Первые минуты не понимаю, что происходит. Потому что хочу повернуться и не могу. Медленно выпадаю из сна и только тут доходит — я прикован. Тобой. К нашей кровати. Теми самыми наручниками, которые так любишь и можешь расстегнуть в любой момент, не парясь. Впрочем, ты никогда не делал этого во время наших игр, а я, кретин, никогда не просил показать, как ты так делаешь, и теперь расхлебываю. Ладно хоть ноги свободны, хотя нихера не врубаюсь, как мне это может помочь.

Не знаю зачем, но дергаю руками, и цепь вкусно лязгает о прутья кованого изголовья. И то, и то сделано на совесть, не погнешь и не сломаешь, как раз для извращенцев вроде нас с тобой. Но самое стремное, что звук этот привычно рождает неудержимую дрожь. Она разливается под солнечным сплетением и метко бьет в пах. Член вздрагивает, словно живет своей жизнью, и заваливается набок.

Чувствую горячую пульсацию, от которой охота выгнуться дугой, но терплю. Потому что сначала хочу посмотреть в бесстыжие глаза и спросить — какого, собственно, хрена, Эрен?! Но для начала нужно хотя бы увидеть тебя. И смолкнувший шум воды в ванной подсказывает, что случится это прямо сейчас.

Ты появляешься в дверях абсолютно голый. Мокрый после душа, полотенцем ероша влажные волосы. Охуенный. Сразу почему-то вспоминаю, что не драл тебя целую вечность. Кажется, с прошлой недели. То у меня была работа, то ты отвисал со своими друзьяшками и вваливался домой лишь под утро, в нулину. Не то чтобы я возражал против бухого тела, но, когда ты на все согласный, так неинтересно. И вот теперь стоишь, смотришь на меня, прикованного к постели, и небрежно вытираешься.

— Уже проснулся? — зачем-то спрашиваешь очевидное и отбрасываешь полотенце.

Ты пропустил пару капель на плоском животе и мускулистых ногах, и еще несколько на члене. На твоем офигенном члене, засранец, который уже залупился. Блять, я бы облизал, да только...

— Отпусти.

— Нет.

Вздрагиваю от неожиданной спокойной наглости, с которой игнорируешь.

— Эрен, сейчас же.

Едва заметно качаешь головой и плюхаешься на постель, поджимая под себя ногу. Теплые пальцы скользят по щеке, цепляют подбородок, а я наблюдаю за твоей физиономией и тем выражением, с которым раскосые глаза блуждают по моему телу. Замирают на крепнущем стояке, и ты облизываешься. Знаю, заводит обоих. Тебя — мой член и то, что он с тобой сделает, меня — то, как смотришь на него. Как покусываешь губы и сглатываешь.

— Отпусти, — повторяю, — и получишь его.

— М-м, — тянешь задумчиво.

— Вобью до самых гланд, — говорю спокойно, и ты облизываешься вновь.

Любишь, когда я долблю тебя в рот, ничуть не меньше, чем любишь подставлять свою дырку. Поэтому предложение заманчивое. Поэтому забираешься на постель и седлаешь, усаживаясь на мои яйца. Тянешься к рукам и, цепляясь за наручники, почти ложишься сверху. И жарко дышишь в губы.

— Выебешь? — шепчешь. Глаза пьяные от желания, шальные.

— Как суку, — выдыхаю сквозь зубы, и ты стонешь от обещания в моем голосе.

Задница твоя почти на моем члене. Трется, провоцирует, такая горячая, что нестерпимо, и ни о чем не могу думать, кроме как засадить в нее. А ты целуешь, вылизываешь мой рот и стонешь, елозя по яйцам. Хватаешь член и царапаешь, дрочишь ленивыми рывками, и через минуту он уже смотрит в потолок, пачкая твой живот соплями смазки.

— Это вообще нормально, что в твоем возрасте так быстро встает? — ухмыляешься наглой рожей и облизываешь липкие пальцы.

Реагирую прежде, чем успеваю подумать. Дергаюсь, цепь от наручников скрежещет по кованым прутьям, и убеждаюсь, что без толку. Тогда выгибаюсь дугой, стараясь скинуть с себя довольное чудовище, но вдруг резко прижимаешь меня к постели, и на секунду вспоминаю, что я ненамного сильнее. И ты подставляешься мне потому, что так хочешь. Тогда что за нахуй сегодня творится?

— Что задумал, Йегер?

— Ничего, что тебе не понравилось бы, — шепчешь и тянешься ближе, нависаешь.

— Мне уже не нравится.

— А по-моему, очень, — мажешь пальцами по головке, собирая вязкие капли, и пачкаешь мои губы. Не успеваю возмутиться, потому что целуешь следом жадно и топко. — О чем ты думаешь, что так течешь?

— О твоей дырке, сопляк, — цежу сквозь зубы.

И сдавленно матерюсь, когда приподнимаешься и трешься задницей о мой стояк. Пару раз даже тычусь в знакомое кольцо мышц, но зажимаешься, как целка, и не даешь. Обхватываешь собственный член, тянешь книзу и отпускаешь. Он мокро бьет по животу, упруго распрямляясь, а я, кажется, готов наброситься и драть тебя до кровавых соплей.
Вот только цепь жалобно шкрябает, не пуская. Ты в ответ дышишь загнанно и ерзаешь так, что поджимаются пальцы на ногах от желания. И снова подаешься вперед, льнешь.

— Хочешь? — шепчешь мне в губы. Близко-близко, касаясь. Искушая.

— Всегда, — выдыхаю и прихватываю за нижнюю, утягиваю в рот, ласкаю. Позволяешь и стонешь низко, из самого нутра. Вкусный, жаркий. Мой.

Чуть вскидываю бедра, подпихивая твою распрекрасную задницу. Она липкая от моей смазки. И промежность липкая. И между нами все липко, ведь ты тоже течешь.

И я хочу выебать тебя прямо так, почти на сухую, потому что оно острее и полнее. А боль... ты же любишь ее, верно? Дуреешь от нее, впадаешь в транс и ревешь, прося добавки. Вот и сейчас словно слышишь меня и заводишь руку назад, обхватывая мой член, прижимая и утыкая головкой в себя.

— Запрыгивай, ну, — шепчу нетерпеливо.

Твои зрачки расширяются, когда сфинктер почти вбирает головку, и снова бесполезно рву цепь в попытке насадить тебя глубже. Но в последний момент снимаешься с члена, и болезненная судорога прокатывается по телу.

— Эрен, блять! — шиплю, готовый убить.

Лыбишься в ответ и тянешься к тумбочке. Не достаешь, слезаешь с меня, и... лучше бы я сдох. Потому что роешься в ящике, стоя на четвереньках, сверкая яйцами и маяча выставленной задницей. Дырка у тебя аппетитная всегда, а сейчас особенно, покрасневшая от недавнего вторжения, обиженно сжавшаяся. А еще ты гладкий как девчонка, ни одного лишнего волоска, кроме блядской дорожки и лобка. Даже бреешься через раз.

Но вот поиски закончены, и переползаешь обратно. Снова седлаешь, однако на этот раз усаживаешься спиной, и слышу знакомый щелчок крышки.

— Будешь смотреть, Ривай? — шепчешь с придыханием, обжигая взглядом через плечо.

Даже спорить не собираюсь. Буду, и ты это знаешь. Завороженно наблюдаю, как льется густой гель, и, кажется, догадываюсь, что будет дальше. Ты тянешь себя. Медленно, со вкусом, засовываешь пальцы до упора и еще немного. И назад. И снова. Трахаешь себя, задевая простату, глотая стоны, и хлюпаешь уже растянутой задницей. Тебе хорошо, так блядски хорошо, что слов нет. У меня так точно. Облизываю взглядом ямочки на крестце и бесстыжую дырку. Припухлая. Скользкая.

— Покажи.

Почти не узнаю свой голос. Плевать. Главное, что оглаживаешь ягодицы и выполняешь приказ.

— Так? — с придыханием через плечо.

Блять. Слишком далеко, чтобы достать. И слишком близко, чтобы не видеть, как расплавленный гель вытекает из тебя. Раскрываешься так, что рычу и рвусь с цепи, сбивая в кровь запястья. Хочу. Хочу тебя.

— С-сука, — цежу сквозь зубы.

— Я тоже люблю тебя, — выдыхаешь с соблазнительной ухмылкой.

В твоей ладони мелькает пробка, и следом накрывает осознанием, что хрен мне на рыло. Реально, блять. Скриплю зубами, пока запихиваешь ее в покрасневшее очко и надрывно стонешь, когда сфинктер смыкается вокруг основания. Распущенная дрянь ты, Йегер. Моя ядовитая дрянь.

— Блять, лучше бы это был ты, — бормочешь жалобно и вертишь задницей с торчащей в ней затычкой.

Сказал бы я, но не даешь. Изгибаешься вперед, и не вижу, а чувствую, как пухлые губы накрывают головку, ладони тянут ствол, и меня выносит к чертовой матери. Слишком возбужден, чтобы терпеть. Вскидываю бедра, и от неожиданности почти кусаешь. Зубы царапают уздечку, и перед глазами темнеет. Твоя охуенно глубокая глотка как подарок после всех издевательств и отчасти скрашивает боль. Долблюсь в нее отчаянно, пока позволяешь, и не ошибаюсь. Потому что вновь переворачиваешься и плюхаешься задницей прямо на обсосанный член, прижимая его к моему животу.

— Задолбал, блять, елозить, сучка, — выдавливаю, пытаясь совладать с упоительной судорогой, что сводит все тело.

Снова эта усмешка. Только не очень уверенная. Тоже накрывает, а, Йегер? Вижу, накрывает. Глаза совсем шальные, пьяные от желания. И тело мелкой дрожью заходится.

Губы мокрые, потерявшие очертания, тянешься ими ко мне, и снова хватаю зубами нижнюю, оттягиваю. Скулишь и жмешься ближе, удивительно податливый. Позволяешь себя целовать, а я, одурев от безнаказанности, насилую твой рот языком.

— Дай уже выебать тебя, чудовище, — надеюсь, выходит не слишком жалко.

— Сначала расскажи, — шепчешь в ответ и целуешь подбородок. Мажешь по щеке и очерчиваешь челюсть, подбираясь к уху. — Расскажи, как, — щекоча дыханием.

— Освободи, и покажу, — чуть дергаюсь, когда прикусываешь мочку.

Но плевать ты хотел на меня. Трешься, имитируя толчки, и я готов орать. Тело скручивает, кровь грохает в ушах, она же до боли распирает член, а меня топит запахом твоего пота. Сладко-горьким, тонким, изысканным, что прозрачным бисером покрывает кожу.

— Я, блять, кончу так, — выдыхаю, едва соображая.

— Нет, Ривай, только в меня, — влажно бормочешь на ухо, и пробивает очередной судорогой. Хватаешь меня под челюсть и рывком выламываешь шею так, что слышу хруст позвонков. Лижешь, вцепляешься зубами и целуешь, оставляя засосы. Гребаный собственник. — Ну давай... Как ты это сделаешь? Поставишь раком и будешь драть, пока не охрипну? А потом сольешь в меня, — еще один засос, — и заставишь удерживать... чтобы потом слить еще раз... и еще... чтобы из меня текло, да?

— Все, что захочешь, — обещаю сквозь стиснутые зубы.

— Хочу так... и грубо, — твой голос жалобно дрожит от предвкушения, в глазах слезы, и за это я готов простить все, даже эту дурацкую выходку с наручниками. — Как в прошлый раз. Помнишь прошлый раз?

— Еще бы, — хмыкаю.

— Ты столько раз спускал в меня тогда, что кишки подвело, — чуть приподнимаешься на руках надо мной, любуясь россыпью засосов. — А еще ты кричать за-запретил...

Последнее слово почти скулишь, потому что прогибаешься и закатываешь глаза. Кайфуешь на затычке, чудовище, и ни капли не смущаешься. Вижу, как перекатываются мускулы под смуглой кожей, как гуляет кадык на выгнутой шее. Как мучительно дрожит твой член и течет, роняя капли смазки. Бесполезно дергаюсь навстречу, но добиваюсь лишь саднящей боли в содранных запястьях. А ты замираешь надо мной, по-блядски доступный и недостижимый. Не могу терпеть.

— Эрен, отпусти.

Это уже не игра, а приказ. Ты понимаешь это и не посмеешь ослушаться, маленькая дрянь. В дурных от вожделения глазах мелькает оно, то самое, что вынуждает тебя раз за разом подчиняться, подставляться, выполнять. Послушно кричать или молча жаждать унижения. Но сейчас упорно давишь свою сущность, которая просто воет, так хочет ко мне. И это непослушание тоже элемент нашей любви. Разве что я не ожидал, что окажусь в полной жопе.

Вклиниваешься рукой между наших тел и обхватываешь мой член. Он готов взорваться, и я, кажется, тоже. Ты же стискиваешь сильно, ловишь губами мое сбитое дыхание и опять лениво дрочишь. Не понимаю нахрена, ведь и так теку, как сука. Впрочем, через секунду доходит, когда липкие скользкие пальцы мнут яйца, оттягивают до звезд перед глазами и пробираются дальше. Не успеваю возмутиться.

Особо не церемонишься, пихая пальцы внутрь и царапая мне очко. Блять, совсем забыл, как это. Жжение в заднице нестерпимое, но опомниться и привыкнуть не даешь. Тут же толкаешься глубже, прокручиваешь, кое-как смазывая стенки, и вот теперь давлюсь собственным воем. Терзаешь простату, заставляя выгибаться и снова рваться с цепи. Удовольствие, острое и ослепительное, бьет по нервным окончаниям, пронзает насквозь, и вовремя кусаю губы, удерживая пошлый стон.

— Ты тугой, — шепчешь мне в рот. — Я тоже таким был, да? — лижешь губы, толкаешься языком, просишься, и уступаю, пуская в свой рот. — Тебя когда-нибудь ебали, Ривай? — выдыхаешь с последним прикосновением губ.

— Иди на хуй, щенок, — жмурюсь и хриплю, потому что тянешь настолько умело, что круги перед глазами.

И оказываюсь не готов, когда пальцы выскальзывают из раздрызганного очка. Едва удерживаю разочарованный стон и выпадаю из нирваны. Глаза твои вижу близко-близко. Красивые. Обожающие. Шкодливые. Хренов ты провокатор, Йегер. Не могу устоять в который раз. Ты не создан доминировать, да оно и не нужно. Твоя власть надо мной в другом. Она в покорности. И в этих глазах. За это готов лизать твои ноги.

— Доиграешься, — хмыкаю через силу. — Накажу ведь.

— Накажи, — соглашаешься тут же, с придыханием, и смотришь почти умоляюще.

Целуешь напоследок и стекаешь вниз. Раззадоренное тобой очко горит и пульсирует, саднит. Возбуждение становится болезненным. Внутри холодеет при мысли о твоем члене в моей заднице. Но тут же взрывается мириадами обжигающих искр, стоит тебе с силой раздвинуть мне ноги, устраиваясь между. Дыхание щекочет открытую промежность, а следом мажешь языком до самых яиц. Лижешь их и втягиваешь в рот. Сначала одно, играешь с ним и выпускаешь, берешь второе. И меня сносит к ебеням. Обожаю твой язык, паршивец. Который сейчас везде, скользит, дразнит, толкается.

— Пусти меня, Ривай, ну же, — слышу на границе осознания и уступаю.

Буквально отъезжаю на твоем языке. Резь в очке почти успокаивается, прилежно и со знанием дела зализанная. А меня пробивает такими судорогами, что едва вспоминаю, как дышать. Давлюсь собственными стонами, потому что лучше сдохну, блять, чем признаюсь, насколько ты хорош. А ты чертовски хорош, Йегер. Но мысли мелькают и испаряются, пока  трахаешь меня языком и умело дрочишь. Мне же остается беспомощно рваться с цепи и вскидывать бедра подчиняясь. И ты стонешь от восторга, ведь хозяин доволен.

— Не молчи, Ривай... пожалуйста... — бормочешь и зацеловываешь бедра изнутри.

Я мокрый от твоей слюны и едва соображаю от твоих наглых игрищ. Знаю, что не должен, но не выдерживаю и ведусь. И от нового рывка ладони на моем стояке всхлипываю, кажется. Иначе с чего вдруг так восторженно распахиваются твои глазищи.

— Еще!

Снова запихиваешь пальцы, долбишь глубоко, медленно, и вот уже моя дыра звучит, как у пользованной бляди. Против воли заводит так, что пронзительный стон срывается с прокушенных губ, вибрирует, и почему-то становится совсем охуенно. Заткнуться уже просто не могу, всхлипываю и скулю сукой то ли от рези в заднице, то ли от пронзительного удовольствия. И осознаю, что нахуй кончу на твоих пальцах.

— Эрен, — хриплю едва слышно, и ты понимаешь.

Проворно седлаешь меня, избавляешься от пробки, и вот уже готовый взорваться член тычется в мокрое и горячее. Вбираешь за раз и замираешь на секунду, с надрывным стоном вытягиваясь от наслаждения. Тебя трясет, как одержимого, и так отчаянно сжимаешься, что понимаю — на грани.

— Не вздумай, гаденыш, — цежу предупреждающе.

Киваешь, морщась от болезненного удовольствия, и плавно подаешься вперед и вверх. Кайфуешь, кусая губы.

— Давай уже, блять, — почти рычу не выдерживая.

И ты послушно срываешься. Скачешь на мне так отчаянно и размашисто, что почти больно. Но в этом смысл, не правда ли? А внутри все ноет и рвется, и ничего не чувствую, кроме гребаной беспомощности и животного восторга. Уже теряюсь от чего прошибает удовольствием, то ли от того, как насилуешь мой член, то ли от твоих глаз с дрожащей поволокой слез. То ли от крика, что резонирует в ушах. Вторю тебе, не сдерживаюсь, ощущая, что вот-вот. И подыхаю, когда нас накрывает оргазмом, как атомным взрывом.

Обессиленный, падаешь сверху, сжимаешь мой член в себе и всхлипываешь. Тебя еще не отпустило, но уже тянешься, переплетаешь наши пальцы. А потом сталь на запястьях клацает, и я свободен, чем пользуюсь тут же. Заламываю твою голову назад и жадно целую истерзанные губы.

— Кстати, чудовище, — шепчу потом в торчащие пряди за ухом. — Как ты снимаешь их?

Смеешься, пряча физиономию в изгибе моей шеи, и вопрос остается без ответа.

Люблю твой смех.