
Шар снова разразился цветастыми взрывами.
Мария из последних сил вытянула внутренним взором тонкую лиловую ниточку, присобралась в своём кресле, поправила архитектурное чудо света, именуемое причёской, и впустила в голову очередной сигнал.
— Медиум Мария Гонсалес, секретарь капитана Малзуса на связи, я вас слушаю.
— Кто говорит? — отозвался неприятный хрипловатый голос с той стороны. Он звучал так, будто бы кто-то давно курящий и оттого больной на лёгкие только что пробежал километр.
— Секретарь капитана Малзуса, начальника Департамента, — терпеливо повторила Мария.
— А где Малзус?
— Капитан сейчас занят, но я могу оставить отпечаток вашей ауры и связать вас с ним чуть позже.
— Мне надо с ним. С Малзусом. Поговорить.
«Это один из тех», — неприязненно подумала Мария.
— Я сказала: капитан сейчас занят. Я могу сказать ему, что вы пытались выйти на связь. Назовите, пожалуйста, имя, фамилию и род деятельности.
— Слушай, не надо, не над этого. Мне вот сейчас с ним надо, напрямую. Пусти.
— Сейчас не могу, — с упором на первое слово сказала секретарша.
— Можешь. Ну, медиум, ну пусти. Мне же... Вот... Очень.
— Боюсь, не могу.
— А-агх... Срочно, срочно, говорю!
— Что у вас случилось?
— Надо ему передать кое-чего. Срочно.
— Можете передать мне.
— Не, не... — поколебавшись, забубнил голос. — Вам не могу. Простите, конечно, меня, женщина, но вот не могу.
Мария, для которой последней каплей стало слово «женщина», громко фыркнула. Тон незнакомца из напористого стал жалобным.
— Тут же ведь... Какое дело... Мне же тут оно, этого... Время выходит, а я... А я-то причём? Я же ведь, ну... Я же всё делал по правилам, как надо, а оно вот так! — тут уж слова по ту сторону приёма стали совсем бессвязными. — Кто же их, чертей, знает, что им надо! Ну я-то здесь каким боком, а? Я же и в полицию пойти не могу, сразу полезут «а что? а как?», понимаете? А Малзус он же... Он же, чёрт, всё знает, всё понимает, думал, может пришлёт кого со всем этим разобраться... Я же ведь не виноват, спроси кого хочешь, не виноват! А они... А он...
Тут уж незнакомый проситель Малзуса и вовсе перешёл на одни стенания и проклятия, и Мария, у которой сильнее прежнего разболелась голова, быстро убрала измученный разум с линии связи.
Этот короткий разговор окончательно убедил её временно накрыть шар бархатом, подняться и отправиться вниз, на подземный этаж общей кафетерии. Предварительно она послала привычный сигнал в сторону кабинета шефа: «В Городе всё спокойно. Беру перекур пять минут.»

Стуча каблучками и бренча новенькими золотыми серьгами и совиным пером (медиум всё тщетно пыталась найти такой аксессуар-амулет, который, в дополнение к маникюру, облегчит ей жизнь), Мария быстро спустилась по лестнице. Лифты были забиты и ездили сейчас особенно быстро, поддаваясь нетерпению в ауре своих пассажиров, что несколько увеличивало риск несчастного случая.
"Магии нужно в меру" — всегда говорила Марии её бабушка, тоже медиум, пока обучала внучку ещё до отъезда в Город. Нельзя было всю свою жизнь вверять внезапно обрушившейся на голову магии и ждать чуда. Цветы из воздуха достают только фокусники, а хрустальные туфельки из ниоткуда появляются только по взмаху волшебной палочки. И то, и другое — сказка, обманка, не более того. Энергия не берётся из ниоткуда и не может преобразоваться по щелчку пальцев, кто-то всё равно откуда-то её забирает, и эта энергия постоянно куда-то курсирует по принципу баланса. Кто угодно не станет кем угодно, глотнув Тьмы или очень сильно захотев. Нужен был контроль, нужны были навыки.
Умбра- и инко-термы, два вещества, которые вроде как материализуют ту самую энергию, что черпают своим существованием демоны, и то преобразовывались в лабораторных условиях очень своеобразно.
Учёные пытались подогнать равновесие магической энергии в таблицы и графики, но каждый новый эксперимент лишь опровергал предыдущий. Такова была природа магии хаоса – она менялась, эволюционировала и деградировала, беспорядочно и в бешеном темпе. Демоны умели подчинять себе отдельные куски Тьмы, обретать для себя форму. День за днём сотни видов нечисти, пропорционально своей уникальности и значимости, появлялись из её чрева. А вот людям, даже сведущим в демонологии, умения пользоваться Тьмой просто не были доступны. Необходимо было нечто большее, чем просто желание и возможность. Нужна была железная воля, чтобы пробудить в себе эту силу, а потом научиться ей пользоваться.

В дверях кафетерии Гонсалес столкнулась с необычайно ровно шагающей девушкой в лёгких белых одеждах, с пояском, украшенным тусклыми самоцветами, и с ободком в виде цветочного венка во вьющихся светлых волосах. Мария едва успела заглянуть ей в лицо, когда она слепо прошла мимо, будто заговорённая. Глаза у девушки были большие, красивого зелёного цвета, без следа косметики на пушистых ресницах, но внутри них читалась что-то настолько странное и мутное, что Гонсалес поспешила оградить себя от того, чтобы лезть дальше в её сознание.
Медиум взяла себе чай, по традиции с аж тремя большими ложками сахара. Практически все агенты, так или иначе задействующие свою ауру во время работы, повышали свою работоспособность с помощью сладкого. Давно стало известно, что оно улучшает настроение и стабилизуют расшатанное эмоциональное состояние.
Людей (и остальных коллег Марии) в этот час было немного. Все, похоже, были отчаянно заняты чем-то неотложным и наверняка трудоёмким. Две хмурые девушки из отдела связи схватили каждая по очередной чашке кофе и заспешили прочь. Гонсалес нарочно отвернулась, чтобы не смотреть на них. От этих всегда веяло чем-то нехорошим, холодным, электронным. Аура у них всех была как на подбор блёклая и дотошно угловатая, что окончательно превращало их из людей в шестерёнки машины.
Связисты были самыми близкими по назначению к Марии людьми, но работали почти всегда беспрерывно, механически, едва ли выходя на свет из своих пещер, и больше напоминали летучих мышей или какую-нибудь нежить, чем людей. Когда сотрудники связи поступали на работу, сперва они скучали, потом впадали в депрессию, а потом постепенно теряли свои людские качества, оставаясь говорящими головами на поводке огромной следяще-вычислительной машины. Эта машина засекала неполадки в энергетическом поле, отслеживала звонки и нити ментальных связей, и стоило хоть одной паутинке в этой огромной сети пошевелиться, они действовали по инструкции и давали направление начальству, а то уже принимало решение, кого, куда и с какой целью отправлять. Кроме всего прочего, эта машина незаметно так порабощала и подминала под себя людское сознание, но в эти детали предпочитали не вдаваться.
В голову Марии внезапно постучалась неприятная мысль: "Малзус просил связаться с Вистери". Вистери не была связисткой. Она была аналитиком и действующим агентом. Но зная её нрав, Гонсалес всегда предпочитала оставлять связи с ней на потом, потому что далеко от наблюдателей эмоциональное развитие аналитика не ушло. К тому же, большую часть времени эта особа либо не отвечала (уходила в себя), либо говорила так сухо, что и без того донельзя официальный разговор терял всякое сходство с человеческим диалогом.
"Свяжусь позже, когда других дел не будет", — пообещала себе Мария, сливаясь с окружившими один высокий столик работниками Департамента. Она поставила чашку, с наслаждением расправила пальцы и подняла глаза в плазменный настенный экран. Агенты рядом с ней — мужчина в длинной одежде некроманта и две девушки в рабочих костюмах, — молча внимали телеведущему.

— ...По последним данным количество так называемых «сделок», совершаемых жителями Города, только за последний год возросло на треть. Специалисты со всего мира сходятся во мнении, что это — верный сигнал к вырождению человечества. В некоторых странах Европы уже на законодательном уровне запрещён въезд в Город, в том числе и транзит. Кто-то призывает разрушить это место, насильно закрыть или оградить Врата и уберечь всех оставшихся жителей, принадлежащих к людям, от воздействия магии, но другие говорят: поздно. Никто из тех, кто хоть раз был там и связывался с Тьмой, не могли после этого вернуться к своей нормальной жизни.

Нарезка съёмок из аэропортов и живописных планов Города сменилась крупным планом некоего усталого пожилого господина. Подпись внизу экрана называла его специалистом в области социологии. Его комментарии были заглушены невесёлым глуховатым смехом некроманта.
— Пусть только дёрнутся, чтобы ограничить въезд в Город. Нелегалов и беглых волшебников станет ещё больше.
— Н-да, поздно они спохватились, — также безрадостно заметила стоящая рядом с Марией девушка в форме, у которой поперёк щеки шёл длинный белый шрам. — Неужели тотального контроля на границе Города недостаточно? Сюда едут те, кто хотят и могут работать с магией, что их не утраивает?
— Какое правительство устроит то, что люди бегут из страны буквально на край света, в чистый Ад, лишь бы не оставаться там, где они есть? — процедила с лёгким акцентом вторая из девушек. Её тихий голос был едва различим из-за хирургической маски, закрывающей рот. Миндалевидные чёрные, как ночь, глаза смотрели остро и собранно. Гонсалес порылась в памяти и вспомнила, что уже видела этот жилет, эту маску и эти глаза.
— А если и впрямь перекроют нам единственный вход и выход? — продолжала первая. — Устроят что-то типа глобального карантина. Тогда что?
— Тогда нарыв, растущий в этом месте уже последние шесть лет, — отозвался некромант, — продолжит надуваться и чернеть. Давление внутри него будет расти, и в конце концов... В конце концов, будет уже поздно отмываться от гноя, который оттуда вытечет.
— Всё у тебя про гной, — с неприязнью поморщилась японка, смерив взглядом мужчину.
— Пора признать, что мы живём в очень грязном мире, Хоффман, — беззвучно рассмеялся тот.
— А разве не пытались ещё вывезти демонов нелегально? — спросила Мария. Все посмотрели на неё.
— Пытались, — ответила Хоффман, — но этих всегда успевали поймать ещё до выезда из Города. Не знаю, известно тебе или нет, Око, но уехать отсюда ещё сложнее, чем попасть внутрь. Все так напуганы угрозой террористов с тёмными силами, что позабыли про другие проблемы и каждый день бросают все силы на то, чтобы затянуть нам последние возможные отдушины. Поэтому как бы мы не бились, народу и демонов, которые пойдут против так называемого "закона", будет становиться только больше. Пока мы все и впрямь не захлебнёмся в собственном...
Она замолчала, и некромант недвусмысленно заклокотал. Глаза японки сощурились, она бросила что-то невнятное вроде "я пойду", и, с видимым отвращением отвернувшись от мужчины в мантии, удалилась к выходу из кафетерия.
— Бедняжка, — мужчина закрыл рот, полный полугнилых зубов, и придавил пальцами выползшего из-под края его рукава жучка, — не выносит прокажённых.
— Мало кому такое понравится, — заметила явно обидевшаяся за подругу оперативница со шрамом, — вы бы у себя в подземельях хоть тараканов с муравьями травили время от времени.
— Мы уважаем жизнь в любом её квази-проявлении.
"Да уж, — подумала про себя Гонсалес, — хорошо, что эта живность не добирается до верхних этажей. Терпеть не могу насекомых. Особенно трупоедов."
— И вам, людишкам с верхних уровней, не помешало бы проявлять хоть немного уважения, а не плевать всем адептам в лицо каждый раз, когда мы тут появляемся, будто бы это мы и есть тараканы, разносившие заразу, — продолжал он. — всё-таки, мы даём второй шанс принести пользу всем погибшим агентам. Это случается не так часто. И обряд оживления — совсем уже не конвейер, как в Средние века, а настоящая церемония. Прямо почётное возрождение феникса из пепла.
— Всё равно противно, — сплюнула девушка со шрамом. — Вы их даже не кремируете, чтобы «возродить из пепла». Где ещё увидишь дохлого, едва шатающегося феникса, из которого сыпятся последние потроха.
— А разве вам самим не страшно? — спросила Мария.
— Что страшно?
— Оживлять погибших товарищей и превращать их в живые трупы? — Гонсалес чуть отвернулась, чтобы не чувствовать отвратного дыхания мужчины. — А потом смотреть и видеть уже не товарищей, а безмозглых зомби?
— Жизнь в любом случае равноценна смерти, если смотреть на мир рационально, — пожал плечами некромант.
"Рационально... — подумала Гонсалес. — Ещё одно на редкость отвратительное слово. Нельзя быть таким рациональным. Нельзя просто так устраивать траур, а потом воскрешать чьи-то тела, чтобы они ещё успели принести пользу. Просто нельзя, и всё. Конечно, мы все здесь так или иначе тёмные, но ведь какие-то границы ещё есть?"
— А что скажет Елена, когда увидит, что ребят, погибших у неё на глазах, заставляют вставать из гробов? — оперативница говорила спокойно, но Мария услышала, как единожды дрогнул её голос.
— Елена показала себя, как никудышная Зрячая, раз их всех поймали, — ответил некромант. — И незачем было ей, такой нежной, изначально идти в оперы, раз теперь для неё это такая травма на всю жизнь. В Городе царит смерть, царит голод, мор и вполне может царить война, с чего вдруг для неё это стало такой неожиданностью?
Мария опустила глаза в свою чашку. Девушка в форме фыркнула:
— Тебе хорошо говорить. А Вистери?
— Ох, вот насчёт Вистери я бы не волновался. — Он стёр салфеткой мокрый след, оставшийся от его чашки на столе. — Этой даме будет плевать даже если весь Департамент обвалится и рухнет. Что ей пара жизней.
— По-твоему, это хорошо? Она допустила смерти, хотя была назначена главной. Это, значит, рационально? Ставить во главу угла задачу и исполнять её ценой посторонних?
— Ну, тут она, конечно, облажалась. Но ведь не потеряла лицо перед проверкой из Комитета и даже загнала нескольких тёмных, кроме вендиго. А плакать по мёртвым бессмысленно, особенно, когда мы живём в мире, где мёртвые перерождаются и ходят по земле вместе с живыми.
— Хорошо ещё, что тебя не слышит Хоффман, — процедила в ответ девушка.
— А Саке всё ещё в конфликте с Вистери? — спросила Гонсалес, чтобы хоть ненадолго перевести тему и без того неприятного разговора.
— У них и раньше всё было не слава богу, а теперь, после инцидента в клубе, о котором все гудят, Хоффман вообще Вистери за живую не считает. Говорит, что она скорее всего такая же засланная кем-то, как тот Инпектор, раз вышла сухой из воды. — Девушка опустила глаза. — Да и... я совру, если скажу, что не понимаю, почему она так считает.
Все помолчали. Телевизор вещал что-то насчёт очередных извращений социологов над статистикой Города. Оказалось, что семьдесят с чем-то процентов мужчин предпочитают сексу с девушкой секс с демонессой. И у женской половины людского населения Города предпочтения были не лучше.
Гонсалес ещё раз подумала над тем, что ей нужно будет ментально связываться с ненавистным всем аналитиком, подошла к торговому автомату и взяла себе ещё чай. Только уже с шестью долями сахара.

*  *  *

— ...Прошло уже довольно много времени с тех пор, как общественность столкнулась с угрозой Тьмы, но многие всё ещё не могут смириться с мыслью о существовании некоего параллельного мира и паранормальных сущностей. Учёные обещают: постепенно человек сможет приручить неведомые нам до этого силы, как приручили огонь или диких зверей. От этой магии пусть и не веет сказкой и волшебством, но она всё равно может стать решением многих глобальных проблем, если суметь направить её в нужное русло. Однако сторонники консерватизма стоят на своём: проблем от Тьмы будет гораздо больше, если мы решимся выпустить её в мир. Так что на сегодняшний день наше общество всё ещё стоит на перекрёстке даже не двух или семи, а сотни возможных дорог...

В огромном подземном зале в пучине чернильного сумрака жизнь шла своим чередом, вне зависимости от судеб мира и человечества. Один-единственный экран, висящий в люминесцентной сфере над неработающими игровыми автоматами, продолжал глуховато вещать, прерываясь на помехи, регулярно кашляя, как больной чахоткой, и заикаясь. Но его мерцающий синеватый отсвет не мог перебить ярко-алые и малиновые лучи, разрезающие стелющийся по мраморному полу дым. Единственным источником света, кроме десятка горящих глаз, была лампа над обитым зелёным игровым столом. С цокотом сыпались фишки, изредка шелестели карты, серебристый дым густо пах табаком, ментолом и цветочными духами.
Игра была в разгаре, и чем дальше, тем громче становились возгласы целой гаммы голосов, порой срывающихся на клёкот, рычание и шипение. Самым спокойным среди компании демонов был, как ни странно, человек. Он тонул в облегающем его могучую, как гора, фигуру кресле, с видом самым умиротворённым и пространным. По обе руки от него сидели две прелестные тонкие фигурки, и единственным, что прикрывало их чистые, отсвечивающие нездоровым фарфоровым пурпуром тела, были водопады разноцветных, как полотнища флагов, волос.
— Сет! — взвизгнул из темноты кривой, будто перекрученный силуэт, между головой и шеей которого явственно виднелся просвет. Голова в цилиндре с лентой, которая будто жила отдельно от этого карикатурного тела, закачалась в воздухе и низко хрипло захихикала, а затем та же фигура, уже целиком, возникла рядом с оппонентом могучего игрока в кресле. Тот сидел почти не дыша и, казалось, весь побелел в разноцветных огнях, когда прозвучало название комбинации.
Игрок, лениво выложивший на стол три четвёрки, откинулся обратно в своё кресло и тотчас оброс плющом шести пар ласковых женских рук. Ни один мускул на его лице не дрогнул, когда оппонент закрыл лицо руками и затрясся всем телом под дружный гомон демонов.
Силуэт с вьющейся над зелёным столом головой гнусно рассмеялся над дрожащим проигравшим.
— Ничего не попишешь! Вся наша жизнь — игра! — голова в цилиндре одним махом встала на место, кривое тело лихо развернулось, и в длинных руках демона возникла блестящая трость с изогнутым набалдашником. Взмах, — и конец трости врезался в лицо проигравшего с такой силой, что тот под салют брызг слетел со стула и безжизненно рухнул ничком на мраморный пол.
Женщина, изящно увернувшаяся от падающего тела, изогнула звенящую украшениями ручку и приложила пальчики к округлым, блестящим, как два рубина, губкам.
— Какой ужас, — глубокий голос демонессы на секунду заставил остальную часть компании замолчать. — И к чему столь негуманные методы?
— Не извольте беспокоиться, мадмуазель, — демон крутанул в руке окровавленную трость и сладострастно прошипел: — твари скоро всё приберут! Не останется и мокрого пятнышка. А пока что...! — он развернулся и принял позу звезды. — Возрадуемся же за нашего победителя! Ура! Да здравствует слепая удача! Да проклянёт же госпожа Фортуна имя того человека, который сегодня сидит за нашим столом!
Он громко захлопал в ладоши, и все другие демоны, кроме двух многоруких девушек на кресле, к нему присоединились. Господин, взгляд которого стал окончательно бессмысленным с момента последнего хода, даже не отреагировал. Он только широко, по-жабьи, улыбнулся, когда одна из числа подошедшей обслуги поманила его за собой звенящим побрякушками хвостом. Затем уже процессия из мужчины в костюме, двоих пылко выдыхающих серебристый пар нагих девушек и работницы казино в строгом обмундировании удалилась в освещённый прямоугольник старомодного лифта с витыми дверями.
Дым и чернота, окружающие гладь холодного пола, ожили, зашевелились. Между ног демонов и демонесс, как огромные приземистые крысы, заспешили туда-сюда низшие слуги. Через каких-то две минуты мёртвого тела под игровым столом уже не было, стул был заменён на новый, а карты и фишки со стола убраны.
Демон в цилиндре с наслаждением выцепил тростью одного приземистого уродца и с силой пнул его через весь зал в сторону так называемого кухонного лифта, из которого и прибывали гарнизоны низшей прислуги.
Демонесса, наивно раздувшая губы и теребящая перья, что украшали длинную шаль на её изящных плечах, покачала головой:
— Поверить не могу, что он опять выиграл. Было бы у меня сердце, мне бы даже стало жаль все отчаявшиеся души, что губит этот слизняк своими выпадами... Но так или иначе, — она откинула со лба тёмную прядку вьющихся волос, — ему всё равно осталось не так уж долго.
— Вечность —недолгий срок, когда ты проводишь его в игре, — демон гулко постучал тростью по полу и снова засмеялся.
Девушка цыкнула, помахала вокруг себя руками, отгоняя источающий противоречивые ароматы дым, и забралась на стол, скрестив длинные ноги. Разноликие демоны вокруг стола неторопливо расходились, исчезая во тьме. Один из них, с сотней паучьих глаз на чёрной лобастой морде, пригнулся и зашелестел широкой тенью по зеркально гладкому полу. Послышались визги в страхе убегающих гремлинов, а также хищное шипение начавшего охоту демона. Демонесса, сидящая на столе, заправила за ухо прядь и, достав маленькое карманное зеркальце, стала смотреться в него.
— Как ни странно это говорить, — сказала она с упоением раскидывающему гремлинов сородичу в костюме, — после ухода картёжника аура фортуны стал ещё более непредсказуемой. Раз уж такой бездарь и урод, как... этот смог выиграть несколько раз подряд, баланс вероятностей и вправду сместился куда-то не в ту сторону. Это довольно интересно, но не всегда выгодно. Фокусник может и был редкостным лицемером, но своё дело знал, он бы быстро остудил пыл нашего счастливчика уже после второй победы. А теперь... нам что же, пресмыкаться перед старым сморчком до конца столетия? Ты вообще меня слушаешь? — добавила она, оборачиваясь и встречая глазами зрелище того, как демон перекручивает маленькое тельце, покрытое короткой щетинистой шерстью, и с хрустом сгибает его пополам. Безумец в ответ на её строгий взгляд захихикал, сжав зубы, и откинул шлёпнувшегося бесформенной кляксой гремлина на пол.
— Неважно. — Демонесса придирчиво поправила заколку в виде трёхконечной короны на макушке и устало застонала: — Похотливый урод... У меня ноги болят. Никогда бы не подумала, что можно танцевать один и тот же танец и от этого банально устать. Нет, что-то у нас определённо меняется, и мне это не по вкусу.
Демон в цилиндре пожал плечами и стал напевать под нос весёлый мотив, помахивая тростью.
Раздался скрип дверей, в опустевшем зале, где постепенно начинал рассеиваться ядовитый туман, показалась ещё одна особа. Она обогнула стол, спешно, не разгибая спины, подбежала к старому сундуку, стоящему у самого края круглой залы, вдали от яркого света. Девушка, а скорее даже девочка в сером присела на колени, с усилием откинула назад тяжёлую крышку, и начала ловко копаться в вещах. Там, где не нужны были глаза, чтобы осязать и слышать, она проявляла себя на редкость хорошо.
Демонесса присмотрелась и улыбнулась в спину юной знакомой.
— Сара, — пропела она, — опять убегаешь? А как же праздник в честь нашего покровителя? Неужто не хочешь принимать участие?
— Прости, — голос младшей совсем был не похож на певучие медовые голоса других демонов, но отчего-то отдавался тихим запаздывающим эхо, делая его более печальным, чем он мог показаться, — хотела бы, но не могу. Мне нужно идти. Нужно. Ты же знаешь, что я не могу иначе.
— Выбор есть всегда, — невпопад зашипел безумец, его голова снова отделилась от шеи и оскалилась в улыбке.
— Знаю, знаю, — покивала старшая демонесса, игнорируя его, — можешь не продолжать...
Девушка в сером закрыла сундук, выпрямилась, обернулась к своим сотоварищам. Её худые ручки с множеством тёмных татуировок сжимали обычный на вид потрёпанный зонтик. Демонесса в шали смотрела на неё, наклонив голову, и щуря алые глаза.
— Хотела бы я хоть на день оказаться на месте того счастливчика или той счастливицы, с кем ты сейчас проводишь время. Дала бы любой обет и клятву на крови, только чтобы ты об этом не знала и не думала.
Девочка скромно опустила голову. Старшая продолжала:
— Не сильно откровенничай, почаще меняй место встречи.
— Да, Люси.
— Ты у нас умница... — Люси улыбнулась и вдруг громко крикнула в темноту: — Роджер! Сопроводи мадмуазель Сару до чёрного выхода. И смотри мне, без пошлостей! Мерзавец. Я бы и сама пошла, но ноги ноют, как будто бы прошлась по раскалённому железу...
— Не стоит, Люси, — торопливо сказала Сара, когда перед ней всплыл неравномерный силуэт демона в цилиндре, протягивающего руку в поклоне. — Всё будет хорошо. Я уже всё сама знаю.
— Как хочешь, — Люси пожала плечами и сморщилась, подтягивая к груди наболевшие колени. Она смотрела с прищуром вслед убегающей вейле, а сама прислушивалась к тому, как скрипят половицы верхних этажей под весом их покровителя и мецената. Роджер извернулся и пружиной выскочил рядом с ней.
— Уж полночь близится! — заметил он, доставая невесть откуда карманные часы на золотой цепочке. Попутно он откинул в сторону свою трость, и та, обернувшись длинноногой птицей фламинго, улетела под потолок, громко хлопая крыльями, скрипя и щёлкая большим клювом. — Скоро прольётся кровь!
— Не будет крови, — спокойно отвечала Люси, — пока что.
Телевизор продолжал вещать, но вскоре завис на одной ноте и затих. Он показывал только один, новостной канал, а когда Город засыпал, его поток гнетущих новостей наконец-то ненадолго прекращался.

*  *  *

Вистери отключилась от трансляции новостей одновременно с окончанием фразы, вылетевшей из уст неутомимого диктора. Она вернулась к списку тёмных меценатов и продолжила начатую ей цепь рассуждений очередной фамилией.
Ничего не было вокруг, кроме бирюзового и синего, слов и цифр, фото и видео. Она прекрасно знала, что сидит посреди своей наидешёвейшей, ни на дюйм не обставленной квартиры в позе лотоса, что её тело неподвижно и мертво. Она в любую секунду могла увидеть эту картину со стороны.
Всё сознание же аналитика было отстранено и погружено в хитросплетение информационных полей. И постепенно эта путаница являла всё более интересные факты касательно и клуба, и Стикса, и даже четырёх фракций, но она знала, что достигла пока лишь вершины айсберга. Чувство незавершённости не отпускало её даже тогда, когда череда "чудом выживших" после теракта людей медленно, но верно обрела для неё смысл.