Дженни

Горький вкус прилипает к пересохшему горлу.

Я кашляю, но давлюсь воздухом, звук выходит из легких долгими, мучительными вздохами.

Вокруг меня с удручающей окончательностью материализуется тьма, и я полностью теряю ощущение своего физического тела.

Не знаю, где я нахожусь.

Окружающее меня пространство погружается в кромешную тьму.

Моя голова тоже погружается в темноту, и тут же меня хватают щупальца теневых рук.

Придушенный звук застревает у меня в животе, а горло обхватывает тугая петля приступа паники.

Нет...

Нет...

Нет.

Я моргаю, открывая глаза, и медленно, почти как в документальном фильме о настоящем преступлении, зернистые краски реальности охватывают меня.

Сначала появляется светлый конденсат на кислородной маске, надетой на мое лицо, затем ярко-белые стены.

Темнота змееподобным движением исчезает в периферийном зрении, а вместе с ней возвращается и мое осознание.

Пищащий аппарат.

Запах больницы и эфирного масла мяты.

Постепенное возвращение моего физического тела к реальности.

Меня зовут Дженни Ким. Двадцать один год. Я люблю классическую музыку и читать скандальные средневековые романы. Я смотрю пошлые романтические комедии или документальные фильмы о настоящих преступлениях - ничего более. Я одержима розовым цветом, могу днями есть сахарную вату, обожаю попкорн с соленой карамелью и могу выжить на смузи, если он клубничный.

Как и каждый раз, когда у меня случаются приступы, я повторяю обычную мантру, которой себя научила. Это моя попытка доказать свое существование теневой версии себя.

Той версии, которая, кажется, забывает обо всем на свете и надолго погружается в пугающее оцепенение.

Я дышу ровно, пока остатки тумана рассеиваются, и шевелю пальцами ног. Это привычка, которой я научилась, чтобы оставаться здесь. В настоящем.

Мое второе «я» не способно пошевелить пальцами ног. Однажды я смотрела записи с камер наблюдения нашего дома. В таком состоянии я выгляжу как робот, слишком жесткий, слишком безэмоциональный.

Слишком потерянный.

Ощущение тела возвращается понемногу, и тогда я чувствую, что моя правая рука теплая.

Слишком теплая.

Я пытаюсь повернуть голову в сторону, и шорох подушки заполняет тишину.

- Дженни?

Глубокие, грубые ноты проникают в мой затуманенный мозг, и мне трудно вспомнить, как правильно дышать.

Чонгук сжимает мою руку между своими ладонями, глядя на меня со стула у моей кровати.

Я думала, что уже проснулась.

Неужели это очередной приступ или, что еще хуже, кошмар?

Я сглатываю, но ком сжимает горло. Тогда я снова шевелю пальцами на ногах и, да, они все еще двигаются. Это реальность.

Как...

Я пристально вглядываюсь в брутальное красивое лицо Чонгука, словно оно сейчас взорвется от ответов на вопросы о его странном присутствии рядом со мной.

По какой-то причине он выглядит старше, чем когда я видела его в последний раз. Небольшая щетина покрывает его суровую линию челюсти, а волосы длиннее, взъерошены и небрежно зачесаны. Он выглядит немного уставшим, а его губы слегка бледные, будто он страдает от простуды.

Подождите.

Разве волосы могут отрасти за несколько часов?

За день?

Или два?

Я прищуриваюсь, пытаясь вспомнить последнее, что произошло. Я собиралась поехать на вечеринку с Осу, Рихуном и остальными, но потом... я...

Машина с выключенными фарами.

Звонок в полицию.

Ослепительные огни.

Грузовик.

Авария.

Штормовые, суровые, бездушные глаза.

Те же самые глаза, которые сейчас смотрят на меня.

- Дженни? Ты меня слышишь?

Грубый тембр его голоса едва не вызывает у меня второй, более сильный приступ паники. Мое сердцебиение учащается, а аппараты сходят с ума. Безумнее, чем фальшивая нотка беспокойства в его голосе.

Он ругается себе под нос и, поглаживая мое лицо, нажимает что-то над моей головой.

- Дыши, Дженни. Черт, давай, красавица. Дыши.

Я на секунду перестаю паниковать, потому что что...? Что происходит?

Он назвал меня «красавицей» и прикоснулся ко мне. На самом деле, он прикасается ко мне с тех пор, как я проснулась.

Чонгук никогда не касался меня.

Чем дольше я смотрю в его глаза, тем сильнее замедляется мое дыхание. Они другие. Но как...? Почему...?

- Вот так. Хорошая девочка.

Мое сердце замирает, дыхание сбивается. Аппараты пищат громче, а мой мир кренится вокруг своей оси.

Чонгук только что назвал меня хорошей девочкой?

Чон Чонгук?

Ох.

Наверное, это все-таки сон. Будем надеяться, что он не превратится в кошмар, где он вонзает копье мне в грудь и хохочет как маньяк, глядя, как моя кровь забрызгивает его драгоценные туфли.

Я закрываю глаза и заставляю себя вернуться к реальности. Это слишком жестоко, даже по меркам моих странных снов.

- Дженни... открой глаза. Посмотри на меня.

Я смотрю на него и тут же жалею об этом. Его мрачные серые глаза злы, как ураган, и соблазнительны, как проклятый дьявол.

- Ты хорошо себя чувствуешь?

Его слова не соответствуют его выражению. Он звучит обеспокоенно, но выглядит скучающим. Холоднокровным. Безразличным.

Как Чонгук, к которому я привыкла, и Железный Человек, которого мы все знаем и ненавидим.

Этому самозванцу нужно отвалить или хотя бы приложить больше усилий, чтобы звучать сардонически и невыносимо язвительно, как настоящий Чонгук. Ставлю два из пяти. Не хватает актерских навыков.

Я стягиваю маску с лица с легкостью, которой не ожидала. Честно говоря, после той аварии, да еще с грузовиком, я думала, что умру или, по крайней мере, окажусь парализованной на всю жизнь. В лучшем случае отделаюсь несколькими переломами. Я смотрю на себя, на свои руки и снова шевелю пальцами ног.

Ничего.

Ни за что на свете я не вышла бы из этой ситуации невредимой.

Постойте. Может, авария была сном?

Хотя, если рассуждать здраво, я бы сделала ставку на то, что нынешняя ситуация и есть тот самый сон, а не наоборот.

Может быть, я умерла, а это попытка доброжелательного ангела дать мне во сне пережить то, чего я не могла иметь при жизни.

Блестяще. Умерла в двадцать один год. Какая потеря потенциала.

Но, возможно, так даже лучше, учитывая все то дерьмо, происходящее в моей жизни в последнее время. Или то бремя, которое я взвалила на плечи близких мне людей.

Я начинаю садиться, но останавливаюсь. Чонгук помогает мне и подкладывает подушку, чтобы мне было удобно.

Может, я изуродована, и он мне сочувствует? Хотя это на него не похоже.

Если бы сочувствие встретилось Чонгуку в переулке, оно бы выкололо себе глаза, а он просто наступил бы на него и пошел своей дорогой.

Я прикасаюсь к лицу и чувствую обычную текстуру кожи. Никакой повязки. Хм... Честно говоря, я в растерянности.

- Что ты здесь делаешь, Чонгук? - мой голос звучит низко, хрипло, немного странно, как будто я кричала несколько дней.

Чонгук встает во весь рост, выглядя величественно в черной рубашке и серых брюках. Его богоподобное присутствие и привкус страха, который проникает в меня всякий раз, когда я оказываюсь рядом с ним, меркнут по сравнению с другим явлением.

Его глаза.

Впервые в жизни они увеличиваются в размерах. Они светло-серого оттенка, так похожего на пасмурный летний день.

- Повтори, - он говорит медленно.

- Что ты здесь делаешь, Чонгук? - раздражение прорывается сквозь мой голос, и мне приходится сглотнуть, чтобы не чувствовать дискомфорта.

Прежде чем он успевает ответить, я ловлю тень папы и мамы, входящих в дверь. Они оба держат в руках чашки с кофе и говорят тихим голосом.

Кажется, я слышу «опять» и «это уже невозможно». Я выпрямляюсь, чтобы подслушать, но они оба замирают, подняв головы и увидев меня.

Меня охватывает чувство комфорта, смешанное с ноткой беспокойства. Смешно. Я избегала их, сколько могла, после соревнований, но странная машина с выключенными фарами привезла нас к этой не слишком гламурной сцене.

- Привет, мама, папа... - говорю я виноватым голосом и осекаюсь, когда они смотрят на меня в шоке, словно я призрак.

Что-то не так.

Они оба выглядят изможденными, словно постарели лет на пять с тех пор, как я видела их в последний раз. Мой отец, Ким Джиен, - самый собранный человек и самый любящий отец, и все же сейчас он выглядит так, будто находится на грани. Его прекрасные глаза, которые всегда напоминали мне о весне и искрящейся экзотической воде, выглядят полумертвыми.

И он похудел.

Мама выглядит еще хуже. Ее обычно блестящие волосы, которые она передала мне по наследству, теперь тусклые и нехарактерно собраны в хвост. Кожа у нее пастозно-белая, а лицо выглядит изможденным.

Ким Руби Сурен - знаменитость в этом мире. И не потому, что дедушка - бывший премьер-министр, моя бабушка - бывший политик или мой отец - бизнес-магнат. А потому, что она возглавляет различные благотворительные организации и прилагает огромные усилия, чтобы сделать наш мир лучше.

Благодаря ей я научилась сочувствию, сопереживанию и осознанию своей привилегированности и умению использовать ее ради помощи другим.

Мои родители - причина моих высоких стандартов любви, семьи и общения.

Они научили меня и Джису ценить себя задолго до того, как мы стали достаточно взрослыми, чтобы понять этот термин.

Поэтому меня убивает ощущение, что я - причина их бездушных глаз.

- Дженни, милая... - мама обхватывает меня руками и сжимает в объятиях, которые почти раздавливают меня.

- Она... - я вижу, как расчетливый взгляд папы переходит на Чонгука. Между ними проскальзывает взгляд взаимопонимания, после чего отец кивает, и с его губ срывается прерывистый вздох.

Что, черт возьми, происходит?

Папе никогда не нравился Чонгук. И я имею в виду никогда.

Он называл его маленьким психом с двенадцати лет и часто из-за этого сильно ругался с дядей Юнсоном - отцом Чонгука.

Он возненавидел его еще больше, когда я по глупости влюбилась в него, и предупредил, чтобы я избегала этого зануды, как будто он был искрой огня, а я - домом, облитым бензином.

Можно с уверенностью сказать, что он единственный человек, который с энтузиазмом присоединяется к разговору, когда я говорю гадости о Чонгуке. Поэтому тот факт, что он кивает в знак согласия с тем же человеком, которого называет «сбежавшим заключенным» и «привилегированным преступником», по меньшей мере, странен.

Это же сон, в конце концов.

Мама отстраняется, но ее прикосновение не кажется мне сюрреалистичным. Я чувствую ее тепло и запах ее любимых вишневых духов. Это она. Моя мама.

- Ты хорошо себя чувствуешь, милая? - спрашивает она, гладя меня по волосам и убирая их с лица.

Папа садится рядом с ней, и я смотрю на них, потом на Чонгука, который стоит за ними как стена, засунув руки в карманы и глядя в мои глаза расчетливым взглядом.

- Да, - отвечаю я. - Папа. Что происходит? Где Джису?

- Джису пошла тебе за сменной одеждой, - папа гладит меня по руке. - Тебе нужно что-нибудь еще?

- Нет... - я снова отвлекаюсь на Чонгука, делаю паузу, сглатываю, затем стону. - Серьезно, почему он здесь? Подождите. Вы ведь тоже его видите, да? Мама? Папа?

Мама украдкой бросает взгляд за спину, и когда снова смотрит на меня, нахмурив брови, мое сердце бьется так быстро, что меня чуть не тошнит.

Это опять мое воображение?

Нет.

Пожалуйста, нет.

- Где еще может быть Чонгук? - спрашивает мама с ноткой замешательства.

- Он всю ночь просидел рядом с тобой, как и должен был, - нотка ненависти, которую папа питает к Чонгуку, вырывается на поверхность, и я выдыхаю.

Ладно. Теперь все более-менее нормально. За исключением того, что папа хочет, чтобы Чонгук провел ночь рядом со мной.

Или что он вообще здесь.

- Ты помнишь, что случилось, милая? - спрашивает мама.

Внезапно комнату накрывает пелена напряжения. Три пары глаз впиваются в меня в молчаливом ожидании.

Отличное давление.

- Да. Я позвонила в полицию перед несчастным случаем, потому что за мной кто-то следил, - я осекаюсь, услышав едва уловимое цоканье от Чонгука, и сужаю на него глаза.

- Кто-то следил за тобой в доме? - папа спрашивает с ноткой странной осторожности.

- Кто-то еще был там, когда ты упала с лестницы? - говорит мама.

- Лестницы... там не было лестницы. Это была...

Я поджимаю губы, когда Чонгук качает головой. Я прищуриваюсь.

- Это нормально, если ты запуталась, - говорит папа. - В последнее время ты находишься под большим давлением, так что давай пока оставим это. Мы просто рады, что с тобой все в порядке.

Я киваю, но смятение достигает небывалого уровня. У меня будет целый день, чтобы поговорить об этом с Розэ.

- Где мой телефон? - спрашиваю я маму. - Я хочу позвонить Розэ.

- Она уже едет из Японии.

Я хмурюсь.

- Но она собиралась уехать только на следующей неделе.

- Ее не было здесь около месяца, Дженни, - говорит мне мама, ее голос мягкий, но лицо немного бледнее.

Что? Не может быть. Мы были вместе несколько часов назад.

Мои протесты остаются невысказанными, когда внутрь заходят несколько врачей и медсестер, выглядящих как чопорная частная команда, на найме которой настоял бы кто-то вроде Чонгука или папы.

- Как вы себя чувствуете, миссис Чон? - спрашивает доктор, и я оглядываюсь по сторонам в поисках тети Айрин - мамы Чонгука. Или, может быть, тети Сомин - тети Чонгука. Или бабушки Чонгука. Это единственные миссис Чон, которых я знаю.

Я не нахожу ни одной из них и перевожу взгляд на беловолосого доктора, который смотрит на меня с фальшивым сочувствием.

- Миссис Чон? - повторяет он.

- С кем он разговаривает? - шепчу я, ни к кому конкретно не обращаясь. - Тетя Айрин где-то здесь?

- Он разговаривает с тобой, Дженни, - говорит Чонгук с жестоким изгибом губ. - Мы поженились два года назад, помнишь?