Примечания:

Это в некотором роде AU относительно канона "Псов", так что уточняю свою возрастную расстановку: Виктору - 30, Юри - 26, Юре - 18; Дазаю и Чуе - 26 лет.
Основной пэйринг: Чуя/Дазай. Кто не любит треугольники и иже с ними, отношения Виктора, Юры и Юри идут относительно фоном, они ненавязчивые и в целом софтовые.

Говорят, Хасецу вымирает. В этом приморском городке с одним-единственным портом и старым железнодорожным вокзалом остаются только оседлые люди, которые ничего не хотят менять в своей жизни. Вся молодёжь стремится в большие города, манящие через экраны телевизоров, и Чуя может их понять, ведь молодость - пора приключений и открытия для себя новых дорог. Куда интереснее поехать куда-нибудь в Киото или Осаку и потеряться там, чем до конца жизни жить в городе, в котором ты знаешь лицо и имя каждого человека, живущего с тобой в одном квартале. - Рай, да и только, - выдыхает Чуя и поглубже сползает в горячую воду источника. С его паранойей - издержки профессии - жить в таком месте было бы действительно раем. Не пришлось бы тратить на дорогу больше двенадцати часов, Чуя бы приезжал в этот городок каждый выходные. Почему нет? Тихие улицы, красивые старинные здания, обилие парков, засаженные сакурой тротуары и множество мест, откуда можно полюбоваться морем. В этом городке шумно только во время праздников и фестивалей, а в остальное время можно пройтись по окраинам и не встретить ни одного человека. Вот уж точно город-призрак, наполненный лишь солёным воздухом и умиротворением. Хотя больше всех парков и пустынных набережных Чуе без сомнения нравятся горячие источники семейства Кацуки. И множеством отдельных небольших «чаш» источников по всему периметру дома, и очень вкусной едой, и прекрасными видами на замок Хасецу. К тому же, Хасецу является нейтральной территорией для мафии, и здесь можно встретить множество заезжих «туристов», в чемоданах которых под слоями вещей прячется огнестрел. Кто-то бы сказал, это глупо, ведь ничто не мешает подстроить убийство в таком незащищённом и пустынном месте или устроить потасовку. Но правда в том, что помеха имеется и ещё какая. Потому что сын семейства Кацуки, состоящего из отца, матери и старшей сестры парня, является мафиозным информатором. - Нет, Ю-Юрио! Пожалуйста, не надо! Ты же знаешь, после еды нельзя лезть в воду! - Да не ломайся ты, кацудон! Котлета ведь, а не печенье! Приоткрыв глаза, Чуя наблюдает за тем, как вышедший из предбанника высокий блондин тащит за собой того самого информатора, с которого секунду спустя сдёргивает очки и пинком под зад отправляет в воду. С воплем, которому наверняка позавидовали все чайки в округе, информатор валится в воду, обдавая Чую волной брызг, и Накахара обязательно бы вспылил просто потому что, если бы вошедший в воду с довольной ухмылкой блондин не пробрался под бок и не пристроил голову на его плечо с усталым «Виктор и Дазай там накидываются, просто pizdets какой-то». Накахара больше по английскому, итальянскому и французскому языкам и не очень-то - откровенно говоря, вообще никак - силён в русском, но что такое «pizdets» отлично знает. Это как недельный отходняк от «Порчи» на больничной койке и нажравшийся грибов Дазай. Одновременно. Ну, или как пьющие на пару Виктор и Дазай, которые сначала будут обсуждать свои непонятные дела и обмениваться информацией, а после начнут лезть с грязными намерениями, даже зная, что огребут за это по самое не балуйся. В любом случае, это всё очень хреново, так что стоит насладиться последними минутами тишины и покоя, пока эти двое не припёрлись в источник и не начали шуметь. - Кацуки-сан, - зовёт негромко Чуя, прижавшись виском к макушке Юры. - Вы не могли бы мне на словах обрисовать общую картину этой истории с наркотиками в Нагасаки? Знаю, это не дело Порта, но контрабанду через наши доки протащили, и это нельзя так оставить. Дазай опять зажмёт информацию и начнёт плести интриги, а мне разгребать потом последствия и оправдывать его суицидальную шкуру перед боссом. - Если вам так будет удобнее, Накахара-сан, - робко улыбается Кацуки и под тихий фырк Юры подсаживается поближе, устраиваясь напротив Чуи и начиная излагать информацию. Внимательно слушая, часть внимания Чуя, тем не менее, отдаёт визуальному изучению. Кацуки Юри, двадцать шесть лет и... На этом всё. В этом парне нет ничего примечательного. Он тихий, скромный, робкий и мягкотелый - и буквально, и фигурально. В нём нет ничего особенного, ничего запоминающегося. Этот божий одуванчик вызывает желание потрепать за щёку или же посмотреть с жалостью из-за врождённой неуклюжести, и только. Но при этом Кацуки является информатором-пауком, нити каналов связи которого раскинулись по всему миру: Таиланд, Китай, Южная Корея, Казахстан, Россия, Швейцария, Чехия, Канада, США. Поговаривают, у него даже есть двое информаторов в Италии, приближённых к семье «Вонгола», кресло босса в которой несколько лет назад занял дон Вонгола Дечимо. Кажется, однажды Кацуки очень удачно спас жизнь какой-то важной шишке в Детройте, пока учился там по обмену, и с этого всё началось. Но картина происходящего всё равно никак не укладывается в голове. Впрочем, ещё больше Чуя не понимает отношений между Виктором Никифоровым, правой рукой самого Якова Фельцмана, криминального авторитета России, Юрием Плисецким, внуком Николая Плисецкого - близкого друга Якова, и Кацуки Юри, который в России побывал всего два раза и оба раза умудрился вляпаться по самые уши: сначала в Виктора, а после в Юрия. То, что Кацуки влюблён в Виктора, очевидно. Он бегает за ним, как бегал в своё время Рюноске за Дазаем, пока не осознал, что тот никогда взаимностью не ответит. Впрочем, Виктор совсем не такой как Дазай, и его взаимные чувства к Кацуки так же очевидны без слов, как если бы он сделал себе татуировку с признанием «я люблю тебя, Юри» у себя на лбу. Вот только между Юрием и Юри тоже есть своя химия. Чуя никогда на зрение не жаловался и только за одну эту неделю отдыха уже сколько раз становился свидетелем тому, как краснел Кацуки, робко прикасаясь пальцами к отросшим волосам уснувшего Плисецкого, и как расплывался в глупой, абсолютно блаженной улыбке, когда отрицающий существование его личного пространства Юрий вис на плечах японца. Да даже вот сейчас, в эту самую минуту Кацуки излагает Чуе факты, цифры и комментирует сводки из отчётов, а сам смотрит только на задремавшего Юру, и в глазах у него столько приязни, привязанности и неприкрытой любви, что Чуе даже как-то неловко быть тому свидетелем. Лучше всех Накахара в этой истории понимает Плисецкого. Говорят, у каждого человека в мире есть свой двойник или родственная душа, параллельная личность или вроде того. Что ж, свою Чуя нашёл три года назад, когда Мори-доно отправил его вместе с Дазаем в аэропорт встречать мафиози из России, которых нужно было доставить в Хасецу так, чтобы эти двое ни во что не ввязались на чужой территории. Изначально всё это затевалось с целью шпионажа и контроля, свежа была ещё память о Достоевском, но как-то так вышло, что в настоящем все четверо мафиози и оказавшийся связующим звеном Кацуки стали хорошими приятелями, почти друзьями. В аэропорту и столкнулись два зеркальных отражения. - Ой-ой, Чу-у-уя, ты только посмотри! - восторженно всплеснул тогда руками Дазай, завидев орущего на беззаботно смеющегося Виктора Плисецкого. - Ещё один агрессивный коротышка, любящий раскидываться своими ногами! Ох, посмотри, посмотри! У него даже шмотки как у тебя в пятнадцать были! И обувь на платформе, тоже молока мало пьёт! - Слышь, ты, бинтованный! - взъярился Юра, тут же перенаправляя своё внимание. - Мы вообще-то шарим в японском, ublyudok. Рот закрой, а то я тебе сейчас ноги в трёх местах сломаю, будешь на руках ползать, шпала! - Он мне нравится, - усмехнулся Чуя и протянул покрасневшему до ушей от злости Плисецкому ладонь. - Накахара Чуя. Будем знакомы. Знакомство действительно завязалось самое приятное в жизни Чуи, потому что Дазай оказался прав. Пятнадцатилетний Юрий Плисецкий оказался копией пятнадцатилетнего Накахары. Такой же невысокий и любящий использовать в драках ноги. Такой же громкий, с низким голосом, любовью к ругани и чрезвычайно вспыльчивый и задиристый. При этом Чуя видел и все свои уловки в чужом исполнении: и знаки внимания, и признаки заботы, и скрывание истинных эмоций и отношения к людям вокруг за масками. Юрий собачился с Виктором только так и постоянно пихал, пинал и гонял находящегося в ужасе от сумасбродного подростка Кацуки, но Чуя сразу заметил, и как сильно любит Юра своего наставника, и как сильно заинтересовался в Юри. А вот Виктор оказался таким же сумасбродным типом, как Дазай. Юра за глаза и в лицо называл Никифорова клоуном, и Чуя молча с ним соглашался, потому что у него тоже был свой клоун, только с более опасными увлечениями в виде суицида, тогда как Виктор явно задался целью проверить, может ли Кацуки умереть от смущения. Странно только, что при таких характерах способности эсперов не вполне соответствовали. Юрий мог проморозить всё, чего касался, хотя ему с таким темпераментом больше подошёл бы огонь, а Виктор с его ветреностью мог контролировать воду, вытягивая её даже из воздуха. Они были русским дуэтом, подобным «Двойному Чёрному», идеальными исполнителями, и Чуя не мог не уважать их силу, ведь не каждый может добыть оружие из воздуха, убить незаметно и исчезнуть без следа: ни убийц, ни внятного объяснения смерти. - Ах, ты только посмотри на них! Два котёночка! Восторженный вопль ввинчивается в уши звуком дрели, и Чуя невольно дёргается. Успев заметить, как замолчавший Кацуки со вздохом прячет лицо в ладонях, Накахара вскидывает взгляд на появившихся двух пьяниц и шипит одновременно с подобравшимся Юрием, потому что Виктор опять делает фотографии. Не то чтобы Чую волнует, у кого будут его фото подобного рода содержания, ведь он сидит по плечи в воде и повисшей вокруг дымке горячего пара, но больно уж глаза у Дазая радостно сверкают, когда он просит переслать ему получившееся фото. Житья с ним спокойного не будет, это точно. - Интересно, влияют ли горячие источники на физическое развитие? - улыбается Дазай и начинает спускаться в источник, блаженно выдыхая от горячей воды. - Может, хоть так Чуя наберёт немного в росте. А я говорил тебе пить побольше молока вместо вина, не правда ли? Видишь, Юрио-кун пил молоко и в свои восемнадцать уже выше тебя на две головы. Хотя он и в пятнадцать был выше тебя, не так ли? - Я знаю десяток способов переломать кому-то ноги, - рыкает Чуя и закрывает глаза. - Не беси меня, Дазай, а то упадёшь ещё случайно на скользком полу, и загипсуют тебя по самые яйца. - Накахара-сан, здесь же дети! - в притворном ужасе округляет глаза и прикладывает ладони к щекам Виктор. - Idi na huy, starikan, - в тон Чуе рявкает Плисецкий. И утаскивает пискнувшего Юри прямо из-под носа потянувшего к нему свои загребущие лапы Никифорова, зажимая его под своим боком. Кацуки что-то невнятно лепечет, но под шик со стороны Юрио - как все зовут Юрия из-за схожего звучания имён, создающего путаницу - притихает. Чуя видит краем глаза, что Кацуки вполне себе комфортно чувствует себя рядом с обнявшим его за плечи Плисецким, сделавшим это настолько небрежно и ненавязчиво, будто рука сама так легла, и просто лень её убрать. Что и требовалось доказать. Отношения у этих двоих непонятные и запутанные, но довольно близкие в том самом романтическом направлении, которое оба никак не комментируют: один из-за природно-национальной стеснительности, второй - из нежелания показывать свою «слабость». Под стенания безутешного из-за потерянной мягкой «котлетки» Виктора, которому от всей души сочувствует Дазай, заверяющий, что прекрасно понимает боль Никифорова, ведь у него своя колючая зазноба под боком, и ровное дыхание вновь задремавшего на его плече Юры, Чуя и сам постепенно расслабляется и задрёмывает. В этом месте на него всегда снисходит умиротворение, и едва ли хоть что-то способно его разрушить. Тихое уютное местечко, горячий пар со своим непередаваемым природным приятным запахом, обволакивающая размякшее тело вода, прогретые камни под шеей - что ещё нужно для счастья? Только знание, что этим вечером треть гостевого дома отведена для русских и людей Порта, потому что негоже таким гостям смешиваться с шушерой, которая набивает эти источники под завязку. Впрочем, шушера эта является хорошим источником последних новостей и сплетен теневого мира, ведь все эти шестёрки под градусом алкоголя чего только не выбалтывают, сами того не замечая. И ведь знают, кому принадлежат эти источники, знают, что нейтральную территорию крышуют многие мафиозные боссы, знают, что Кацуки Юри - информатор, способный любую сплетню продать в втридорога, и неважно, сколько в ней правды, и чьи головы полетят, а всё равно языки распускают. Идиоты. - Чу-у-уя... Негромкий ласковый шёпот на ухо и прикосновение тёплых ладоней к плечам вытаскивают из сна медленно, постепенно. Приятная тяжесть, осевшая на бёдра, и скользящие по виску губы заставляют приоткрыть глаза. Раньше, чем осознаёт свои действия, Чуя поднимает руки и ведёт ладонями по покрытой шрамами спине и зарывается пальцами во влажные потяжелевшие каштановые кудри. Мурлыча от удовольствия, Дазай целует его: легко, мимолётно. Будто бабочка коснулась крылом, и этого так мало, что Чуя подаётся вперёд, перехватывая губы Дазая и втягивая его в нормальный поцелуй: немного ленивый, но влажный и такой развязный, что у Дазая сбивается дыхание и дрожь бежит по спине. Чуя собирает её ладонями, скользнувшими вниз, и массирует пальцами крепкие бёдра, предварительно сдёрнув с них пошедшее ко дну источника тяжёлое махровое полотенце. - Ох, Чуя, хватит, - шепчет на грани слышимости Дазай, но подставляет шею и плечо под поцелуи и укусы. - Мы не можем заниматься подобным в источнике. К тому же, мы здесь не одни. - М-м-м? - тянет Чуя, прижимая Дазая вплотную к себе, и поднимает взгляд на мужчину. Раскрасневшийся, растрёпанный и разморённый горячей водой и алкоголем, Дазай выглядит невыносимо притягательно. Вот только мафиози не даёт себя больше поцеловать, а кивает в сторону высокого прямоугольного бликующего в тусклом свете онсэна куска льда. В этой ледяной глыбе заключена в нелепой позе беглая крыса из России, ради которой Виктор с Юрой и приехали в Японию. Заманить идиота, решившего надуть русскую мафию, в Хасецу ничего не стоило такому человеку, как Кацуки Юри, поэтому в настоящем крыса сидит в своей клетке: живая, всё видящая и мучающаяся каждую секунду от жгущего её холода. - И как только не тает? - хмыкает Чуя и активирует «Смутную печаль». Алый отсвет силы охватывает его тело и расползается во все стороны, вскоре захватывая и ледяную клетку. Развернув её на сто восемьдесят градусов, Чуя деактивирует способность и тут же впивается в губы Дазая, заранее затыкая его и обрывая не успевший начаться поток других оправданий. Сам виноват. Разбудил бы по-человечески, уже бы спать отправились, но нет. Дазай дождался, когда уйдут все остальные, а после оседлал его бёдра и начал нежить своей лаской и поцелуями. Как можно проигнорировать этот сладкий зов? Хотя на самом деле это странно. Дазай редко проявляет инициативу так откровенно. Тут же вскидывает голову обострённая подозрительность, и Чуя отстраняется, заглядывая в потемневшие коньячно-карие глаза. - А теперь ты расскажешь мне, какого чёрта происходит. - Ты и Юрио-кун стали довольно близки, не так ли? - Дазай... - Нет-нет, всё в порядке, Чу-у-уя. Просто мне не нравится, когда кто-то касается того, что принадлежит мне. Только мельком увидел, что он опять разлёгся на тебе, и тут же пальцы свело в желании снять с него скальп. Дазай определённо пьян куда больше, чем желал показать, потому что только под градусом мужчина выбалтывает нечто подобное. Дазай не признаёт ревность как таковую, потому что доверяет Чуе в их отношениях безоговорочно, а ещё считает себя неотразимым настолько, что мыслям о том, что Накахара может посмотреть в сторону, в его голове вообще нет места. В то же время мужчина тот ещё собственник, всегда им был, и пусть они никогда это не обсуждали, Чуя знает, что Дазай зависим от него и хочет владеть им безоговорочно. Его тёмная жажда и жадность не раз доставляла Накахаре проблемы, будь то исчезновения подчинённых, с которыми он по каким-то причинам позволял себе панибратские отношения, закрывая глаза на иерархию и субординацию, или пропажа женщин, с которыми Чуя флиртовал на банкетах или по долгу службы. Доказать причастность Дазая ни разу не удалось, но Чуе и не нужно было: взгляды Дазая были красноречивее любых слов, как и тонкий металлический запах крови, который Накахара улавливал порой от мужчины, зная, что никаких зачисток и крыс в пыточных у них точно не было. - Выдохни, придурок, - усмехается Чуя и вновь прижимает напарника к себе. - Я просто вижу в Плисецком своё отражение. Если бы у меня был младший брат, то только такой. К тому же, он по уши увяз в непонятных отношениях с Виктором и Кацуки. Кроме них он никого не видит, а со мной его связывает полное взаимопонимание и возможность выговориться кому-то, кто точно знает, каково это - быть связанным с человеком, у которого детство в жопе играет, несмотря на зрелый возраст. - Как жестоко, крошка Чу, - вздыхает Дазай, но опасный блеск из его глаз исчезает. - Ты всегда так груб со мной! Раны на моём сердце никогда не заживут! - Бедняжка, - в наигранном сочувствии тянет Чуя и шепчет в самые губы, сжимая в ладонях крепкие ягодицы и притираясь к чужим бёдрам своими. - Хочешь, я тебя утешу? - Не знаю, справишься ли, - печально вздыхает Дазая, но взгляд его вспыхивает искрами азарта. - Печаль моя так велика, что тебе придётся хорошо постараться. Чуя справляется. Да так хорошо, что Дазай едва не вырубается в конце второго захода, а у рыжеволосого мафиози расцарапаны лопатки и плечи. Так хорошо, что Дазая ноги не держат, из-за чего он чуть не разбивает себе нос, пока выбирается из источника, а у Чуи все пальцы и запястье левой руки, которой он пытался глушить громкие гортанные стоны любовника, искусаны. Так хорошо, что в итоге Чуе приходится тащить Дазая в их комнату на руках, и попавшаяся на пути Мари, старшая сестра Юри, не обременённая даже подобием стеснения, сообщает, что в их комнату уже подан чай с кардамоном и лимоном, как было заказано ещё до похода в онсэн, и уже в спину добавляет, что нормальные люди занимаются сексом наедине, а не там, где их может кто угодно увидеть. - Это точно был намёк на спальню, - посмеивается Дазай, развалившись на футоне с обнажёнными сползшим халатом плечами, заманчиво белеющими в полумраке. - И я совсем не прочь повторить. - Если мы повторим, утром у тебя будут проблемы с походкой, а ещё ты не выспишься и будешь ядовитее в три раза, чем обычно, - фыркает Чуя, укладываясь рядом и зарываясь пальцами в каштановые кудри тут же подкатившегося под его бок Дазая. - Ты зануда, крошка Чу, - разочарованно вздыхает Дазай. И уже через считанные минуты проваливается в сон.

***

Утро в «Ю-топии» начинается с громкого окрика Виктора «всем доброго утречка!», разнёсшегося эхом по всему Хасецу, не иначе, и не менее громкого рычаще-яростного «заткнись, старикан!» голосом Юры. Засветившийся экран телефона показывает девять часов утра, и Чуя мученически стонет. Он никогда не поймёт сумасшедших, подскакивающих ни свет ни заря даже в выходные дни, когда самое святое дело - отоспаться после тяжёлых рабочих дней. Особенно если учесть, что эти самые выходные дни в мафии - явление весьма редкое, а само понятие выходных - очень и очень размытое.Правда, всё становится немного лучше после первой кружки кофе. Ещё лучше становится, когда под бок подсаживается сонный лохматый Юра, задремавший над своей кружкой с крепким чёрным чаем, пока Виктор с энтузиазмом набивает щёки кацудоном - блюдом точно не для завтрака, но, похоже, никого в этой компании это не волнует, потому что Юри наворачивает это блюдо с таким же неприкрытым удовольствием. И даже ворчание Плисецкого про двух свинюх, которые скоро заплывут жиром, не перебивают этим двоих аппетит. - Тебе бы тоже не помешало восстановить энергию, Yurochka, - подмигивает парню Виктор. - А то с непривычки так и будешь весь день бродить сомнамбулой.Юрий шипит что-то на русском - явно нелицеприятное, судя по интонациям - и отпивает чай так, будто представляет на его месте что покрепче. Чуя же вскользь окидывает взглядом всех троих, особенно покрасневшего до ушей после слов Виктора Кацуки, и хмыкает. На первый взгляд всё на грани приличия, но если присмотреться, у Кацуки губы выглядят так, будто их всю ночь напролёт зацеловывали. У Виктора в широком вороте футболки то и дело мелькают полосы от ногтей на плечах, подобные тем, какими Дазай наградил накануне рыжеволосого мафиози. А у Юры так и вовсе засос за ухом, который Чуя замечает, когда Плисецкий лениво потягивается и ершит волосы на затылке, прежде чем собрать передние пряди и прихватить их в высокий хвост на макушке.Кажется, эти трое в своих отношениях наконец-то разобрались и вполне всем довольны, если верить лёгкой и спокойной в целом атмосфере за столом. Это не дело Накахары, но он всё равно рад, особенно за Плисецкого, потому что прекрасно помнит, как сам эмоционально изматывался, пытаясь понять, серьёзен Дазай в своих чувствах к нему или это всего лишь новая необычная увлекательная игра заскучавшего суицидника. У Юры всё так и вовсе запутаннее, потому что умудрился вляпаться в болото с двумя водяными, а в таком разобраться сложнее в разы. А уж если вспомнить о сложностях характера, то вообще удивительно, что весь Хасецу так и не превратился за время склок и мелких разборок в огромный сияющий кубик льда.- Чу-у-уя, ты опять бросил меня, - раздаётся в какой-то момент за спиной.До того, как Накахара успевает ответить, его сгребают в охапку, попутно отпихивая в сторону зашипевшего котом Плисецкого. Очаровательно - после такой улыбки пленные Порта обычно начинают умолять Дазая о пощаде - улыбнувшись скривившемуся Юре, Дазай ненавязчиво, но настойчиво вклинивается между парнем и закатившим глаза Чуей, оставляя на шее последнего несколько мимолётных поцелуев и притираясь носом к щеке.- Не бросил, а позволил поспать подольше, - фыркает Накахара. - Цени, мумия.И вроде бы поводит плечом, чтобы сбросить с себя навалившегося Дазая, но в то же время позволяет развернуть своё лицо за подбородок и даже отвечает на лёгкий, мимолётный поцелуй. Добившись долгожданного внимания, Дазай окончательно отпихивает Плисецкого подальше от Чуи под возмущённое «да что ты привязался?!» и пристраивается рядом, пододвигая к себе прозрачный заварочный чайник. Вероятно, если бы не Юри со своим миролюбивым «Юрио, хочешь, я сделаю для тебя сладкие онигири?», за столом началась бы русско-японская война. Но после полученного предложения Плисецкого как ветром сдувает вслед за Кацуки в сторону кухни, и его не останавливает даже подтрунивание от Виктора.- Он так очевиден в своих чувствах, - замечает со смешком Дазай. - Совсем мальчишка.- Может быть, - соглашается Никифоров, подпирая щёку ладонью, и глаза его теплеют. - Но разве это не здорово? Я рад, что он может позволить себе подобную открытость, эмоциональную несдержанность. Yurochka плохо сходится с людьми. Он недоверчивый, вспыльчивый, подозрительный, грубый и хамоватый, но правда в том, что у него было трудное детство и ещё более трудная юность. Он маленький гений-эспер, внук криминального авторитета, ученик ещё одного криминального авторитета, и, разумеется, на его долю выпало немало «приключений». У него никогда не было друзей, он рос одиночкой среди охранников и учителей, тренеров и нянек. Он не мог получить то, чего хотел, поэтому в настоящем пытается либо взять это что-то силой, либо - если не вариант - старательно делает вид, что ему ничего не нужно. И никто не нужен.- Да, что-то такое я уже видел, - кивает Дазай и картинным жестом поворачивает голову к Чуе.- Заткнись, - бросает Накахара и поджимает губы, поднимает взгляд на Виктора. - Просто будь рядом с ним. Ты и Кацуки. Не оставляйте его. Если ты говоришь, что знаешь его, то должен понимать: за грубостью и хамством он прячется. Может, это трусливо, но зато так никто не ранит, не надавит на больное место, не заденет. Он любит вас. Наверняка любит свою родню и знакомых. Просто боится это показать или не знает, как показать так, чтобы это поняли. Если он обижает кого-то важного своей резкостью, уж поверь, он страдает и мучается от этого намного больше, чем задетый человек. Если ты всегда был один, сложно поверить, что люди вокруг тебя, смотрящие на тебя, протягивающие тебе свою руку, не исчезнут.- Я знаю, - улыбается Виктор, забирая чёлку пальцами со лба и поправляя в очередной раз поползшую с плеча футболку. - Сначала я думал, он ведёт себя так от недостатка воспитания и из-за своего положения в иерархии, но ошибся. Он много работал, чтобы добиться того, что у него есть. Он продолжает работать над собой до сих пор и едва ли когда-нибудь перестанет. Он очень упёртый. А ещё очень верный и преданный. Одно время я искренне верил, что он ненавидит меня, а после меня серьёзно ранили на задании. Первым, кого я увидел, когда вышел из комы, был Юра. Он, всегда такой колючий и безразличный, злой на язык, разрыдался у меня на груди, поклявшись любовью к своему деду, что если я только посмею умереть, он воскресит меня и придушит своими собственными руками. С Кацуки та же история. Юра всегда делал вид, что терпеть его не может, но когда Юри похитили в Барселоне, Плисецкий был тем, кто сорвался первым же рейсом и сделал всё, чтобы вызволить Поросёночка из плена. Все мои заверения в том, что Кацуки, прячущий истинное лицо за невзрачной маской мягкотелой котлетки, сможет выбраться сам, Yurochka пропустил мимо ушей.- Да, так это работает, - усмехается Чуя. - Ты говоришь, что терпеть не можешь людей вокруг себя и угрожаешь убить их по сто раз на дню, но на самом деле сломаешь позвоночник любому, по чьей вине с их головы упадёт хоть волос. Сначала это механизм самозащиты, а после ты просто привыкаешь к такому способу самовыражения, и изменить это очень сложно. Лично я никогда и не пытался.- Юрио тоже не пытается, - посмеиваясь, поднимается из-за стола Виктор. - Он говорит, это помогает «левым людям» держаться подальше. Считает, что только если человек способен выдержать его непростой характер, им по пути. Поэтому у него немного друзей, по пальцам пересчитать можно, но они именно что друзья, а не просто люди, которых называют этим словом. И на этой ноте, господа, я вынужден удалиться. Не могу позволить Yurochke съесть все онигири в одно лицо. Я всё-таки его учитель и должен заботиться о том, чтобы он не наел себе боков. Yurok-kolobok не сможет так же эффективно выполнять миссии.Виктор упархивает - почти буквально - в сторону кухни, откуда спустя секунду слышится недовольный голос Плисецкого и негромкий беззаботный смех Кацуки. Проводив мужчину взглядом, Чуя только качает головой и уже тянется к кофейнику, чтобы налить себе ещё кофе, как его руку перехватывают за запястье, а мгновение спустя он уже оказывается стиснутым в крепких объятиях.- Дазай! Какого...- Чуя...От непривычной мягкости в чужом голосе Накахара замирает в удивлении, а после фыркает и со смешком зарывается пальцами в кудри прижавшегося к нему мужчины. Он и забыл, что напарник тоже слушает его откровения, потому что тот сидел непривычно тихо, а сам Чуя играл в гляделки с Виктором, общаясь с ним одним только взглядом, требуя обещание позаботиться о Плисецком и получая его. Впрочем, рыжеволосый мафиози не переживает о том, что приоткрыл свою душу перед напарником, ведь у каждого свои демоны.Дазая до сих пор мучает совесть за то, что в восемнадцать ушёл из мафии и на целых пять лет оставил Чую в одиночестве, прежде чем вернуться обратно в Порт. Уход тёмного гения чуть не разрушил то ценное, что с таким трудом было построено обоими. Дазаю повезло. Повезло, что Чуя при всей своей грубости и жестокости в глубине души был чутким к небезразличным ему людям и если не понял до конца чужие мотивы, то просто принял необходимость ухода Дазая после смерти лучшего друга. Повезло, что Чуя на самом деле любил его, поэтому смог простить и дождаться, и даже не придушил за подрыв своей машины вместо прощальной записки.Сам Накахара тоже не без греха. Он не солгал Виктору, сказал чистую правду. Когда всю жизнь только и знаешь, что скалить клыки на всех вокруг, сложно перестроиться и отбросить старые привычки. Чуя привык быть одиночкой и очень долго не принимал Дазая даже в качестве своего напарника. Они прошли долгий путь к взаимопониманию и доверию, и Чуя может без стыда и сомнений признаться, что любит Дазая, но это не значит, что их отношения стали хоть немного мягче. Нет, они всё так же подкалывают друг друга, соревнуются постоянно и пытаются друг друга подставить, задеть побольнее. Но если Дазай помимо всего этого ещё и часами может болтать о том, как сильно любит Чую, едва не зачитывая целый доклад на эту тему, то Чуя до сих пор испытывает сложности с выражением своих чувств.Впрочем, в том есть изрядная доля вины Дазая, который любую заботу Чуи выворачивает в таком приторно-розовом свете, что вместо «надень шарф, сегодня холодно» обычно рождается «надень шарф, чтобы я смог придушить тебя им, когда ты снова доведёшь меня до белого каления». Но Чуя любит. Любит на самом деле, искренне и отдавая всего себя. Подобно Плисецкому, он любому позвоночник сломает за дорогих и близких для себя людей, а уж если кто-то посмеет тронуть Дазая - что ж, судьба этих несчастных особенно незавидна.- Эй, парни, - заглядывает в небольшую гостиную Мари и указывает большим пальцем себе за плечо. - Там ваша ледышка начала подтаивать. Вы бы присмотрели.- О, чёрт! Точно, - слышится из кухни вместе с грохотом стула, и мимо Мари пробегает Юра, попутно чмокнув женщину в щёку. - Спасибо, что напомнила, Мари! Без тебя как без рук!- Ну, ещё бы, - улыбается Кацуки-старшая и уходит вслед за парнем.- Накахара-сан, Дазай-сан, хотите онигири? - выходит из кухни Юри, красный до ушей из-за повисшего на его плечах ластящегося щенком Виктора.- Не откажусь, - расплывается в лучезарной улыбке Дазай.- Да, я тоже, - потягивается Чуя. И усмехается. - Надо же хоть раз попробовать стряпню того, про кого Юра мне все уши прожужжал.Кацуки краснеет ещё сильнее и невнятно бормочет, опуская на низкий столик тарелку с онигири, что не так уж и много раз он что-то готовил для своих гостей, и вообще нет ничего в этом особенного. Виктор со сладким «Юри-и-и» начинает ещё сильнее липнуть к начавшему заикаться от его близости информатору, где-то в глубине дома громко матерится на русском Плисецкий - видимо, ледяная клетка растаяла сильнее, чем ему хотелось бы - а под боком с довольным видом набивает щёки едой Дазай. Прижавшись к его плечу своим, Чуя стаскивает с тарелки онигири со сладкими бобами и подливает себе ещё кофе. В душе воцаряется полнейшее умиротворение, и на губах показывается едва заметная улыбка. Всё-таки не зря Накахара так любит Хасецу. В этом месте он каждый раз обретает долгожданный душевный покой.

|End|