— Оловянный солдатик стоял в пламени, его охватил ужасный жар, но был ли то огонь или любовь — он не знал. Краска с него совсем сошла, никто не мог бы сказать, отчего — от путешествия или от горя. Он смотрел на маленькую танцовщицу, она на него, и он чувствовал, что тает, — девушка прервала чтение и глянула в сторону маленьких восхитительных созданий, стоявших на полке возле.

Она пристально всмотрелась в выражение лица каждой фарфоровой куклы, улыбки которых так и не сошли, не сменились выражением страха. Джухён громко захлопнула книгу, подойдя к ним ближе. Разодетые в дорогие платья из шёлка и отделанные роскошными кружевами, которые Бэ Джухён сама шила специально для своих маленьких созданий, куклы продолжали мёртво смотреть на свою хозяйку. В тёмной комнате было тихо, и лишь звук каблуков Джухён, звук каждого её шага отчётливо отдавался в ушах. Фарфоровые коленки дрожали, если бы они оказались живыми, из стеклянных глаз бежали слёзы по бледным щекам и капали бы на украшения из драгоценных камней от страха перед девушкой.

— Кажется, на сегодня хватит, — она мягко улыбнулась им, а затем положила книгу возле бледной куколки, которая была схожа с маленькой балериной, напевая колыбельную и покидая тёмную комнату, заходить в которую никому больше нельзя было.

Большой и роскошный особняк, полный прислуги, которые создавали атмосферу оживлённости в старом доме, но при том сами были схожи с мёртвыми куклами на полках в тёмной комнате, стоило Бэ Джухён появиться возле, как они всем телом дрожали, будто все внутренности сдавливало от одного присутствия девушки, располагался на окраине города, скрытый большими деревьями. Он хранил в себе антикварную мебель и часы с покрытым паутиной циферблатом, доставшимися от покойных родителей, скрывал от глаз чужих картины в массивных рамках и сам имел множество секретов, как и его хозяйка. Хрустальные люстры с множеством подвесок, поблёскивающих от света, и шёлковые шторы, старинные часы в гостиной с маленькой фарфоровой кукушкой, чьи звуки слышны были каждые двенадцать часов, сохраняли маленькие воспоминания девочки, заточённой в этом особняке, в мыслях, как в высокой башне.

Джухён медленно шагала по тёмному коридору дома, тихо напевая колыбельную, в которой рассказывалось о маленькой девочке, что встретила страшное чудовище. О чудовище, что столкнуло с обрыва малютку, а затем скрылось в тёмном замке, в котором жило долгие столетия. И от тихой колыбельной, казалось, даже стены ветхого особняка покрывались мурашками, а часы переставали тикать, замирая в ужасе.

Длинный подол чёрного платья девушки развевался, подобно взмахам крыльев бабочек, и стеклянные, омертвевшие, словно у тех самых кукол, глаза зацепились за зеркало с серебряными краями, в котором Бэ разглядела своё худощавое тело, острые ключицы, холодный взгляд, которым она себя рассматривала.

Не было больше ничего на теле, кроме шрамов и краски чёрной в сердце. Вокруг всё марая, чёрная краска растеклась на белоснежном снегу боли, и, как брошенная кукла, застывшая и холодная, пустая осталась Джухён. Трепет и счастье не чувствовало никогда восхитительное создание, и сердца, что в груди билось, словно не было. Пустая, словно фарфоровая кукла.

Медленно спускаясь по лестнице и рукой проводя по гладким перилам, не глядя на роскошное убранство старого особняка, закрытого от солнечных лучей шторами, она очутилась в гостиной, в центре которой стоял длинный стол, оставшийся ещё с того времени, когда в старинном доме были слышны отголоски забытого счастья, прислуга расставляла тарелки и столовые приборы.

— Мы кого-то ждём? — спросила у неё Джухён, расположившись на стуле с мягкой подушкой и внимательно посмотрев на прислугу, а у девушки колени слабели от взгляда Бэ, и мысли разлетались подобно испуганным бабочкам.

— Господин Ю сказал, что приедет, — тихо ответила она, будто боясь разрушить тишину, который хранил в себе особняк.

Забрав серебряный поднос и поклонившись хозяйке, она скрылась за пределы гостиной, которую украшали не только дубовый стол и стулья с синими подушками, но и маленькие кресла с серебряными ручками и те самые часы с фарфоровой кукушкой, пока Джухён удерживала в левой руке вилку, не приступая к завтраку.

Господин Ю Джэ Мён был тем человеком, при виде которого можно было широко улыбнуться, и атмосфера в тихом и мрачном особняке становилась приятнее, стоило тому появиться в дверях старого дома. Он был пожилым мужчиной, в добрых глазах которого виднелась какая-то смешинка, широкий лоб покрывался морщинками, когда он чему-то удивлялся, и только ему Джухён могла доверять, хоть и не говорила об этом.

Взгляд девушки пал на серебряный нож, на котором был высечен герб их семьи, и она аккуратно коснулась его, ощущая кончиками пальцев холодный металл и гравировку в виде дракона. А затем на периферии сознания пронеслись воспоминания о семейном ужине, когда серебряных, ещё не затерявшихся ложек и вилок было больше, когда Джухён не была разбитой куколкой, а маленькой девочкой с двумя хвостиками, в миленьком розовом платьице и искрящимися глазами, которые светло смотрели на мир.

Она в этом прошлом заперта, как и в особняке, покинуть навсегда который не может. И в страхе сидит, стоит воспоминаниям коснуться разбитой девушки, охватить всё мраком и биться в агонии, лишь бы чудовище из колыбельной не пришло за ней снова.

Только раздумья прервал оживлённый голос господина Ю, который,, прежде чем войти в гостиную поприветствовал прислугу в доме и, вероятно, подарил им самостоятельно приготовленное печенье. А затем только пожилой мужчина появился в комнате и, тепло улыбнувшись девушке, сел рядом.

— Джухён-а, — произнёс он, — всё уже подготовлено к аукциону.

Господин Ю был личным помощником Бэ ещё с того времени, когда родители были рядом, крепко обнимали, и по выходным они могли проводить время вместе за чаепитиями с маленькими игрушками солнечной девочки Джухён и её старшей сестрой — Джемин. Мужчина прекрасно знал обо всём, поэтому с того времени старался поддерживать во всём Джухён, присматривать за ней, как делали бы это её родители.

— Тогда мы можем выезжать через десять минут, — ответила она ему и встала из-за стола, так и не поев приготовленный завтрак.

Господин Ю смотрел вслед удаляющейся в свою комнату Джухён и разрезал острым ножом жареные яйца и помидоры на тарелке, принимаясь завтракать, пока Бэ будет собираться к мероприятию, посвящённому продаже собственноручно смастерённых фарфоровых кукол.

Джухён была вовсе не в ярком, как того хотел секретарь Ю, платье, а в коротком пиджачке и длинной юбке чёрного цвета, украшающем шею ожерелье с драгоценным камнем, потому и получила несколько замечаний по поводу внешнего вида от мужчины, который утверждал, что так она выглядит ещё мрачнее. Джухён слабо выдохнула, когда устроилась на заднем сиденье машины, устремив взгляд к высоким деревьям и аккуратно стриженным кустарникам, которые придавали приятный вид двору особняка.

Господин Ю пристегнул свой ремень и глянул в зеркало заднего вида, удостоверившись, что девушка сидела на месте, а затем выдал слабую улыбку, говоря, что аукцион пройдёт успешно.

— Езжайте уже, — недовольно ответила Джухён, отведя прикованный к старому дому взгляд.

Лес с зелёной листвой, люди, дорога, что казалась бесконечной, проплывали мимо глаз девушки, пока она, мёртво уставившись в свои туфли с высоким каблуком, размышляла о том, что в детстве любила выезжать в город, удивляться новым местам и горела желанием путешествовать. Только тот самый огонёк, та самая искорка в её маленьком сердце потухла. Желание и мечты растворились в воздухе, упорхнули, подобно бабочкам, не оставив и следа в пустом сердце.

Когда взгляд Джухён привлекло высотное здание, притягивающее внимание и завораживающее с каждой минутой своей изысканностью, которая исходила от белых стен, украшенных рельефным фризом, керамической плитки и мраморных колон, она неохотно вышла из машины. Бэ ненавидела это место из-за высокомерных людей, считавших, что не должны брать ответственность за разбитые фарфоровые куклы, которые девушка продавала им. Испортил, выкинул, приобрёл новую — система.

Проходящие мимо люди, увидев Джухён, кланялись, на что она слегка кивала им в ответ, проходя по длинному коридору, на стенах которого расположились массивные зеркала, вместе со своим секретарём в небольшой зал, в котором проводился аукцион.

— Позвольте представить вам Бэ Джухён — создателя коллекции фарфоровых кукол под названием «Сказка», — проговорил в микрофон аукционист, когда девушка встала рядом с ним и остановила свой взгляд на женщине с ярко-розовой шляпкой: круглой тульёй и огромными немного приподнятыми полями; в розовом наряде и белоснежными перчатками на руках и с отвратительной улыбкой.

— Противная дамочка, — тихо произнесла Джухён и оглядела остальных людей, собравшихся в зале.

Множество женщин в таких же ярких нарядах и мужчины в чёрных костюмах рассиживались на стульях с мягкой подушкой и своим надменным взглядом осматривали молодую девушку, держали в руках свои карточки, в которых, как им казалось, запечатлены репутация, богатство и власть над остальными. Они здесь не для того, чтобы восхититься маленькими созданиями Джухён, не для того, чтобы обрадоваться приобретённой кукле, рассматривать её фарфоровые черты лица и милое платьице, они здесь потому, что хотят утвердить свой статус в обществе, показать всем своё господство.

— Большое спасибо всем за то, что находитесь здесь, — холодно отозвалась она, а её лицо, словно мрамор, оставалось неизменным и не давало повода окружающим отыскать какой-либо признак переливающейся в Джухён жизни, красок её эмоций, ведь их в ней попросту не присутствовало, — давайте начнём.

Джухён отошла в сторону, подойдя ближе к господину Ю Джэ Мёну, у которого ладони вспотели от волнения, ведь подготовкой этого мероприятия он руководил очень долгое время и боялся, что они смогут потерпеть неудачу. Бэ была спокойна, лишь грустным взглядом оглядывала первую выставленную куколку, продавать которую таким мерзким людям она не хотела.

— Первая фарфоровая кукла «Маленькая принцесса». Создана в январе прошлого года. За основу взята повесть Антуана де Сент-Экзюпери, — представляя первую куклу, объявил аукционист, — начальная цена — десять тысяч долларов.

Та самая дамочка в розовом протянула табличку с номером «двадцать один» вверх, самодовольно улыбаясь, и радостно оглядела зал, чтобы удостовериться, что никто больше не готов состязаться с ней.

— Десять тысяч долларов. Спасибо. Есть ещё предложения? — продолжил аукционист, а затем мужчина в строгом костюме поднял свою табличку. — Мужчина с номером «тридцать» предложил нам одиннадцать тысяч долларов. Кто даст больше?

Женщина, округлив глаза на бесстыдство того мужчины, подняла свою карточку с порядковым номером, а господин Ю, наблюдавший за мероприятием, спокойно выдохнул. Волнение мужчины постепенно переросло в интерес, и он увлечённо наблюдал.

— У нас пятнадцать тысяч долларов, — проговорил мужчина, ожидая несколько минут, прежде чем сказать окончательное решение, — продано госпоже с номером «двадцать один» за пятнадцать тысяч долларов, — раздался стук деревянного молотка по специальной подставке.

Госпожа в розовом счастливо улыбнулась успешно проделанной покупке, но всё ещё осталась в зале, вероятно, потому что не хотела останавливаться на одной игрушке.

Джухён незаметно вышла из зала, слабо выдыхая, ведь не испытывала какого-либо интереса, смотря на то, как люди, подобные чудовищам из колыбельной, покупают маленьких куколок. Не видят в их больших глазках той сказки, того волшебства, детской искренности, которую Джухён старалась передать. В их сердцах никогда не будет трепета, когда они посмотрят на маленькое сотворённое чудо, и звёзды в их сердцах не погаснут, когда куколка разобьётся вдребезги, заплачет от боли, причинённой людьми, ведь их души гнилые, очернённые обманом, а внутренности будто измазаны чёрной краской.

Бэ прошла в холл, на стенах которого были развешаны картины в золотых рамах, и остановилась, чтобы внимательно разглядеть каждую. Забытые картины, которые обходят стороной люди, не желавшие даже взглянуть на цветочных, разбитых девушек, запечатлённых на холстах. Вещи ведь остаются забытыми, как и чувства людей. Чувства Джухён тоже разбили, подобно маленьким игрушкам, что сломались в детстве девушки, очернили, выкинули в окно, за стёклами которого кроется ночь, звёзды и одинокая луна. Чувства Джухён забыли и растоптали, оставив на теле маленькой девочки шрамы, которые она скрывала от людей. Скрывала от всех, боясь, что их лица напомнят о той боли.

— Онни, пожалуйста, верни мою игрушку, — Джухён услышала рядом плач маленькой девочки, — я буду тебя слушаться, только отдай моего медвежонка.

Джухён глянула в сторону девочки, её лицо, совсем недавно серьёзное и несколько холодное, исказилось, глаза наполнились слезами, выступившими на уголках от воспоминаний, что потрошили грудную клетку, выпуская наружу испачканных чёрными пятнами бабочек, стягивали лёгкие тонкой проволокой, заставляя задыхаться. Девочка с двумя милыми хвостиками, по пухлым щёчкам которой размашистыми дорожками текли слёзы, и она рукавом своего розового платьица, отделанным кружевами, вытирала их, всхлипывала от обиды. Совсем ещё малышка бежала за своей старшей сестрой, в руках которой был плюшевый медвежонок с завязанным на шее красным бантом. В этой игрушке хранился её маленький мир, с которым она делилась только с ним. Только ему могла рассказывать сокровенные желания и секреты, совсем как Джухён в детстве.

Когда малышкой любила проводить время со своими фарфоровыми куклами, которые родители покупали ей, когда она рассказывала им о том, что прочитала в сказке со счастливым концом, когда ей казалось, что в глазках этих маленьких созданий хранится такая же живая искорка, как и в её. Когда они казались ей живыми, будто их маленькие сердца бьются в такт доброму сердечку малышки Бэ. Затем всё вмиг разбилось, когда игрушки опрокинули с полки, сломались в один миг её драгоценные вещи и сломали в один миг Джухён.

«Онни, ты не любишь меня? Почему ты меня обижаешь?»

Плач солнечной девочки, грохот и «ты родилась, чтобы портить мне жизнь?» врезались в память, разломали на мелкие кусочки девушку, всадили осколки глубоко в сердце, прогоняя яркие лучи в малышке Бэ. Ноги словно не держали, казалось, будто горло сдавливали, Джухён задыхалась, её душили омертвевшие чувства, её душили та боль и обида, та темнота, в которой она оказалась, стоило маленькому брошенному телу ощутить мелкие впивающиеся в кожу осколки.

Она словно обезумела из-за этой боли, всколыхнувшей в рёбрах безумных чёрных бабочек, что выпорхнули из тела и сеяли за собой страх. Внушили страх в глазах маленькой девочки, что с довольным лицом бежала от своей маленькой сестрёнки, заставляла плакать, держа в руках коричневого мягкого медвежонка, который, казалось, своими маленькими чёрными бусинками-глазками смотрел на свою хозяйку, прося о помощи, стоило Джухён направиться в её сторону, грубо схватить за воротник красного вельветового платьица, забрав маленькую игрушку, забрав драгоценную игрушку её сестрёнки и вернув целый мир в её руки.

— Если сдашься, то потеряешь, — произнесла Бэ, смотря на девочку с хвостиками, что вылупила свои большие глазки, устремив их на холодную и невероятно красивую, словно кукла, Джухён, — не позволяй кому-то заставлять тебя плакать.

Она кивнула, затем Бэ отпустила её старшую сестрёнку, почувствовав на себе обиженный взгляд, но двинулась вперёд к длинному коридору, намереваясь выйти из здания, что буквально сгнило в её глазах, хранило в себе мерзкие улыбки, про которых бабочки шептали о лести, хранило отталкивающих своими сгоревшими под огнём безразличия мотыльками в теле людей. Тошно, стоит всякий раз очутиться в здании, где люди, словно чудовища с чёрными глазами, пожирают тебя своим лицемерием, не оставляя светлячков счастья, кружащих над распотрошённым человеком, сравнимым с небесными телами на тёмном небе.

— Недавно я сходила к господину Пак Чанёлю, и он сделал мне эту татуировку, — услышала Бэ, но стоило девушке сказать следующее, как Джухён замерла на месте, — она скрыла мой шрам на руке, он просто мастер, — восхищённо сказала она, показывая рисунок на запястье своей подруге.

«Скрыла мой шрам», — фраза будто въелась в кожу, в те самые шрамы на лопатках, не давая покоя девушке, словно звуки клавиш старого рояля на чердаке, что продолжал шептать о татуировщике.

Чья-то рука коснулась плеча Джухён, и она, вздрогнув от испуга, обратила взгляд на своего секретаря, который, видимо, заметил отсутствие Бэ в зале и догнал её в холле, полном красивых картин, изящных скульптур и людей в пёстрых одеждах, среди которых Джухён выделялась своим чёрным, мрачным, как небо в пасмурную ночь, нарядом.

— Как ты могла уйти, не предупредив меня? — взволнованно произнёс он. — Мы ведь с тобой договаривались, что ты не можешь выйти из здания без моего сопровождения.

— Найдите мне господина Пак Чанёля. Назначьте встречу в доме в эту среду, — приказала она ему, проигнорировав его нравоучения о том, что плохо отходить от него, не дожидаясь разрешения, совсем как нотации маленькому ребёнку, что не в силах вынести мир на своих плечах.

Джухён вышла из здания, направившись к припаркованной машине и желая провести остаток дня в своей тёмной комнатке, занимаясь новой фарфоровой куклой, записывая перьевой ручкой на белоснежных листках идеи и подготавливая необходимые материалы в виде растворов, инструментов и красок.

— Могу я узнать, кто это? — поинтересовался мужчина.

— Я услышала, что он может перекрыть шрамы татуировками. Вот и стало интересно, — ответила ему Джухён, не намереваясь продолжать разговор с любопытным стариком.

— Какой рисунок вы бы выбрали? — не унимался он.

— Тот, который предложит татуировщик.

***

— Оппа, — прошептала девушка парню на ухо, заставляя того закатить глаза и слабо выдохнуть, — не хочешь поразвлечься?

Парень бросил на девушку свой уставший взгляд, всматриваясь в тёмную радужку карих глаз, которыми она улыбалась ему, яркую помаду на мягких губах, которые находились совсем близко к его, что можно было ощутить чужое дыхание, проводя рукой по шее, на которой остался багровый след. Она определённо уже успела провести своё время в компании других мужчин, выпить бесчисленное количество алкоголя и вновь потерять рассудок, ведь пришла к Чанёлю.

— Я таким не занимаюсь на работе, — усмехнулся он, обжигая губы, в которые продолжал шептать.

Чанёль ненавидит, когда в его маленьком тату-салоне, где тёплый свет ламп освещал помещение, неоновые вывески с надписями слов, которые он однажды услышал от дорогого ему человека и сохранил в своём сердце, где сырость за стеклами окон от дождя не ощущается в тёплом помещении и пахнет парфюмом Чанёля, который он получил в подарок от своих покойных родителей, отвратительные люди из прошлого, такие, как Суён, появляются здесь. Его тело начинает дрожать от злости и разочарования, губы сжиматься, а руки нервно теребить края чёрного, на размер больше, пиджака, чтобы не сорваться, не показать всем, насколько больно, что раны не заживают. Это место настолько ему дорого, хранит в себе его мир и порхающих серых бабочек, защищает от воспоминаний, от которых он старался убежать.

— Ты можешь изменить своим принципам, — на её губах проскользнула улыбка, и она бесстыдно перекинула ногу над его коленями, удобно устраиваясь на бёдрах и прижимаясь совсем близко к Чанёлю.

— Хотела получить консультацию насчёт татуировки? — Пак коснулся рукой длинных волос девушки, затем приподнял её подбородок и посмотрел прямо в глаза, что с трепетом ожидали дальнейших действий. — Получила, а теперь проваливай, Суён.

Парень, отстранившись от девушки, приподнялся со стула, оставляя её с яростным видом следить за тем, как он доставал бумажник из кармана своего пиджака и вновь подходил к ней, протягивая денежные купюры.

— Возьми на такси.

Суён не взяла деньги. Ушла, оказавшись растоптанной, словно маленькая игрушка, как когда-то на её глазах растоптали Чанёля, обнажили стайку испуганных бабочек, раскрывших его боль, очернили их крылья, потроша чувства парня, раня его сильнее словами. Словами, от которых он убегал уже долгое время, храня в своей грудной клетке раненных насекомых, чьи крылышки с каждым днём понемногу ломались. Чанёль будто под нескончаемым дождём, сотканным из его прошлого. Только в своём маленьком салоне, только когда его мысли занимали рисунки, выжженные на теле, он мог спрятаться от дождя.

***

Чанёль остановил машину у старого особняка, схожего на дворец, окна которого были закрыты шторами, не впуская солнечный свет, деревья нависали над ним, у особняка, который будто замер во времени, сохраняя в себе прошлые годы, ведь за последние несколько лет вид ветхого дома почти не изменился, лишь потеряны были изящные балконы на консолях, которые имелись у окон флигелей, выходящих на аккуратный сад.

У дубовой двери его встретил пожилой мужчина, что широко улыбался парню, из-за чего морщинки выступили на его лице. Господин Ю ожидал Чанёля уже долгое время, вновь волновался, теребя свои пальцы, когда все эти дни Джухён заперлась в своей тёмной комнате и не выходила из неё долгое время. Лишь ночью бродила, словно призрак, напевая тихую колыбельную, садилась в гостиной, ожидая позднего ужина, и вновь уходила в свою комнату.

Они зашли в дом.

Пак сжимал в своих руках чемоданчик с нужными инструментами и вещами для работы, немного нервно покусывая губы из-за внезапно подкравшейся темноты, стоило секретарю закрыть за собой входную дверь.

Из-за неприметной двери в углу вышла девушка небольшого роста. У неё было невероятно красивое лицо, холодное, но притягивающее к себе всё внимание, тёмные волосы, прикрывающие острые ключицы, и изящный стан, она для него словно казалась бездушной статуей. Двигалась Джухён почти бесшумно и по-кошачьи грациозно. Она вскинула на него взгляд тёмных, почти чёрных глаз и кивнула секретарю.

— Это госпожа Бэ Джухён, — шепнул ему господин Ю, и Чанёль поклонился.

Бабочки в теле девушки замерли на несколько мгновений, вглядываясь в радужку карих глаз парня, рассматривая его бледное лицо, на котором проскользнул свет луча солнца, который всё же пробрался сквозь шторы в особняк. Сама судьба наделила её тем, кто подарит ей своё оловянное сердце.
_________________
За коллаж благодарю Perllllllina