Дракен

- Бабуль, ты зачем это сделала?!
— А затем что нечего шарахаться ночами где попало и невесть что творить. Вот пойдешь и исповедуешься обо всем отцу Шюджи.
— Ба, я работаю вообще-то, а не шарахаюсь.
— Ха, я твой график знаю. В субботу у тебя смен не должно было быть. И вернулся ты под утро. И несло от тебя… Думал, не замечу, если ты съешь полпачки жвачки?
Да блять! Пофиг — исповедь-хуисповедь. Но одна мысль о том, что рассказывать о своих «грехах» придётся тому, с кем, собственно, согрешил — наводит с одной стороны, приступ дикой злости, а с другой — дикого смеха. Знала бы бабуля, где были губы ее драгоценного святоши неделю назад!
Дракен надевает брюки, рубашку и с тяжёлым вздохом спускается по лестнице.

На этот раз свободные сидения только в конце зала. Всё то время, что Ханма разглагольствует о дружбе, взаимопомощи и взаимовыручке, Рюгудзи не покидает ощущение, что он обращается именно к нему. Чтобы отделаться от него, Дракен вспоминает таблицу логарифмов. Это помогает, в реальность он возвращается только услышав своё имя и почувствовав как ба толкает его в бок, указывая на кабинку для исповеди.

— Простите меня отче, ибо я согрешил…
— В чём же, сын мой?
Какая глупая ситуация!
— Может быть, Вы мне скажете, отец Шюджи?
Из-за перегородки раздается мягкий смех.
— Откуда мне знать, сын мой, какие прегрешения ты успел совершить в столь юном возрасте?
Дракен чувствует, как в нем вскипает ярость.
— Окей, а что если согрешил не только я? Если я знаю чью-то тайну, и этого человека могут привлечь к ответственности?
— Серьезно? — в голосе с той стороны ни капли испуга. Скорее интерес — что же будет дальше?
— Ну да, за развращение малолетних.
Вздох.
— Тогда ты должен рассказать об этом в полиции, сын мой.
Ханма основательно изучил всё, что смог найти о Кене Рюгудзи. И первым делом, конечно же, убедился, что парень достиг возраста согласия. Тот мнётся, поняв, что на понт Ханму не возьмёшь.
— Ладно. Я соврал. Не было никакого развращения. А что, святой отец, разве церковь не порицает гомосексуальные связи?
— Церковь — возможно. А я — нет. Я считаю, что ко всем стоит относиться с терпением и уважением, — тон, произносящий эти слова настолько пропитан сарказмом, что кажется, тот сейчас перельется за решетчатую перегородку. Впрочем, он мгновенно становится серьезным, — Особенно к тем, кто готов признать свои ошибки. Таким как ты… Кен.
— Что? Я? Я не… — услышать своё имя — последнее, чего он ожидал от этого странного священника. А как же тайна исповеди? Впрочем, неважно.
— Ты признался, что солгал — это сильный поступок, — посмотрим, насколько парнишка падок на лесть.
Дракен молчит. В тишине слышен гул людей в зале, ожидающих очереди в узкую, темную кабинку.
— Если хочешь, можешь идти, я тебя не держу
— А как же отпущение? — усмехается Рюгудзи.
— Думаю, ты и без него прекрасно обойдешься. Насильно мил не будешь. Захочешь исповедоваться искренне — буду ждать. — И столько жара и в то же время невинности в этой фразе, что вновь начинает потягивать низ живота.
Дракен вскакивает и пулей вылетает из кабинки, едва не сбив с ног следующего грешника.

Ханма

Больше всего Ханма любит хорошую игру. Порой он выбирается в те приходы, где его никто не знает. Ненароком заводит спор с кем-то из прихожан, ревностно отстаивающих своё право на то, чтобы им указывали как жить. Ему каждый раз смешно когда они пыхтят от его доказательств отсутствия бога. Потом начинают плеваться. Затем кричать. Наконец, тянуться к нему с кулаками, с пеной у рта пытаясь отстоять свою истину. Ханма смеётся, слыша как она разлетается на осколки и каждым последующим словом как кувалдой превращает их в пыль.

А потом называет адрес своей церкви. И уже там глупец узнает, что весь этот спектакль — проверка его веры на прочность. И что она пройдена — ведь он здесь, а значит, искра божья не погасла даже от такого сильного искушения. И очередной простофиля становится верным последователем. Нет, не бога, исповедуемого религией. Ханмы.

Все это и сотни других мелких и крупных провокаций и манипуляций — Шюджи рассказывает о них Дракену, лёжа головой на его животе. Курит задумчиво, пока пальцы блондина перебирают мокрые пряди. Они вместе уже три месяца. Все думают, что Рюгудзи внезапно стал очень воцерковленным: он помогает после службы и часто остаётся, чтобы выполнить указания отца Шюджи.

Так было изначально. И он так же спорил с ним, пытаясь отстоять свою точку зрения. Не учел только, что у Ханмы в подобных дебатах опыта больше лет на пятнадцать. Что все возможные варианты возражений и ответов на них тот знает, угадывает чуть ли не по выражению глаз.
Но как-то раз спор затянулся, не на шутку распаленный Дракен навис над мягким креслом, в котором Ханма разбирал бумаги, и Шюджи, любуясь раскрасневшимся лицом, за галстук притянул его к себе и поцеловал. Рюгудзи разом рухнул на него, выдавливая всхрип и внезапно его большие руки оказались везде: снимали очки в тонкой золотой оправе, гладили жёсткие, непослушные волосы, прокатывались по мышцам под тонкой водолазкой.

И соблазняли — тактика была та же, что мог бы использовать и сам Ханма: Дракен не касался мест, которые больше всего его желали. Он наращивал темп, оглаживая плечи, руки, бёдра, расцеловывал шею, прикусывал мочки, тяжело дыша — нет, не в уши — прямо в мозг. Ибо эти вздохи снесли все тормоза Шюджи к чертям: он сгрёб блондина в охапку, перекинул через плечо, в пару шагов пересёк комнату и, распахнув дверь спальни, бросил его на кровать.
Разделся в два движения и так же махом стянул брюки и трусы с Рюгудзи. Тигриные глаза азартно блеснули при виде уже ожидающего его орудия.

И Ханма разом замедлился. Стал раздразнивать кожу, проводя языком по внутренней стороне бедра.
— Я…Я хочу…- Дракен посмотрел на макушку Шюджи между своих ног.
— Дааааа? — Язык прошёлся по губам, а не по члену, к большому сожалению блондина. — Скажи мне, что ты хочешь, Кен?
— Возьми его в рот. — Послушно подкатившись, губы смыкаются на головке. Вздох. Мокрые поцелуи покрывают каждый сантиметр напряжённой, чувствительной поверхности. Слюна стекает глазурью, глянцево сверкая на кончике. Ниже. И его яйца оказываются в жаркой оболочке рта. Дракен стонет, прикрывает глаза.
Недоуменно распахивает их, чувствуя неприятное покалывание холода в области паха.

Ханма стоит, держа в одной руке презерватив, во второй флакончик со смазкой.
— Кен, — он смотрит ему в глаза, — я бы хотел почувствовать тебя внутри. Что ты на это скажешь?
В животе у Дракена всё переворачивается. Он спал с девушками, даже занимался анальным сексом, но… Одно дело, когда тебя ласкают ртом — для него не было особой разницы в том, кто это делает. Хотя… Он испытывал огромное чувство превосходства, какой-то даже избранности когда представлял там, внизу, Шюджи.
И совсем не понимал как это будет, если он согласится пойти дальше.
— Если ты не готов, я пойму, — смирение во взгляде Ханмы обманчиво. Он прекрасно знает, что если дать Рюгудзи сейчас свободу выбора, парень с большей вероятностью выберет тот вариант, который устраивает Шюджи. Но Дракен пока ещё не так искушен в подобных играх и потому отвечает:
— Я тоже этого хочу.

Ханма кивает, скрывая за движением головы улыбку. Надевает осторожными движениями презерватив и поворачивается к Рюгудзи спиной.
— Поможешь мне? — тот видит, что между ягодиц поблёскивает основание пробки и понимает, что Ханма ждал, надеялся на его ответ. Тянется пальцами, аккуратно, стараясь не спешить, вытягивает за кольцо, наблюдает за тем, как раскрытое отверстие слегка сжимается.
— Я… Я могу сразу войти?
— Да, только не торопись.

И Дракен не торопится, впереди у них — вся ночь, ведь ба думает, что он на работе. Для него такие ощущения — впервые. Смотреть на то, как под ним извивается Ханма — бесценно. Теперь он и вправду чувствует себя избранным. Ему кажется, что только он смог приручить того, кто одним своим словом может как минимум несколько десятков людей заставить исполнять свою волю. Он уже убедился в этом — по просьбе Шюджи даже самые отпетые лентяи их прихода поучаствовали в дне благих дел. В уборке территории, кормежке нуждающихся, съездили в детский приют. Причём побежали с горящими глазами, искренне веря, что делают это по собственной инициативе.
Рюгудзи движется быстрее, стонет в унисон с Ханмой, не сдерживаясь. Шюджи кайфует от того, что наконец-то он может услышать, насколько громким, насколько пошлым и несдержанным может быть Дракен.
— Да! Да! Да, мать твою! Блять, как в тебе узко! Бляяяаать, Ханма! — Толкается, задыхается, ускоряется, чувствуя, что вот-вот кончит.

Опускает руку вниз, туда, где плоть Шюджи уже тоже находится в изнеможении. Проводит по ней рукой, наглаживает большим пальцем головку и ощущает, как Ханма под ним вздрагивает и пытается оттолкнуть его — слишком уж высока концентрация удовольствия.
Но Рюгудзи только сильнее сжимает его член, второй рукой притягивая за волосы ближе к себе. Пальцы внизу становятся мокрыми, а тело, удерживаемое в объятии — тяжёлым и расслабленным. И тогда Дракен движется ещё быстрее, тоже кончает, выходит, и валится сверху на длинные, растянувшиеся на полкровати ноги.