Я плакала в школьном туалете
Капля за каплей летели на эти
Колени, запястья, дрожащие плечи
Ты всхлипы услышал, ты сделал мне легче
Алёна Швец — Твоя школьница

Попытка убедить себя, что всё нормально, что слёзы всё смоют, ведь нужно только потерпеть некоторое время, на самом деле, бесполезна также, как поддаваться истерике, закрывшись, как в тех второсортных сериалах, в школьном туалете, пока капля за каплей из глаз — водопад на кафельную плитку и разбитые под белыми гольфами колени.

— Не реви — соплями подавишься.

Можно подумать, от Накамото добьёшься чего-то другого, как же.

Однако этот голос на секунду выбивает из колеи, заставив вздрогнуть и с толикой испуга воззриться на щеколду, громко скрипнувшую от того, что с другой стороны резко потянули за ручку несколько раз, словно проверяя, долго ли продержится хлипкая дверь и с какой силой нужно дёрнуть, чтобы она вылетела из расшатанных петель, являя чужому взору картинку отнюдь не впечатляющую, скорее — отталкивающую.

Вот кому понравится рыдающая в три ручья школьница, не отличающаяся ни внешними данными, а красные, словно переспевшие помидоры, щёки не добавляют красоты — подчёркивают отсутствие чётко выраженных скул и делают лицо визуально больше; ни успеваемостью, из-за которой большинство проблем и начинается ещё в том самом возрасте, когда, по мнению большинства родителей, учёба должна стоять на первом месте, ведь на кону будущее — поступление в университет мечты, а перед этим сдача экзаменов — дополнительная нервотрёпка и плюс тысяча к невзлюбившей тебя Карме.

Показаться сейчас перед старшеклассником выше моих сил. Стыдно до удушливой волны румянца по и без того алым щекам. Невозможно нормально смотреть на себя в зеркало, потому что ничего хорошего я там не увижу, а успокоиться, взять себя в руки и дальше изображать уверенную в себе девушку, которую точно не будут волновать косые взгляды, гнусные смешки и неприятные толчки локтями в бока, не получается. Попытки проваливаются, стоит только вспомнить о себе, о своей собственной неуверенности и плавающей на дне Тихого океана самооценке, так тщательно запихиваемой туда с помощью сверстников, которые не особо отличаются понимаем и тактичностью, зато обладают острым языком, дарившим ярлыки, наличие которых не есть нормально.

Пусть к ним привыкаешь, живёшь с ними, но всё же это в большинстве случаев на дно тянет и мешает жить нормально, как те счастливые по-настоящему единицы.

Сейчас боль в груди давит и душит, кажется, не будет конца нарастающему с каждой секундой водовороту эмоций, что держала в себе слишком долго, а переломный момент наступил — плотина, усиленно строившаяся месяцами, играющая роль ограждения, трескается по крупицам, грозясь сломаться окончательно. Тогда — знаю точно — прорвёт с грохотом, треском, и воплем, что обязательно сорвётся с губ, если всё же не успокоюсь, делая медленные глубокие вдохи и выдохи, считая до девяти и обратно, пока эмоциональный фон не придёт в норму, тело не перестанет содрогаться в рыданиях, а трясущиеся сжатые пальцы так сильно не будут впиваться и царапать кожу ладоней до наливающихся бордовым полумесяцев.

— Да открой уже дверь, дурёха, по-хорошему же тебя прошу, — перестав дёргать ручку, Накамото, постучав костяшками пальцев по поверхности, никак не угомонится.

И чего ему нужно от меня? Это то, что сейчас очень важно знать, чтобы понять, какие действия предпринять дальше и как, в конце концов, вести себя наедине с этим невыносимым человеком. Несмотря на то, что живём в одном дворе, даже в одном доме, а наши родители часто ходят друг к другу в гости не только по большим праздникам, но и по выходным дням, засиживаясь допоздна и распивая саке чисто ради дани началу новой рабочей недели, нас с Ютой нельзя назвать хорошими друзьями. Так — приятелями только, да и то вряд ли. Тем более, что из меня отвратительный собеседник: краснеть, пряча глаза за длинными волосами, и бормотать под нос несуразицу могу только я, а в присутствии этого парня моя крыша едет с бешеной скоростью, превращая меня вместе с моральным состоянием в растёкшуюся по асфальту лужицу подтаявшего мороженого.

И дело не в том, что Накамото красавец, за которым стайкой вьются девушки с параллели, парни мечтают подружиться, ведь от него исходят вайбы «крутого парня» из манги-сёдзе, создавая такое же неизгладимое впечатление, едва губы растянутся в ухмылке, а взгляд из-под осветлённой чёлки не блеснёт хитрым огоньком довольного лиса-кицунэ.

И даже не в том, что сердце замирает, когда Юта всё же обращает на меня своё внимание, игриво подмигивает или хватает за руку, а-то «грохнешься ещё по дороге, Учинага Эри, как я потом твоей маме объясню, что ты ни с кем не подралась, а просто не умеешь ходить и не падать на ровном месте?», чтобы проводить до дома, при этом не говоря ни слова, лишь только прощаясь простым кивком головы, а позже скрываясь у себя за дверью квартиры.

Я бы и сейчас с удовольствием скрылась у себя в комнате — своем маленьком мирке и пристанище любого уважающего себя интроверта, подальше от всего, что так давит на мозги и мешает абстрагироваться от проблем, чтобы переждать в тишине бурю, а после уже со спокойной головой идти и решать каждую проблему по мере поступления.

Однако проблему по имени Накамото Юта просто так нельзя решить, здесь нужна как минимум крепость или возможность сбежать в другой город. Но это было невозможно по многим причинам, и я, подавив судорожный вздох и стиснув прижатую к груди ладошку в кулачок, успокаивая разбушевавшееся сердечко, всё же решаю показаться, тая маленькую надежду на то, что старшекласснику надоело меня ждать.

Но вина моих разбившихся надежд тут, никуда не делся. Смотрит своими глазами бесстыдными, тёмными, сквозь отбрасывающие тени на щёки длинные ресницы, подперев плечом кафельную стену напротив меня и показывая тем самым, что плевать ему на то, что уборная так-то женская.

— Ну что, водопад соплей закончился? Вот одни проблемы с тобой, Учинага, — я морщусь, вызывая у него улыбку, тут же пропавшую, стоило только внимательнее вглядеться в моё зарёванное лицо, на котором из-за волны стыда красные пятна.

— Ну, как видишь, я та ещё неприятность, — пожав плечами, склоняюсь над раковиной со включённой водой, чтобы хоть немного привести себя в порядок и перестать напоминать О́ни' из местных легенд, зачитываемых буквально до дыр по ночам.

Знаю, та ещё странность, но сейчас что-то другое в голову вряд ли придёт: Юта всё ближе и подходит, сократив расстояние — не до минимума, но достаточно, чтобы с лёгкостью протянуть ладонь, обвившую и развернувшую за плечи, и устроить её на моей щеке, отчего невозможно не вздрогнуть и не замереть от подобных действий.

Да чтоб тебя, Накамото! Не надоело ещё доводить меня до тахикардии? Это вредно, между прочим.

— Дурёха, — фыркнув и щёлкнув меня по носу длинным пальцем, старшеклассник улыбается, и отчего-то невозможно не улыбнуться в ответ — слабо, конечно, но хотя бы искренне впервые за целый день, вызывающий отторжение и желание промотать его быстрее, чтобы начался новый, а вся эта круговерть, от которой кажется, что в сутках не двадцать четыре, а все сорок и они повторяются Днём Сурка раз за разом, побыстрее закончилась. Завтра же суббота, можно выспаться, а не лицезреть самодовольные лица одноклассников, выводящие из себя. — Из-за чего ревела-то?

— Да так, пустяки это всё, внимания не обращай, — попытка отмахнуться бесполезна: глаза парня не дают пошевелиться, а руки на плечах — сбежать подальше от допросов, которые не прельщают ни на грамм. — Юта!

— Я же не отстану, Эри, пока не признаешься, — получается тяжело и со вздохом, а я понимаю в очередной раз, что не смогу сопротивляться слишком долго.

Всё равно всё узнает, и не важно, от меня или от кого-то другого. Слухи мгновенно разнесутся, ведь это же школа: языки работают быстрее самого высокоскорстного Интернета, а Юта, я уверена, не страдает ужасным слухом. Три года в музыкальной школе принесли свои плоды.

— Признаюсь в чём, Юта? Что я в очередной раз проштрафилась из-за этого идиотского спора, когда признавалась в чувствах молоденькому практиканту, а это видели как минимум человека четыре, и, как назло, те самые, что не умеют держать язык за зубами? Что об этом завтра будет трубить вся школа, а Осаки-сан должен ещё пройти стажировку здесь как минимум?

Признаться в этом оказалось намного проще, чем казалось, несмотря на то, что голос хриплый, кажется отдалённо не моим, доносясь до меня словно через огромную толщу воды, начинающую закипать, хороня меня под собой огромными волнами. Щёки, по ощущениям, снова краснеют и наливаются волной дикого необузданного жара, и на них ложатся прохладные ладони в тот же миг, усугубляя и без того плачевное состояние ещё сильнее.

Глаза в пол, губы сжаты в тонкую линию — да, именно так мне безумно стыдно, до влаги в уголках глаз, за которую стыдно вдвойне. Опять, и это то, что волновать не должно.

Подумаешь, как выглядишь в глазах окружающих, ведь это же твоя жизнь — порть её, как хочешь, живи, как сам того желаешь, по своим собственным правилам, но всё равно продолжает не на шутку волновать и без того воспалённый, забитый запутанными клубками мыслей мозг, что явно не добавляет баллов крутости в глазах этого парня, который прямо сейчас улыбается до невозможного ярко и так солнечно, озаряя своей улыбкой помещение, на миг отвлекая от того факта, что это женская уборная, что люди могут появиться здесь в любой момент, а за окном в это время идёт дождь.

Да, улыбка Накамото, молча ведущего меня в неизвестном направлении, невероятно залипательна, и это не лечится, а я, Учинага Эри, пропала окончательно.

Стаканчик с ароматным кофе оказался любезно сунут в мои руки, когда всё же удаётся занять один из свободных столиков в небольшом кафе, где так приятно пахнет корицей, не так далеко от учебного заведения, и это самая удачная идея Юты притащить меня сюда, чтобы я, с его слов, «не затопила соплями всё вокруг, да и слёзы не идут — сразу лицо безобразное», что дало стимул не ныть и не ворчать, внутри проклиная наглеца за слишком-слишком-слишком много тактильного контакта для одного дня.

Однако невозможно не признать гениальность этой идеи: сейчас по расписанию как раз физика у Осаки-сана, в глаза которому смотреть мне всё ещё крайне неловко, как бы там не пытался меня кто убедить, что зацикливаться очень глупо. Может, да, я привыкла накручивать и воспринимать всё близко к сердцу, но смотреть в глаза взрослому человеку — ещё и учителю — после такой нелепой ситуации (а извиниться всё же надо перед ним) не так-то просто.

Все люди разные, а когда ты сильно зависим и привык несколько лет подряд накручивать, не так легко взять и поменяться в одно мгновение, будто ничего не было. На это требуется силы, а все они тратятся на учёбу (и совсем чуть-чуть на попытки перестать пялиться на соседского парня постоянно).

— Да забей ты на эти слухи, — отмахивается Юта, пододвигая в мою сторону вазочку с печеньем, — поболтают и перестанут. Ну, навела ты шумиху своим признанием. Посмеются и забудут через пару дней.

— У тебя всё очень легко, а мне неловко появляться на физике. Чжоу ещё со своим спором, — подругу видеть мне тоже не очень хочется, хотя телефон в кармане пиджака настойчиво вибрирует конкретно от её звонков.

— Ты меня когда-нибудь точно убьёшь, Эри, — фыркнув и сдув с лица непослушную прядь волос, забирая её за проколотое в нескольких местах ухо, Юта не может сдержать улыбку, от которой не растечься по стулу удаётся каким-то чудом. — Поверь мне, я знаю, о чём говорю. Про меня каких только слухов не ходило: что я ни одной юбки не пропускаю, в моей постели не побывала только учительница литературы, которой уже за сорок. Даже то, что я, якобы, гей и пропащий человек-наркоман... Продолжать?

— И... Что дальше? — меня заинтересовал рассказ Юты. Что-то из слухов раньше долетало до меня, но и подумать нельзя, что россказни зашли гораздо дальше.

— А ничего. Это же глупость такая, на которую обращать внимание — полный бред, и я просто забил, давая понять, что пустая болтовня тех, у кого своя жизнь скучная, раз они в чужую лезут, меня не интересует. Недельку пошумели, пошушукались в коридорах, а со временем и вовсе перестали, не получив никакой реакции. Вот и весь секрет. Ты не можешь нравиться абсолютно каждому человеку. Всегда найдётся тот, кто будет перемывать кости, но в большинстве своём людям просто без разницы. Пойми, Эри: если всё время будешь бояться сделать что-то, за что в тебя пальцем тыкать будут, то, по сути, жизнь пройдёт мимо тебя. Нужно брать от неё всё, пока можешь.

Слова, казалось, кончились, а Юта, довольный своей речью, что произвела на меня неизгладимое впечатление, просто треплет меня по волосам, вновь улыбаясь, будто и не было ничего.

— Ну теперь-то ты поняла суть, дурёха? Если что, мои услуги психолога бесплатны только для тебя.

— Спасибо тебе, Юта, — перехватив руку, легонько сжимая запястье, с надеждой спрашиваю: — Проводишь до дома? Если не хочешь, чтобы я затопила всё слезами.

— А что мне за это будет? — в глазах Накамото играют шаловливые чёртики, и я, не думая вообще (а я вообще умею думать? Хороший вопрос), касаюсь губами гладкой, тёплой щеки и выбегаю из кафе под звонкий смех старшеклассника и долетевшую в след фразу: — Моя ж ты школьница...

А может, всё не так уж и плохо, как кажется.