Настал день выписки. Врач в последний раз осмотрел Антона, провёл беседу и, строго наказав продолжать пить лекарства и приходить на регулярные обследования к психотерапевту, отпустил. Поэтому сейчас Антон, немного ошалев, стоял на крыльце больницы и размышлял, что же делать дальше.

Раздался знакомый голос, и он чуть не подпрыгнул от радости, увидев Богдана. Тот хлопнул его по плечу, поздравил с выздоровлением и сказал:

– Провожу тебя.

Антон мог лишь улыбаться и кивать в ответ. Рядом с этим парнем на душе сразу становилось тепло и хорошо. Они шли медленно, говоря обо всём и ни о чём. Только когда они приблизились к его дому, Антон испугался: он снова останется один на один с родителями. Хватит ли у него сил противостоять отцу? Не так давно сросшиеся рёбра пронзило фантомной болью, и он судорожно вздохнул, но на вопрос Богдана лишь покачал головой.

– Удачи тебе. И до встречи. – Богдан ушёл, а Антон, глубоко вдохнув и медленно выдохнув, поднялся на свой этаж и открыл дверь квартиры, которую и домом-то назвать не мог.

Его встретила нестерпимая вонь перегара, от которой он успел отвыкнуть в больнице, пропитанной запахом лекарств. Антон застыл на пороге, не в силах пройти дальше, и, заслышав шаркающие шаги, задрожал и вцепился в ручку двери, как в последнюю надежду.

В коридоре показался пьяно шатающийся отец. Антон рефлекторно попятился, но тот заметил его.

– ТЫ! – взревел мужчина в ярости и, подскочив к нему, схватил за грудки. За этим последовали нечленораздельные многоэтажные ругательства, перемежающиеся с фразами: «ты где шлялся, ублюдок?!», «неблагодарная тварь!», «где мои деньги, щенок?!» и с ударами, от которых Антону не удавалось уворачиваться.

Он с ужасом смотрел на отца, потеряв всякую способность мыслить здраво. В голове билась лишь одна мысль, направленная в сторону того, кто когда-то зачем-то его спас: «Ты же обещал защищать... что не будет, как с ней... ТЫ ОБЕЩАЛ».

Ни отец, ни жестоко избиваемый им сын не могли услышать шагов. И если второму они принесли избавление...

Появившийся на пролёте Богдан, мгновенно оценил ситуацию и, врезав мужчине по лицу, так, что тот отлетел в сторону, подхватил Антона и потащил прочь. Тот даже не сопротивлялся, практически повиснув на нём и молча глотая слёзы.

Всё ещё находясь во власти ужаса и боли, Антон и не заметил, как Богдан остановился, как усадил на что-то; но услышал его успокаивающий голос, хотя и не мог разобрать слов. Он всё-таки не сдержал слёз, дав им потечь по щекам. Вцепился пальцами в куртку Богдана и спрятал лицо на его плече, не переставая плакать, будто ребёнок. Его била мелкая дрожь, то ли из-за пережитого, то ли из-за промозглой сырости подъезда.

Богдан крепко обнимал Антона и поглаживал по дрожащей от всхлипов спине. Он просто поверить не мог, что это случилось по-настоящему, что можно поднять руку на своего сына, а особенно на только что отлежавшего в больнице. Хотелось пойти и закончить начатую расправу, сбитые костяшки так и просили крови этого чудовища. Но хрупкое создание в его руках нуждалось в поддержке, а значит, всё остальное должно было подождать.

Постепенно дрожь и слёзы утихли, но Антон даже помыслить не мог о том, чтобы отстраниться. Он до безумия боялся, что стоит только сделать это, как Богдан тут же исчезнет, и он снова окажется во власти того ужасного человека...

– Тош, Тоша, послушай, – Богдан похлопал его по спине и чуть отстранился так, чтобы, держа его рукой за подбородок, посмотреть в глаза, – вещи есть?

– Какие вещи? – охрипшим голосом спросил Антон, ничего не соображая.

– Твои, какие ещё?

– Одежда?

– Да что угодно, всё личное и собственное. Я сбегаю возьму, если есть. – Богдан легко поцеловал его в лоб и вновь посмотрел в глаза. – Ты здесь ни за что не останешься.

– Я... не знаю... их могло уже и не остаться...

– Если нет, то уходим.

– Уходим. Даже если осталось... ничего важного.

Богдан поднял Антона с лестницы, и убедившись, что он в состоянии идти, повёл прочь из этого страшного места. Он покорно переставлял ноги, вцепившись в спасителя до побелевших костяшек и стараясь отогнать все мысли о его возможном исчезновении.

Добирались они достаточно долго, в другую часть города. Но вот дверь квартиры Богдана приветливо распахнулась перед ними, и парни вошли внутрь. Богдан спешно усадил Антона на диван, поставил перед ним чашку ромашкового чая и сел рядом. Мурчаще-пушистая группа спасения в лице Моиши тут же устроилась под боком.

Антон попытался взять чашку, но руки так дрожали, что он оставил эти попытки и стал поглаживать кошку, стараясь привести мысли и чувства в порядок.

– Дыши носиком, ты в безопасности, Тош, – Богдан положил руку ему на плечо, чувствуя, как Антон подрагивает. Тот перехватил его ладонь, сжав в своих, и, взглянув со смесью надежды и страха, выпалил:

– Ты ведь не исчезнешь? Это всё не исчезнет? Я не окажусь снова там?

– Нет. Никогда. Даже думать прекрати.

– Спасибо... спасибо... – он снова залился слезами.

– Иди сюда, – Богдан приблизился и обнял его, молча, без лишних слов даря ему поддержку, показывая правдивость своих ранее сказанных слов.

*****

В маленькой квартирке из спальных мест был только лишь диван, и обычно Богдан спал на нём, не раскладывая – было лень, но теперь в его дом ввалились перемены. И хотя поначалу он намеревался поспать на полу, Антон воспротивился такому произволу и заявил, что они оба слишком тощие, чтобы не поместиться на одном диване. Это было справедливо, и разложить диван всё-таки пришлось.

Так вот и вышло, что спали они вместе.

Богдан проснулся посреди ночи от странного ощущения: его будто что-то сковало, и было немного жарко. Странно.

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы спросонья осознать, что его, сладко посапывая, крепко обнимает Антон. Будучи человеком свободных нравов, он не принял это за покушение на личность и снова заснул.

Антон проснулся оттого, что... выспался. Открыв глаза, он некоторое время разглядывал незнакомый потолок, а потом перевернулся на живот и из-за подушки увидел Богдана, сидящего за стойкой с большой чашкой в руках. Тот сонно зевал и пытался продрать глаза. Пару минут Антон смотрел, как тот сладко дремал на своей руке, а потом тихо спросил:

– Я мешал тебе спать?

– Нет, что ты, – не меняя своего положения невнятно проговорил Богдан. Антон ему, конечно, не поверил и очень смутился.

– Извини.

– Да прекрати ты, всё нормально. Мне просто пришлось рано встать. Надо по делам сбегать, а я всё никак не проснусь. Спи, не беспокойся.

– Я не хочу спать.

– Волшебник, умудрился выспаться. Завидую. Ладно, обманываю, не завидую. Я смирился.

– Я никогда так хорошо не спал, – тихо признался Антон, не сводя взгляда с Богдана. Рядом лежала Моиши и так же смотрела на своего человека, которого это напрягло: взгляды были поразительно похожи. Кажется, Богдан волею судьбы завёл себе ещё одного кота.

– Это как раз то, что тебе нужно после больницы.

– Спасибо тебе.

– Да боже, за что ты всё меня благодаришь?

– Ты спас меня. Ты мой ангел-хранитель? – Антон улыбнулся. – Или всё-таки Иисус, пришедший спасти заблудшую душу?

– Тош. Не испытывай моё терпение. – У Богдана начала дёргаться бровь, лицо исказилось в недовольную гримасу, что немного напугало Антона.

– Что я сделал не так?

– Можно как-нибудь без этих религиозных... символов? Слов? Всего того, чем ты меня называешь.

– Извини. На самом деле я никогда не был верующим, тут просто так всё совпало, что... но раз тебе неприятно, то я больше не буду. А... – Антон запнулся, но потом всё-таки смущённо спросил: – А почему ты так к этому относишься?

Богдан резко поставил чашку на стойку, но руку не убрал и начал постукивать пальцами по керамике.

– А ты уверен, что хочешь знать?

– Хочу. Но только если ты не против рассказать.

Богдан немного помолчал, обдумывая ответ.

– Я человек нерелигиозный и никогда им не был. Даже если бы и верил в нечто сверхъестественное, то никогда бы в жизни не обратился бы к Церкви. Этот институт порочнее самого Дьявола. А верующие – слепые котята, которые следуют за ним, а не за Богом, который, вообще-то, является центральной фигурой этого безобразия. Яяя не знаю, что ещё сказать по этому поводу, Тош. Они опорочили своими деяниями своего Бога, заездили имена святых, затёрли их до дыр, а смысл? У меня ужасно горит с них. – Богдан гневно всплеснул руками. Он говорил быстро и очень эмоционально, всё больше распаляясь с каждым предложением, но вдруг затих. Антон испуганно смотрел на него из-за подушки. – Когда я рассказывал о своей девушке, то рассказал не всё. Если обрисовать жизнь её вкратце, то прекрасный и чистый ребенок родился в религиозной семье и с возрастом стал... умным. Она замечала все изъяны Церкви, которую верующие родители возвели в Абсолют, вместо самого Бога. И вся её жизнь стала Адом на земле. Мы встретились случайно, начали общаться, полюбили друг друга, но запреты от её родителей мешали нам видеться, да и вообще контактировать. Как будто эти религиозники растили агнца божьего! – Богдан снова вспылил, рука его заметно дёрнулась, будто он хотел ударить кого-то. – Да как они могли, ведя греховный образ жизни, взрастить агнца, скажи мне? Пока ты ныкаешься за подушкой, я скажу: НИКАК. – Он помрачнел и спокойным тоном закончил: – Итог ты знаешь. Контекст ты знаешь. Выводы делай сам.

Антон, прикусив губу, зажмурился. Через пару мгновений он вдруг вскочил и, подбежав к Богдану, порывисто обнял его, правда почти сразу же отстранившись. Тот проводил его обалдевшим взглядом, все слова застряли в горле.

– Если бы я знал, то никогда бы... Прости. – Антон вцепился в его руку и заглянул в глаза. – Больше ни слова! – он сделал красноречивый жест, будто закрыл рот на замок и ключик выбросил. Богдан ощутил, как в груди разливается тепло: это был такой милый душевный жест, что он даже не ожидал. Он молча взял Антона за руку и сжал её.

*****

Антон искренне пытался быть хорошим соседом для Богдана: вёл себя паинькой, старался не мешать и всегда помогал. Он даже учился готовить, чтобы радовать Богдана ужином, и делал уборку. Только вот если у Антона что-то не выходило, если он не получал ожидаемой отдачи, то разочаровывался в себе и вновь погружался в состояние мрачного ничего, поэтому первое время все его потуги заканчивались психами на самого себя и успокоительной терапией от Богдана.

Это выматывало обоих. К тому же только восстанавливающий душевные силы Антон высасывал их из Богдана, словно энергетический вампир. Пусть он делал это невольно, даже сам того не осознавая, но никому от этого легче не становилось. Богдан стал раздражительным и немного нервным, будто превратился в совсем другого человека, и этим иногда пугал. Антон уже не понимал, может ли доверять ему, может ли оставаться здесь, но зато точно знал, что один не выдержит. В конце концов, когда Антон чувствовал, что приближается «приступ депрессии», он убегал в ванную и запирался там, переживая всё в себе.

Со временем они научились мириться с этим. Антон делал успехи в начинаниях, и ему стало эмоционально легче, а от этого и напряжение Богдана сошло на нет.

Но по ночам приходилось несладко: сон Антона был беспокойным, и пусть Богдан всегда спал очень крепко, только вот сложно не проснуться, когда тебе прилетает рукой или ногой. Иногда Антон начинал даже сквозь сон истерить и плакать, и опытным путём Богдан выяснил, что того просто невозможно разбудить, чтобы вытащить из кошмаров и успокоить. Единственное, что неожиданно помогло, – объятия. Стоило только прижать к себе хрупкое тело, как почти сразу Антон успокаивался, переставая дрожать, и доверчиво прижимался к своему спасителю. Первое время Богдану приходилось с этим смиряться, ведь проще его обнять, чем оставшиеся драгоценные часы сна терять на истерики. Сам же себя на это обрёк. Потом он просто... привык. Да так, что уже и не смог бы без этого.

Как был каждый раз удивлён и смущён Антон, просыпаясь по утрам и понимая, что он спал в объятиях Богдана. Он не помнил своих ночных кошмаров и поэтому не знал причины. Но когда просыпался именно так, ему становилось настолько хорошо и тепло, что он лишь сильнее прижимался к груди парня, дожидаясь, пока тот проснётся, чтобы начать новый день.

Но только тот открывал глаза, как Антон тут же старался отстраниться и спрятаться под одеяло. Богдан на это быстрее просыпался, ехидно хихикал и вылезал из кровати, откуда на него ещё некоторое время смущённо смотрел его второй «кот».

Поначалу Богдан не относился к этому со всей серьёзностью, не осознавал возможные последствия, а просто следовал духу альтруизма. Он видел: Антону нужна поддержка, и отдавал всего себя, чтобы помочь. Ему было очень важно спасти хотя бы эту жизнь и подарить надежду на светлое будущее, да и хоть как-то приободрить. Будто следовал принципу: помоги ближнему своему, и оно к тебе обязательно вернётся. Хотя бы в виде прощения за былые грехи.

Пока Богдан это проворачивал, он совсем забыл, что уже долгое время одинок и ему, как существу социальному, нужен рядом человек. Ему не составило бы труда сойтись с очередным встречным, завести какой-нибудь роман и заполнить пустоту в сердце. Но из-за увлечённости своим «долгом» и жизни рядом с Антоном Богдан прикипел к нему и постепенно стал видеть в нём кого-то большего, чем просто депрессивную несчастную жертву обстоятельств.

Эта симпатия не проходила, немного пугала Богдана и нарушала внутреннее спокойствие. Перемены, особенно такие радикальные, редко случались в его жизни, несмотря на ветреный и свободолюбивый характер. Но мысли наполнились Антоном, сердце день за днём согревалось нежными чувствами и восстанавливалось, со временем страх пропал, будто его и не было. Те, кто знал Богдана, замечали, как он изменился, друзья же были счастливы за него.

На взаимность чувств Богдан особо не надеялся, он боялся как-то задетьАнтона, обидеть своей порывистостью и неосторожностью, не хотел принуждать,хотя и видел с какой теплотой тот к нему относится. И потому молчал.