Кто сказал, что похоть плохое или грешное чувство? Чем этот грех хуже других? И почему, если ты, например, любишь еду настолько, что стрелка на весах уже перевалила за сотню, то это нормально - ты просто любишь пожрать, и никто не может судить тебя за это. А если тебе нравится секс, и ты этого не скрываешь, то ты аморален до мозга костей, стоишь на страже вырождения рода человеческого, и вообще - страшный грешник, и гореть тебе в аду.

Но прежде, чем осудить меня, ответьте сами себе (только честно, все равно ведь никто не узнает), с кем охотнее вы скоротали бы время: с развратной сучкой вроде меня, которой в кайф доставить вам удовольствие, или с заплывшим жировыми складками девственно-чистым святошей?

То-то же!

В своих мыслях я так безупречен, что даже не в силах сдержать улыбку.

- Эй, ты, на последней парте! - голос учителя раздается словно гром среди ясного неба, громко и на весь класс. - Тебе там весело?! Может и нас заодно посмешишь?!

Я спохватился, и, прежде чем извиниться, заглянул в тетрадку, где на самой первой странице записано имя преподавателя. Они любят, когда им льстят. А знать имя препода - разве не лучшее проявление лести?

- Простите, учитель Кхру, - я даже вай (прим.1 приветственный жест) сделал чуть ли не королевский, что, конечно, его умаслило, и он, довольный, как объевшийся кот, продолжил урок.

Какое жуткое имя - Кхру. Теперь понятно, кого старшекурсники называют Хрю-хрю. Придётся приложить немало усилий, чтобы не произнести это вслух. Ведь и сам он маленький, лысый и толстенький, как поросенок.

Ну, так что, продолжаем разговор, пока этот цербер отвлекся на свою дурацкую болтовню.

Почему я такой получился? Честно сказать - не знаю.

Все началось с детства, наверное. Мне выпала редкая "честь" родиться в Паттайе. И, если бы, только научившись ходить, я отправился торговать своим телом, думаю, это мало кого удивило бы. Хотя, тогда я об этом, точно, не думал.

В начальной школе жизнь столкнула меня с Рашидом. Он был родом из Турции. Его семья держала магазинчик мужской одежды на пересечении Тепразит и Большого проспекта (прим.2  речь о проспекте Сукхумвит - самой длинной улице в мире, протяженностью в 400 км, что пересекает Таиланд с севера на юг). Ну знаете, наверно, там еще огромный ночной рынок.

Рашиду было четырнадцать. Учился он в мусульманской школе, но так как у них не было ни собственного стадиона, ни бассейна, занимались они у нас. Там мы и познакомились.

Не знаю, чем привлек его тощий забитый мальчишка, только ко мне он был добр с самого начала. Хотя другим мог запросто врезать по морде. Со мной же он был вежлив, почти всегда улыбался, и защищал от других. Мы разговаривали на ломаном английском: он не знал тайского, а я не говорил по-турецки. Но, все же, это не мешало нам подружиться.

Ходили слухи, что у Рашида огромный елдак, но мне первое время все не удавалось это проверить. Меня раздирало чисто мальчишечье любопытство, как "это" может быть большим. Я-то всю жизнь видел только короткие азиатские обрубки, затерянные в джунглях черных и жестких, словно рыболовная леска, волос. Да и то случалось это нечасто, только когда отцу вдруг хотелось сменить тесную домашнюю душевую на жутко душную, но так вкусно пахнущую сауну.

В те, что посещали туристы, мы не ходили. Мало ли какую заразу они могли привезти из своей заграницы, говорил он. Отец водил меня в сауну для местных, затерянную среди безымянных проулков Наклыа (прим.3 северный район Паттайи), что никогда не наносят на карты, а значит и не посещают фаранги (прим.4 так называют в Таиланде любого иностранца). Может, обстановка там подешевле, да и моря из окон не видно, зато можно отдохнуть ото всех этих европейских рож.

Только месяца через три я осмелился попросить Рашида показать его болт. Он без лишних вопросов вывалил свое добро, и я остолбенел - он был такой большой и красивый, что руки сами собой потянулись пощупать его.

- Не-не-не, трогать не надо, - Рашид быстро упаковал свое достоинство назад, - а то он встанет.

- В смысле, встанет? - удивился я.

- У тебя что, никогда не вставал?

- Не знаю, - мне только и осталось, что просто пожать плечами.

- Ну, если б вставал, ты бы понял. Это приятно.

- Как ананасовый шейк?

- Я сказал приятно, а не вкусно, - прыснул от смеха Рашид. - Снова ты путаешься в словах. Потом сам все поймешь.

Что это значит, я понял в ту же ночь. Свою первую осознанную эрекцию я помню как сейчас. Мысли о Рашидовом хере не выходили у меня из головы, я долго не мог заснуть, а когда перевернулся на живот, понял, что лежать так совсем не удобно. Быстро стянув пижаму, я сначала просто разглядывал себя, а потом, вспомнив запрет Рашида на прикосновения, крепко сжал свою морковку в руках. Ну морковка, это, конечно, громко сказано, скорее мышиный хвостик. Короче, уснуть в ту ночь я не мог еще долго.

Теперь Рашид показывал мне свой хрен регулярно. Сначала просто так, стоило мне только попросить. Но потом наотрез от этого отказался.

- Хочешь смотреть - плати, - заявил он однажды. - Бесплатно только педики показывают.

Кто такие педики, я тогда, конечно, не знал. Понял только, что так называют не очень хороших людей. И чтобы не попасть в их число, я решил - надо платить. Стоило это удовольствие двадцать бат. Но и смотреть на него я теперь мог не только в раздевалке спортзала или бассейна, а где угодно. Стоило только свернуть в проулок, и Рашид тут же стягивал штаны. Кстати, трусов вне школьного бассейна он не носил, и видя, как штаны облегают здоровенный кусок плоти, топорщащийся у него между ног, я ни о чем другом думать не мог. И как всегда, запретный плод был настолько сладок, что мне хотелось нарушить это табу как можно скорее.

Прошло еще месяца два прежде, чем Рашид позволил мне взять его в руки. Стоило это дороже, но и ощущения былим совершенно иного рода. Такой гладкий, приятный на ощупь, он вдруг начал реагировать на мои прикосновения, и вмиг стал твердым и большим. Да куда еще больше-то?!

- Давай, поводи рукой туда-сюда, - улыбнулся Рашид, и когда я делал первые в своей жизни неумелые фрикции, он закатил глаза и застонал от удовольствия. Его член все напрягался и напрягался, пока не брызнул мне на футболку белой противной жижей. Теплая и липкая, она тут же впиталась в ткань, оставив мерзкое пятно. А Рашид в это время трясся в конвульсиях, будто его шибануло током.

- Это сперма, - пояснил он, отойдя от экстаза, и заметив, что я пытаюсь оттереть эту хрень с футболки. - Она хорошо отстирывается. Вырастешь, будешь так же стрелять.

Теперь я регулярно дрочил ему где-нибудь в подворотне, или в школьном туалете. Деньги экономил на обедах, или выпрашивал у родителей. Тридцать бат, не такая большая сумма, если подумать. Я ведь тогда не знал, что платит обычно тот, кому дрочат, а не наоборот.

А потом учебный год закончился, и Рашид вернулся на родину. Их выдворили из страны как нелегалов - оказывается, они уже полгода жили без визы. С тех пор я его больше не видел.

Повлиял ли он на мою "озабоченность"? Думаю, нет. Он лишь помог перешагнуть психологическую черту, ступить за границу дозволенного, и перестать бояться того, что другие считают плохим.