Ветреный жаркий летний день в степи. Ветер ласково гуляет среди трав и они колышутся волнами, словно огромное море всех оттенков зелёного. Их запах дурманит, заставляя вдохнуть полной грудью и позабыть обо всех бедах и тревогах хотя бы на это недолгое, но тянущееся бесконечно мгновение. После этот волшебный миг будет храниться в маленькой шкатулке счастливых воспоминаний, лишь изредка бережно доставаемое, уже не такое яркое, как поначалу, но всё ещё вызывающее щемящее чувство в груди, которое заставляет слёзы выступить на глазах, а лёгкая, полная светлой грусти улыбка сама засияет на губах. Сквозь неясную призму времени всплывёт туманный образ: тишина, нарушаемая лишь шелестом ветра в сплетениях трав, да трелью жаворонка, невидимого в бездонной вышине яркого голубого неба. Казалось, его пение спускается вместе с ослепительным солнечным светом, ласково согревающим всё живое. Порой, по поверхности пробегала тень — одно из многочисленных пушистых облаков на несколько мгновений закрывало собой солнечный диск.

Но всё это случится потом — через многие годы стремительно пролетевшего времени, а пока… Юная девушка в легком белом платье лежала в траве, раскинув руки в стороны. Веки были прикрыты, а на лице блуждала мечтательная улыбка.

— Не боишься в траве так лежать? Там же много всяких насекомых.

— Правда? — не открывая глаз пробормотала девушка. — А я знаю. Но ведь они безобидные, чего бояться?

— Ну, обычно девочки боятся всяких жучков-паучков.

Тихо рассмеявшись, она открыла глаза и села, от чего пушистые чёрные волосы упали на плечи и спину, крупными кольцами доходя до талии.

— Это стереотипы, — мягко улыбнувшись, брюнетка протянула руку, показывая сидящего на ладони большого жука, — бывает, даже мальчики боятся насекомых.

— А почему ты лежишь здесь, вдали от людей?

— Потому что я хочу отдохнуть… Отдохнуть от шума, злости, зависти, интриг и всего, что так любят делать люди, — аккуратно опустив жука на землю, девушка снова легла, глядя в голубую вышину с белыми барашками облаков.

— Значит, ты любишь одиночество?

— Не-а, — беспечно отозвалась лежащая, — я люблю его слушать. Как бы там ни было, я не могу не любить людей. Хотя… — она на мгновение задумалась, приподняв брови, отчего на лбу пролегла едва заметная горизонтальная морщинка, и после ответила, легонько улыбнувшись, — я чуточку мизантроп, если честно. Плюс от шума часто болит голова, — поморщившись, брюнетка встала одним слитным движением, и ветер радостно растрепал её волосы, бросив несколько прядей прямо в лицо.

Рассмеявшись, девушка откинула мешающиеся волосы за спину и неспешным шагом пошла вперёд, разглядывая зелёное море вокруг.

— Смотри! Там тушканчик пробежал! — взбудораженно воскликнула она, словно ребёнок показывая пальцем куда-то влево.

— Любишь животных?

— Просто обожаю! — широко улыбнувшись ответила брюнетка. — Знаешь, я даже с детства вместо мультиков любила смотреть программы о них. Да и сейчас с удовольствием включаю канал о животных, забывая о других.

— Кажется, у тебя много увлечений.

— Очень много, — закивала она, — Но главное увлечение — книги. Они — моя страсть и мой наркотик, они открывают двери в другие, неизвестные мне ранее миры, позволяют сбежать из реальности, отдают знания, опыт, фантазии, мечты того, кто их написал. -Немного помолчав, девушка остановилась, глядя на облака, плывущие над линией горизонта. Лицо, на котором можно было прочесть каждую эмоцию, превратилось в непроницаемую маску. Лишь через несколько минут она продолжила, но голос словно тоже застыл, казалось, будто говорит не человек, а робот. — На самом деле, мне нельзя много читать… И вообще, если так посудить, мне много чего нельзя…

— Например?

Горько улыбнувшись, она начала перечислять, всё так же глядя куда-то вперёд:

— Мне, как я уже сказала, нельзя читать, нельзя смотреть много фильмов и сериалов, нельзя много сидеть за компьютером, телефоном, нельзя засиживаться перед телевизором… В общем, нельзя делать то, что делают многие люди.

— Но ведь есть множество других вещей.

— О, это тоже больная для меня тема, ведь мне и эти вещи доступны в неполной мере. Спортом заниматься нельзя, разрешено лишь плавание и настольный теннис. Рукоделием так же, много заниматься нельзя. Мне нельзя и писать… Ещё поднимать что-то больше трёх килограммов… Да что там говорить, мне и полы мыть нельзя! А всё потому, что там надо наклоняться… В общем-то, мне всё это можно, но лишь в малых количествах и по времени, — она обернулась. На лице вновь играла лёгкая улыбка, вот только в глазах стояли слёзы. — Знаешь, это даже хуже, чем если бы я вообще не могла всё это делать…

— Давай сменим тему?

Девушка кивнула, молчаливо соглашаясь и вытирая солёные капли, уже успевшие скатиться по щекам.

— Скажи, а у тебя есть плохие качества?

— Плохие? Их у меня море, — она развела руками, словно показывая необъятные размеры её недостатков.

— Перечисли хотя бы часть.

— Я жутко ленивая, безответственная, медлительная, часто бываю очень невнимательной, не могу делать что-то по времени, а ещё я думаю, что из меня плохой друг, — немного устало вздохнув, она подняла голову, глядя куда-то вверх, — и это лишь малая часть… О, смотри какая большая и тёмная туча.

Действительно, откуда-то с севера, на замену пушистым белоснежным завиткам приплыла огромная, закрывшая уже полнеба, сизая, практически чёрная туча, внутри которой то и дело проблёскивали зигзаги молний. Она закрыла собой солнце, отчего на землю будто опустились сумерки, и степь притихла в ожидании чего-то грозного и неотвратимого.

— Сегодня обещали грозу, — только девушка проговорила эти слова, как сверкнула ослепительная вспышка молнии. Следом за ней, с разрывом в жалкие доли секунды, грянул оглушительный гром, и с неба закапали крупные капли начинавшегося дождя.

Небольшой дождик неуловимо превратился в ливень, а брюнетка всё так же стояла, прикрыв глаза и подняв лицо навстречу падающим потокам воды.

— Ты не идёшь домой? Гроза ведь.

Молча покачав головой, она вдруг вскинула руки, звонко рассмеявшись. Платье и волосы давно промокли насквозь, а девушка счастливо улыбалась. Её совсем не пугали громовые раскаты, то и дело заглушающие шум ливня. Она просто стояла там, хрупкая фигура, смутно видневшаяся в буйстве стихии, одинокая, но тем не менее, не казавшаяся несчастной…