Внутри так долгожданно спокойно. Не слышно сопливых рыданий, судорожных ударов по собственным щекам, криков о помощи, лести самому себе и попыток утихомирить совесть. Так великолепно тихо, что хочется заблудиться в тишине. С Чонгуком осталась только невероятная головная боль, пронзающая, кажется, до самых плеч.

Но, видимо, с рассудком, Чона покинули все жизненные силы, потому что, при попытке встать с кровати, он только падает обратно на припылено-серые простыни, от режущей боли по всему телу. Ах да, Чон совсем забыл, что только вчера узнал о том, что нет у него больше никого близкого, так еще и самый приближенный так подло избил его в той же подворотне, где этой участи удостаивались только самые низкие. Если быть точнее, то именно там их всех опускали.

На часах начало третьего. Как долго он спал, во сколько вернулся домой и как вообще до квартиры добрался? Все воспоминания покрываются одной только черной пеленой, словно кто-то сидящий прямо в голове очень старательно пытается скрыть от Чона правду. На телефоне миллионы пропущенных звонков и непрочитанных сообщений от учителя и его дочери. Так глупо волноваться о человеке, который для вас ничего не значит. За окном ужасно пасмурно и тоскливо, даже такие обычно надоедливые людишки не мелькают внизу, создавая ощущения полного одиночества. Однако, вся эта пустота приносит своего рода удовольствие. И пусть даже Чон понимает, что его спокойствие ограничивается стенами квартиры, пусть даже стоит ему сунуть нос наружу, как весь мир разом постарается запихнуть его обратно, так все равно лучше. Лучше, чем в постоянной суете, раздумьях, лучше, чем за принятием судьбоносных решений, лучше, чем за оправданием опрометчивых поступков.

А когда на всю квартиру раздается отвратительный скрежет дверного звонка, Чон начинает ненавидеть свою жизнь еще сильнее. Его лишают прелестного одиночества, с кровати вставать больно, по квартире он может передвигаться только прихрамывая, на ходу приходится натягивать пижамные штаны, так еще и выглядит он сейчас, скорее всего, отвратительно. Он вообще ходил в душ вчера вечером? Ни черта не вспомнить. Плевать, так непрошенный гость уйдет еще быстрее. Но стоит двери приоткрыться так, чтобы было видно всего лишь мужское плечо, как кто-то с напором толкает дверь с другой стороны, открывая вид на двух парней.

– Во-первых, – тут же начинает с важным видом тараторить Тэхен. Конечно, мой мальчик, только дурак не заметит твоего волнения. Ну или Чонгук не заметит. – Чтобы попасть к тебе, мне пришлось отпроситься с уроков. Во-вторых, ты заставил меня волноваться. В-третьих, ты, придурок, вчера так и не забрал куртку. Ой, и вообще, хрен ты теперь меня отсюда выпрешь!

Голубоволосый буквально вваливается в чужую квартиру, толкая младшего в плечо и проходя куда-то в сторону кухни. Чонгук же еще несколько секунд не может собрать ни мысли, ни слова в кучу, чтобы то ли возразить, то ли пожелать чувствовать себя как дома. Но ему не дают и слова, ведь парень пониже, все еще стоящий в дверном проеме напоминает о себе.

– Может хотя-бы посмотришь на меня?

Чон, покорно повинуясь приказному тону переводит взгляд на пепельноволосого парня, которого только недавно, кажется, видел где-то. Чон не знает даже его имени, но уже отметил его привлекательность – возможно причиной тому стали невероятные пухлые губы, а возможно красивой формы глаза. Пока что сложно было разобрать, ведь буквально каждая клеточка лица напротив выражала злость и недовольство.

– Кто ты?

– Пак Чимин. Но если хоть волосок с этой святой голубой головушки упадет против собственной воли, стану твоей смертью. Усек? – Пак опасно приближается, метая из глаз убедительные молнии и заставляя сжаться под напором. А пока Чон испуганно хлопает глазами, пепельноволосый пару раз морщит нос, словно принюхиваясь. – Сходи хоть помойся, жертва пубертата.

– Я не понимаю ничего…

– А тебе и не дано понимать, – парень уже развернулся и сделал пару шагов, чтобы уйти, но тут же обернулся и окинул оценивающим взглядом, – И одеться не забудь. Светить пока нечем.

С этими словами Пак бросает Чону в руки его же джинсовку и с важным видом уходит. Гук некоторое время ошарашено смотрит то на куртку, то на дверь, то прислушивается ко звукам на кухне. А там Тэхен опрометчиво бросил свой потрепанный рюкзак на пол, за что несколько раз себя проклял, и тут же поднял его обратно, начиная рыться в содержимом. Чон лишь захлопнул входную дверь, прошел в сторону кухни, остановился в дверном проеме и уточнил, все ли в порядке, на что Ким отмахнулся и сказал побыстрее заканчивать с душем.

– Для начала с ним нужно начать, наверное, – Чонгук уже сомневается буквально в каждом своем слове, о себе дает знать страшная головная боль и легкий озноб. Хотя, ничего удивительного, в квартире холодно, а он в одних только пижамных штанах.

– Проваливай уже, не действуй на нервы, - Тэхен поднимает недовольный взгляд и на секунду Чону кажется, что он проснулся не в своей квартире. Или это в порядке вещей вот так заваливаться в чей-то дом и командовать? Но, в целом, предаться горячим струям воды в его состоянии не кажется плохой идеей.

И, когда из ванной комнаты слышится стук воды о керамическую поверхность, Тэхен опадает на ближайший стул, осматривая все, что выставил на стол из рюкзака. И, в принципе, ничего нового он там не замечает, не считая небольшой карманный нож Чимина, который он точно не мог по ошибке взять с собой. Честно? Иногда Киму кажется, что его лучший друг истинный параноик. Ну серьёзно, что ему может сделать какой-то школьник, который ниже его, щуплее и на два года младше? На самом деле много чего, поэтому, пусть и мысленно насмехаясь над собой, он засовывает нож в карман джинс.

Сидеть без дела и слушать, как жалкий подросток плескается в ванной, нет никакого желания, поэтому Ким решает просто заварить чай. Но приходится очень быстро разочароваться во вкусах Чонгука, потому что, вместо такой привычной домашней коллекции разносортных чаев, он обнаруживает только самые дешевые «окрашивающие пакетики» из местного супермаркета. Насколько же тяжело живется этому мальчишке, раз он даже отказался от всего того разнообразия чая, что существует в мире?

Шутки шутками, но Тэхена с недавнего времени и правда волнует это вопрос – кто такой этот Чон Чонгук и как ему живется со всей той желчью, что копится внутри? Чон столько лет уничтожал ни в чем не повинных людей, пользовался любым, кто смел к нему приблизиться и вел себя, как вершитель правосудия и справедливости. А еще интересно, как к этому относятся его родители и почему ни разу за все время у Гука не было серьезных проблем с законом? Ах да, закону же плевать до тех пор, пока кто-нибудь не умрет. А Чонгук со своей свитой умели делать так, чтобы люди продолжали свои страдания. Этот пацан такая заноза в заднице, настолько отвратительный и жестокий человек, что скорее стоило последовать совету Чимина и еще вчера, когда нашел его сидящим на грязном асфальте около бургерной, где и зависал с другом, отпинать еще сильнее, чтобы коньки отбросил.

Тогда почему Тэхен сейчас здесь, достает из кухонного ящика более или менее приемлемого качества кофе и прислушивается ко звукам из ванной, чтобы удостовериться, что парень там не захлебнулся шампунем, например? Скорее всего из-за того, что сам он не такой. Плевать, скольким было из-за Чонгука больно. Плевать, даже если Чонгук причинил боль самому Киму, тот привык давать вторые шансы. Важно лишь то, что Тэхен видел, как все эти обиженные в одно мгновение сломили человека. Сломили школьника, который, по воле случая, честно, только вчера так отчаянно хватался за Тэхеновы плечи и захлебывался в слезах, пытаясь не задохнуться и вжаться так сильно в чужую грудь, чтобы никто и никогда больше не нашел. Тэхену показалось, что Чон загнан в угол, избит и до последней клеточки своего тела напуган. И, пусть младший сколько хочет доказывает, что все в порядке. Киму очень редко что-то просто кажется.

Но, как бы Тэхен не сожалел мальцу, как бы не хотел помочь, отыграться он должен и сейчас неплохой шанс хотя бы начать. Поэтому, пока совершенно новая кофеварка пыхтит над Тэхеновым американо, сам голубоволосый роется в чужом холодильнике в поисках молока, чтобы его подогреть, на что в принципе уходит не больше минуты. Чего не скажешь о попытках найти еще одну кружку. Нарваться удается только на бокал для вина, стоящий на одной из самых верхних полок в компании еще двух таких же. Так даже лучше, Тэхен обожает иронизировать. Вот только Тэхен ненавидит верхние полки и не понимает, зачем Чону хранить такие часто используемые вещи там, где он явно не сможет их достать? Сейчас кареглазому приходится, стоя на носках, указательным пальцем тянуть бокал на себя. И, чисто теоретически, он его достает. Вместе с еще одним, который падает, к сожалению, не в руки и даже не на пол. Прямо в лоб. А уже потом с дребезгом разбивается о ламинат. Ровно в тот момент, когда дверь из ванной открывается и оттуда вываливает Чонгук, ероша волосы полотенцем.

Такой неловкости Тэхен не испытывал еще никогда. Опозориться перед ребенком, который и без того смотрит на тебя с насмешкой, заработать болезненный удар в лоб, так еще и разбить что-то в чужом доме прямо на глазах у хозяина. Но Ким держит лицо, со спокойным видом, оставляя целый бокал на поверхности столешницы, сделанной под темный мрамор, закатывает рукава такой же темной кофты и присаживается на корточки, начиная собирать осколки.

– Можешь не волноваться, я куплю тебе такой же.

– Оставь, – Чон подходит со спины, хватает за локоть и тянет наверх, но парень не поддается, – не трогай, говорю! Я потом сам уберу, поранишься еще, идиот.

– Да все в порядке, что ты прист… – Тэхен просто хотел в очередной раз вырвать руку из хватки, то совершенно случайно вышло так, что он проехался одним из осколков по большому пальцу другой руки, – Черт!

– Встань ты уже! – Гук все-таки заставляет старшего подняться и развернуться лицом. Он окидывает взглядом слабо кровоточащую рану, скорее напоминающую царапину, и с отвращением кривится. – Сильно болит?

– Да не то чтобы…

– Тогда обработай сам, – Гук хватает одно из валяющихся полотенец и небрежно накрывает им чужую руку.

– Чего так скривился то, гаденыш? – шикает Ким, смотря как Чонгук садится на ближайший стул и начинает напряженно массировать вески. – Еще и полотенце запачкал. Я мог бы просто помыть руку, знаешь. Да и не страдай ты там так! Сказал же, я куплю тебе такой же бокал!

– Ты выливаешь на меня огромное количество информации. Пожалуйста, помедленнее, – кареглазый вздыхает промаргиваясь. – Во-первых, я не переношу вида крови. На полотенце плевать, можешь просто выбросить. С рукой своей делай что хочешь, но, по возможности, сохрани ее в целости. На черном рынке она будет стоить примерно так же, как этот бокал.

– Это же простая стекляшка, с чего ему быть таким дорогим? – Ким напряженно сжимает челюсть, примерно представляя, в течении сколького времени ему придется спускать всю зарплату с подработок на какой-то чертов бокал.

– Я шучу, просто забей. Они не мои, а матери. Обычно ими пользовался Хосок, когда заходил ко мне. Теперь же совершенно плевать. Если нравятся, можешь себе забрать. А если хочешь, то расхерачь их все, только оставь меня в покое и дай просто поспать.

– Если твои родители такие состоятельные люди, что могу позволить себе настолько дорогие бокалы, то почему вы живете в этой скромной квартирке, со всего одной кружкой на весь дом и без нормального чая? – Тэхен усмехается и разворачивается к плите, где все это время грелось молоко. Вовремя же, еще бы секунда и оно бы побежало. Голубоволосый аккуратно переливает горячее молоко в бокал, молясь чтобы тот не лопнул, и подает с победной усмешкой Чонгуку, после чего показательно отхлебывает немного от своего американо.

– Ого, спасибо! – На самом деле, Тэхен ждал ответа на свой вопрос, но, увидев по-детски радостные искорки в глазах Чона, он почувствовал себя… Странно.

– Что, прости? Ты, кажется, секунду назад с ужасно недовольным лицом строил из себя непробиваемого и… Я даже не могу описать это словами.

– Ну так, а что еще мне осталось, кроме как строить что-то из себя, если внутри пусто? – Чонгук улыбается немного болезненно, а У Тэхена ком к горлу подкатывает. Ощущение ужасное, словно тот самый внутренний голос, с которым ты можешь рассуждать о самом страшном, материализовался и теперь может разболтать всему миру все самые сокровенные твои мыслишки. – Я бы никогда не осмелился подогреть себе молоко перед кем-то, а тут ты сам мне его подаешь. Чего мне не радоваться?

– Чонгук, – Тэхен всматривается в подростковые глаза и тут же хмурится, – Ты меня конечно прости, – он подходит ближе и прижимается губами к мальчишескому лбу. Возможно, он сделал это потому что у Чонгука глаза блеклые и затуманенные, нездоровая синева залегла под глазами (Тэхен и сам не знает, как отличил ее на фоне остальных синяков и ссадин), так еще и несет всякую чушь. А возможно, потому что он сейчас безумно милый. Это не так и важно, исход один: – У тебя жар, идиот.

– У тебя просто губы ледяные, – Чонгук недовольно морщит нос и тыльной стороной ладони с усердием трет место, в которое Тэхен наградил его поцелуем.

– Тогда просто померяй температуру, ладно? – Тэхен копошится в ворохе своих вещей, выложенных на столе, после чего, с подобием победного восклика, выуживает оттуда самый обычный ртутный градусник.

– Где ты откопал такой раритет? Такими вообще еще пользуются?

Чонгук с насмешкой тянется, чтобы взять прибор в руки и рассмотреть поближе, но Тэхен ловко отдергивает руку. Ну, относительно ловко. При этом роняя сам градусник. Чон же, кажется, в эту секунду детально вспомнил каждое слово из брошюрок с правилами поведения в чрезвычайных ситуациях, которые им давали в школе. И каково было облегчение обоих, когда младшему удалось его поймать.

– Это все из-за тебя!

– Вот именно, что только из-за меня ты и твоя шайтан-машинка еще живы! – Чон смотрит исподлобья, после чего проверяет градусник на целостность, – Я оставлю его себе, а ты можешь взамен взять мой электронный. Он в аптечке в ванной.

– С чего бы мне оставлять у тебя свой «раритет»? – Старший обиженно дует губы и протягивает руку, – Бери и пользуйся своим, раз уж он у тебя есть. Верни, кому говорю!

– Не хватало мне еще, чтобы ты расхерачил ртуть, в худшем случае, у меня в квартире, и умер, недотепа.

– Я вообще-то старше, обращайся ко мне уважительно!

– Так точно, хён, – Чонгук выговаривает это пискляво с заметной долей иронии, после чего сует градусник подмышку.

На несколько минут в воздухе повисает тишина, на время которой Тэхен осматривается и лишь изредка отпивает немного кофе из, судя по всему, все еще единственной кружки дома.

– В твоей семье совсем не принято пить вместе чай? Да и кофеварка у вас почти нетронутая, а значит и кофе вы пьете редко, – Тэхен ловит украдкой, как Чонгук резко хмурится, когда старший подает голос, и делает для себя вывод, что у того действительно сильно болит голова. – И как вообще родители отреагировали на твое состояние? Они не задались вопросом, что с тобой случилось?

– А разве ты меня не провожал вчера до квартиры? – Чонгук вздымает бровь.

– Нет, ты прогнал меня у подъезда, даже не забрав куртку. Без понятия, как ты добрался.

– Я живу один.

– Что? – Старший буквально вылупился на парня, не совсем веря своим ушам, – А родители где? Тебе же еще только семнадцать. Как ты вообще один справляешься тут?

– Родители в Австрии, полностью меня обеспечивают в обмен на то, что я остаюсь хорошим мальчиком и им не мешаю. Есть еще вопросы? – Чонгук следит за тем, как хён отрицательно машет головой и достает градусник. – Все в порядке, как я и думал. А теперь уходи и дай мне выспаться.

Чон с трудом вздыхает, встает, и просто уходит в свою комнату. Плевать кто и что подумает. Плевать даже на то, что он может обидеть Тэхена своим поведением, они не настолько близки чтобы о чем-то сожалеть. Ему просто нужен покой и полное одиночество. И Гук уже укрывается мягким одеялом, когда в дверном проеме опять светится голубая макушка.

– Ну скажи мне, ты идиот? У тебя температура под сорок, нормально ему, - Тэхен по-хозяйски захлопывает за собой дверь ногой и садится к Чону на кровать, демонстрируя стакан с водой в одной руке и жаропонижающие в другой.

– Всего лишь тридцать девять и два, – Чон отворачивается, показывая свое нежелание принимать таблетку.

– Ты хочешь, чтобы я с силой в тебя это запихал?

– Да не хочу я твоих таблеток! Они отвратительные! – Чонгук накрывается с головой, недовольного гаркая. Но, буквально сквозь плотную преграду почувствовал тяжелый взгляд, из-за чего выглянул обратно, но открыв только глаза и нос, – Зачем ты вообще это делаешь?

– Ты сам говорил, что я виноват во всех твоих проблемах, – Старший пожимает плечами и протягивает таблетку ближе, – Быстрее, что ты как маленький.

– Вот именно, я уже достаточно взрослый, чтобы самостоятельно о себе позаботиться.

– Когда у тебя начнет падать температура ты уснешь, а как только ты уснешь, обещаю, я уйду, – Тэхен закатывает глаза и следит за тем, как темноволосый неуверенно берет лекарство из его рук и все же проглатывает, при помощи предложенной воды.

– Пусть только я проснусь, и ты будешь тут.

– Не буду, – голубоволосый цокает языком, – но лекарства, некоторые продукты и шарф оставлю.

– Какой еще шарф?

– Теперь твой шарф, – Тэхен кривляется, чем вызывает сдержанную улыбку у младшего, – скорее всего, ты просто промерз вчера, вот и температура. А замерз ты потому что твоя куртка была у меня. А еще мне до сих пор некомфортно от этого, и я чувствую свою вину. Вот. С шарфом тебе будет теплее.

– Я все еще не понимаю зачем тебе это, – Чон вздыхает и поджимает губы. – Мне, наверное, не стоило бы поднимать эту тему, но, скажи честно, давно Хосок тебя задирает? То есть, я хотел сказать, что я правда не знал об этом. Честно, если бы знал, что он задирает особенных, я бы сам надрал ему зад!

– Дольше чем ты думаешь. И я знаю, что ты тут ни при чем, Чонгук. Но есть кое-что, в чем ты сильно заблуждаешься, – Тэхен немного поник и, честно, в эту же секунду тоскливее стало Чонгуку. От Кима, от солнца, зависит его душевная погода. – Ты ведь не лучше Хосока.

– Что?

– Я не особенный, скорее, – Ким хмурится, словно, не желая что-то говорить и выдавливает, кажется, через боль, – странный. Но ты даже представить себе не можешь, сколько «особенных» попало под ваш гнет.

– Не правда! Ты за дурака меня держишь? Я знал каждого отброса поголовно, знал каждую его провинность и только за них и наказывал!

– Ты не в том положении, чтобы называть нас отбросами. – Тэхен моментально приобретает серьезное выражение лица, напоминая, где сейчас находится Чонгук.

– В том, Тэхён. Я рядом с вами, я на дне и могу так говорить о таких, как я. Я точно такой же отброс теперь.

– Ты так много не видишь, – Ким смотрит с сожалением, смотрит прямо в глаза, – ты прошел через столько дерьма, чтобы оказаться на, как ты говоришь, «вершине». Там тебя окружили лжецы и предатели. А стоило тебе выбраться оттуда, как ты начинаешь кричать о том, что ты пал. Неужели настолько привык вариться в дерьме?

– Да, – Гук выдает почти шепотом, узнавая в заключительных словах буквально свои же мысли.

– Дай себе время, Чонгук. И не спеши отталкивать людей, что готовы подарить тебе свет.

– Ты все равно не доберешься дальше, чем остальные.

– А мне кажется, что я уже видел то, что ты так старательно прячешь.

Тэхен и Чонгук просто смотрят друг другу в глаза. Так странно все это. Чонгук чувствует, что он дома. Нет, не в стенах, ни за что. Стены не создают тепла, они его лишь сохраняют. Именно дома. Там, где его отчитают за побег, где улыбнутся, когда это будет важно, где даже простят его слабость. И у Чонгука остался всего один вопрос. Пусть даже он себя за это возненавидит потом, пусть даже вновь лишиться всего, пусть даже вновь станет слабым. Даже ради секунды этого домашнего тепла Чон готов пойти на риск.

– Скажи, – Чон шмыгает носом и зажмуривает пару раз слипающиеся глаза, – Я ведь отвратительный, да? То, что сидит там, – он тычет пальцем себе в грудь, – оно убогое, правда ведь? Кажется, я видел лишь мельком, если ты меня понимаешь. Но оно уродливо, до ужаса.

– Не-а, – Тэхен улыбается так тепло и спокойно, что испаряются даже подкатившиеся к глазам слезы, – просто он еще не расцвел.

Еще около минуты Чонгук смотрит на свои руки и пытается просто не заплакать. Впервые в своей жизни, кажется, от счастья. Чонгуку дали шанс, а значит ему тоже стоит. И, перед тем как провалиться в сон, он ловит себя на совсем уж странной мысли. Ради Тэхена он, кажется, готов остаться на дне.

Следя за тем, как парень постепенно начинает сопеть, Тэхен чувствует себя не менее странно. Когда он шел сюда, был уверен, что Чон либо выкинет его из квартиры, либо просто воспользуется всеми предложенными услугами и опять-таки вышвырнет. Возможно, на знакомом ему Чон Чонгуке сказался жар, возможно усталость, но он продолжал видеть перед собой отчаявшегося и нуждающегося в защите ребенка. А себя Тэхен ощущал важным.

Не казалось, что он хорошее дополнение, что он навязывается без причины, что он нужен «только чтобы поплакать». Ощущение, что он видит что-то важное, чего не замечали остальные. Словно, придя сюда, заговорив со сломленным Чон Чонгуком, ему повезло оказаться где-то в недрах его души, там, где сидел сам Чонгук. Не тот внушающий страх, до ужаса сильный Чонгук, а настоящий он. Тот, который прячется от света, рыдает от того, что кто-то смеет на него смотреть, что забрались туда, куда нельзя. Искалеченный и собственноручно избитый маленький мальчик, забитый в маленький уголок среди ужасающих и темных терновых лесов. А Тэхен сидит прямо напротив и не может двинуться, словно корнями врос. Это ли то самое, когда ты действительно необходим?

Просто ради своего душевного спокойствия, чтобы лишний раз не обманываться, а после не страдать от разочарования, он забудет об этом. Не будет больше в этом ключе думать, но завтра вернется. Скорее всего, просто чтобы проконтролировать состояние младшего, а возможно, чтобы не тухнуть в одиночестве, ведь Чимин завтра занят.

– Столько же от тебя проблем, – почти шепотом бросает Тэхен вставая с кровати, ведь вспоминает о предстоящей и вынужденной встрече с братом.

В первую очередь Тэхен берет в руки Чонов телефон и отвечает на одно из сотен сообщений Намджуна простым «все хорошо, я дома» и попутно радуется, что на телефоне не было пароля. Дальше он возвращается на кухню, где складывает в рюкзак все, кроме нужных Чонгуку лекарств, пакета с фруктами, шарфа и, черт возьми, градусника. Тэхен корит себя за это, но совершенно серьезно забирает электронный градусник Чонгука из ванной, скорее даже шутя, чем из надобности. А дальше выходит из квартиры, на ходу накидывая пальто и убеждаясь, что захлопнул дверь.

Когда парень садится в такси, он уверен, что за него будет платить брат, потому что своих карманных жалко, а старший уже давно за него нигде не платил, хотя мог себе позволить. Единственное, что еще немного приподнимает настроение – это веселая музыка в наушниках, но и её перебивает отвратительные и ужасно громко включенные песни водителя. Но Тэхену застенчивость не позволит возразить, поэтому он просто остается с печальным лицом осматривать скользящие за окном машины магазины и рекламные баннеры. А когда такси останавливается прямо рядом с нужным ему кафе, Тэхен просит подождать и пишет сообщение брату. И, уже спустя минуту, из-за дверей показывается фигура статного, высокого мужчины, с лицом, скрытым простейшей аптечной маской. Он правда надеялся, что так будет привлекать меньше внимания? Он фигуру свою в зеркало не видел, что ли?

– Выходи, истеричка, – недовольно бурчит старший, открывая для Тэхена дверь и следя за тем, как тот с победным выражением лица выходит, и направляется в здание.

Уже зайдя в кафе, Ким, наконец, чувствует себя в своей среде. В помещении приглушенное, отдающее желтизной освещение, большая часть мебели выполнена под темное дерево, а обивка диванов и кресел согревает солнечно-желтым оттенком. На каждом из небольших, в основном округлых, столиков красовалась ваза с парой цветков лаванды, в компании с искривленными сушеными ветвями. Однако, любимыми деталями в этом месте были все-таки невероятный аромат шоколада и абстрактные картины, написанные самим Тэхеном в начале этого года. В свое время, занимаясь интерьером (как оказалось, действительно удачным) в этом месте, он не мало заработал.

– Может хотя бы спасибо скажешь? – заявляет старший, когда они уже сели за свой столик.

– Это было твоим извинением, Джин-хён, – Ким мило улыбается, – а спасибо я тебе скажу сразу после того, как ты оплатишь моё мороженное. Шоколадное.

– Мне не нужно даже заглядывать в меню, чтобы понять, что оно здесь самое дорогое, – Сокджин недовольно закатил глаза и снял с лица маску, убеждаясь, что находится в безопасности.

– Зачем вообще ее нацепил? По тебе за версту скажешь, что ты модель.

– Поправочка, – Ким вздергивает вверх указательный палец, – Мирового уровня. Теперь я модель мирового уровня, слышал?

– С каких это пор? – Тэхен ожидает, когда брат, отвлекшийся на подошедшую официантку, наконец вернет на него свое внимание.

– Со вчерашнего дня.

– Её задница не на много круче моего лица, хён, так что хотя бы ради приличия посмотри на меня, – Ким младший следит за тем, как брат недовольно разворачивается, закатывая глаза и дуя губы. – Мне вчера было не до новостей, поверь.

– Кстати, об этом мальце. Что за Чон Чонгук? Мой менеджер чуть не убил меня за тот пост в твиттере, долго же ему пришлось заметать следы, – Ким самодовольно смеется и откидывается на спинку невероятно красивого желтого кресла. Но даже в нем, Тэхен не отрицает, его красота не меркнет.

– Какой пост? – Тэхен благодарит официантку, вновь отвлекшую внимание Сокджина и принесшую шоколадное мороженое для младшего и карамельный фраппе для старшего.

– А как я по твоему его нашел? Сам по городу что ли бегал? – Джин смеется и отпивает немного через трубочку, – я опубликовал ту фотографию, которую ты мне скинул и попросил фанатов найти этого мальца, возможно избитого, где-то в городе. Какие-то школьники продали мне его фотографию с геолокацией за видеообращение к ним. Такие наивные.

– Ты придурок? – Тэхен строит серьезное лицо, но по нему видно, что он с трудом сдерживает улыбку, – Я думал ты как такой крутой чувак из фильмов, скажешь своим людям его найти и все такое.

– Я что, гангстер по-твоему? – Джин уже откровенно смеется, – Ладно-ладно, но, думаю, я заслужил благодарностей.

– Ну и что уже тебе от меня нужно?

– Познакомь меня с какой-нибудь красивой одноклассницей?

– Джин, черт возьми! – Тэхен начинает злиться, агрессивно вставляя ложечку в остатки мороженого, – Ты опять? Если я только узнаю, я опять не буду с тобой общаться! Ну в самом деле, неужели так сложно понять, что ты уже не можешь встречаться со школьницами!

– Да почему!?

– Потому что тебе двадцать шесть, старый пердун! – Ким младший злобно сопит, смотря как брат начинает дуть губы. Так по-детски.

– А если это будет парень?

– Хён!

– Ладно, – Джин лишь закатил глаза и повертел в руках салфетку, которую милая официантка положила ему чуть ли ни под нос. Замечательно, ему оставили номерочек. – Ну а с ней хоть можно? – он кивнул головой на девушку, слегка покрывшуюся краской и, кажется, понявшую, что обсуждают сейчас именно ее.

– Если ей хотя бы больше двадцати, то пожалуйста, - Тэ вздыхает, когда Джин довольно кусает губу и феерично взлетает со своего места, чтобы почти что зажать нервно тушующуюся официантку у барной стойки.

Тэхен любит своего брата. Тэхен мечтает быть хоть капелью на него похожим – уверенным и любящим себя, ценящим каждую свою клеточку и гордящимся всем, что делает. Сокджин невероятный, безумно целеустремленный и пробивной, умеет цепляться за нужных ему людей и красиво использовать тех, кто цепляется за него. Он так красив, что не поражает и количество его половых партнеров. Жаль только не духовных. Но, Тэхен уверен, однажды появится та, что обуздает его кипящие яйца и поставит на место этого неугомонного Ромео. Оседлает жеребца, так сказать.

А еще Джин очень проницательный, просто до чертиков внимательный и чуткий. Он ни разу за всю беседу не упомянул школу, не спросил, как там дела и не давил на больное, просто стараясь поднять настроение, не скупившись даже на самое дорогое в кафе мороженное. Ким старший знает, что если бы в школе все было хорошо, то Тэхен бы давно купил новый рюкзак, а не ходил с потрепанным старьем «которого не жалко». Тогда бы он не остался сидеть с ним в кафе так долго и не шутил бы, стараясь зацепиться за каждую возможность приподнять себе настроение. Сокджин знает, что Тэхену приходится очень тяжело, но не встревает, потому что в брата верит, а еще он просил лишний раз не лезть. Джин, наверное, самый лучший брат из тех, что можно было представить.

А сейчас этот «самый лучший из лучших» возвращается за столик с совершенно унылым лицом и недовольно раздувает ноздри.

– Не дала?

– Ей шестнадцать, – Тэхену стало так смешно, что он даже поперхнулся.

– Так ты же хотел школьницу, – В ответ на смех Тэхена Джин цокает языком.

– Но не ребенка же! И не за решетку, знаешь, – Ким с недовольством вертит в руках салфетку с уже ненужным номером девушки. – Она в самом деле решила, что я хочу с ней подружиться. Девочки подростки все такие наивные?

– Нет, просто не все такие мудаки как ты и в двадцать шесть не выглядят на двадцать, – парни смеются, после чего на пару минут замокают, пока Джин опять не начинает говорить.

– Как там Чимин?

– А что с ним?

– Разве я не говорил? – Джин в недоумении поднимает брови, – Я видел его пару дней назад. Он выглядел… Странно.

– Даже не знаю, вроде с ним все хорошо. Мы с ним видимся каждый день как минимум в школе и я, вроде как уверен, что он в порядке.

– Значит, мне просто показалось.

– Так, а что показалось то? – Тэ взволнованно хмурится.

– Да ничего, просто забудь. Мне пора на встречу, менеджер не простит мне еще одну провинность, – Старший хотел уже было уходить. Даже встал и накинул на плечи пальто, но вовремя вспомнил об одной мелочи, – И, да, Тэхен. Прекращай прогуливать школу, а то директор узнает, что в твоем бланке мой номер, а не родителей.

И опять Сокджин его не отчитывает. Только тонко намекает, что обо всем знает, дает совет, тепло улыбается и дает понять, что все в порядке. Джин безумно любит Тэхена, А Тэхен безумно любит Джина. Хён самый лучший брат во вселенной, Ким младший в этом уверен. Вот только рядом с ним, как бы ни старался выделится, Тэхен остается лишь красивым дополнением.

***

Сразу после пробуждения Чонгук почувствовал себя лучше. Значительно лучше. Не хотелось этого признавать, но, наверняка, большую часть его телесной боли составлял именно жар. У него до сих пор болят руки и ноги, из-за синяков и травм, оставленных Хосоком, но на душе легче. Скорее даже легко. Возможно, дело лишь в том, что Чонгук отбросил мысли о плохом в самый дальний из дальних ящиков, а в голове было почти пусто. За исключением Ким Тэхена, того самого сорняка, теперь уже прижившегося внутри. Бросят ли Чонгука вскоре? Наверняка. Будет ли больно? Откровенно. Страшно ли? До ужаса. Бросить затею? Ни за что. Только трусы шагают назад, а Чонгук не трус, ни в коем разе. И, даже мысль о том, что в итоге он останется разбит и мертв, не сильно уж и пугает. По крайней мере, не сильнее той, что напоминает о необходимости вернуться в школу.

Вернуться в место полное раздора и ненависти. Если быть точнее, то всего того, что Чонгук сам и породил. Моментами внутри зарождается ненависть к себе, но тут же приходит оправдание своим поступкам. У него не было выбора, это было единственным способом выжить. Когда-то, будучи в младшей школе, он хорошо прочувствовал, каково это – быть слабым. Никто и никогда тебя не пожалеет и не защитит, никому ты такой бракованный не нужен. Миру нужны только сильные и только сильные могут жить, а не выживать, цепляясь на каждую ниточку жалкой надежды. Вот Чонгуку повезло, его взрастили сильным. А вот все те, кто попал под Чонгуков гнет – неудачники и тюфяки.

Чон устанавливал свои порядки в школе сквозь кровь, пот и слезы в течении нескольких лет. За это время можно было понять, как защитить себя и тем самым стать сильным. Нет, Чонгук ни в чем не виновен, ему пришлось. А остальные просто не воспользовались данным им шансом. Так ведь и систему он, вроде как, создал идеальную? Он исправил ошибки прошлого, разграничил мусор и людей, дав право голоса только последним. Так и должно быть.

И один только Тэхен не вписался во всю эту систему. Чон прекрасно знал, что поместил в низины мудаков, а возвысил лишь лучших, отличающихся от массы. Но Тэхен, словно сам того желая, полез в низины. Ему ведь достаточно было сказать Чонгуку о нападках Хосока, дабы тот разобрался со всем, пока еще имел возможность. Но один ли Тэхен не вписывается в Чонгукову систему? Чон Хосок, теперь уже самый особенный парень в школе, оказался мудаком. Последним скотом, что так жестоко предал. Или же лишил систему последнего недочета в виде её создателя-лжеца? Так запутанно и, черт возьми, не понятно, что рыдать хочется.

Ну вот, опять он вернулся к дерьму. Опять он начал в нем тонуть. И, скорее всего, утонул бы. Вот только улыбку вызывает ртутный градусник, намеренно оставленный на столе, пакет с фруктами и лекарства с прикрепленной на них запиской. Тэхен действительно считает его ребенком, который не способен самостоятельно прочесть аннотацию? Ладно, возможно, поэтому за краткую инструкцию ему чисто человеческое спасибо. Да и в принципе. Просто спасибо.

И, честно, со словами благодарности, Чонгук провел весь остаток дня, что, словно овощ валялся в кровати, изредка перечитывая тонны сообщений, пришедших ему вчера вечером (ответ Тэхена от лица Чонгука вызвал лишь очередную усмешку). С ними же он засыпает, с ними утром отключает будильник, наотрез отказываясь даже подниматься с теплой кроватки, с ними, уже в полдень, принимает душ. И со все теми же словами благодарности он открывает дверь в начале пятого, надеясь заметить голубую макушку, но натыкаясь на высокую фигуру облаченную в бежевого оттенка пальто.

– Учитель Ким? – Чонгук пару раз удивленно хлопает глазами, после чего обращает внимание на выглянувшую из-за мужской спины девушку, – И ты тут?

– Мы все равно не уйдем, так что пригласи нас по-человечески, – закатывает глаза Намджун.

– Да, без проблем, проходите, – Чон отходит в сторону, наблюдая за изучающими взглядами прибывших, – Чаем вас не угощу, у меня всего одна кружка.

– И как ты так живешь? – Минджи улыбается и немного мнется на пороге, пока Чон не предлагает ей пройти в гостиную.

– У меня не бывает гостей, распивающих чаи, – Чон падет рядом, закидывая ноги на кофейный столик, – Так, а зачем вы пришли.

– В первую очередь проведать тебя, – недовольно кривится Джун, садясь в кресло напротив, – но ты, как посмотрю, отлично себя чувствуешь. На тебя так отдых влияет?

– Еще вчера я с трудом вставал с кровати, – Гук пожимает плечами и хватается за яблоко, заранее помытое и уложенное в миску. Тэхен умеет выбирать фрукты.

– Поэтому ты сам встал и сходил в магазин за яблоками?

– Сосед принес.

– Вот оно как, – Ким все же недоверчиво смотрит на яблоки, после чего прикрывает глаза и тяжело вздыхает, – на самом деле есть еще кое-что.

– Пап, ты точно не можешь с этим разобраться? – неожиданно встревает Минджи.

– Нет, это уже точно не в моих силах.

– О чем вы вообще? – Гук настороженно хмурится.

– О твоих прогулах, Чонгук. И о твоем отце. – Намджун видит, как опадают с подросткового лица все эмоции и остается лишь надежда. Надежда на то, что все это шутка.

– Прости?

– Чонгук, – вновь встревает Минджи, беря Чонгука за руку, – я слышала от одноклассниц, что твой папа очень строгий. Это правда? Насколько все плохо?

– Что именно с моим отцом и при чем тут прогулы? – Чонгук становится серьезным как никогда. Аура вокруг него оборачивается невыносимой, словно воздух пронзили льдом и молниями. Именно поэтому Минджи просто отпускает руку парня, незаметно отодвигаясь на пару сантиметров.

– Директор узнала обо всем произошедшем. И о том, на каком счету ты теперь в школе тоже. Когда я общался с ней в последний раз её лицо, – Намджун с сожалением вспоминает гримасу женщины, – оно было наполнено… Радостью? Словно она безумно довольна произошедшим. И, почти сразу же, она связалась с твоим отцом и сообщила о прогулах.

– Что он сказал? – Глаза у Чонгука ледяные, почти пустые, но и в них можно отыскать отчаяние.

– Попросил одного из учителей навестить тебя, – Намджун ловит секундную надежду проскользнувшую на лице парня, потому сразу же продолжает, чтобы не было больнее, – чтобы проконтролировать. Ты должен позвонить ему. Прямо сейчас.

Кимы обмениваются неоднозначными взглядами, но Гук этого уже не видит. У него перед глазами проносятся события последних дней. И прямо сейчас, именно в эту секунду, когда ему предстоит набрать номер, казалось бы, родного человека, он понимает. Понимает, что гораздо больше, чем стать слабым, Чонгук боялся оказаться таковым в глазах отца. Но выбора нет, ведь так? Зачем оттягивать неизбежное?

И дрожащими пальцами, в ожидании очередного падения, Чонгук набирает нужный ему номер, но к уху телефон не подносит. Страшно. Он представляет, что ему предстоит услышать, догадывается, насколько разрушен будет после же первой фразы и от того безумно боится. Словно, отбрось он телефон куда-нибудь в дальний угол, отец потеряется вместе с ним. Чонгуку страшно потерять единственного человека, которого всегда волновало его состояние. Того, благодаря кому он вырос сильным.

А после того, как телефон отдает раздражающей вибрацией и по ту сторону слышится тишина, Чон поднимает глаза на учителя, взглядом умоляя выйти в другую комнату. Только бы никто не видел его позора.

– Мы пойдем уже, – Ким смотрит с искренним сожалением, – пиши, если что.

Чон кивает и прикладывает смартфон к уху. А по ту сторону все еще тишина.

Намджун и Минджи выходят из квартиры достаточно быстро, стараясь не издавать и звука. И, уже стоя за закрытой дверью, девочка останавливается и опускает глаза в пол, погружаясь в свои мысли, явно не самые приятные.

– Минджи, – Ким смотрит на дочь с сожалением, ласково укладывая ладони на ее плечи.

– Пап…

– Прости, но это все ради тебя детка. Ты же сама хотела пос…

– Я не об этом, – она резко обрывает старшего на полуслове, – Не извиняйся. Мне жаль. Очень жаль, что из-за меня тебе пришлось ввязаться во все это. И, спасибо тебе.

– Иди ко мне, солнышко.

Отец и дочь обнимаются тепло. Они стараются не говорить об этом вслух, потому что оба прекрасно понимают, насколько отвратительны. Но, пока сердце Намджуна мечется между безумной привязанностью к дочери и состраданием к ее натуре, Минджи спокойна. Минджи очень любит отца, она невероятно ему благодарна за каждый свой вздох. Но, порой, способы обрести счастья становятся радикальными.

А еще к радикальным методам готов был прибегнуть Тэхен. Он появился перед дверью в квартиру Чонгука буквально спустя десять минут после того, как учитель и его дочь покинули помещение. Было бы неловко столкнуться здесь. Чонгука бы явно отчитали за то, что он с Кимом общается, а самого голубоволосого вновь назвали бы сумасшедшим. Тэхен безумно не любил, когда его так называли. А еще он не любил бездумное поведение, например, такое, когда ты болеющий выходишь на улицу, так еще и дверь в квартиру за собой не запираешь.

Именно поэтому Ким вошел в чужую квартиру совершенно злой и совершенно без стука. Совершенно быстро он отыскал сидящего на диване совершенно разбитого Чонгука, и так же быстро растерял весь свой запал.

– Чонгук? Что случилось? – Тэхен присаживается рядом, заглядывая в до ужаса напряженное лицо, – Ты принимал лекарства?

– Угу, – Чон коротко кивает, – хён…

– Что?

– Простишь меня, если я разрыдаюсь прямо сейчас? – уже теперь Тэхен замечает, как часто младший моргает, сдерживая слезы.

– Нет, сначала ты скажи мне, что произошло.

– Я, – Гук тихо шмыгает носом, – разочарование. Я бракованный.

– О, святые, – Ким берет парня за затылок и притягивает к себе, заставляя уткнуться в плечо.

– Он сказал, – Чонгук уже не сдерживает слез и говорит дрожащим голосом, – он сказал, что я не достоин зваться Чоном. Что не хочет, чтобы такое позорище носило его фамилию.

– Тише, что за бред, это же всего лишь фамилия. По стране миллионы таких Чонов ходят, – Ким легко похлопывает по спине и говорит в полголоса, пытаясь сосредоточить внимание подростка на себе.

– Он сказал, что больше не будет обеспечивать мое проживание. Что будет не против, если, – Чонгук замолкает, почти задыхаясь на последних словах.

– Если что? – Тэхен задерживает дыхание, ожидая услышать худшее. Но не представляя даже, насколько ужасное.

– Если я сдохну, – теперь уже Чон вслух рыдает, хватаясь за толстовку Кима пальцами и, изо всех сил ее сжимая. – Сдохну как бездомный. Так, чтобы никто не знал моего ничтожного имени.

  И Тэхен впадает в осадок. Только сейчас до него доходит от кого Чон услышал все это, и он уже ненавидит этого человека. Не сам Чонгук избил свое маленькое внутреннее «чудовище». Его буквально принудили сделать это. Чонгук оступился, допустил ошибку, с кем не бывает? Ему сейчас до безумия плохо так почему же, казалось бы, самый родной ему человек говорит такие вещи, причиняя еще больше боли? Чего же, черт возьми, такого ужасного Тэхен не знает о Чон Чонгуке, в прошлом самом опасном парне в школе, раз до сих пор способен проявлять к нему жалость? В чем это малец так провинился, что весь мир теперь пытается его наказать?

А Чонгук рассыпается на куски. Он уверен, что, если бы не человеческое тепло под боком, скорее всего, он бы выпрыгнул прямо со своего окна в ту же секунду, что отец сбросил вызов. Ему указали на его место, на то дно, что он умудрился пробить. А еще это отцовское «Так и знал, что ты еще беспомощный как младенец и тебя нужно держать под рукой» с намеком на то, что Чону больше не доверяют. И из всех услышанных слов, из всех тех холодно брошенных фраз, парень вынес одно. Он потерял последнего человека, которому действительно был нужен. У него и от себя осталось немного.

В комнате открыто окно, от чего тела подростков пробивает холодом до костей. Даже закат сегодня облачен в холодные тона. Весь мир пропитался холодом, а люди застыли, словно бесполезные льдины, где-то очень далеко, вне досягаемости разума. Тэхен очень не любит холод. Скорее всего, будь ситуация немного лучше, он бы давно укрылся бы чем-нибудь, закрыл бы окно и, возможно, включил бы обогреватель. Но сейчас он только крепче прижимает к себе дрожащее от рыданий тело, все еще живое и дышащее, но внутри, кажется, умершее от холода. Не от того, каким веет из окна. От человеческого холода, поражающего сразу в сердце.

Чонгук не знает, что ему делать дальше. Он не хочет возвращаться в школу. Там люди. Отвратительное множество ужаснейших людей, которые не будут просто смотреть. Они будут жалить, будут пинать и плевать в него, пока он не превратиться в кучку отходов и не исчезнет из их жизни. Чонгук не может скитаться по улице, потому что и там он не выживет. Он умеет поддерживать жизнь находясь сверху, умеет закрывать глаза на трудности, чтобы чувствовать себя в безопасности. Но Чонгук не умеет выживать в теле слабого. Чонгук не умеет ладить с обычными, Чонгук не способен затеряться среди мусора, он просто не выживет так. Чон не может так же и остаться дома, в теплых объятиях, рыдая днями напролет. Потому что Тэхену это тоже не нужно, Чонгук ему не нужен. Тэхен тут так, скорее на время, только чтобы его успокоить, успокоить собственную совесть и в конце концов опять уйти. А еще дома он сможет остаться лишь до конца месяца, пока не придет время платить за аренду. Потому что весь мир разом решил ему отомстить за то, как долго и упорно он шел против его правил.

За окном постепенно успокоился ветер, передавая эстафету моросящему осеннему дождю. О себе без конца напоминал леденящий октябрь. И Чонгук тоже относительно успокоился, лишь прижимаясь к чужой груди и коротко вздрагивая, теперь уже от холода. В комнате царит полумрак и можно различить лишь два приглушенным и рваных дыхания. Чон чувствует, как Тэхен поднимает одну руку и утирает щеки, максимально тихо шмыгая носом.

– Давай закроем окно? – Ким следит за тем, как младший отстраняется и коротко кивает головой.

– Сколько времени? –Чонгук вторит хёну и говорит в полголоса, боясь нарушить тишину.

– Начало седьмого.

– А когда тебе нужно будет уходить? – Тэхен снова присаживается рядом, укладывая руку на подростковое плечо.

– В идеале уже сейчас, – Ким видит, как Гук поджимает губы и от того сам немного мрачнеет.

– Хён…

– Да?

– Останься, – Чонгук неловко отводит глаза. – Можешь остаться у меня на ночь?

– Ну, это… – Ким кусает губы, размышляя, – послушай я не против, но есть кое-что… То есть… Айщ, нет, не могу Чонгук.

– Значит ты уходишь, – Чонгук болезненно усмехается, – все идет своим чередом, верно? Вот и ты уходишь. Все в порядке, можешь идти.

Тэхен видит, как Чонгук поднимается с насиженного места и, немного качаясь, уходит в свою комнату. Нет, Тэхен бы остался, честно. Он бы даже позвонил Чимину и попросил бы с утра привезти ему нужные вещи. В школу завтра не нужно, а значит и спешить будет некуда. Но есть одно маленькое «но», в котором Тэхену попросту неловко признаться. Безумно неловко, а еще не хочется вновь услышать какой он чокнутый. Поэтому Тэхен выходит в коридор, собираясь уйти.

Но не может, нога не ступает и близко к двери. А все из-за того, что он увидел лишь краем глаза, как Чонгук сидит на кровати обняв колени. Его волосы торчат в разные стороны, а в приглушенном сумеречном свете можно разглядеть как опухли его глаза. Если еще вчера вечером тело Чонгука отличалось от прежнего лишь синяками, то в нынешнем Чоне не осталось и капли всего того, что Тэхен привык видеть. Не осталось самолюбия и уверенности, больше ни капли жестокости и тупых усмешек. Теперь Чонгук похож на подбитого кота, что просто не в состоянии самостоятельно зализать свои раны, и медленного от того умирающего.

– Черт, – Тэхен ерошит собственные волосы, приятно отливающие синим в темноте, и проходит в комнату Чонгука, останавливаясь в дверном проеме. – Постели мне на диване.

– Ты же хотел уходить.

– Нет, я просто хотел поспать этой ночью, – Ким ловит непонимающий взгляд на своем лице и, сквозь краснеющие щеки продолжает, – не думаю, что смогу уснуть у тебя сегодня.

– Что-то не так? Если тебе нужна одежда, то можешь взять любую из шкафа, если хочешь принять душ, то пожалуйста, – Чонгук в непонимании встряхивает головой.

– Да нет же! – Ким неловко прячет глаза, – Только не смейся… Хотя о чем я, даже Чимин усмехнулся.

– Думаешь у меня сейчас есть силы на смех?

– Нет. Конечно, нет, – Ким набирает в легкие воздуха и наконец признается, – У тебя всего одна подушка. А мне, чтобы уснуть, нужно минимум две.

– Что?

– Одну под голову, а вторую, чтобы обнять ее, – Ким видит, как Чонгук нахмурился и от того ощущает себя еще более неловко.

– Почему ты так из-за этого переживал? Это же мелочи. Под голову можешь положить эту, по ночам она все равно просто валяется рядом, – Чонгук кивает на подушку, лежащую справа от него.

– А ты?

– Говорю же, она просто лежит рядом. А вот чтобы обнять… Можем убить сразу двух зайцев.

– Это каких? – Ким щурится, потому что окончательно стемнело, и он не может уже толком разглядеть лица напротив.

– Думаю, ты сможешь меня понять. Мне важно чувствовать, что что-то лежит под боком, когда я сплю, а иначе просыпаюсь в панике. То есть, чтобы обоим было комфортно, ты можешь обнять меня.

– Ты шутишь? – Ким смеется и пытается разглядеть улыбку на подростковом лице, искренне веря, что это шутка, – В обнимку только с девчонками спят, для чего мне твои собачьи нежности?

– Тогда можешь зажиматься с одеялом, уж их то у меня три, – Чонгук слабо улыбается, чувствуя, как слипаются его глаза и мыслить становится все сложнее. Парень немедля толком поднимается и достает из шкафа нужное одеяло и вручает Тэхену. А сам хватает с кровати подушку и идет в гостиную. – Ты и впрямь странный.

– Пф, – Ким кривится, – я виноват в этом что ли? Ты вообще спишь без подушки.

– Я не об этом. Постоянно присваиваешь совершенно обычные вещи девчонкам. Как будто парни не люди и не могут себе позволить просто обнять другого парня. Так странно. Все обычные такие странные? – Гук, занятый подготовкой места Тэхену, лишь затылком чувствует его изучающий взгляд, но ответа не дожидается.

Когда Чон уходит, Тэхен чувствует себя странно. Когда лежит укрытый одеялом продолжает чувствовать себя так же. Может это из-за того, что он не написал Чимину? Скорее всего. Именно это Тэхен и делает, желая старому другу спокойной ночи и оповещая о том, что ему придется заехать за Тэхеном утром, желательно на машине. Друг взбесится, когда прочтет это. Скорее всего, помянет всех чертей и отправит Тэхена к ним раз эдак сто. Но, на то он и друг, чтобы все-таки приехать, пусть и с ужасно недовольным выражением лица.

Но и после оставленных сообщений легче не становится. Уснуть Тэхен не сможет, это факт. Поэтому теперь слишком много времени, чтобы думать. Это пугает. А думает он о том, что странный. Не потому что он любит объятия во сне, а потому что отказывается от них даже тогда, когда предлагают. Но ведь Тэхен не девчонка. Больше чем, когда его называют сумасшедшим, он ненавидит, когда его называют девчонкой. Но Чонгук не называет, так ведь? У Чонгука вообще совершенно другие представления о странности и парнях. Но все же, все это совершенно неправильно. А может это не менее странно, чем то, что Чону нужно что-то под боком, чтобы уснуть? Оба они странные, по крайней мере этим вечером, и оба неправильные. А значит терять толком нечего. Его бы все равно однажды выкинули.

И уже через пару минут Чонгук довольно усмехается сквозь сон, чувствуя, как за спиной прогибается матрас под чужим весом, теплая рука устраивается где-то в районе Чонгуковой талии, а холодный лоб утыкается ему между лопаток. Вот теперь Чонгуку смешно, но он ни за что не посмеет лишить себя «чего-то» под боком. Потому что иначе никто из них этой ночью не уснет.

***

Когда Чонгук утром просыпается от странных шумов в квартире, он непроизвольно настораживается. Всю ночь ему ничего не снилось, и сейчас это вряд ли сон. Он отлично помнит, что вчера у него оставался Тэхен. Один Тэхен. Но прямо сейчас он готов собой поклясться, что слышит, как стучит вода в душе. А еще, как кто-то шумит на кухне. Но ведь у него оставался только один Тэхен.