У Чона был действительно тяжёлый учебный день. Он с радостью пробегал бы две пары в спортивном зале и с не меньшей радостью отсидел бы две пары английского, но нет. У него было две бесконечно долгих пары по философии, и мозги просто кипят от того, что нудный престарелый преподаватель пытался в них вбить. Последовательности в мыслях никакой. Сначала что-то там про Аристотеля и Платона. Следом про то, что люди есть космос. Воображение рисует «Город Солнца» в виде руин и расписанной астрологическими знаками площади, что уж точно не имеет никакого отношения к Кампанелле. Крутятся в голове и другие обрывочные мысли вперемешку с вопросами о вечном. Чон вспоминает, как любит философию Намджун, и ужасается. Что творится в голове этого парня? Там же не мозги, а сложный запутанный непроходимый лабиринт вместо них. - Я дома! - негромко сообщает он, закрывая входную дверь и разуваясь. - С возвращением! Мысли о космическом заговоре вселенной всё ещё отвлекают от реального мира. Может, именно поэтому когда Чон видит брата, то застывает с приоткрытым ртом и широко распахнутыми глазами. Он слишком не в себе, чтобы контролировать свои реакции. Ещё больше он не в себе от открывшегося вида. Вообще парень не смог бы сказать, что его больше поразило. Первое, что оказалось в поле зрения, это голые ноги младшего близнеца. Длинные красивые ноги, не скрытые штанами. Взгляд тут же скользит выше, и Чон закусывает губу, чтобы сдержать стон: не то восхищённый, потому что короткие шорты открывают ему прекрасный вид, не то мученический, потому что шорты эти ярко-голубого цвета с не менее яркими жёлтыми цыплятами. Их Гуку сто лет назад подарил Чимин, и младший близнец лучше умрёт, чем признается, что на самом деле носит их, пусть и только дома. - Чон-и? Что не так? Подняв взгляд выше бёдер младшего, Чон встречается взглядом с взволнованным близнецом и неловко прокашливается. Что ж, Гук явно заметил его странную реакцию. Мозги, пригруженные философией, всё ещё отказываются работать, поэтому Чон спешно ищет своей реакции хоть какое-то оправдание. И находит. - Разве это не моя толстовка? - уточняет он, кивая на торс младшего. И внутри задыхается. Потому что он просто ляпнул это для отвода глаз и темы, но толстовка действительно его. Тёмно-зелёная с изображением фиолетово-жёлтых морд зомби на спине. А ещё потому, что Гук вспыхивает щеками и начинает бегать взглядом, нервно натягивая рукава на ладони. Как будто не одолжил вещь брата, а украл её. - Я решил приготовить обед, - отвечает он и смотрит из-под ресниц. - Открыл окно, чтобы не было жарко, но забыл про него и в итоге замёрз, а твоя толстовка валялась на спинке дивана, и я просто... Повисает тишина. Неловкая и смущающая тишина. У Гука краснеют кончики ушей. Сам Чон старается не пялиться на внешний вид младшего близнеца и судорожно отмахивается от нелепых мыслей. Мысли уходить не желают. Более того, из космической вуали вдруг выходит чиби Тэхён и тыкает воздух между ними огромным ножом. Со вздохом и задумчивым «нет, ещё не настолько загустел», Тэхён исчезает. Чон встряхивает головой, пытаясь прийти в себя. Какого чёрта? Можно подумать, он не видел Гука в коротких шортах или своих вещах до этого. - Всё в порядке, - отвечает он и подходит ближе, заглядывая за плечо брата. - Что готовишь? - Рис с мясом. Салат уже готов. В холодильнике кимчи от Хосока-хёна, - отвечает Гук и отворачивается к плите, помешивая содержимое сковородки. - Ему мама передала, но оказалось слишком много, и он поделился. - И когда ты только научился готовить? Разве мы оба не страдали из-за того, что кухня была запретной опасной зоной? - усмехается Чон и обнимает брата со спины, пристраивая подбородок на его плечо. - Это ты страдал, хён, - фыркает Гук. - Я любил помогать маме, а ещё Юнги-хён и Сокджин-хён иногда учат меня готовить, если нам совсем нечем заняться. - Да-да, помню. Это ужасное горелое печенье. Я ел его, чтобы ты не расстраивался и не плакал, - смеётся Чон, вспоминая корявые почерневшие по бокам кругляши. - Но теперь ты прямо образцовая жёнушка. - Ж-жёнушка? Чёрт. Разве Чон не решил минуту назад, что ему нужно свалить в свою комнату, а оттуда в душ? Почему он решил остаться? Почему решил заговорить с Гуком? Зачем полез обниматься? Разве его мозги уже начали нормально функционировать? Нет, чёрт возьми, иначе воображение не стало бы рисовать в этот момент, как вновь появляется чиби Тэхён, втыкает нож в воздух и с довольным видом уходит. Чёрт, чёрт, чёрт. А хуже всего, что Гук повернул голову, и теперь они смотрят друг на друга огромными глазами, одинаково ошеломлённые этим «жёнушка» и покрасневшие до ушей. Губы Гука шевелятся, будто он силится что-то сказать, но в итоге не может выдавить из себя ни слова. Тоже хорош, между прочим. Подумаешь, Чон ляпнул глупость. Зачем делать на этом акцент и хлопать в его сторону своими длиннющими ресницами? - Каспер, - ляпает Чон и резко отстраняется от удивлённо вскинувшего брови близнеца. - Этим вечером фильм выбираю я, и мы будем смотреть «Каспера». А сейчас я пойду в душ, чтобы после мы смогли вместе поесть, после чего мне придётся потратить пару часов на чёртову философию. Нам задали огроменное эссе по какой-то мутной теме, в которой я не понял ничего, даже название, так что. - Хорошо, потому что мне нужно доделать перевод по английскому и приготовить небольшую презентацию. Так что не стоит терять время, - согласно кивает Гук и с улыбкой подталкивает его в спину. - Иди. Уже почти всё готово. Тебе следует поторопиться или будешь есть холодное. - Хорошо, - кивает Чон. И уже на выходе со смешком добавляет. - Жёнушка. Гук вновь вспыхивает и кидается в него скомканным бумажным полотенцем. Рассмеявшись, Чон сбегает к себе, а откуда направляется в душ. Перед глазами всё ещё стоит смущённое лицо младшего близнеца, и от этого так сладко тянет в груди, что даже немного подташнивает. Для одного дня причин для инфаркта вроде бы достаточно, но Чон решает отомстить за вот это вот всё, что только что произошло на кухне. Он на восемьдесят шесть процентов уверен, что Гук знает о том, как старший брат падок на него в псевдо-уязвимом виде, и бессовестно пользуется этим в каких-то своих целях. Но в эту игру можно играть вдвоём, так что из ванной Чон выходит босиком в одних штанах, вытирая по пути отросшие волосы полотенцем. - Отдай мою толстовку, засранец, - бросает он, проходя на кухню. То, как Гук давится воздухом при виде него, вполне достойная плата за все внутренние метания и мучения. Чон знает, что младшему близнецу нравятся его мускулы и отросшие волосы, обычно забираемые в короткий хвост на затылке. Гук сам в этом признался однажды, прошептав «такой красивый». Это ведь считается? Конечно, Гук не знает, что Чон в курсе, потому что старший близнец тогда прикинулся спящим. Но этот восхищённые шёпот вместе с отпечатком ощущений от скользящих по крепкой груди ладоней остался в памяти навсегда. Жаль только, что Чон тогда уснул в футболке. Ощущение ладоней брата на собственной коже придало бы воспоминаниям большей ценности. Впрочем, могло и этого не быть, так что Чон не в претензии. А о том, что Гук в восторге от его волос, которые Чимин ласково называет лохматыми патлами, младший близнец и не скрывает. - Забирай, - наконец отмирает Гук и снимает толстовку, впихивая в руки брата. - И ещё, подожди... Возвращает из своей комнаты брат с обручем. Всё бы ничего, но обруч этот красуется пластиковой головой кролика, на одном из серых ушей которого крошечный ярко-красный бантик. Такой обруч могла бы носить какая-нибудь пятилетняя девочка в детский сад. Гук каждый раз говорит, что это всё дурацкие подарки Чимина, но Чон не верит ему вот уж как полгода. Слишком много подарков от жадюги Чимина и слишком много среди них на тему кроликов. Видимо, младший близнец питает к ним слабость, но по какой-то причине не желает в этом признаваться, поэтому и валит всё на других. Чон обещает себе разобраться в этом, чтобы удовлетворить ноющее любопытство, но пока позволяет надеть обруч себе на голову, забирая им с лица слишком длинную чёлку. - Потрясающе выглядишь, - смеётся Гук, отходя в сторону. Чон представляет такого крутого себя в распахнутой толстовке на голое тело и с кроликом в волосах и однобоко ухмыляется. Гук, заметив его ухмылку, тут же тупит взгляд и начинает суетиться возле стола, возясь с тарелками. Вот так-то, братишка. Будешь знать, с кем имеешь дело. Непревзойдённый Чон шикарен всегда, и никакие детские безделушки не смогут заставить его выглядеть нелепо, ха! А вот пропахшая младшим братом толстовка может. Чон незаметно втягивает запах с воротника и облизывает губы. Взгляд цепляется за зад младшего в дурацких шортах с цыплятами. Желание ущипнуть заставляет руки чесаться, но останавливает осознание, что при таком раскладе Гук просто сбежит к себе в комнату и не выйдет оттуда до утра. Есть у него такая привычка: прятаться, когда смущение или стыд становятся настолько велики, что подавить их не получается. А у Чона ещё «Каспер» этим вечером и долгожданные обнимашки с этим большим ребёнком, так что Чон просто желает брату приятного аппетита и налетает на еду. Позже он моет посуду в благодарность за обед и удаляется к себе, чтобы выполнить заданную на дом работу. Философия вновь затягивает его в своё болото, да так сильно, что Чон в попытках разобраться в том, что к чему относится и кем когда было придумано или сказано, совсем не следит за временем. Поэтому и удивляется, когда после короткого стука в дверь в комнату заглядывает Гук. Любопытный взгляд брата скользит по окружающей обстановке и останавливается на Чоне. Видимо, выглядит он действительно жалко, раз младший близнец тут же оказывается рядом и начинает разминать ему плечи, попутно заглядывая в экран ноутбука. - Ты ещё не закончил. И закончишь не скоро, - констатирует он. - К чёрту. Хочу «Каспера» и обнимашек, - выдыхает Чон, довольно постанывая от массажа. - Если я ещё хоть минуту просижу, читая о том, кто и как понимает утопию, мои мозги выскочат в окно, помахивая чемоданом. Гук явно хочет поспорить, потому что он настоящий зануда, если дело касается учёбы, но Чон просто захлопывает ноутбук и выходит из комнаты, утягивая брата за собой. В гостиной на столике уже стоит ноутбук младшего с запущенным на паузу фильмом и огромная чашка, полная чипсов. Выглядит, как маленький рай на двоих, и Чон тут же падает в диванные подушки, утягивая младшего близнеца к себе под бок. Гук возится и ёрзает, но в итоге устраивается с комфортом, пристроив голову на его плечо, и включает фильм. Конечно, они его уже смотрели и не раз, но это их маленькая традиция, берущая начало в детстве. Тогда родители отводили их в разные кружки, чтобы близнецы привыкали не всегда быть вместе, и это было просто ужасно. После этих кружков они буквально прилипали друг к другу, включая аниме или детские фильмы, и с возрастом эти вечерние сеансы никуда не исчезли. Приятно после общения с чужими людьми побыть просто наедине в тишине, налаживая между собой тонкую эмоциональную связь, когда понимаешь без слов, по одним лишь взглядам. Правда, сейчас у этих вечеров появился небольшой тайный подтекст. Чон это видит и прекрасно знает, что и Гук тоже замечает нечто подобное. Потому что младший близнец прижимается к нему, обнимает за талию и пристраивает голову на плечо, чего никогда не делал раньше. Сам же Чон обнимает его за плечи, прижимая поближе к себе, и рукой накрывает перекинутые через его колени ноги сидящего полубоком младшего. Обычно Гук сидит в домашних штанах, и тогда Чон пробирается под штанину и поглаживает его по щиколоткам, рисуя круги большим пальцем на косточках. Сейчас же Гук в коротких шортах, и Чон ведёт ладонью выше, задерживая её на колене младшего и поскрёбывая кожу ногтями. Гук тут же дёргается и фыркает «щекотно». Вот только ноги не убирает. И щёки его краснеют. И руки близнеца на талии Чона сжимаются ещё сильнее. Будь рядом вместо Гука девушка, призраки друзей в голове уже начали бы стрелять взглядами и красноречиво улыбаться. Но рядом с Чоном не девушка. Рядом с ним его любимый младший брат. Любимый настолько, насколько любить его вроде как нельзя. Им бы поговорить о том, что происходит, но Чон просто боится поднимать эту тему. Что, если он всё не так понимает? Что, если видит взаимность своих чувств к младшему близнецу там, где её нет, потому что чужой отклик только кажется? Гук ведь всегда тянулся к нему. Сейчас они учатся на разных потоках, поэтому проводят меньше времени вместе. Даже меньше, чем было в школе. Нет ничего удивительного в том, что Гук пытается восполнить пробелы в их общении. Он ведь с детства более мягкий, ранимый, тактильный и зависимый. Любимая липучка. Чон понимает, что все мимолётные взгляды из-под ресниц и эфемерные прикосновения пальцев к спине, бокам и ладоням могут совсем ничего не значить, поэтому и молчит. Он знает, что брат при любом раскладе не оттолкнёт и не осудит, даже поймёт, вот только рисковать не хочется. Поэтому Чон молчит, ведь молчание не тяготит их, а вот разговор может всё разрушить. - Чон-и, щекотно, - повторяет Гук и едва слышно хихикает, морща нос и дёргая ногой. - Прости, - отзывается Чон, переставая выводить круги на колене младшего, и целует его в лоб. - Эй, Гук-а. Я люблю тебя. - Я тоже люблю тебя, Чон-а, - выдыхает младший близнец ему в ключицу и притирается к ней щекой. Взгляд его не отрывается от экрана ноутбука, в котором несчастный доктор Харви спорит с вредными привидениями, однако Чон замечает закушенную в попытке сдержать улыбку губу и порозовевшие щёки. Будь всё иначе, он бы прямо сейчас сгрёб близнеца в объятия и зацеловал всё его лицо. Может, даже лизнул бы пару раз. А что? Он общается с Тэхёном, так что идиотские мысли в голове давно стали нормой. Но всё, что он может сделать, это крепче обнять младшего близнеца и пристроить подбородок поверх его макушки. Впрочем, этого не так уж и мало, ведь Гук льнёт теснее в ответ, проводя ладонями по голой пояснице под толстовкой, и от этого мозги взрываются похлеще, чем от заумной нудной философии.

|...|