Акт четвертый. Эпизод третий. Арка «Гарри – Ангел-хранитель»

Усыпальница Индитима. 7 сентября, 2021.

– Память. История умеет рассказывать, – заговорил Хранитель, медленно проплывая мимо саркофагов. – Умеет находить, шокировать, раскрывать тайны и показывать каждому новому поколению как много они пропустили, родившись именно сейчас, а не сотню лет назад. Однако история не умеет быть единой. Она всегда искажена, всегда поддается человеческому фактору, всегда невыгодна и очень часто уродлива. Лицемерие тех, кто пишет историю – лицемерие самой истории. Даже то, что хранится в архивах под грифом «Секретно» – ложь. К сожалению. Со всех сторон история – ложь. Историю пишут те, кто в силу своего таланта не способен изобразить ее некрасиво, потому что некрасивая история нечитабельна, она режет слух, дает по самолюбию и заставляет страдать. И так каждый летописец, словно скульптор, бьет камень о камень, разбивая историю до тех пор, пока не добьется баланса между правдивостью и красотой. И баланс чаще всего выражен не один к одному, а в лучшем случае один к ста.

Уже никто не ищет крупицу истины, ведь как потрясающе звучат имена великих полководцев и как бурлит ярость в груди от несправедливости врагов. Добро всегда побеждает, а если не побеждает – зло никогда не возносят победителем. Что знают на одном континенте – не знают на другом. Ложь здесь – правда там. Выдумка равна фактам, факты – необычным совпадениям. Все и везде – ложь.

Правду надо брать не от людей и написанных ими творений, а от земли, рек, гор и от городов. Правду нужно искать в самих людях, в их душах. Именно поэтому существуют Хранители. Мы держим под собой сотни лет истории. Везде, где это возможно. Даже там, где не ступала нога человека. Мы храним в себе весь ужас и грязь, всю доблесть и славу, каждый верный выбор, каждое оглушительное поражение. И это можно увидеть в Усыпальнице, в сотне метров под землей, под тюрьмой, где люди теряют свободу и веру.

Ты, Гарри, стоишь на месте тысячелетней истории Индитима – таинственного города с грациозно сильной природой. Название пошло от людей, которые первыми в Америке стали развивать речь, а самые простые для произношения: «Инди» и «Тим». Они означали вопрос и положительный ответ. «Тим» всегда говорится с кивком головы и на него падает ударение.

Индитим всегда существовал как отдельный от всего субъект и во многом был первым. В частности, первым городом Америки, где наступил апокалипсис по неизвестным мне причинам. Какое-то время Индитим был отдельным государством, несколько раз входил в состав Канады и США, принадлежал различным территориальным наименованиям, несчетное число раз менял политический строй и реформировался. Был самым богатым, как пересечение торговых путей, самым бедным, когда город не создавал ничего. Он разрушался и заново строился, продавался и покупался, вымирал и снова заселялся.

Индитим тринадцать раз горел, но при этом ни разу не участвовал в гражданских, а тем более мировых войнах. Семь раз уходил под воду, столько же раз подвергался сильнейшим землетрясениям и ураганам. Индитим – несовместимое содержимое в одном флаконе. Каждый небоскреб, что строился здесь падал как карточный домик. Лес, что вырубался, зарастал еще гуще, а пустыни, что на миг превращались в плодородные земли, высыхали. Рельеф никогда не позволял строить аэропорта, величественные сооружения, будто все, на что была согласна природа – постройка неприметного города, который даже в таких условиях получился необычным. Если где-то природа действительно имеет душу, то это в Индитиме.

Здесь совершались великие и ужасные поступки за рамками человеческого понимания. Они не поддаются никакому объяснению. Здесь воспитывались великие умы, гении своего времени и самые безжалостные убийцы целых поколений. Городом управляло в общей сложности триста тринадцать лидеров. Все из них спят вечным сном в Усыпальнице, по левую сторону от нас.

– Как такое возможно? – спросил Гарри, когда они прошли мимо сотни саркофагов. – Все-все тут спят?

– Их зримые тела покоятся там, где их захоронили, но их дух всегда здесь, каждый в своем саркофаге. Светлые – коренные жители Индитима, более темные – нет. До сто восьмидесятого саркофага чаще встречаются светлые, однако после него больше темных. Именно этот лидер единственный раз в истории совершал геноцид путем виселицы и сжигания заживо. Сбежали немногие, но и среди них ты услышишь знакомые фамилии, даже если сам не являешься коренным жителем. Взять хотя бы Дэвидс. Брони́слав и Лана Дэвидсы, муж и жена, двести двадцать пятый и двадцать шестой номера, оба стояли на посту мэра города. Да, Индитимом правила женщина, и это далеко не единственный случай. Брона Дэвидс, возможно, даже не подозревает, что она представитель древнейшей семьи и носит имя своего прадеда.

Дух на секунду остановился. В этот момент в помещении стало немного светлее. Можно было тщательнее разглядеть портреты, надписи и изображения.

– Небо очистилось, – произнес Хранитель. – Потолок проецирует внешнюю погоду. Жаль, что ты пришел ночью. Днем здесь невероятно красиво.

Гарри запрокинул голову, прищурился и увидел проблескивающие звезды, а перед ними светлые облака, плывущие в одну сторону к концу помещения. Небо заканчивалось там, где начинались стены и горели свечи.

– Усыпальница сама по себе уникальное место. С чем бы я ее не сравнивал. Чем больше история, тем длиннее помещение, каждый саркофаг лидеров прекрасен и ужасен по своему, на каждом изображено содержание души человека, его реликвия – то, чем творилась история. Здесь оригиналы того, что выставили напоказ в городском музее.

Гарри только сейчас заметил, что некоторые гробы оплетают корни с ветвями, различные полотна и цепи, сливающиеся с основным цветом. Где-то крест с распятым человеком, где-то саркофаги будто проткнуты насквозь, где-то растут цветы, где-то поставлены статуи спящих животных, сфинксы, львы, псы.

Одни портреты замазаны, другие идеально чистые, в своеобразных стилях, а люди в разных позах, костюмах, некоторые с оружием. Гарри не успевал разглядеть все, а они с Хранителем уже проходили мимо, и прошлое скрывалось во тьме.

От каждого саркофага исходил свой запах, своя атмосфера, от чего становилось не по себе. Как только Хранитель начал рассказывать в груди поселилось смешанное чувство, которое до сих пор преследовало Алекса. С одной стороны он хотел идти быстрее, ничего не разглядывая, но с другой бушевало желание потеряться здесь и уже никогда не возвращаться наверх.

– А это что за гробы? – спросил Гарри, обернувшись на другую сторону помещения, где саркофаги стояли в шахматном порядке в три ряда, но при этом все были одинаковыми, без портретов и с повторяющимися узорами.

– Те, кто изменил историю, – проговорил Хранитель, не глядя. – Каждый человек, который в какой-то ключевой момент, будь то сто или девятьсот лет назад, повлиял на исход. Их здесь тысячи. А на стене имена тех, кто многого добился в своих сферах деятельности. Их здесь десятки тысяч.

Гарри посмотрел выше, где золотистым цветом были выведены полные имена людей, одни крупнее, другие мельче, многие переплетались.

– Они могли уехать, улететь, поменять гражданство, забыть о городе, но город их никогда не забывал. Среди них Дарья Эдельштейн, Бруно ДиФонзо, Дмитрий Розенберг. Даже те, кто до сих пор жив. Тебе знакомые Стивен Майер, Джонатан Уэст, Эльдар Милик, Брона Дэвидс, Сэлмон Клаус. Среди умерших и записанных немало тех, кто изменил историю и их души покоятся в саркофагах. Я могу рассказать обо всех по отдельности...

– Не надо, – отрезал Гарри. – Ответь мне лучше на вопрос. Для чего мне все это надо знать?

– Я могу рассказать всю историю в подробностях. Это интересно.

– Ну... временами. Но не только же для этого.

– Я не скажу тебе истинную причину, – Хранитель немного ускорился. – Но ты всего пятнадцатый человек, который здесь побывал за последнюю сотню лет, а я очень люблю поговорить.

– В следующий раз, когда сюда кто-нибудь заявится...

– Последовательность рушится, а вместе с ней раз за разом исчезает то, что делало Индитим местом с историей, – произнес дух громче обычного. – Следующего раза не будет, Гарри, друг мой.

– Вот это уже интереснее.

– Вся история города завязана на определенной последовательности. На числе тринадцать, на природе, легендах и мифах. Даже когда Индитим неоднократно разрушался, я продолжал существовать и знал, что придет время и все продолжится. Я никогда не видел конца. Между сто тринадцатым и сто четырнадцатым лидерами Индитима прошло больше ста лет. Даже тогда все было не настолько серьезным, чтобы я исчез, а история закончилась. Был бы я человеком – я бы предположил, что все будет именно так.

– Ближе к делу.

– До момента начала апокалипсиса вся Усыпальница Индитима выглядела так, как ты ее видишь сейчас. Три стены, а конца, где по твоей логике должна быть четвертая, не видно. Там всегда была тьма. Появлялись новые саркофаги, портреты, реликвии, история продолжалась, но тьма никогда не отступала. До десятого мая двадцать первого года, – Хранитель на секунду замер. – Когда я увидел конец.

– Индитим перестанет существовать? – спросил Гарри, когда впереди стали прорисовываться очертания четвертой стены, которая имела до жути необычную форму.

– Последовательность разрушена. Ты и мэр Стаббс стали четырнадцатыми и тринадцатыми гостями Усыпальницы, а все должно было закончиться на тринадцати. Природа ослабла и отступает, а я старею, Гарри, – дух качнулся из стороны в сторону. – Я изнашиваю себя, как делает это любая другая вещь. Я не могу чувствовать, но мой опыт говорит мне только об этом. Если Хранитель перестает существовать – останавливается история. Мне осталось жить не больше ста лет.

– Ты серьезно? – резко остановился Гарри. – Я тут решил, что Индитиму уже завтра настанет того этого, и ты тут такое заявляешь? Мне как-то вообще все равно что там случиться с предками, пусть они хоть планету с орбиты свернут.

– Я буду существовать до тех пор, пока об Индитиме будут помнить, – спокойно ответил Хранитель. – Ста лет хватит, чтобы даже предки забыли о городе. Но в условиях апокалипсиса все еще хуже. В любом случае, конец произойдет в ближайшее время. Я не дам даже года.

– Я успею свалить.

– Не будет больше новых лидеров, новых имен и реликвий. История заканчивается здесь, – Хранитель отошел в сторону, когда они уже подошли к четвертой стене. – Тьма отступила.

Перед Гарри во всей красе предстала самая светлая часть Усыпальницы, где горело больше всего свечей, а окрас был белее саркофагов. Подчеркивая величие, впереди последней стены расположились две колонны, уходящие в ночное небо. Сама стена была украшена узорами и орнаментом, но в отличие от того, что осталось за спиной, они были выполнены так, чтобы стало понятно – это конец. На основном изображении проглядывалось изображение улетающих ангелов, а по бокам, прямо в стене, две стеклянные капсулы, обе пусты. Линии узоров не доводились до конца, будто исчерпывались, а вырезы переставали выделяться и подчеркивать всю структуру.

Только по краям стена оставалась повернутой к остальному помещению, остальная, внутренняя часть уходила вглубь, образуя пространство для места, похожего на лесную поляну под наклоном, где выделялись пять углублений, одно из которых было уже занято смиренным телом последнего мэра города Индитим.

– Как это возможно? – спросил Гарри, указывая на поляну. – Я видел его наверху, в той камере.

– Это душа, Гарри, – ответил Хранитель, отплыв к правой колонне. – В Усыпальнице хранятся души. Они осязаемы, словно прикосновение к истории.

– Души не осязаемы.

– Откуда ты знаешь?

– Ладно, – пожал плечами Алекс и двинулся к поляне, но в какой-то момент остановился, привыкая к яркому свету. Он на секунду отвернулся, разглядывая последние саркофаги с правой стороны помещения. – Это кто?

Гарри присмотрелся плите, прикрепленной к предпоследнему саркофагу, где черным по серому было выведено:

Энн Дженкинс

1994-2021

– Она?

– Совсем забыл, что ты ее знаешь.

– Она спасла жизнь мне и моему другу, – произнес Гарри, продолжая разглядывать табличку. – Почему она здесь? Ничего не написано.

– Она повлияла на историю. Не только тем, что спасла тебя и твоего друга, но и многими другими своими действиями, будучи советником Отца в мафии Виола.

– Вау, – отчужденно ответил Алекс, стараясь все переосмыслить. У него на секунду закружилась голова, когда в нос ударил мягкий запах ее духов.

– Хочешь посмотреть на неё?

– Это же осквернение, – воспротивился Гарри, попятившись. – Ты мне такого не предлагай.

– Мы не собираемся раскапывать могилы, а лишь хотим прикоснуться к истории.

– Тогда к чему здесь саркофаги? Почему их души не могут храниться в другом виде? Почему нельзя их оживить? Пусть ходят здесь, общаются.

– Принцип захоронения – единственное, что я взял у людей, – дух подплыл к предпоследнему саркофагу и протянул к нему руки. – Последний путь и покой – самые прекрасные вещи, созданные человеком в память об умершем теле. А души не могут без тела, потому что они не вещи. Они могут видеть сны, но не жить по-настоящему. Их существование – вечный сон.

– Но... – замялся Алекс. – Даже не думай.

– Я так и не нашел ее тела, – будто с обидой произнес Хранитель. – Меня опередили, либо ее тела вовсе не существует, как и сотен тех, кто был заражен. Иди сюда, Гарри, – дух протянул руку и проплыл чуть ближе к стене. – От каждого саркофага должна идти нерушимая нить, соединяющая душу с телом, даже кремированным. Это называется единство. Тело разрушится, но нить останется и через сотни тысяч лет.

Гарри даже не сдвинулся с места. Он понимал, что сейчас произойдет.

Раздался скрежет, и на пол посыпалась пыль. Крышка саркофага медленно отъехала в сторону, обнажив содержимое.

– Нет, – сказал Алекс и отвернулся, запрокинув голову. – Нет, не надо. Я не могу.

– Я вижу, ты был влюблен в нее, – произнес Хранитель. – Тайно влюблен.

– Не надо.

– И ничего ей не сказал за то время, пока вы шли к лаборатории. Почему вы не сказали Эльдару Милику, что были знакомы задолго до апокалипсиса?

– Мы сделали вид, что это не так, – мрачно отрезал Гарри, но сразу же резко развернулся к духу. – Пошел ты, мразь! Не смей меня провоцировать!

– Мне нет до этого дела. Но сложись все иначе, тебя бы здесь не было. Не было бы и Эльдара Милика. Но Энн Дженкинс была бы жива, я полагаю. Все сложилось бы совершенно по-другому.

– Не смей давить на меня. Не смей, выблядок, сукин ты сын.

– На тебя давит история, твоя личная трагедия. Ты любил ее много лет и не смог сказать об этом, а он успел забрать ее сердце за двенадцать дней. Несправедливость.

– Он – мой друг. Мой лучший друг! – Гарри чуть ли не кричал, но не хотел еще выше поднимать голос, будто стоит на кладбище, где нельзя беспокоить умерших. – Это их дело, Эльдара и Энн. Мы все оборвали задолго до этого. Задолго, сукин ты сын.

– Ты отрицаешь ее эгоизм.

– Я признаю свою слабость!

Пауза.

– Невероятно, Гарри, но я, кажется, все понимаю.

– Что ты можешь понимать?

– Ты не просто так бросил все и уехал из города, – пауза. – Ты увидел в глазах Сильваны отражение Энн. Ты защищал девочку три месяца, чтобы сберечь свою душу и избежать терзаний. Ты видел в этом единственный способ искупить себя. И у тебя получилось. Она любит тебя как своего отца. Но теперь ты виноват перед своим лучшим другом. Ты здесь не просто так, ты хочешь умереть. Хочешь перестать метаться от пустоты в сердце.

– Хватит.

– Невероятная история, которую я не могу прочувствовать.

– Я ухожу, – Гарри двинулся туда, туда, где увидел пробел в углу помещения. – Бывай! Где тут проход в музей? Это что – обычная дверь? Дешевка. Открывай, мне еще много чего нужно найти. Куча дел, а он пытается меня на сопли вывести.

– Записи Стаббса, одиннадцатую заповедь и меч мафии, – мелодично проговорил дух. - Прости, что задел тебя. Снаружи ты каменный, а внутри хрустальный человек, но при этом настолько  изумительно уворачиваешься от того, что бьет прямо в сердце. 

– Ты бог что ли? Откуда ты узнал про эти вещи? И не делай из себя знающего. Ты ничего не чувствуешь, ничего не можешь понять. Ты просто оговариваешь то, что в тебе хранится. 

– Как Хранитель я всегда чувствую, кто нуждается в реликвиях, - заверил дух, игнорируя последние предложения Гарри. - И если раньше я бы даже не посмел их отдавать, предлагая копию, то теперь, я сам передам их тем, кому нужно.

– Если это все глюки, а ты нихрена не передашь, то я приду и надеру тебе задницу, а потом лично уложу спать на следующую тысячу лет. 

– Ты пойдешь в музей, ибо другого выхода нет, а там лежат копии. Заберешь их, если не веришь мне.

- Докажи, что ты настоящий.

- Ты только сейчас додумался попросить меня об этом?

- Да пошел ты, - Гарри показал средний палец Хранителю.

Усыпальницу пронзил свист из глубины. Дух поднял руку, оголив бледную кисть, а в следующий миг он ловким движением схватился за рукоятку меча необычной формы с лиловой рукояткой. Длинное лезвие обдавало синеватым сиянием, а само оружие больше походило на древний артефакт ручной работы.

- Реликвия мафии Виола, - пояснил дух. - Обычно хранится вместе с мечом семьи ДиФонзо. Но пока что пылится в гордом одиночестве. Первым мечом в данный момент времени обладает Дина Мерседес. Она же нуждается и в этом произведении искусства.

Через секунду Хранитель оказался в двух шагах от Гарри и приставил меч к горлу. Алекс даже не успел среагировать, но не подал виду. Он почувствовал холодное лезвие и накатывающее волнение.

– Как бы я хотел никогда тут не побывать, - Гарри отступил и пригрозил кулаком. - Только настроение испортил.

– Я выполняю свои прямые функции, - меч с тем же свистом улетел в темноту.

– Открывай двери.

Гарри оставил за спиной открытый саркофаг и зашагал мимо правой колонны, пока чуть не оступился и его взгляд не упал под ноги.

– Это мой гроб?!

Алекс указал на место в полу, куда чуть не провалился, и где пустовала стеклянная капсула. Рядом в двух шагах точно такая же и еще не меньше десятка прямо до левой колонны. В соседнем от пустующего стеклянного гроба лежал человек, сильно напоминающий самого Гарри, но с длинными пепельными волосами и бородой.

– Матеуш.

– Любопытно, что для тебя Усыпальница значит намного больше, чем для кого-либо из выживших. Ты даже не коренной житель.

– Я не хочу лежать здесь, – Гарри разглядывал своего брата, одетого в тюремную одежду и пытался хоть что-нибудь к нему почувствовать, но тщетно. – Пусть моя душа покоится рядом с Энн.

– Как пожелаешь.

В следующий миг стеклянная капсула исчезла под полом. Алекс немного постоял, разглядывая четвертую стену, пока его взгляд вновь не упал на пол. Одна из капсул пустовала и была сильно загрязненной.

– Кто там должен быть?

– Хэнк Томасон. Человек, который избежал смерти слишком много раз. Место покоя его души запылилось в ожидании. Он убийца твоего брата, Гарри. Он заполнил преступниками половину тюрьмы Кен-де-Валентайн.

– Похоже на правду, – ответил Алекс. – Я надеюсь, что это все тоже правда, а я не нахожусь под действием наркотиков. 

– Тебе решать, но лучше тебе решить, что это иллюзия, потому что так проще.

– Ты не можешь существовать. Это нереально. Это все выходит за рамки.

– А уникальный вирус наверху не выходит за рамки? Но сойдемся на том, что ты прав в отношении вероятности моего существования.

Гарри ничего не ответил. Он глубоко вдохнул, пытаясь насладиться свежестью, а потом бросил взгляд на поляну, где лежал Стаббс, умиротворенно улыбаясь ночному небу.

– Там должны лежать все последние представители истории Индитима, но я не скажу, кто именно, – проговорил Хранитель, пролетая мимо Гарри к двери. – Я этого не знаю. Скажу только то, что в правом саркофаге в стене буду лежать я. На этом все закончится.

Раздался шум отъезжающей в сторону каменной двери. Она оказалась в самом углу помещения, там, куда и направлялся Алекс. Там, на стене висела набольшая дощечка с выведенными именами, а под ней висела небольшая книжка.

– Уйдешь, так и не посмотрев на нее? – спросил дух. – Ты слишком быстро убегаешь.

– Я встречусь с ней в раю.

– В вечном сне.

– В вечном сне, – повторил Гарри и двинулся прочь.