Сначала Антон ничего не мог понять, но когда звёздный поток уже перестал кружить перед его мысленным взором, он с отчаянием закричал:

– Да дадут мне уже сдохнуть или нет?!

Вырвавшись из остановивших рук, он обернулся, готовый не только умереть сам, но и утащить за собой в Ад и того, кто ему помешал. Он совсем не ожидал, что увидит перед собой Богдана, и даже на миг растерялся.

– Нет. Только не в мою смену. – Тот горько усмехнулся, опёрся о фонарный столб и закурил.

Во мраке души, где остался уже один лишь негатив, заклокотала ярость.

– Какого. Чёрта. Ты опять. Лезешь. В мою жизнь?!

Он бросился с кулаками на Богдана. Тот даже не защищался, смиренно терпя удары. Сигарета улетела в реку вместо Антона. Он же вдруг схватил Богдана за куртку и вжал спиной в перила моста, глядя на него с какой-то безумной злой ухмылкой.

– Раз ты мне мешаешь, то мне нужно от тебя избавиться, так?

– Ещё один дёрг... и ты сильно пожалеешь о том... что посмел меня тронуть и пальцем... – До ужаса холодный и твёрдый голос произнёс эти слова медленно и чётко, как пощёчину, пока Богдан глядел прямо в его безумные глаза.

Звучание этого голоса притушило ярость, как вода тушит разгоревшееся пламя. Антон отпустил Богдана и сделал шаг назад. На место ярости вновь вернулась боль, и он непроизвольно сжал пальцами куртку на груди.

– Оставь меня, – глухо и безжизненно произнёс он. – Дай мне уйти спокойно.

– Зачем тебе уходить, ты мне, блять, это объясни?

– А зачем мне оставаться?

– Ты столько всего не видел. Столько всего не чувствовал. Зачем уходить, снова спрашиваю?

– Я видел и чувствовал достаточно, для того чтобы не хотеть жить. – Он жутким мёртвым взглядом посмотрел на Богдана. – Вся моя жизнь – это череда бед, проблем и боли. И ничего никогда не изменится.

– Знаешь, парень, что я скажу? – Богдан встрепенулся и с вызовом посмотрел на него. – Считаешь, ничего никогда не изменится? Считаешь, что жизнь из одного говна, шипастых веток и подножной глины? Что же, твоё право. Вот только это вызывает во мне гнев. Такую ярость, что хотелось бы разрушить тебя, причинить ещё большую боль. Но я не стану. Потому что таких сопливых инфантильных и замкнутых малолеток большим дядям обижать нельзя. Потому что обязательно нужно учить уму-разуму, вытаскивать из жопы, отряхивать и ставить на ноги, слабо надеясь, что когда-то послушаете и поймёте здравую мысль. Никогда, сука, не поздно всё поменять. Никогда. Особенно, когда судьба даёт шанс, а ты, слепой щенок, его не видишь.

Антон улыбнулся, и эта улыбка даже казалась милой, потому что взгляд он опустил.

– Я тоже раньше думал, что однажды смогу всё изменить. – Его голос звучал удивительно тонко и надломлено, потому что ему было больно дышать, и вдохи были частыми и поверхностными: он вновь почувствовал сломанные рёбра. – Но сейчас понял, что мне уже этого не нужно. Я больше не хочу бороться. Был слабым и умру слабым. А ещё хоть раз в жизни обрадую родителей. – Он хихикнул, но тут же зашипел от боли.

– Что же... я смотрю, тебе больно... – руки Богдана дрожали от нервного напряжения. – Быть может, ты заслужил эту боль... за свою слабость. Ты не справляешься с уровнем сложности, что дала тебе эта игра. Из трёх сердец, осталось одно. Ангел больше не спасет.

– Заслужил? Правда? – Антон истерично рассмеялся, уже не обращая внимания на боль. – Заслужил двадцать лет ежедневной боли? Возможно, именно эта боль и сделала меня слабым. А когда поверх неё добавился ещё и разрыв души... Конечно, я не справляюсь. – Он опустился на колени, закрыв лицо руками.

– Ох ты, бедненький какой. Посмотрите все, какой несчастный парень, сидит передо мной и истерит. Семья плохая, поди, ещё обижен, раз душа рваная. Тебе сколько лет, чудо в перьях?

– И даже ты, человек, данный Богом, издеваешься надо мной, – устало проговорил Антон. – Ты думаешь, таким образом сможешь мне помочь? Думаешь, из-за твоих ядовитых слов я резко стану хорошим мальчиком, верящим в светлое будущее?

– Нет конечно. Практика показывает, что такие, как ты, не меняются... Я просто пытаюсь сделать хоть что-то.

– Зачем тебе это? Мы друг для друга никто.

– Ты не поймёшь, – Богдан тяжело вздохнул и посмотрел на звёздное небо.

– Знаешь, что самое смешное?

– То, что смешного тут нет.

– Нет. То, что я настолько неудачник, что даже умереть не могу. Прямо как в той игре... ммм... «Симс»? Мне рассказывали, что там смерть не забирает неудачников, потому что ей нравится, как они мучаются.

Антон снова рассмеялся и уже никак не мог остановиться: истерика накрыла с головой. Перед глазами всё поплыло от очередной вспышки боли в рёбрах.

– Это всё, конечно, весело, но пора прекращать. – Богдан достал телефон и набрал номер. – Алло, скорая? Тут парень поскользнулся, упал и истерит.

А он потерял сознание от боли и нехватки воздуха.

*****

Антон лежал на больничной койке и пустым взглядом смотрел в потолок. Он очнулся совсем недавно, но уже успел оценить обстановку и вытерпеть посещение врача. Тот рассказал о всех травмах, о ненормальной худобе, будто он и сам об этом не знал; прописал постельный режим и какие-то лекарства, в которых он не просто ничего не понимал, но и не хотел понимать.

Не хотелось ничего. Даже продолжать смотреть в потолок оказалось невыносимо мучительным – тот будто надвигался и давил. Поэтому Антон закрыл глаза, но стало ещё хуже. Раздражал храп одного из соседей по палате. На миг возникло желание придушить его, чтобы не мешал, но эта небольшая вспышка эмоций тут же растаяла в темноте уставшего разума, к тому же заторможенного транквилизаторами, которые Антону вкололи недавно из-за того, что он снова впал в истерику.

– Почему я просто не могу умереть? – почти беззвучно прошептал он, не слыша самого себя. – Зачем живут люди, которые не хотят жить? Почему я не могу отдать свою жизнь кому-то, кому она действительно нужна?

В полнейшей прострации Антон пролежал целый день, лишь пару раз сходив по нужде и под напором медсестры поев. Эта женщина долго на него ворчала, но он не обращал на это никакого внимания, что заставило её задуматься.

Следующий день. Цикл повторился. Постель, потолок, темнота в голове, прострация...

Вечером третьего дня «режим» был нарушен. Мало того, что пришедший врач, после непродолжительных попыток не добившийся никакой реакции от Антона, вколол что-то непонятное, заставившее его спустя некоторое время ощутить прилив эмоций. Так ещё и кто-то вдруг изгнал ворчливую медсестру в её обитель, и в палате настала тишина.

Со скрипом к кровати был приволочен стул, и на него этот кто-то сел. Антон так и не открыл глаза – он оценивал своё изменяющееся под воздействием медикаментов состояние – пока до жути знакомый теперь голос тихо не позвал его по имени. Антон скосил взгляд на пришедшего и чуть поморщился. Вспышка гнева на периферии сознания тут же перешла в безразличие.

– Зачем ты пришёл? Будешь опять читать нотации? – голос звучал глухо и немного хрипло, из-за того что Антон не говорил практически эти дни.

– Нет, я беспокоился.

– Можешь не беспокоиться, здесь мне никак не самоубиться.

– Не о том, Антон.

Он промолчал и прикрыл глаза, спасая себя от падающего потолка. Но где-то в глубине появился маленький отблеск желания слышать голос Богдана. Может, тот зачарует его этим голосом... Как Гамельнский Крысолов из сказки, зачаровавший музыкой своей дудочки крыс и мышей и погубивший их в водах реки. Какая ироничная ассоциация.

– Говорил с врачом твоим... он сказал, что придётся пока здесь полежать, ну, из-за рёбер. Так просто это не заживает. Это было... волнительно слышать. Сильно болит? – Антон уловил нотки испуга в голосе Богдана и, казалось, даже стыда и раскаяния.

– Не знаю... Не ощущаю.

Он и правда как-то... не то чтобы не ощущал физическую боль. Просто та отошла на периферию и там и болталась неясным отзвуком. Зато эмоции начали нарастать.

– Как ты в целом здесь? Атмосфера так себе, – Богдан поозирался и наклонился вперёд, упираясь локтями в свои колени.

– Спокойно.

Да, по сравнению с тем, что творилось у него дома, в университете и на работе, здесь была настоящая обитель спокойствия. И даже сосед, тот самый, который храпел, попытавшийся сначала с ним «закорешиться», перестал это делать, получив в ответ лишь стену отчуждения и безразличия.

Поэтому ничего не отвлекало Антона от... его собственного ничего, которое постепенно захватывало всё больше пространства в голове.

– Отрешился, да? – голос звучал так, будто Богдан мысленно пытался поставить Антону диагноз и был серьёзен в своих намерениях.

– Тут... не от чего отрешаться. Тут правда спокойно. Тихо. Нет криков и недовольства. Никто не ударит. Наоборот... даже что-то вроде... заботы? Больница всё-таки. Никогда не лежал в больнице. Оказывается, зря. – Антон издал смешок. Снова вспышка эмоции.

– Кажется... я тебя понимаю. – Богдан явно задумался о чём-то, причём достаточно глубоко. Говорил медленно, будто вспоминая.

– Понимаешь? – голос Антона задрожал.

Богдан дважды не дал ему прекратить безнадёжное существование. Разве он может что-то понимать, раз «спасал» его?

Ещё одна вспышка, которая не погасла, а начала разрастаться.

Ярость.

Антон впился пальцами в простыню так, что костяшки побелели.

– Естественно, я могу понять то, о чём ты говоришь. Но лишь через собственный опыт и восприятие. У нас они с тобой разные. – Богдан почесал щетину и, опустив взгляд, заметил ярость Антона. – Я не смогу понять жестокость твоих родителей, разве что равнодушие. Я также не пойму то, как можно так обращаться с собственным ребёнком. Но я понимаю, что ты нашёл в этом месте. Я теперь понимаю природу твоего отчаяния и склонности убить себя. И именно поэтому сейчас я здесь и был в тех местах, где насильно перетягивал тебя с грани в жизнь.

– Если бы ты действительно понимал, то не стал бы меня останавливать! – подступала истерика. – Уходи! Уйди!

Вполголоса Богдан произнёс, устало потирая глаза:

– Она не вынесла, но ты-то сильнее, ты явно сильнее... – и громче продолжил: – Как хочешь. – Встал со стула и отнёс туда, где взял.

Антон пропустил его слова мимо ушей и лишь пытался успокоиться, беспрерывно повторяя мысленно: «Уйди, уйди, уйди».

Но кому он это говорил?

Богдану?

Или всё-таки ярости?

Бросив на него печальный взгляд на прощание, Богдан ушёл.

Пришедшая чуть позже медсестра застала Антона в истерике и вновь вколола транквилизатор, под действием которого он заснул.

Во сне он видел свет, много света, такого, что глаза резало. Но за ним резко пришёл мрак, и стало страшно, настолько, что он заметался по пространству в ужасе.

А потом в луче света появился Он...

– Господи, ты пришёл забрать меня? – Антон расширившимися глазами смотрел на представшего перед ним... Иисуса? Только почему-то он был в джинсах и футболке с логотипом известной рок-группы.

– Нет. Я пришёл вернуть тебя, – ответил тот вдруг голосом Богдана. – Она не вынесла, но ты сильнее...

Иисус-Богдан коснулся ладонью лба Антона, и он проснулся.

«Что?..»