Ночь погасила солнце, потопила тьмой синеву, трещинками созвездий раздробило небосвода кости - вот-вот рухнет вниз, вот-вот погребет под собой узорчатый мир, запутавшийся в тенях. Ночь всегда здесь - под землей. Постоянная и бескомпромиссная. Тревожная, мрачноватая и злющая, как стая обездоленных волков, как клин больных и чахлых воронов, несущих за собою хмарь.

Лира.

Вытянула ноги в черных спортивных штанах вперед. Мерно покачивает носочками кроссовок, что-то себе тихо, задумчиво напевая. Темная волна волос непривычно распущена и вьется по плечам, спускаясь ниже лопаток. Рядом лежит спортивная сумка, набитая грязным бельем, полотенцем и выключенном мобильным телефоном.

Всегда скептически относилась к мобильникам, предпочитая им пробежку, интересную книгу или "Монополию" воскресным утром или в три часа ночи, потому что так интереснее, так никто не делает. Не по системе.

Зима, а она в одной черной толстовке с принтом черепа. С расквашенным носом и вечно простуженным горлом.

Внимательно следит за мужчиной с отращенной густой бородой. Почти не моргает. Он стоит у самого выхода, придерживая свободной рукой спрятанную в сетчатом чехле маленькую ёлочку. Рядом жмется к нему мальчишка лет шести в разноцветной куртке и шапке-ушанке.

- Папа-папа! Сегодня нарядим?

Миша прислушивается - в полупустом вагоне, окутанном холодным светом мигающих ламп, голос мальчишки отдается отчетливой восторженной барабанной дробью. Он не говорит - чеканит каждое слово.

- Сегодня.

Мужчина показывает добродушную улыбку, склоняя голову к сыну, в глазах его - подслеповатых, темно-синих - теплится радость.

- Папа-папа! А звезда, звезда будет?

- Конечно! Самая красивая!

- Папа-папа...

Миша замечает, что Лира больше не слушает. Опустила взгляд в пол, прокусывает зубами обветренную нижнюю губу. Её точно всю трясёт, но совсем не от холода. Громче шмыгает носом, сжимая в кулаки продрогшие руки - белые, с грубой кожей и все в ссадинах.

Миша знает - в её глазах потонули корабли жизни. Их унес на дно печали водоворот воспоминаний. В трясину старой, заржавевшей боли, которая иногда прорезает в её сердце новую рану.

Не подпускает к себе, но просит, чтобы всегда был рядом. Держал её, не касаясь руками. Верил в нее и принимал её тьму.

И Миша держал. Даже тогда, когда она об этом не подозревала. Издалека. Провожал на ночную смену, встречал с тренировки и следовал до тех пор, пока не пересекала порог дома.

Лира своевольная, грубая и сильная. За себя может постоять и за других тоже. Внутри у нее целые заброшенные парки развлечений с битыми кривыми зеркалами.

Там мать прячется от отца в ванне с искаженным от ужаса лицом, прижимая её - маленькую слюнтяйку, лет четырех - к своей горячей трепыхающейся груди.

Там грустные клоуны в её душе рисуют на своих обезображенных ртах красной краской улыбки на своих лицах и на её тоже.

Там рыжий мальчик плетет ей косу и называет красивой. Оставляет под партой стих, который она до сих пор хранит в коробке из-под обуви в старом доме, на шкафу.

Там её зовут Ирой, но все называют оборванкой. Она разбивает какой-то фифе лицо, а потом прячется в заброшенном доме с рыжим мальчишкой от гнева отца. Старый зеленый диван с торчащими пружинами. Подмосковье. Огонь из пустой цистерны. Стены в граффити.

Там зеркала пытается склеить невысокий парень с худым лицом, длинным носом и смешными, светящимися глазами цвета неба. Они так сияют, что ей хочется раствориться внутри них и забыть обо всём.

Миша хочет починить её, каждый раз распарывая кожу на ладонях в кровь от острых зеркальных осколков.

Лира.

Коснешься - и закровоточат руки, обнимешь - шипы тебя насквозь, и плоть твою проткнут и в сердце дыру оставят, и врастет в тебя так, что не выберешься. Не вдохнешь - не выдохнешь. В полу выдохе прижмешься, попытаешься спасти, исцелить эти глаза протершиеся, изъеденные молью. Карие и колючие. Горькие и больные.

Лира не плачет больше. Чашка фарфоровая с кофе утренним не ловит её слёз, не забирает обреченность эту, сросшуюся с костлявым позвоночником. Голос её не хрипит, как сбившееся с пути радиоволна, не простужен, не травишься от него фальшивым минором, приторностью этой не давишься от её безвременных голосовых.

"Бодрого утречка, Миха! Подъем, соня, жизнь ждать не будет да и я тоже:)"

И не ждет. Никогда не ждет. Точно он за ней бежать должен. Скоростным спринтом, без остановки, до тех пор, пока не свалится замертво. Бездыханный. Не провалится на тот свет. Не исчезнет из этой плоскости в параллельную - ту, откуда не возвращаются.

Кислород его крадет. Точет его откуда-то изнутри, перочинным ножом, вырезает слова эти самые.

О любви этой дурацкой. Плаксивой. Разрывающей.

Миха, держи меня.

Я сломаюсь без тебя, Мих.

Мих, мы же навсегда.

Навсегда, да?

Бывает же так у кого-то, чтобы в бесконечность и далее...

Да ведь, да?

И Миха соглашается - покупает кота на день рождение, забирает их обоих под свою ответственность. Съемная квартира одна на три противоречивые души - звериную, человеческую и просто лирину. Лира не человек - поэзия Маяковского, перечеркнутые ноты в тетрадных листах, музыка, от которой ломятся кости.

Забирает в жизнь распланированную. Реальную. Без звезд с неба и веры в "навсегда, да?". В любовь, от которой не дышится - задыхается. Ему бы просто Лиру рядом, чтобы в три часа ночи успокаивать её после кошмара, слушать историю несуществующие о звездных медведях, ковшах и законах Вселенной. И о судьбе, которая людей повязывает крепко красной нитью на всю жизнь до кровоточащих шрамов.

- Чертовщина эта всё, судьба твоя.

- А что по-твоему истина?

- Истина - это то, что можно увидеть собственными глазами.

Лира тогда, как всегда, гордо подбородок задрала. Засмеялась, по волосам потрепала, заговорщически подмигивая.

- "Зорко - одно лишь сердце, самого важного глазами не увидишь." Так говорил...

А как же все просто получается. Она всегда на все знала ответ. Как правильно. Как нужно. Жить. Любить. Клеить обои. Дарить подарки какие нужно. Верить во что нужно.

Миша верил в одно - всегда в одно. Нужно увидеть, чтобы понять. Нужно узнать все детали головоломки, чтобы решить её. Сердце просто механизм - автоматическая коробка передач, качающая кровь, поддерживающая жизнеспособность.

Миша прислоняется к дверям вагончика спиной. В куртке пуховой, джинсах не по погоде летних. Кроссовках. Мише холодно, точно застрял в арктических льдах. Точно в метро началась метель и затопила все щели и окна. Точно холод пробрался под кожу и заморозил провода нервов. Точно организм, как всё в России, расхотел работать бесплатно и требовал оплаты за поддержание тепла в течение двадцати двух лет.

Миша смотрит и не видит.

Сердце его жмурится. Мечтает проколоть себе глаза. Покончить с собой.

Лира шмыгает носом, растягивает свой широкий рот в непривычную улыбку, так, что видны её скулы широкие и дырочка сквозная на переднем резце. Тонкие длинные пальцы ложатся на плечо кожаной потрепанной куртке рядом сидящего парня. Грудью льнет к чужому телу, жмется так, точно котенок маленький, глупый, замерзший в ночь сурового снегопада где-то на свалке.

Глупая девчонка, ты правда так счастлива?

Высокий парень с бритым ёжиком медно-рыжих волос. Широкие массивные скулы, кривой нос и спокойный, непроницаемый взгляд таких же, как у Лиры, карих глаз. Только на оттенок темнее и глубже. Сдержанная улыбка, руки сжимают пальчики Лиры, точно говоря ей, что он здесь, что ей больше не нужно быть такой сильной в одиночку. Что он не тень, следующая за ней по пятам, а скала, которая отгородит от любого шторма. На шее вьется татуировкой красный китайский дракон, желтыми, кислотными глазами смотрящий на Мишу, точно осуждающе. Мол, не хорошо пялиться на чужое счастье.

- Ты такая красивая, волосы отрастила...А раньше с таким гнездом вороньим ходила ужас.

- Зато ты все такой же. Язвительный и прямолинейный.

Лира улыбается - вспарывает живот, сминает внутренности в кашу, сердце разбивает вдребезги.

Миша ждет следующую станцию. Чтобы выпасть из этого затянувшегося муторного кошмара.

Ужин покрылся льдинами. Музыка, оставленная в колонках, воет, раздирает обои в квартире скрипящими нотами, пытаясь добраться до сути. До голых, облезлых стен в трещинах, из которых сквозит темнота. Когда только переехали, Лира обнаружила дыру в стене - как проход в чрево дома, в его сгнивший маленький внутренний мир, таивший в себе ни одно разбитое сердце, ни одно горе, ни один прах. Миша привык к порядку и чистоте. Правильности форм и решений уравнений без погрешностей. К однотонным рубашкам, пахнущими мятой и порошком, к соблюдению рациона и посещению тренажерного зала строго в первый день недели. Миша совсем не привык к тому, что Лира: что мир глубже, чернее и нет в нём дна, сколько не ищи. Лира любила это повторять.

"Наш мир, Мих, это бездна. Бездна, в которую мы проваливаемся всю свою жизнь и достигаем её дна лишь после смерти."

Лира любила Достоевского и Камю, авангард и читать молитвы на разных языках перед сном, противореча самой себе.

"Бог есть маленькое дозволение человека поверить в то, что он не одинок. Но правда одна: там, за облаками только чёрная дыра космоса. " - Маленькая заметка на фейсбуке от человека под ником "Лира". Маленькая строфа неизвестной ему девчонки, выгорченная в недосказанной боли и обреченности.

Он ей просто так тогда написал, от скуки. Его не тронул этот плоский плакальный текст о том, в чем там люди в очередной раз заблуждались. Хватило и того, что раньше земля была плоская, а теперь круглая и не стоит ни на каких черепахах. Всё в этом мире мираж до тех пор, пока теорию нельзя подтвердить на практике, доказать её или опровергнуть. Ни один ученый за тысячи лет так научно и не доказал, что Бог есть.

"Йо, Капитан очевидность, неужели тебя не хватило хоть на что-то более оригинальное?"

Так и написал, растягивая обветренные губы в полусонную, ленную ухмылку, покачиваясь на деревянном стуле в старом дедушкином кабинете, пропахшем горьким табаком, старостью и пылью, навешанной клочьями на советских книгах в разваливающихся от любого прикосновения переплета. За окном жужжали провода красных электричек, птицы черными кляксами облепили покореженные скрюченные ветки старого дуба, небо вымокло в серой жиже и вот-вот готово было протечь на землю грязными каплями.

"Оригинальность всего лишь совокупность повторений. Так зачем мне быть множественностью, когда я могу быть единицей? Я могу выбрать одну реальность и двигаться по ней, не сворачивая, вместо того, чтобы затягивать в себя по кусочкам из других копий и разрушать себя изнутри карикатурной нарезкой трендов и веяний эпохи. "

Лира писала бессвязно и непонятно - абсурдно и патологически нездорово. Речь - беспорядок сущий из пустых лживых философских мыслей. А может и не лживых, но дешевых. Если мысль нельзя продать, то она бесполезна. Так учил его отец - менеджер по продажам в мебельном магазине на крене Москвы, за МКАДом. Но в этой дикости было что-то забавное, притягательное.

Миша думал, что Лира - глоток свежего воздуха. Но Лира оказалась ядом - смертоносным, вызывающим привыкание. Длинные черные волосы, волной спускающиеся на плечи, точеная талия и карие глаза с медовым отблеском. Высокая, на макушку выше его самого. Шрам на переносице носа - драчливая и вспыльчивая. И эти заколочки пластмассовые в волосах возле висков, зализывающие волосы. Дурацкие и совсем не милые.

- Ожидал увидеть кого-то другого?

Тихий голос, сквозной, насмешливый. Когда они встретились впервые на Воробьевых горах, снег в позднюю осень талыми следами укрывал продрогшую землю. Лира была в одной толстовке и джинсах с дырками на коленях. Красный шмыгающий нос, дрожащие белые пальцы с заживающими ранами на костяшках, подведенные чёрным глаза.

- По переписке ты была похожа на ботанку, которая тащится по астрономии и космосу.

- А ты на хама из подворотни, который живет с отцом-алкоголиком в какой-нибудь хрущевке. Любишь повыпендриваться и поспорить, цеплять телочек из сети и делать с ними всякие ужасные вещи... - Лира тогда закашлялась и рассмеялась в голос скрипучим, но искренним смехом, напоминающим зимнее солнце - он пытался согреть её нутро, но не мог из-за низкой студёной температуры, сковывающей её сердце.

- Ба, именно поэтому ты решила встретиться со мной?

В тот день голос Миши предательски дрожал от волнения, вспотели ладони и всё, что ему хотелось в этот момент, так это вежливо сказать "упс, я ошибся девушкой, у меня тут другая встреча" и сбежать как можно дальше, но он так и продолжал стоять и смотреть на неё растеряно и глупо. Не то что бы Лира не была в его вкусе, просто их миры не пересекаются. слишком разные и куда лучше пообщаться с тихой и милой девушкой, чем с этим источником разрушения.

- Конечно! Ты бы тоже попробовал как-нибудь, с извращенцами куда интереснее, чем с занудами. На что только не пойдут, чтобы затащить в свою нору и там сожрать целиком юное девичье тело.

- И мужское тоже? - Миша наиграно обнял себя руками, чуть приблизившись к девушки.

- Они бы и собаку съели!

- Какой ужас!

И отчего-то полегчало. Нервная дрожь ушла вглубь, забурлила кровь, внутри разрослось тепло.

Так и провели вечер - через шутки, теплый дешевый кофе из автоматов и Москвы-реки - темной и тихой, затаившейся за оградой набережной.

- Так как тебя зовут?

- Лучшее, что случалось с тобой в жизни.

***

Тук-тук-тук.

Поезд несся стремительно в темноту, огибая станции, как потерянные островки в глубине мрака.

Миша хотел выпрыгнуть на один из них - снова задышать полной грудью, раствориться в толпе. Забыться. Как все растворяют себя в этих мутных водах человеческих душ. Чужих. Незнакомых.

Тук-тук-тук.

Сердце разрывает динамитом, слишком громко, чтобы услышать слова Лиры. Хоть что-то.

Лира не стесняется на людях - стискивает его губы своими, прикрывает глаза. Растворяется в своём далеком счастье, поймав его после стольких лет ожидания и бесполезной погони воображения по виражам воспоминаний. Грубые руки запутываются в её волосах, а мысли растворяются в эфемерной пустоте. Парень знает, что нравился ей совсем не как друг. Знает и использует, чтобы скрасить холодную ночь в агрессивно шумной и чужой Москве. Только и всего. Никаких чувств и привязанностей к грубоватой девушке из прошлого

Мальчик из детства, за которым гналась во снах, стаптывая босые ступни в кровь, наконец-то был перед ней. Реальный. Повзрослевший. Сам её нашел - выбрался из снов с другой стороны реальности. Остановился проездом в Москве, решил повидаться со старой подругой.

А Мише хочется кричать ей в лицо, вырвать все волосы, выволочь из вагона метро и кинуть в бездну. А потом упасть в неё самому.

Лире так нравились дыры, что она просверлила новую в его груди.

Такой величины, что и космос внутри неё окажется до смешного ничтожным.

Тук-тук-тук.

Динамик выводит ровно и уничтожающее: "Станция Фрунзенская".

Двери неожиданно распахиваются по техническим причинам не с той стороны.

Поглощают Мишу, оглушенного болью, в черную бездну. Прямо под поезд, мчавшийся с другой стороны в противоположном направлении.

Лира так любила бездны, что утопила в ней свою любовь.

Паренька, что пах мятой и яблочными пирогами. Невысокого, доброго и улыбчивого.

Того, кто так боялся её потерять, что потерялся сам.

Когда ты находишь свою Луну, все остальное делается бессмысленным. Даже звезда, что заменила тебе Солнце. Ты перестаешь замечать её, ослепленный холодным светом.

Вот только с рассветом магия Луны развеется, а твоё Солнце больше никогда не взойдёт, чтобы тебе светить.