Мы рухнем вниз, во тьму незнанья,
Во мрак безвыходной тюрьмы.
Но что же будет там, за гранью?
Мы выбирать уж не вольны.

Помимо горечи утраты, которая стала плащом Поненте и следовала за ним неотступно, теперь за ним увязалась и вина. Она всегда бежала следом, а стоило ему остановиться, впивалась когтями в горло и душила, душила, душила. Ночью не давала заснуть, а под утро не выпускала из объятий сна, являясь и там.

Поненте не пытался убегать. Он понимал, что это бесполезно. Оправдывать себя он тоже не мог, и потому с каждым днем лишь глубже погружался в бездну самобичевания.

В один особо неудачный воровать пришлось сразу еду. И это было даже тяжелее: Поненте прекрасно знал, как трудно торговцам, поэтому просто не мог сделать их жизнь хоть и немного, но все же хуже. Как и не мог вернуться домой и сказать сестрам, что ужинать они не будут. Выбирая, он предпочитал семью, но был бы счастлив исчезнуть и больше никогда ничего не чувствовать.

Мысли о том, чтобы добровольно пойти в приют, преследовали его все чаще. Значительным минусом было то, что детей разделяли по полу, а приюты для мальчиков и девочек располагались едва ли не на разных концах Нижнего Города. И Поненте больше всего боялся, что сестры не смогут постоять за себя — Амита не поскупилась на рассказ о том, какую ужасающую власть имеют старшие дети над младшими.

Поэтому день за днем Поненте заталкивал совесть куда-нибудь поглубже в чертоги собственной души, однако ее вопль все равно слышался до отвращения отчетливо. И вместе с ней раз за разом до слуха доносился вздох рассеченного мечом воздуха и тошнотворное бульканье крови казненных.

Поненте сидел за последней линией торговых палаток и неторопливо ел маленький кусок изрядно помятой булки. Лейро задумчиво крутил в руках свою половину.

— Скоро День Освобождения, — зачем-то напомнил он, как будто Поненте мог забыть.

День Освобождения был большим праздником в их республике, однако Поненте всегда с трудом понимал, о каком освобождении шла речь. Кажется, когда-то республика была частью более обширного государства, однако после революции смогла сформировать собственную страну. Только зачем праздновать должны бедняки из Нижнего Города? Едва ли они когда-то жили хуже, чем сейчас.

Амита считала, что с приходом республики жить стало хуже. Будучи одним большим государством, федерация могла позаботиться обо всех людях независимо от места и условий их проживания. В городах правили заинтересованные в успехе управляющие, поэтому такой нищеты, как в Нижнем Городе, никогда не было. Отец Амиты был сенатором, которого казнили за призыв к мятежу. После этого девочка отправилась в приют, откуда вскоре сбежала.

Именно поэтому во время обсуждения истории республики Поненте верил ей больше, чем остальным. Она хотя бы отдалённо знала, о чем говорит.

— Ага, — равнодушно отозвался Поненте и запоздало понял, что имел в виду Лейро. — Рассчитываешь на большой улов?

— Естественно. Но надо помнить, что и охрана будет серьезнее.

— Неужели они смогут следить за всеми?

Лейро пожал плечами.

— Нет. Но если тебя заметят, то высока вероятность, что поймают.

Желание идти на День Освобождения резко убавилось. Поненте воровал плохо, волновался и мучился совестью, и взваливать на себя такую ответственность не хотел. Если его поймают, сестрам придется переселиться в приют.

— Ещё две недели, — протянул Поненте, как будто это могло что-то изменить.

Лейро встал и потянулся. День клонился к закату, но в запасе была ещё пара часов.

Поднявшийся в дальней части рынка шум привлек внимание. Люди кричали, ржали лошади. Вороны с истеричным карканьем разлетались в стороны, стараясь избегать суеты. Только народ начал торопливо стягиваться к рынку, как будто там в самом деле происходит что-то интересное.

Покосившись на Лейро, Поненте все же двинулся в сторону толпы. Люди обступили что-то в центре так плотно, что было невидно, что же так произошло.

Будто по команде, оживленный гул быстро затих. В оглушительной тишине было слышно, как подковы лошади цокают по брусчатке дороги. Поненте встал на полупальцы и смог разглядеть только длинные белоснежные волосы, которые развевались по ветру.

— Это сын наместника Верхнего Города, — прошипел Лейро.

Поненте видел сына наместника всего пару раз в жизни, однако этого хватило, чтобы прекрасно запомнить его черты. Уно был высокого роста — Поненте едва доставал до его плеча — и довольно крепкого телосложения. За поясом он всегда носил меч, хотя никогда его не обнажал. Однако запоминающимся было его лицо с очень тонкими и острыми чертами. Поненте всегда казалось, что если он приблизится к Уно, то непременно обрежется. А волосы — какие у него были волосы! Да любая девушка продала бы душу за такие. Они падали до поясницы негнущимися стальными нитями, а еще были совершенно белыми.

Лейро протиснулся сквозь толпу, и любопытство подогнало Поненте последовать за ним. Ловя краем уха недовольные вздохи и едва слышно извиняясь, он вскоре застыл в третьем ряду толпы.

К животу подбрался страх. Разумом Поненте понимал, что Уно даже не заметит его существования, однако подсознание умоляло поскорее убраться отсюда.

— Дорогие жители Сангаута, — произнес он тихо и так вкрадчиво, что воля к побегу быстро иссякла. — Ровно через две недели исполняется четыреста лет нашей свободе от федерации. Это значительная дата, поэтому наместник принял решение устроить для людей праздник. Он начнется через неделю и будет длиться до самого Дня Освобождения. На все это время я останусь в южной части города и буду следить за порядком.

Уно направил лошадь через толпу. Напряженные гвардейцы разгоняли зевак, создавая широкий коридор для своего господина. Поненте смотрел на него со смесью благоговейного ужаса и ненависти. Нечасто можно увидеть в Нижнем Городе кого-то из семьи наместника. Оно и понятно — кто в здравом уме полезет в грязный город, по улицам которого блуждают нечистоты и болезни?

— Что ему тут надо? — с сомнением процедил Лейро, пока Поненте провожал взглядом величавую фигуру.

— В плане? — переспросил он, когда мужчина скрылся из виду.

— Что «в плане»? — раздраженно бросил Лейро. — Да они удавиться готовы, лишь бы в Нижний Город не спускаться. А тут сам сын наместника решил жить здесь целую неделю.

— Может, хочет лично следить за порядком?

Воспоминания о гибели родителей были еще свежи. С тех пор, по предположению Поненте, прошло не больше недели, однако он не мог сказать точно — время как-то странно изламывалось, то ускорялось, то замедлялось. Он не замечал, как проходят дни, и не успевал считать, сколько раз он ложился спать. Порой даже забывал, спал ли вообще: просыпаясь в сумерках, гадал, утренние они или вечерние.

— Скорее, пытается что-то вынюхать, — буркнул Лейро.

Поненте уже отдал ему четверть украденного сегодня, поэтому наспех попрощался и направился к дому. По дороге он купил буханку хлеба и бутылку с молоком. Хотя сегодня он съел только половину небольшой булочки, есть совсем не хотелось.

Сестры встретили его, как всегда, с радостью. Однако от Поненте не укрылась печаль во взгляде Даяны, которым она буквально сверлила брата.

— Что опять? — с раздражением спросил он.

— Найди работу, — процедила она. — То, что ты делаешь, до добра не доведет.

— Ты вообще представляешь, сколько надо отнести управляющему, чтобы он добавил мне год? — Поненте в изнеможении сел на продавленный матрас.

— Саину уже задирают другие дети.

— Пусть другие дети нас содержат! — рявкнул Поненте.

Вспышка гнева угасла сразу же, и его место заняло разрастающееся чувство вины. Даяна обиженно поджала губы, однако ничего не ответила. А мозг Поненте прострелила вспышка боли — когда дети проказничали и не слушались, мать делала такое же выражение лица.

— Мне совершенно плевать, кто что говорит. Без того, что я делаю, мы просто не выживем, ты это понимаешь? — уже спокойнее продолжил он. — Нам тогда придется отправиться в приют, а ты думаешь, что там не будут задирать? О, ты сильно ошибаешься. Там ты не сможешь защитить даже себя, не то что Саину.

Саина была младшей из сестер. И хотя разница между Поненте и девочками была незначительной, в этом возрасте даже год играет роль. Саине едва исполнилось девять, а Даяне близилось тринадцать. Однако в глазах Поненте они обе были беспомощными детьми, которые следовало защищать — даже несмотря на то, что он был старше Даяны на какие-то полтора года.

Он привык быть старшим братом. Родители надеялись, что в будущем он станет опорой их семьи. Увы, это произошло раньше, чем они хотели.

— Не ругайтесь, — со слезами в голосе произнесла Саина. Она держала в руках свой кусок хлеба и сжимала его так сильно, что он стал размером со сливу.

— Не ругаемся, — тут же отозвался Поненте и натянул на лицо приветливое выражение. — Мы просто разговариваем.

— Ругаетесь.

— Прости, больше не будем, — пробормотала Даяна, бросив на брата осуждающий взгляд.

Он выдохнул, стараясь не злиться. Раздражение росло, а вместе с тем и ужас: он понятия не имел, что делать дальше. Воровство было временным способом, и он понимал это так же хорошо, как Даяна. Рано или поздно его поймают, а тюрьмы Нижнего Города славились тем, что оттуда мало кто выходил живым.

Сестры сели в угол комнаты, который заменял кухню. Саина старалась есть медленнее, однако все равно проглотила хлеб почти не жуя. Поненте закинул в рот небольшой кусочек и совсем не почувствовал вкуса. Вместо молока выпил затхлую воду, которую днем принесла Даяна. Решив не переводить продукты, он протянул оставшийся хлеб и молоко Саине.

— Держи, я не хочу, — сказал он.

— А ты? — тут же вмешалась Даяна.

— Я нормально поел на рынке, — соврал Поненте и впихнул еду сестре в руки.

В который раз за вечер Даяна с недовольством окинула его взглядом, однако промолчала.

А он решил еще немного прогуляться. Хотя весь день был на ногах, а они теперь гудели, сидеть в душной клетке было выше его сил. Поэтому, попрощавшись с сестрами, Поненте выскочил из комнаты, а затем — из барака.

Ему нужен был воздух. Нужна была свобода. Хотя бы полчаса без размышлений о будущем. Хотя бы минута, свободная от воспоминаний. Но это оказалось невозможно. Родители жили в каждой плитке на дороге, в каждом дереве или облаке.

— Смотри, это похоже на лошадку, — проворковала над ухом мать. — Только хвоста нет.

— А это — клен, — весело заметил отец.

«А это — мы, — подумал Поненте, — только у нас нет будущего».

Мимо прошли люди. У них, наверное, тоже были проблемы? Но явно не такие. У них была еда. И, скорее всего, родители. Они имели многое, чего оказался лишен Поненте. Его родители мертвы, но почему страдать за них должен он? Забота о сестрах легла на его плечи, но справиться с этим невозможно: протянуть еще восемь месяцев на хлебе и разбавленном водой молоке не представлялось возможным. На рынок люди брали с собой очень мало денег, и если за день Поненте воровал кошельки у двоих, то считал это неимоверной удачей. Обычно он мог украсть только у какого-нибудь пьяницы, который с трудом осознавал происходящее.

Но после этого Поненте чувствовал вину. Даже когда он ничего не крал, та все равно пробиралась под кожу. Выгрызала внутренности. Впивалась в сознание.

Поненте направился прочь, чтобы сестры ненароком не увидели его разбитым. Свернул за угол, потом еще раз. Приблизился к окраине Нижнего Города, за которой начинались полумертвые поля — их возделывали так часто, что на них уже почти ничего не росло.

Юноша остановился у раскидистого дерева. Оно было старым: кора во многих местах потрескалась, и в ранах выступила смола. Толстые ветки, точно ребра какого-то чудовища, расходились во все стороны веером. Некоторые даже росли почти параллельно земле и возвышались на добрых три метра над ней. Поненте подумал, что на этом дереве было бы отлично повеситься тому, кто этого бы захотел.

Птицы истерично чирикали и летали над пашней. Смотреть за этим было даже забавно — ведь все равно зерен в земле нет. Люди съедали почти все, что попадалось им на глаза. Они будто не могли потерпеть, пока не взойдет пшеница.

Поненте немного прошелся по полю. На нем не было фермеров, которые могли бы запретить топтать почву. Тянущееся к закату Солнце окрашивало мир в оранжево-красные тона. Оно будто прощалось с этим миром и обещало вскоре вернуться, но Поненте знал, что новый восход не принесет ему облегчения.