Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.

Фридрих Ницше

Моих губ касается леденящая сладость, не сравнимая ни с одним пьянящим нектаром, и боль постепенно отступает, уступая место эйфории. Мне хочется открыть глаза, но упрямые уставшие веки смыкаются сильнее при каждой попытке взглянуть хоть одним глазком на него. Я знаю, он рядом, чувствую его призрачные прикосновение на коже, ощущаю пристальный, манящий взгляд. Тянусь к нему, протягивая руки к тьме, но встречаюсь с пустотой, окутанной леденящим мраком. Мой Ангел издает приглушенный рык и ускользает от меня все дальше и дальше так, что я перестаю чувствовать его присутствие.

Мне ничего не остается как просто ждать, стоя перед пропастью тьмы и вглядываться в нее, ожидая увидеть чего-то большее чем кромешное ничего. Когда стоишь перед пропастью, невольно чувствуешь ее манящий голос, смотришь в ее бескрайний омут и нависаешь, как птица в ожидании полета.

Я всегда боялась высоты. С самого детства необъяснимая фобия не давала мне спокойно подойти к окну высотного здания, коленки тряслись, а ноги подкашивались, казалось, что если подойду к краю – меня ждет неминуемая гибель.

— Она в сознании, — врывается женский громкий голос, и цепкие руки хватают меня и укладывают на что-то движущееся и сквозь гущу ресниц я начинаю видеть свет.

— Видимых повреждений нет, — слышится уже немного грубый мужской баритон.

— Нашатырь, — тараторит женщина.

Движение прекращается и в нос ударяет едкий неприятный запах, прожигающий до самого горла, и я начинаю кашлять, резко распахивая глаза.

— Где я? — хватая ртом воздух шепчу я, оглядывая больничные халаты врачей. — Что произошло?

— Не дергайся, — один из врачей укладывает меня обратно на носилки. — Могут быть внутренние кровотечения.

— Где Макс?! — выдыхаю я, но меня никто не слушает, надо мной столпилось будто кучка роботов, сухо выполняющая команды. — Макс!

Я начинаю кричать, и сильные руки санитар сильнее прижимают меня к койке, окатывая пустым взглядом.

— У нее шок, готовьте успокоительное.

— Нет! — кричу я, продолжая звать друга, видя перед собой ужасные картинки его растерзанного окровавленного тела. — Прошу, скажите, где он!

В руку вонзается иголка, и по всему телу пробегает расслабляющий разряд, а перед глазами появляется пелена. Каждая мышца моего тела расслабляется и я затихаю, фокусируясь на взгляде женщины в белом халате.

Ее взгляд начинает теплеть, а губы вздрагивают в знакомой мне улыбке, вызывающей волну ностальгии. Моей щеки касаются ледяные пальцы, глаза девушки загораются ярко алыми огоньками.

— Не уходи, — протягиваю я заплетающимся языком и снова погружаюсь в темноту.

— Все будет хорошо, Катарина, — слышу нежный баритон и окончательно проваливаюсь в сладкую дремоту.

Мысли покидают мою голову, оставляя после себя лишь абстрактные рисунки чего-то странного и повседневного, того, что успокаивает и дает уверенность.

— Доченька, как ты? — лба касается тепла ладонь, и я прихожу в себя.

— Папа, — протягиваю я еще заплетающимся языком и вижу его нежную улыбку.

— Доктор Ливиану, ваша дочь в полном порядке, не считая незначительных ушибов, — эхом отдается голос той самой женщины, но его присутствия я больше не вижу. — Она пережила сильный стресс, я думаю еще понаблюдать за ней.

— Я давно уже на пенсии, — тихо смеется папа и по его глазам видно, что ему приятно то, как его назвала эта женщина. — Думаю все с ней в порядке, я прослежу за ней сам.

— Как скажите, тогда я выписываю, — кивает она и выходит из палаты, и папа присаживается на стул рядом со мной.

— Что случилось, Кейт?

Его вопрос вытаскивает из памяти кровавые картины и на глазах наворачиваются слезы.

— Я не знаю, — тихо отвечаю я. — Мы гуляли с Максом, а потом эта старуха, эти крики... Я толком ничего не поняла.

Мой голос переходит в тихий вой, и папа сжимает мою руку сильнее.

— Они нашли его? — шепчу я, всхлипывая.

— В одном из переулков нашли следы крови.

— Это снова произошло! Я притягиваю одни беды.

Он проводит ладонью по моим волосам и целует в лоб, не зная что на это ответить, и просто говорит:

— Поехали домой, Кейт.

Действие препарата еще держала мою изувеченную психику на плаву, не давая окунуться в омут истерики и самобичевания, но слезы безмолвно стекали по щекам, оставляя на коже неприятное жжение. Медсестры помогают мне одеться, врач выписывает лекарства, и мы с отцом выходим из больницы к его машине. Впервые за долгое время он сел за руль.

Проблема либо во мне, либо в этом городе. СМИ города предупреждали, что в городе появилась серия загадочных убийств, отличительной чертой которой являлось изувеченье тел. Конечно, полиция будет говорить о жестоком маньяке – убийце, но я видела собственными глазами, как темная фигура разорвала голыми руками на куски того нападавшего на Макса.

— Скучаешь по работе? — решаю отойти от собственных раздумий, застегивая ремень.

— И да и нет, — улыбается в ответ папа, поворачивая ключ зажигания. — Столько всего плохого случалось в этих стенах: страшные болезни, смерти, люди теряли здесь веру и так же ее обретали. Но в одном я уверен точно: я благодарен этому месту, оно подарило мне тебя. Для нас с мамой ты стала нашем лучиком солнца тепла и любви.

От его слов на душе становится спокойно. Отец редко поднимал тему моего удочерении, и мало что рассказывал мне о том страшной ночи, которая подарила на свет меня. Я была очень спокойным ребенком, мама часто говорила, что взгляд у меня был всегда наполнен мудростью и сдержанностью.

— Расскажи мне как это было? — аккуратно спрашиваю я. — Ты помнишь, как она выглядела?

— Когда пациент на грани смерти, не особо есть время разглядывать его лицо, я почти сразу понял, что ее не спасти, поэтому главной задачей для нас было спасение тебя.

Я глубоко вздыхаю, представляя картину той ночи, и по телу пробегают мурашки. Моя биологическая мать была очень сильной, раз смогла дойти до дверей больницы с такими ранениями.

— Мы не смогли определить личность, твоей матери, и полиция не смогла найти ни одной информации о ней, как будто она и не существовала вовсе: ни документов, ни фотографий, ни телефона, никого. Никто не искал ее, поэтому новорожденную тебя было решено отдать в приют. Мы сразу с твоей мамой подали документы на усыновление. С проблемами здоровья твоей мамой, ребенок – был для нас самой больной темой, но ты дала нам эту частичку света.

— Родители – это те, кто воспитали. Вы для меня все равно родные, — шепчу я и сталкиваюсь с его улыбкой.

Мы идем домой, папа, приобняв меня за плечи, одобрительно пожимая их, ведет меня к подъезду.

— Я надеюсь, что его найдут, — бормочу себе под нос, но отец не слышит, или старается не обращать внимания.

На пороге нас встречает мама. При виде меня ее красный от слез нос всхлипывает, и она начинает часто моргать, нещадно роняя слезы.

— Доченька, — шепчет она, крепко обнимая меня и начинает целовать мои щеки.

— Все в порядке мам, не плачь.

Но ее уже не остановить, она роняет лицо на ладони и с ее губ срывается громкий вой, готовый в любую секунды превратиться в душераздирающий крик. Я смотрю на нее, и у меня самой начинают наворачиваться слезы, я крепко обнимаю ее и начинаю успокаивать.

Папа отводит нас двоих на кухню и заваривает чай с лимоном и мятой, краем глаза я замечаю, как он тихонечко добавляет нам в кружки успокоительных капель, а сам достает свои таблетки для сердца. Отец всегда скрывал свои эмоции, видимо, это издержки его профессии.  Он всегда держал все под контролем, а когда находился в стрессовых ситуациях, потом молча пригублял рюмку коньяка или теперь препараты, что ему прописали.

— Тебе набрать ванную? — немного успокоившись говорит мама, делая большие глотки из своей кружки.

Я отрицательно качаю головой и лишь откидываюсь на диване, глубоко вздохнув.

— Приду в себя, и сама все сделаю, не переживай, — говорю я и на глаза матери вновь накатываются слезы. — Все хорошо, ложитесь спать.

— Тебе сегодня звонил твой начальник, — тихо говорит мама, пытаясь сменить тему. — Владислав Блаур... как там его...

— Владислав Бэлаур, — выдыхаю я и глистер в руках папы вздрагивает, он замирает, стоя спиной к нам, а потом вновь начинает возиться с медикаментами.

— Такой интеллигентный молодой человек, — с легкой улыбкой говорит она.

— Когда он звонил, мама?

— Как только ты ушла, еще днем, он просил перезвонить ему, как только ты появишься дома.

— Сейчас уже поздно ему звонить, — говорю я, смотря на часы. — Завтра утром это сделаю, у тебя остался номер?

— Да, конечно.

Мама уходит из кухни, и я замечаю, папин задумчивый взгляд. Он стоит опершись спиной о столешницу и смотрит перед собой, перебирая в руках кружку чая.

— Все в порядке, пап?

— Вот, — мама заходит на кухню, со стационарным телефоном и я открываю последние номера, краем глаза, следя за странным ступором отца.

— Я запишу в свой телефон, — шарю по карманам и кусаю нервно губу.

— Что такое? — взволнованно спрашивает мама

— Я оставила телефон и фотоаппарат в кафе.

— Я завтра съезжу за ним, — неожиданно говорит отец и садится рядом со мной, натянув на лицо свою дежурную улыбку.

С мамой это может сработать, но не со мной, я чувствую, что его что-то тревожит.

— Все нормально я схожу сама завтра.

Мама снова бросается ко мне с объятьями, и на этот раз я не сдерживаю слез. Не знаю, что ей сказать и как успокоить, поэтому просто молчу, а когда волна ее беспокойства стихает иду в душ и спать.