[ 23: 15 ]

В доме все уже (к удивлению или нет) спят.

Правда, кто где, и совсем не так, как задумывалось.

Чимин, чьё место для ночлега на втором этаже, в крайней комнате вместе с его тёплой Минари, одиноко лежит на мягком диване в гостиной, укутавшись в сероватый, шерстяной плед. А Ким, собирающийся впервые переночевать в одной постели с Цзыюй - на пушистом, белоснежном коврике возле камина, рядом с Ёнтаном, греющий одним присутствием.

Чонгук, до нитки промокший, решился-таки вернуться обратно в коттедж (после долгих размышлений о случившемся под дождём на улице), и если уж не заснуть, то хотя бы согреться. Взмокший свитер неприятно облеплял стройное тело, как и влажные джинсы, а падающие с мокрых волос капли приносили ещё бóльший дискомфорт.

Бесшумно отворив входную дверь, Чон прошёл внутрь (благо, свет в прихожей управлялся сенсорным датчиком). В гостиной его встретило мирное сопение друзей, которым он сегодня (не специально) подложил свинью. На самом деле, он вообще не планировал ничего им портить во время отдыха, хоть раньше и говорил обратное. Каким бы Чон не казался придурком себе на уме, на деле являлся хорошим другом, только... немного проблемным.

Пройдя мимо гостиной, Чонгук без лишнего шума поднялся на второй этаж, где собственно находится комната для его ночлега.

К (его) удивлению, температура тела постепенно поднималась со средней, а забитая всякими мыслями голова - болеть, словно по ней не переставая стучали тяжелым молотком. При чём по одному и тому же месту. Схватившись за болящие виски, Чон на пару секунд зажмурился, пытаясь прогнать непонятно откуда возникшую боль.

Пройдя до конца широкого коридора, Гук двигался по памяти, не имея сил поднять голову, да проверить туда ли вообще ступает.

И вот, уже ледяная ладонь чуть давит на дверную ручку, и та подаётся, позволяя Чону пройти вовнутрь полумрачной комнаты. С каждым последующим шагом Гуку становится намного хуже, и даже не додумываясь освободить себя от мокрой одежды, тот изнеможённо плюхается на мягкую постель, ворочась от плохого самочувствия. Температура вроде высокая, но его почему-то теперь бросает в мелкую дрожь.

Цепляясь холодными пальцами за душащий, мокрый свитер на груди, Чон тяжело дышит, будто кто-то намеренно отнимает у него кислород неестественным путём.

– Ты что здесь забыл, Чон?

Звонкий голос Саны раздаётся откуда-то справа, и Чонгук не понимает: ему мерещится или она реально поблизости? – Ты меня не слышишь? Вали из моей комнаты! – громкое требование мгновенно бьёт по гудящему виску, и Чон жмурится, болезни простонав. Боже, почему так хренова? Пока вдруг тёплая ладонь не накрывает лоб с испариной, а он не выдыхает с неким облегчением, чуть ли не приластившись к нежной руке. – Да ты весь горишь, – голос теперь уже притихший, и с неким... беспокойством? Чон ничего не различает, кроме желания остыть или... согреться? Ох, как всё сложно. – У тебя одежда мокрая, идиотина, – Сана всё с тем же волнением щупает его торс поверх влажной ткани, и бубня под нос нотации о том, какой он безмозглый, раз гулял под проливным дождём под минусовую погоду, пытается снять с него верхнюю одежду. Чонгук ничего не понимает, как марионетка позволяя делать с собой всё, что захочется. Даже ни смотря на то, что сейчас оказаться в руках Минатозаки не самый лучший вариант. Она ведь ещё зла на него. Мало ли, вдруг решит своеобразно отомстить, а он словно рыба на берегу, только и может, как открывать рот да ловить воздух.

Руки Саны замирают над ширинкой джинс Чонгука, не решаясь помочь ворочающему парню освободиться от мокрых штанов. Время тикает, а та всё сидит возле него на коленях, в одной длинной белой футболке, прикрывающую лишь бёдра, и судорожно размышляет, пока вдруг Чонгук вновь болезненно не стонет, прерывисто мямля то "жарко", то "холодно", заставляя растерянную Минатозаки напрячься.

– Сана..., – девушка обеспокоено заглядывает на Чонгука, чьё тело точно лихорадит, и кусая нижнюю губу от волнения, теряет прежнюю уверенность. – Мне... плохо.

Минатозаки взволновано наблюдает, как он, явно не давая отчёт своим действием, перекатывается к ней, умещая голову на мягких коленях, и словно беззащитный котёнок, ластится, обнимая за живот, отчего белая футболка задирается.

Чонгук весь такой слабый, горящий и беспомощный.

– Какой же ты..., – Сана пересиливает себя, осторожно гладя по влажным волосам Чона, убирая со лба прилипшие пряди, и невольно залипает на его мило приоткрытых губах. – Выглядишь безобидным кроликом, а под шкурой точно прячется опасный волк, – шёпотом жалуется Минатозаки, пока парень, обнимающий её словно самого дорогого человека, не хнычет, вновь бубня "мне плохо".

Сана вздыхает, думая "какой же он всё же ребёнок", и наконец решается довести до конца доброе дело. Раз она взялась помочь человеку, которого буквально пару часов назад готова была убить голыми руками, то следует сделать это как надо.

Она не такая как он. И сострадание для неё не пустое слово.

Забив на стеснение (да она его чуть ли не всего облапала как-то, какое нафиг стеснение?) Минатозаки укладывает его обратно на постель, и с трудом снимает с бормочущего в лихорадке Чона мокрые джинсы, оставляя в одних чёрных боксерах (стараясь не смотреть туда, куда не стоит). И осторожно встав с кровати, выходит из комнаты в ванную напротив, дабы намочить небольшое полотенце, и обтереть им горящее тело Гука. Что и делает, по возвращению в спальню (благо, ведёт себя девушка бесшумно, не будя чутких соседок).

Бледный Чонгук на её прикосновения реагирует слишком чувственно. Дышит часто, шепчет непонятно что, при этом упоминая имя Саны, и всё время пытается утянуть в свои лихорадочные объятия. Минатозаки усомнилась бы "а действительно ли ему плохо, и не притворяется ли случаем этот хитрый волк?", но своими глазами видит, как его лихорадит.

Получается, он неосознанно к ней тянется?

Но... почему?

– Я... Сана... никогда... обидеть... не... хотел...

Сана сжимает уже потеплевшую от его высокой температуры влажную тряпку, и аккуратно прикасается ко лбу тыльной стороной ладони, проверяя на понижение градуса тела. И убеждается, что вроде понизилось. Не убирая руку (но отложив в другой ненужную тряпку на прикроватную тумбу) Минатозаки наблюдает как Гук, которому стало чуточку лучше, обессилено кладёт холодную ладонь поверх её, и внезапно тянет на себя, отчего Сана падает ему на грудь, в следующую секунду чувствуя как чонова рука прижимает её к оголенному телу. Замерев, Минатозаки позволяет обнять себя, а горячему дыханию опалить свою открытую шею.

– Тебя..., – Чон прерывисто дышит, однако ослаблять хватку не собирается. – Не... отпущу, – Сана не понимает, почему не дёргается, не противится его внезапным прикосновениям, объятиям. Почему не выгоняет прочь из комнаты. Совсем не понимает. Он ведь гнусный тип, в планах которого Минатозаки всего-то временный пунктик в споре. Когда Чон добился бы своего, наплевав на чувства Саны, что точно бы осталась с разбитым сердцем, жил бы себе дальше, даже не вспомнив о девушке, чью жизнь намеренно разрушил. Так, какого чёрта, она сейчас позволяет ему столь легкомысленно себя трогать? Ну и что, что он беспомощен? С каких пор она превратилась в мать Терезу? – Я... тебя... я...

Сана устало закрывает глаза, чувствуя как колотится взволнованное сердце от его особенного аромата, что полюбился ей с недавних пор, а под веками предательски влажнеет от осознания, как жестоко он собирался с ней поступить.

– Ты меня что? – шёпотом, через всхлип, зажмурившись и не разрывая ничего не значащие(?) объятия. – Что, чёртов мерзавец?

Ответа Сана так и не дожидается, вместо этого ощущая как Чон сильнее прижимает её к себе, пальцами сжимая под лопаткой.

И нет, совсем не больно.

Точнее, не там.

А чуть сверху.

В самом сердце.

А он будто издевается, невесомо касаясь сухими губами по учащённо пульсирующей жилке, повторяя шёпотом «Я тебя... не отпущу».

А Сана осознаёт: выгонять его не станет, позволив утро встретить вдвоём, на одной постели, только вот... добрым ли оно будет?

Сомнения сердце гложет, руки неуверенно обнимают в ответ, а беспокойное сердцебиение постепенно успокаивается, разрешая заснуть.

Хотя бы на несколько часов в его крепких объятиях...

* * *

– Тани, перестань, – бубнит сонно Тэ, пытаясь аккуратнее оттолкнуть от лица щекочущего питомца. – Папочка хочет спать, Тана, – уже ноет Ким, ворочясь на мягком ковре, но ему продолжают мешать наслаждаться сладким сновидением, где Цзы лучезарно улыбается, держа в руках милого малыша, больно напоминающего его в детстве. – Ёнтан! – всё, прекрасный сон окончательно развеялся, а раздражённый Ким переворачивается на другой бок, и пыхтя, принимает сидячее положение, собираясь отчитать надоедливого щенка, разбудившего хозяина, но вместе этого, лицезрит... грустную моську Цзыюй, сидящую возле него, аккуратно сложив руки на коленях. – Малышка?

– Ты ведь так заболеешь, – Цзы, глядя куда-то в грудь Тэхёна, на футболку с принтом чудаковатого красного сердечка с жёлтыми губами, говорит на пониженном тоне, не желая разбудить Чимина, кое-как заснувшего на диване. К тому же, на настенных часах пол третьего ночи. Не самое подходящее время для разговора. Но ей необходимо ощутить рядом Тэхёна. Посмотреть в его глаза, удостовериться, что он действительно её любит, а чьи-то провокационные звонки и сообщения ничего, ровным счётом, не значат. Он ей не врёт, надеясь на полное доверие в отношениях, так, почему бы ей не поверить любимому человеку в ответ?

– Цзю, ты почему здесь? – также тихо вопрошает Тэ, кулаком растирая заспанные глаза, дабы убедиться, что Цзы ему не чудится. – Иди спать, – сонный Тэхён, с забавно растрёпанными волосами, мягко улыбается, нежно прикасаясь к лицу виновато выглядевшей Цзы, что словно сдерживает слёзы, сжимая губы. – Малышка, ты грустишь? – растерянный Тэхён замечает расстроенное состояние подруги, и пододвигается поближе, но Цзыюй внезапно бросается в его объятия, обвивая руками вокруг шеи, прижимаясь холодным кончиком носа за ухом. Ким же замирает, не ожидая подобного от своей (обычно не активной в делах сердечных) девушки. Неужели она настолько сильно расстроена? По его вине? Тэхён окончательно теряется, волнуясь за возлюбленную. – Цзю?

– Ты ведь мне не врёшь, признаваясь в любви? – нежный голос приглушённый, но Тэ всё чётко слышит, не смотря на сопение Ёнтана с Чимином, и искусственный звук потрескиваний в камине. – Любишь лишь меня?

– Малышка, кроме тебя мне никто не нужен, – поспешно заверяет Тэхён, лаского гладя любимую по шелковистым волосам на макушке, и прикрывая веки, вдыхает родной аромат, напоминающий самый настоящий уют. Он ради её объятий готов горы свернуть, и если надо, бесконечно доказывать свою любовь, лишь бы она верила, и обнимала так любяще. – Ты единственная, с кем я вижу своё светлое будущее, никогда не сомневайся в моих словах, Цзы.

Цзыюй в его объятиях заметно расслабляется, медленно забираясь на колени Тэхёна, и удобнее устроившись пятой точкой, чуть отстраняет лицо, чтобы глядя прямо в любимые глаза, предложить, волнующим шёпотом:

– Возьми Тана, и идём в нашу спальню, – та смущённо отводит взгляд от лица Тэхёна, у которого аж рот приоткрылся от удивления. – Мы будем просто спать, и ничего больше, – Цзы старается поскорее исправиться, дабы не дать ложную надежду на нечто интимное, о чём, конечно же, подумал озабоченный Кимтэ. – А Гу и Танни лежать между нами, – добавляет, наконец вновь посмотрев на Тэ, расплывшегося в довольной улыбке. – Что ты так лыбишься, дурачок? Просто спать, понял? Я переживаю, вдруг ты простудишься из-за меня, а потом заставишь ухаживать за собой, ведь ты такой наг-

Наглый тип, коим хотела обозвать Тэхёна Цзы (да не успела), впился в податливые губы долгим, сладостным поцелуем, наслаждаясь отзывчивостью Цзыюй, что кажись также сильно скучала по нему, раз спустя несколько часов, даже не сомкнув глаз, спустилась вниз, с желанием проведать своего парня.

Нет, ну она точно его ангел.

Тэхён был прав на все сто.

А бедному Чимину, оставалось лишь продолжать делать вид, что он крепко спит, невольно слушая как милуется парочка возле камина, и внутренне ныть, обзывая Чонгука последними словами.

Если бы не этот гадёныш, Пак сейчас спал бы в обнимку с любимой Минари, а не выслушивал бы слащавые признания друзей.

«В следующий раз, приеду на дачу только с Минари. Может хоть тогда смогу спокойно насладиться её обществом», – чуть ли не вздыхая решает Пак, заново стараясь заснуть.