Освальд завладел мыслями и телом Айзека полностью: мягкий, податливый, охочий до ласк при всей своей показной брутальности. У здоровяка, видимо, был иммунитет ко все подколы и смехуёчки Айзека, он и не думал обижаться, считая такое поведение не скверным характером, а блажью, и смотрел на выходки своей пассии с определённой долей умиления. Айзек расслабился, перестал быть дёрганым, сосредоточился на своём новом партнёре. Не то чтобы он забыл Юру. Как забудешь, если пересекаются, считай, каждый день? Просто теперь тот стал для Айзека лишь сослуживцем, знакомым парнем из общей компании, мысли о нём перестали будоражить фантазию, словно сошли на нет, а может, просто затаились. Айзек не был приверженцем самокопания или долгих логических умозаключений, а все проблемы решал по мере их поступления. И сейчас на передний план выдвинулись его отношения с Освальдом. Грешным делом, он уже начал прикидывать, не перевести ли их перепихоны на постоянную основу, ведь даже ласковое "лапушка моя", которое Освальд выскуливал с членом Айзека в заднице, не бесило, скорее, грело душу, а это по меркам Айзека было уже серьёзным звоночком. Уже после, когда отгремели шумные оргазмы, оповестившие соседние каюты о фееричном финале очередного соития, Айзек смачно хлопнул по филейной части своего любовника и с усмешкой сказал:

— Не дай боже тебе, Ося, где-нибудь прилюдно ляпнуть это твоё "лапушка"...

— Только для тебя, сладкий, — Освальд, вытягиваясь мощным телом на кровати, выдал новый перл и заржал.

— Бля-я-я, — простонал Айзек и рассмеялся следом.

Как-то само собой так получилось, что когда Май с Гамильтоном свалили в отставку, найдя свой собственный рай на берегу залива на Радде, общение между Айзеком и Юрой практически сошло на нет. Отдалились без ругани и драмы, потеряв скрепляющие их звенья. Они всё так же жали друг другу руки при встрече, не шарахались, сталкиваясь в одной компании во время увольнительных или выходных. Просто у Айзека теперь был Освальд, а у Юры... У Юры оставался всё тот же ледяной взгляд прозрачных глаз и ни намёка на какое-то разочарование в выбранном амплуа одиночки. Иной раз в памяти всплывала та безысходность, которую Айзеку удалось уловить во взгляде Белова в сумраке перехода дредноута, но непрошенные воспоминания быстро загонялись обратно вглубь извилин жадными ладонями и горячими поцелуями Освальда.

На какой-то общей попойке в кают-компании, где веселилась половина служивых дредноута, Айзек, заметив в толпе Юру, как ни в чём не бывало перекинулся с ним парой фраз на предмет новостей с Радды от супружников, вернулся за стол к Освальду и услышал:

— Я думал, тебя уже отпустило.

В голосе здоровяка сквозило то, к чему он был готов меньше всего — ревность.

— Бугай, ты чего? — Айзек опешил от такого заявления, ставшего для него откровением как в плане чувств самого Освальда, так и его видения их с Юрой отношений.

— Ты же смотришь... смотрел на него... — теперь Освальд не выглядел уверенным, ёрзал под пристальным взглядом своей "лапушки".

Осёкся, так и не закончив мысль, оставив Айзека самого разбираться в непонятках. Ну смотрел, он не отрицает, так там невозможно не смотреть — даже сейчас глаз сам из толпы эту белобрысую коротко стриженную макушку выхватывает. Ну хотел, и тут врать не будет — Айзек не раз подкатывал к Юре с недвусмысленными намёками даже при свидетелях, не делая из своих желаний никакого секрета. Но сейчас эти претензии Освальда казались ему абсолютно беспочвенными, а попытка десантника заявить на него права заставила на автомате оттянуть ворот футболки, словно внутреннее чутьё просило ослабить удавку серьёзных отношений на шее. Освальд, заметив его жест, занервничал сильнее:

— Ты просто не видел тот свой взгляд... — Айзек повернулся к нему, ожидая очередной надуманной проблемы. Нервный бугай — то ещё печальное зрелище, а таким уверенным казался. Но когда Освальд, хлебнув для храбрости за раз полстакана пива, продолжил, бледнеть пришлось уже Айзеку. — Надо быть просто слепым, чтобы не заметить... Другим про вас всё давно понятно, только вы с Беловым до сих пор разобраться не можете...

Айзек дёрнулся, как от удара. Это же его слова, год назад сказанные Маю, когда они с кэпом, как слепые котята, пытались найти одну миску молока на двоих... Освальд же решил вбить последний гвоздь в крышку гроба душевного спокойствия Айзека:

— Ты мне только первому скажи, когда до тебя дойдёт... Уж об этом, думаю, я имею право попросить.

Ничего человеческое Юре чуждо не было, а значит, и желания организма были такими же, как и у всех остальных. За годы одиночества Юра довёл навыки дрочки не то что до совершенства — без лишней скромности он открыл новые горизонты самоублажения. Ему не нужно было кого-то представлять или смотреть порно, Юра целиком и полностью сосредотачивался на себе и своих ощущениях. Но когда одним прекрасным вечером, который он решил скрасить оргазмом, под закрытыми веками всплыли разгорячённое вожделением лицо Айзека, бьющаяся жилка под золотистой кожей его мощной шеи, Юра дёрнулся, неловко зацепил уздечку ногтем и зашипел. От боли, пусть и кратковременной, но довольно ощутимой, возбуждение вместе с эрекцией активно пошли на спад, но не это сейчас заботило Юру.

— Какого хера? — просипел он, уставившись в потолок каюты широко раскрытыми глазами.

Факт случившейся сексуальной фантазии с участием Айзека настолько выбил его из колеи, что Юра посчитал вполне логичным объяснением возможную простуду: с утра его немного лихорадило и першило в горле. Переключил на комме режим персональных параметров, но система, как назло, фиксировала нормальную температуру. Юра вытянулся на кровати, подложив ладони под голову. Анализировать он любил и практиковал постоянно. Вот и сейчас, выстроив цепь умозаключений, пришёл к выводу: сегодняшний "сбой" произошёл вследствие того, что ему довелось лицезреть сцену откровенного содержания с непосредственным участием Сэла.
Юра снова вернулся в тот день, когда, решив срезать дорогу от жилого отсека к ангарам вылета, свернул в технический коридор. Сначала он услышал возню, звуки влажных поцелуев и сдавленный стон. Усмехнулся про себя, искренне радуясь за счастливчиков, которые часов не наблюдали и до каюты утерпеть не смогли. Отсутствие возможности прочувствовать на себе всю прелесть необузданной страсти в объятиях другого человека не сделала Юру злобным или завистливым, он просто был рад за тех, у кого всё получается, тем более по обоюдному согласию. Он так бы и прошагал мимо парочки, сплетённой в жарких объятиях, как вдруг напоролся на взгляд Сэла. Именно так — напоролся, как на остриё ножа: влажно блестящее, острое, опасное. Надо было отвернуться сразу, но Юра никак не мог пересилить себя и оторваться от затягивающей, как трясина, зелени глаз, от плескавшихся в них возбуждения, какой-то первобытной похоти, выставляющей напоказ внутреннего зверя Сэла. За грудиной тупо заныло, будто сжалось от невидимого удара. Разом навалилось понимание, что он упускает. Не Сэла как потенциального партнёра, саму вероятность быть с кем-то, довериться настолько, чтобы позволить другому человеку проникнуть в себя — в мысли, в тело, в жизнь — полностью.

Значит, не прошла, не отпустила, влезла под кожу та допущенная на секунду в полутёмном переходе мысль, что и он мог бы так же высекать своими ласками из Сэла чувственные стоны, заставлять глаза блестеть вожделением. Вернулась в самый "подходящий" момент, увязывая в тугой узел его сексуальное возбуждение и образ солнечно-рыжего лётчика.

Спина затекла, крестец онемел, а Юра всё не решался изменить позу: его обездвижило, придавило собственными размышлениями и осознанием — его влечёт к другому человеку. Впервые в жизни настолько сильно, что сознание путалось с фантазиями. Мужской пол его симпатии не угнетал — сейчас уже многие не обращали внимания на биологический или психологический гендер, отдавая предпочтение совокупности жизненных принципов, характеру, поведению и типу мышления. Угнетало то, что это был капитан Айзек Салливан, которому Юра в своих жарких снах позволял всё, а по факту мог предложить лишь дружеское общение. И этот выбор он сделал за двоих: у Сэла теперь есть здоровяк Освальд. Выходит, знать о появившихся трещинах в ледяной корке Юриного сердца тому необязательно.

Айзек отнекивался, причём старался убедить скорее себя. Пытаясь доказать, что Освальд не прав, сохранил их отношения, лишь обозначил дистанцию и возможные перспективы, на деле доказывая, что его интерес к холодному русскому сошёл на нет. Потому что он был для Айзека всего лишь очередной целью, сладким манящим десертом, но ни в коей мере он не строил на Юру никаких планов, идущих дальше постели. Айзек в принципе ни с кем их не собирался строить. Между ними с Освальдом осталось всё как раньше, без претензий и упрёков, будто тот разговор ничего не изменил. Но слова иной раз прочищают мозги похлеще драки, в данном случае они стали зерном сомнения, навели в голове Айзека смуту, и с каждым днём ему всё больше казалось, будто вместе с ними в каюте незримо присутствует третий.

От раздумий с нулевым результатом Айзека отвлекла новость: мало того что Войчик после увольнения Гамильтона принял решение сделать его первым пилотом на "Гауди", так ещё и право на окончательный выбор второго пилота оставил за ним же. Он, свыкшийся с тем фактом, что его не расценивают как достойного кандидата на повышение, таращился на полковника, восседающего в рабочем кресле с видом бога, или это Айзек ему невидимый нимб додумал, а тот продолжал:

— На мой взгляд, ты засиделся на должности второго пилота. — Видя, что Айзек порывается что-то сказать, Войчик остановил его жестом. — Мне глубоко побоку, чем ты занимаешься в своё личное время. Мне интересен военнослужащий капитан Айзек Салливан — лётчик с четвёртым уровнем доступа, профессионал, к которому у меня претензий нет.

Айзек вытянулся по стойке смирно и, даже не пытаясь скрыть охвативший его энтузиазм, рявкнул:

— Благодарю за оказанное доверие!

— Рано благодаришь, — полковник откинул от себя стило, наглядно показывая, что не всё так гладко. — Я озвучил своё мнение, но это не значит, что со мной согласны штабные. Поэтому, Сэл, попридержи коней и свой характер на то время, пока рапорт о твоём назначении находится на рассмотрении у адмирала Роу.

Буквально через несколько дней после их разговора с Войчиком "Эл Джей" передислоцировался в сектор Нефы — подошло время планового ТО и дозаправки аннигиляционных двигателей. Пока дредноут "загорал" на ремонтном причале орбитальной станции, всем офицерам без взысканий были даны увольнительные с разрешением вылета на планету. Айзеку и Освальду тоже повезло, но, помня о наказе полковника, они решили отказаться от участия в масштабной попойке с остальными сослуживцами, сделав выбор в пользу секс-марафона на двоих. В транспортный бот счастливчиков набилось, как селёдок в банку. Айзек ещё не выпил, а уже чувствовал себя осоловелым, предвкушая, пусть и на сутки, все прелести гражданской жизни: от твёрдой земли под ногами до кровати размера кинг-сайз в снятом на ночь номере. Не смущаясь, залез Освальду на колени, намекая на распределение ролей на сегодняшний вечер.

— Сэл, ты бы поаккуратнее, — крикнул кто-то из сослуживцев. — Судя по глазам Освальда, как бы тебе после увольнительной на больничку не загреметь.

— Завидуйте молча! — крикнул он, пытаясь перекрыть дружный смех, а на ухо Освальду шепнул: — Вытрахаешь из меня сегодня всю дурь.

Бугай рыкнул, предвкушающе блеснул синевой глаз, сжал его своими лапищами так, что рёбра захрустели, набрал воздуха в грудь, чтобы что-то сказать, но Айзек, предугадывая его любимое "лапушка моя", сунул тому под нос кулак и процедил предостерегающе:

— Только попробуй, — на что Освальд зашёлся в диком хохоте, радуясь, как дитя, что смог вывести его из себя. Не всё же Айзеку стебаться.

Освальд справился с поставленной задачей на все двести: следующим утром Айзек проснулся с небольшой тянущей болью в пояснице и чувством натруженности в заднице, зато с абсолютно ясной головой и приятным ощущение сытости во всём теле. А главное — никаких лишних разговоров по душам не случилось.

Айзек который раз пожалел, что прилетел на Нефу в форме. Не стыдился своей работы, просто, гуляя по узким улочкам в центре города, хотелось слиться с толпой, не выделяться, хотя их с Освальдом видно было за квартал, и форма тут была совсем ни при чём. Пару раз он замечал, как Освальд сдерживает свой порыв взять его за руку. Айзек сделал вид, будто не уловил этого, походя засунул ладони поглубже в карманы комбинезона, дабы не провоцировать бугая на неуместные жесты, щурился на солнце с блаженной улыбкой дурачка, пытаясь понять, что с ним не так? Как можно после ночи обалденного траха продолжать считать своего любовника просто приятелем?

Гостиничного завтрака было явно мало, да и аппетит они уже нагуляли, поэтому решили зайти в кафе. Кофе в красивой чашке с цветочками казался божественно вкусным по сравнению с жалким пойлом из автомата на дредноуте. Сладость бисквитного торта переплеталась с тягучей горечью напитка, будоражила каждый вкусовой рецептор и заставляла мычать от удовольствия. Вот они три столпа счастливой жизни: отличный секс, вкусная еда и хорошее чувство юмора, чтобы достойно принимать невзгоды судьбы. Айзек настолько сосредоточился на обжорстве, что не замечал ничего вокруг, не обращал внимания на подтрунивавшего над ним Освальда. После третьего десерта и второй чашки кофе он позволил себе откинуться на стуле и не спеша осмотреться. Первое, будто магнитом притянутое, что попалось в поле зрения Айзека, — белобрысый коротко стриженный висок Белова. Второе — его улыбка.