Ливийская пустыня, Северо-Восточная часть Сахары, Северная Африка.

Скрипучий голос диктора, звучащий из радио, стоящем на столике в шатре, сообщает, что температура в этот день достигает своих рекордных показателей за последние несколько лет — 107°F. Конечно, это далеко не предел, но для некоторых и этого может быть достаточно для того, чтобы мечтать о переезде куда-нибудь в Антарктиду. Желательно, навсегда. И чтобы ни намека на солнце не было.

Намджун меняет батарейки в ручном вентиляторе, который в этих условиях, правда, мало помогает, раздражённо шнурует берцы и раскатывает рукава свободной рубашки. Жарко до ужаса, но лучше так, чем получить кучу ожогов, и если Намджуну куда-нибудь ещё предложат путёвку в Африку, он пристрелит того, кто это сделал.

Черт возьми, как он зол!

Сейчас он должен сидеть в своей квартире в родном Сеуле, смотреть какое-нибудь тупое шоу по подписке и радоваться жизни, а не высыпать песок из нижнего белья, изнывая от жары. Хотелось на несколько часов залезть в ванную, но уж точно не плавать в песке и ждать, пока одна мерзкая девчонка, охранять которую он сюда приехал, соизволит хотя бы притащить свою тощую задницу в их пустынные дали.

Намджун знает Лим Йевон до смешного долго и это то самое знакомство, о котором он больше всего на свете жалеет, потому что большей занозы в его заднице не было никогда. Мелкая, хитрая пигалица, которую ему приходится охранять от...змей, контрабандистов, полиции и киллеров каждый раз, когда его босс, помешанный на антиквариате, нанимает девчонку для своих целей. Надо отдать должное, у Йевон и правда большой талант — к сожалению, не к искусству или чему-то на то похожее, а к воровству.

Что уж сказать, Лим и его, Намджуна, периодически обкрадывает — то часы с руки утянет, то бумажник прикарманит, то машину угонит и ищи-свищи. Талант прирождённый, нужно отдать должное, и Лим можно было бы завербовать для службы родине, если бы Ким не ушел со службы во имя лёгких денег, полученных за защиту толстосумого идиота.

Но у Лим Йевон, ко всему прочему, просто жуткий комплекс Бога и самооценка у неё просто чертовски сильно раздута, пусть и обосновано.

Нет в мире ничего, что не могла бы украсть эта девчонка в метр с кепкой и с полностью отсутствующим синдромом сохранения. В последний раз, когда они пересекались, она залезла в древнюю гробницу за каким-то древним медальоном, который чертовски сильно захотел босс Кима, и Намджуну пришлось доставать её из западни в самый последний момент. Ещё секунда, и от Лим Йевон могла остаться только кровяная лепешка, приправленная осколками древнего рубина.

А девчонка только похохотала, едва ли не до слёз, немного полежала на Намджуне, который смягчил её удар о пол своим собственным телом, сделала пару комплиментов его мускулатуре и, предложив поцеловаться в честь спасения или устроить в честь этого же оргию, как ни в чем не бывало поскакала к выходу из гробницы. И её совершенно не волновало то, что в ходе этих попыток вытащить артефакт они потеряли всю команду — и это не преувеличение: из десяти человек, среди которых было несколько способных солдат, которых Намджун знал ещё со времен горячих точек, выжили только он, его старый напарник да соплячка в брендовых шмотках.

На радость Намджуна, она хотя бы не лазила так по развалинам, отдавая предпочтение нормальной экипировке, похожей на военную — ну, в смысле, Лару Крофт девчонка не косплеила.

Честно говоря, у него обычно просто не хватает слов, чтобы описать эту девчонку. Она собрала в себе абсолютно всё, что он ненавидит, но при этом это «всё» в ней настолько хорошо гармонирует, что мужчина сомневается: а может быть он не так сильно это «всё» ненавидит.

Намджун понимает, откуда у неё такое раздутое эго, потому что Йевон и правда была талантливой воровкой, но он совершенно не понимал, какого черта она вообще лезет в эти разваливающиеся гробницы.

Деньги, конечно, решают всё, но Намджун не думает, что он сам согласился бы влезть в какую-нибудь пещеру хоть за все деньги мира.

И вот сейчас боссу Кима приспичило найти древний артефакт, который «хорошо смотрелся бы в коллекции»: богатей не только отдал кучу денег за поиск нужной пирамиды, да и ещё дал огромные взятки, чтобы сделать эту вылазку легальной и пропихнуть пару своих людей в группу учёных, которые тут же взялись исследования пирамиды. Намджун даже не хочет думать, сколько его начальник отдал денег за то, чтобы Лим Йевон разграбила древнюю пирамиду, и как всё это вообще стало законным и легальным.

Ему такие деньги и не снились.

И вряд ли приснятся, в отличие от Лим Йевон, которая позволяет себе опаздывать на целые сутки. Конечно, группе исследователей до этого нет никакого дела, они больше заняты попытками найти вход в пещеру, а не воровкой с поддельными документами.

И Намджун не хочет знать, в роли кого здесь будет девчонка: ему хватило приключений двух годичной давности, когда ему пришлось называть ее любимой, потому что по липовым документам они были женаты.

— Иисус-Мария-Иосиф, как же жарко, — бубнит рядом Юнги, напарник Намджуна, третий и последний выживший после той вылазки в древнюю гробницу за паршивым медальоном.

Интересно, если однажды боссу приспичит поместить под стекло в свое коллекции кусок каменной дорожки Атлантиды, Йевон согласится? И Намджуну с Юнги придется вслед за ней с аквалангом нырять и перочинным ножиком резать акул?

Мин выхватывает из рук друга ручной вентилятор, падает на раскладной стул в тени шатра и стягивает с головы светлый платок, презрительно откидывая назад длинные мокрые от пота волосы, а после смотрит на Кима крайне недовольно. Вот кто-кто, а Юнги жару больше всего на свете ненавидит.

— Я скоро песком в туалет ходить буду. Клянусь тебе, — ворчливо бурчит Юнги. — Нам слишком мало платят за то, что мы таскаемся с этим метром с кепкой. Нет, я могу понять, почему ты это делаешь, и искренне надеюсь, что не просто так ставил свои деньги на то, что она окажется в твоей кровати, но я так же искренне не понимаю, зачем каждый раз в это влезаю! Я страдаю! Нет, ты только представь, решил метнуться до какой-либо цивилизации здесь, а мне на рынке чуть не впарили травку! Нет, серьезно, мужик подошёл и прямо сказал «Не хочешь травки купить?» Откуда здесь вообще травка!

Намджун устало сжимает переносицу, потому что хуже Лим Йевон в его жизни только Мин Юнги, который после обчищенной гробницы заявил, что черт он бросит этот чокнутый дуэт, ему слишком скучно на гражданке, куда его сослали после травмы.

Потому что Юнги такой же на голову отбитый, как и Лим Йевон. И, если бы охрана девчонки не была работой Намджуна, он бы просто заблокировал номер друга — к счастью, номера Йевон у него не было — и перестал бы отвечать на звонки.

— Надеюсь, ты не заплатил и воны за это дерьмо.

— Я похож на идиота? Я не плачу за травку, женщин и оружие, — возмущается мужчина так, словно его только что ранили в самое сердце, но после вполне серьёзно смотрит на раскопанную верхушку пирамиды. — Как думаешь, что нас здесь ждёт? Толпы голых котов и тупые боги, жрущие сердца?

Намджун хмурится, не понимая, о чем речь, так что Юнги недоверчиво вздыхает:

— О, да брось! Ты что, даже современные фильмы не смотришь? Группа археологов, древняя пирамида и бог смерти, который всем вырывает сердца! Это же самый провальный фильм две тысячи четырнадцатого года, Намджун! С твоим дерьмовым вкусом эта хрень должна была быть твоим любимым фильмом!

Ким закатывает глаза, ударив носом ботинка по стулу, на котором сидит приятель, из-за чего Мин едва ли не падает задницей на песок, в последний момент усидев на стуле.

— Эй!

— Я ненавижу тебя.

— Да-а-а-а, я ж не метр с кепкой в брендах. Ставлю десять верблюдов на то, что она приедет в Прада.

— Если. Если она приедет, в чём я совершенно не уверен. Жду до вечера и, если Йевон не приедет, я собираю вещи, — говорит не терпяще возражений и, потянувшись к небольшому переносному холодильнику, достает бутылку холодной воды.

Юнги делает вид, что верит, пародируя говорящего Намджуна собственной рукой:

— Не будь такой ворчливой фифой, так Йевон точно не возбудится при виде тебя.

— Ты...

Намджун замолкает на полуслове, когда с южной стороны начинает звучать тяжелый рок, который с каждой секундой становится громче. У Йевон просто поганый музыкальный вкус — Юнги так не считает — хотя, скорее, дело только в том, как громко она обычно включает эту сатанистику рядом с Намджуном, который просто терпеть не может громкие звуки. У него нет ни малейшего сомнения, что это Йевон, и он хочет дать ей по шее, потому что лишнее внимание привлекает. А им лучше этого не делать хотя бы до тех пор, пока не вызовутся добровольцами, чтобы зайти в пирамиду.

Из-за бархана выезжает черный внедорожник с тонировкой, и Ким закатывает глаза, уже жалея о том, что так яростно материл девчонку мысленно, чтобы она поскорее приехала. Он даже не видел её лица, только машину, а раздражение уже растет в геометрической прогрессии. Так что лучше бы она не приезжала.

Йевон, сидящая за рулем, выжимает из машины все соки, и Намджун хочет забрать её права, потому что просто незаконно так издеваться над машинами, пусть и частично специализированных под такие путешествия по песчаному бездорожью.

Внедорожник тормозит на приличном расстоянии от крайнего шатра, в котором остановился Намджун. Дверь открывается, и из салона выпрыгивает девушка, тут же немного провалившись в песок подошвой ботинок. Йевон откидывает заплетенные в косу волосы за спину, пока Намджун устало рассматривает её, чтобы понять — будет ли он искренне искать ей сменную одежду или нет.

Лим достаёт из салона белую рубашку, которую тут же надевает, накидывает на голову платок, небрежно откидывая концы на плечи, и не забывает про очки, а после, хлопнув дверью, оглядывается. Замечает и мрачного Намджуна, и в момент повеселевшего Юнги, который предвкушает настоящее шоу, и тут же небрежной походкой идёт в сторону мужчин, спрятав руки в карманы болотного цвета штанов с огромным количеством карманов.

— Я должен тебе десять верблюдов, это явно не Прада. Она заехала по пути в военторг? — прыскает Юнги, раскачиваясь на стуле. — Ты поосторожнее будь, вдруг, штаны снимешь, а у неё в кружеве пистолет.

— Заткнись, — Ким грозит кулаком, показывая, что точно не посмотрит, что они друзья, если Юнги скажет ещё слово.

Мин делает вид, что закрывает рот на замок и выкидывает ключ и затаптывает его в песок.

Йевон у мгновение ока оказывается рядом, шагает под навес и довольно улыбается:

— Ну, что, красотки, по чём ночь обойдётся? — заигрывающе интересуется она, картинно рассматривая короткие, выкрашенные в чёрный, ногти.

Намджун вздыхает. Он просто мечтает, чтобы эта девчонка уехала.

II.

Намджун задумчиво смотрит то на горящий перед ним костёр, то на верхушку пирамиды, расположенную в низине, а потому плохо заметную из-за высокого бархана. К вечеру стало гораздо прохладнее, суточные колебания температуры в Ливийской пустыни всегда достаточно сильные, если верить археологам, которые с пеной у рта доказывали, что с наступлением ночи станет лучше.

Лучше стало не сильно. Было бы идеально, если бы Намджун сейчас оказался в собственной квартире.

Но это случается дай Бог через неделю.

Если они вообще не застрянут в этой долбанной пирамиде. Намджун чисто где общего развития поинтересовался тем, сколько учёных погибло в пирамидах За всё время, что их следует. Число оказалось внушительным, ему бы не хотелось войти в список людей, которые из пирамид не вышли. Но с этой девчонкой, которая постоянно втягивает его в какие-то передряги, это кажется чем-то невозможным.

Если он выживет, то обязательно купит дом где-нибудь в Италии. И перестанет отвечать на звонки босса. И уволится.

Кроме того, все легенды о проклятиях, которые заточены ы пирамидах, ему тоже не нравятся. Конечно, Намджун не особо верит во все эти проклятия, легенды, божественную кару, которая обязательно настигнет того, кто войдёт в пирамиду, однако от того не легче. Особенно после того, как он начитался историй о таинственных смертях археологов.

Стать жертвой проклятия или какого-нибудь ядовитого газа, который, по уверениям учёных, возможно будет в пирамиде вместо кислорода, когда они туда войдут, ему тоже совершенно не хочется.

Так же, как Киму совершенно не хочется потеряться в многочисленных тоннелях, которые, как он вычитал, есть во всех пирамидах. Причём, никакого нормального объяснения происхождения этих тоннелей или их назначения Намджун так и не узнал. В чём он был хорошо уверен, так это в том, что он не собирается в них умирать.

На песке сначала возникает тёмная тень, затем рядом на расстеленную ткань падает чья-то лёгкая тушка, и повернув голову в сторону, мужчина сталкивается с задорным взглядом напротив. У Йевон в глазах пляшут черти, и он прекрасно знает, почему точка ей не терпится зайти в пирамиду, потому что у девчонки есть какая-то необъяснимая страсть ко всему древнему. Однажды она пошутила, что именно по этой причине ей нравится и сам Намджун — разница в возрасте у них была достаточно приличная.

Он не любит, когда она так шутит. Это кажется чем-то глупым, совершенно подростковым, и недальновидным.

— Итак, скучал по мне? — Лим улыбается довольно, практически скалится, из-за чего мужчина перестает чувствовать себя в безопасности.

Хотя надо сказать, что таким образом он чувствует себя каждый раз, когда пересекается с ней. И нельзя сказать, что дело только в том, в какие места Йевон его затаскивает. Нет, абсолютно нет. Дело в том, что его в принципе пугает тяга девчонки лезть какие-то непонятные места, из которых можно не выйти живым. Как человек, который пришёл кучу отвратительных мест ещё до появления Йевон в его жизни, Намджун просто не может понять, как человек сознательно может рисковать своей жизнью.

Чтобы согласиться спуститься в пирамиду, в которой ещё никто не был, чтобы украсть артефакт, которого там может и не быть, нужно быть как минимум самоубийцей, а как максимум полным идиотом.

— Абсолютно нет.

— О-о-о, да ладно тебе! — Йевон смеётся так, словно всем своим видом показывает, что её совершенно не задевают его слова. Словно она знает истину, а его отрицание только подтверждает её теорию. — Мы не виделись практически год, и ты не скажешь, что скучал по мне? Никогда в это не поверю! И я знаю, что ты чертовски скучал по мне.

Намджун только закатывает глаза, показывая, что абсолютно не настроен на разговор с ней. Только Лим в свою очередь абсолютно плевать на это. Она складывает ноги под собой по-турецки, поудобнее устраивается, обернувшись к нему полубоком, и выглядит так, словно собирается разговаривать по душам. И это то, что ему делать и правда не хочется.

— Я правда не скучал по тебе. Честно говоря, я бы не видел тебя ещё несколько лет, потому что каждая наша встреча может стоить мне жизни. Но это невозможно, потому что мой начальник идиот, который по ночам явно передёргивает на все свои артефакты, а ты такая же идиотка, которой нравится его деньги.

Йевон делает вид, что его слова её немного задели, а после громко смеётся:

— Да ладно, не будь таким ворчливым! Ты не настолько старый, чтобы постоянно ворчать. Твой друг и то постарше будет, но он не ворчит, как старая бабка, в отличие от тебя. Ну, правда, если ты думаешь, что это смешно, то нет, ни капли.

Намджун глубоко вздыхает и смотрит на неё предельно серьёзно:

— Я правда не понимаю, что тебе от меня сейчас нужно. Мы ещё не спустились в пирамиду, тебе ничего не угрожает, чтобы я защищал твою задницу, и я бы не хотел с тобой пересекаться ровно до того момента, пока мы туда не спустимся. Я сомневаюсь, что с тобой что-то случится здесь, в окружении военных и учёных.

— Тут везде собаки, — печально и крайне драматично вздыхает девушка, забавно выпячивает нижнюю губу, делая вид, что вот-вот расплачется от сильной боли.

— Не переживай, они на своих не бросаются, — фыркает мужчина, показывая, что мечтает оказаться где угодно, но не рядом с ней.

— Ещё как бросаются! Ты просто не жил в неблагополучном районе, и не видел, как собаки бросают друг на друга, пытаясь выгрызть друг другу глотки.

— Уверяю тебя, если на тебя нападут собаки, ты всё равно выйдешь победителем из этой войны.

— Ауч, — Йевон прижимает руку к груди, туда, где бьется сердце. — Ты моментами такой грубый. Но, знаешь, меня это иногда даже возбуждает.

От её улыбки Намджуну становится не по себе.

— Замолчи, пожалуйста, — шипит он сквозь зубы, смотря куда угодно, но не на девушку.

— Ну вот, ты только посмотри! — Лим игриво стучит по губе пальцем. — Я уже возбуждена.

— Я не понимаю, тебе не над кем издеваться?

— Есть над кем, — жмёт плечами девушка. — Более того, я уверена, что Юнги будет чертовски рад беседе со мной. Но я ужасно хочу поиздеваться над тобой! Поэтому тебе придётся меня терпеть.

Намджун сжимает переносицу пальцами и качает головой. Нет, Лим Йевон и правда ужасно раздражающая. Настолько, что он хотел бы убежать от неё на другой континент.

— Ты же знаешь, что у меня с собой пистолет? — устало интересуется мужчина, демонстративно отодвигая край накинутой джинсовки, чтобы продемонстрировать ей оружие.

Лим сладко улыбается:

— Да, и это тоже меня чертовски возбуждает.

— Ты сумасшедшая, Йевон, — практически отчаянно шепчет Ким.

Девушка вдруг становится в момент серьёзной. Склоняет голову к плечу, смотрит на него задумчиво, словно хочет найти на его лице ответы на свои молчаливые вопросы.

— Я всё никак не могу понять, почему ты так ко мне несправедлив? Как будто я убила всю твою семью, разграбила их могилы и заставила тебя работать на себя.

Намджун закатывает глаза. Несправедлив? Он просто не понимает её. Ему сложно быть справедливым к тому, кого он просто не может понять.

— Я просто не могу понять людей, которые так безалаберно относятся к своей жизни, — серьёзно говорит мужчина, сгибает ноги в коленях и опускает руки сверху, сцепляя ладони в замок. — Ты умная, у тебя мозги явно на месте, и я не могу с этим спорить, но ты, вместо того, чтобы выбрать нормальную работу, какого-то чёрта прыгаешь по развалинам и рискуешь жизнью в древних гробницах.

Йевон картинно закатывает глаза, но по её взгляду мужчина видит, что его слова действительно хотя бы немного, но повлияли на неё.

— Сказал человек, который большую часть своей жизни прослужил. Сначала на государственной службе, потом на службе у этого придурка, — а после с усмешкой поясняет. — Ну, я про твоего босса.

Намджун переводит взгляд на огонь.

— Выбор сделали за меня. И я ничего более не умею, — мужчина вальяжно указывает пальцем на девушку. — У тебя же вся жизнь впереди, и ты без каких-либо трудностей можешь получить образование, хорошую работу и хорошую зарплату, чтобы не прыгать по этим развалинам.

Йевон усмехается и шёпотом говорит, что он просто ничерта о ней не знает, чтобы судить, а потому делает просто поганые выводы. Лим рассматривает ногти, задумчиво ковыряя край и снимая черный лак маленькими кусочками.

— Если бы только у меня был выбор, — наконец, говорит она. — Знаешь, в чём дело? Отчасти, и в том, что я, как и ты, больше ничего не умею, кроме как прыгать по развалинам и древним пещерам, чтобы украсть какой-нибудь поганый артефакт. Но по сути все мои проблемы из-за того, что я уже несколько лет на крючке у твоего босса. Не забывай, кто я, — после Лим с усмешкой смотрит на мужчину. — Хотя, ты не забудешь, потому что сам постоянно напоминаешь мне об этом. Я — воровка. В моём послужном списке несколько дорогостоящих артефактов, украденных из-под носа у исторического сообщества. Если однажды кто-нибудь узнает о том, что многие артефакты были украдены именно мной, меня ждёт о-о-о-очень долгое тюремное заключение. Возможно, парочка пожизненных, потому что я принесла большо-о-ой ущерб мировой культуре, — Лим усмехается и выглядит явно очень довольно собой. — Я не хочу этого. Я привыкла спать, как ребёнок, на шелковых простынях, и тюрьма — это не место, в котором я выживу. Никаких условий, комфорта, покоя, и это не для меня. И твой босс прекрасно это понимает. А потому уже несколько лет шантажирует меня тем, что сдаст мне правительству или на съедение историческому обществу. Ему за это ничего не будет, потому что он богатый. Потому что у него связи, причём, такие связи, которые мне и не снились. И его не посадят, а вот меня — вполне себе. Веришь или нет, но постоянный риск умереть под завалами в каком-нибудь старом храме, — это мой единственный шанс спастись от твоего босса. Я искренне надеюсь, что однажды я ему принесу артефакт, который окажется действительно проклятым, чтобы твой поганый босс, наконец, умер. А я продолжу дальше спать на шелковых простынях и не думать, что меня могут посадить. И мне не придется умирать под завалами.

Намджун молчаливо слушает её, не понимая, к чему этот добрый порыв и бредни о том, что она не может по-другому. Он знает, что может, потому что это Лим Суран, в конце то концов. Она не только залезть в какую-нибудь передрягу может, но и удачно вылезти из неё тоже. А потому все её доводы — просто глупость, появившаяся от нежелания что-то менять.

Ким — не идиот, чтобы не признать, насколько Лим Йевон мастерица вылезать из передряг.

— Как жаль, что проклятых артефактов не существует, — цокает Намджун, словно одной этой фразой может прекратить её игру в бедную и несчастную.

Йевон усмехается и многозначительно жмёт плечами.

— Ты знаешь...за долгие годы, что я занимаюсь этим, мне довелось увидеть много разных вещей, как тех, что можно объяснить, так и те, которые не поддаются абсолютно никакому логическому объяснению. И, возможно, какие-нибудь древние проклятия действительно существуют. Главное, самой на них не напороться, чтобы не сдохнуть раньше времени, а притащить эту херню нашему приятелю с бабками. Потому что...я ведь действительно не хочу умирать. Когда-то я думала, что у меня действительно нет никакого инстинкта самосохранения, пока несколько лет назад, ещё до встречи с нашим начальником, тобой и всеми этими заварушками, я действительно чуть не погибла в одной из передряг. Мы тогда с моим напарником, до дрожи противным итальянцам, влезли в ацтекский храм за какой-то побрякушкой. Я уже даже не помню, что это было, однако прекрасно помню, что эта херня едва ли не стоила мне жизни, — девушка вздыхает, устало потерев переносицу. — Как мне кажется, тогда я впервые столкнулась с тем, что невозможно объяснить. В том храме жили кто-то или что-то, охраняющее это место. Возможно, в тот день я столкнулась с чертовщиной, о которой просто не существует просто никаких записей. Я не знаю, что это было, да и не хочу знать, потому что, каждый раз, когда вспоминаю, покрываюсь мурашками от страха. Я чуть не умерла в тот день. Ты, наверняка, был бы этому рад, потому что мы бы точно не столкнулись с тобой. Я бы не отравляла твоё существование постоянными вылазками в непонятные места.

Намджун качает головой:

— То, что ты говоришь, полная чушь.

— Когда мы исследовали храм, перед тем как туда войти, мы подумали, что на передвижную камеру напали собаки, которые тайно пробрались в храм, потому что мы никак не охраняли вход, — продолжает Йевон, игнорируя мужчину и то, что он говорит. — Но знаешь, в чём проблема? — она хмыкает, и Намджун в её взгляде видит тень испуга. — Собак рядом с нашим местом остановки не было. Ни одной. А это значит, что те твари, которые в конечном итоге разорвали на куски моего напарника, жили в этом храме. И знаешь, в чём ещё забава ситуация? В том, что этот храм не открывался до нас на протяжении до-о-олгих тысячелетий. Эти твари питались друг другом, чтобы выжить: новое поколение съедало старое. А потом появились мы, небольшая команда идиотов, которая решила, что ацтекские храмы — это самое лучшее место для развлечения. Своего рода долбаный аквапарк. Мы стали для них наживкой. Отбивной. Стейком с кровью, думай, как хочешь. Они по одному утаскивали членов команды, а когда мы находили тела... Тела. Забавно. От тел там не оставалось ничего. Этим тварям хватило двадцати минут, чтобы сожрать двухметрового военного, который нас сопровождал. Мы нашли только его руку и пару обломков костей в луже крови. Тогда я поняла, что у меня действительно есть инстинкт самосохранения. Ведь всё, о чем я могла думать, это вовсе не цацка, за которого мне обещали дать кучу денег. Я думала только о том, как сильно хочу выбраться из этого храма живой, — вздыхает девушка, протирая лицо руками. — К выходу мы с моим напарником добрались вдвоём. Всех остальных утащили эти твари, а потом оказалось, что из храма может выйти только один. Вот такой вот плот-твист.

Намджун недоверчиво смотрит на девушку, потому что... Потому что она впервые такая честная с ним, и это по-настоящему пугает. Такие откровения на работе — признак чего-то более... Серьёзного.

Ему это не нравится. Это дурной знак.

— Он напал на меня. Мой напарник. Вспорол мне брюхо, — Йевон лениво задирает край футболки, глядя на длинный шрам. Кима всегда интересовало, как она получила его, но спросить её об этом — значило бы проиграть. — Я истекала кровью, и на её запах пришли эти твари. Я думала, что останусь там навсегда, потому что они разорвут меня на куски. Не знаю, почему так случилось, но они напали на него. Может быть, в этом тварином обществе не поощрялось предательство друзей, а может быть я не показалась им вкусной. Но я спаслась, к сожалению, только чудом. Выходила оттуда под крики этого ублюдка и пыталась не выронить кишки. И долгое время, я не брала новые заказы. Даже к психиатру не могла сходить, потому что моя деятельность — нелегальна, — девушка смеётся, стряхивая остатки своего страха, а после поднимает взгляд к небу. Здесь ночью много звезд. — А потом встретила твоего босса, который был давним знакомым того, кто обучил меня воровать. Я не могла отказать. Думала, что это только разовая авантюра, а потом оказалось, что влезла в долговую яму. Можешь мне не верить, но я действительно хочу соскочить, но не могу. Нет, конечно, могу. Могу залечь на дно в каком-нибудь Таиланде, работать за грошей в забегаловке и скрываться. Но это не для меня. Я сколотила настоящая состояние на том, что делаю. И не собираюсь привыкать к другому образу жизни. Поэтому действительно всё, что мне остаётся, это надеяться, что я либо умру в этой пирамиде, хотя мне этого и не хочется, либо притащу твоему боссу проклятую побрякушку.

Намджун хмурится, совершенно не понимая, к чему этот разговор вообще:

— Ты хочешь, чтобы я тебе сочувствовал?

— Я хочу, чтобы ты перестал относиться ко мне, как к своему проклятию, — цокает Йевон. — Поверь, мне тоже иногда не особо нравится тусоваться в непонятных местах, избегать ловушек и оказывать почти расплющенной.

— Судя по тому, с какой периодичностью ты в это влезаешь, я могу сказать обратное.

— Ты меня совершенно не знаешь.

— Я не хочу знать, — возражает мужчина.

Йевон вызывающе смеётся:

— Знаешь, ты очень многое теряешь. Я классная.

— Ты — проблема, — ворчливо возражает мужчина. — Проблема всех, кто тебя окружает. Проблема тех, кто отвечает за твою жизнь. Нам с Юнги действительно мало платят за твою охрану.

— Я проблема? — ехидно усмехается девушка. — Может быть. Но это не отменяет того, что я тебе нравлюсь.

— Ты мне не нравишься. Не представляю, в каком мире мне может понравиться такая, как ты.

Лим не выглядит так, словно его слова её задевают. Она как будто знает больше, чем он ей позволяет знать, и это просто отвратительно.

— Тебе не нужно представлять, потому что мы живём в этом мире, — девушка невозмутимо жмёт плечами. — Да ладно, не отрицай, я нравлюсь тебе. Уверена, между нами есть искра! Но я совершенно не понимаю, почему ты не даёшь этой искре разгореться, — она картинно расстраивается. — Я ведь вижу, как ты на меня смотришь

— Это мой взгляд, которым я выражаю презрение, — Намджун раздражённо закатывает глаза.

— Нет-нет, взгляд, которым ты выражаешь презрение, я видела. И он совершенно не похож на тот, каким ты смотришь на меня, — усмехается Йевон так, словно поймала его на самой большой лжи. — К тому же, твой друг сдал тебя с потрохами. Я не рассказывала? Год или два назад, после одной из вылазок, мы с Юнги по душам поговорили за бутылкой виски. Интересно поговорили, так что я окончательно убедилась в том, что нравлюсь тебе. Так скажи мне, почему ты так это отрицаешь? У тебя проблемы с доверием?

Намджун плотно стискивает зубы и находит взглядом Юнги, который сидит неподалеку, прикрыв лицо панамкой, и делает вид, что спит. Он убьёт его, честное слово!

— А я не доверяю даже собственной тени, не то, что тебе.

— Ауч, — шипит Йевон. — Это действительно обидно, потому что мы прошли столько разных передряг, и ты всё равно мне не доверяешь.

— Как я могу доверять человеку, из-за которого я постоянно рискую собственной жизнью? — фыркает Ким, словно это самая очевидная вещь из всех, что только может быть.

— Тогда почему ты это делаешь? — Лим подозрительно щурится.

— Потому что мне за это платят.

Йевон закатывает глаза. Очевидная глупость и вздор!

— Я уверена, кто-то с твоими навыками обязательно найдёт себе другого работодателя, который не будет отправлять своего наёмника в непонятные места охранять непонятную девчонку.

Он смотрит на неё недоверчиво, потому что не понимает, чем крыть её аргумент, и Йевон довольно усмехается, щёлкнув пальцами в воздухе:

— Вот видишь? Тебе нечего сказать. Потому что ты знаешь, что я права. Ты влезаешь в эти авантюры не потому, что тебе хорошо платят, а потому что здесь есть я, — Намджун просто ненавидит то, как довольно она улыбается. — Думаю, если понадобится, ты даже пожертвуешь ради меня своей жизнью. Но, честно говоря, я не особо хочу это проверять, потому что мне нравишься и у меня есть на тебя планы, так что мне не хотелось бы, чтобы ты умирал. Ты же не умрешь?

Черт возьми, как она может быть такой? Такой невозмутимой, когда говорит о вещах, в которых быть уверена не может.

Но, судя по всему, Лим чертовски уверена в том, что говорит.

— Твоим планам не суждено сбыться, — говорит не терпяще возражений. — Потому что всё, что нас связывает, это вылазки за какими-то древними артефактами, которые мне абсолютно не нравятся. Как и ты.

— А мне нравятся древние поганые артефакты, а ещё нравишься ты, и что нам с этим делать?

Намджун усмехается:

— Очевидно, ничего.

— Да ладно, серьёзно? — возмущается вполне себе искренне девушка. — Мы знакомы достаточно долго, нас объединяют опасные операции, с которых мы едва ли возвращаемся живыми иногда. И я достаточно тебя знаю, чтобы заметить, как ты отталкиваешь всех вокруг себя. Взять бы хотя бы ту девчонку, которая в тебя влюбилась. Где это было? Где-то в Греции, да? Ты ей чертовски понравился, но почему-то отверг её. Мог хотя бы воспользоваться этой возможностью ради, ну, не знаю, единоразового перепихона, но и этого не сделал. Каждый раз, когда в нашей команде появляется кто-то новый, он обязательно пытается подружиться с тобой, но ты всеми силами его отталкиваешь. Это толкает меня на мысль о том, что у тебя действительно есть боязнь привязанностей. И я, в целом, могу понять, откуда она взялась. Ты весь служил, значит терял людей, терял близких. Но это не значит, что все, кто себя окружают рано или поздно погибнут. Понимаешь, жить без каких-либо привязанностей, просто невозможно!

Намджун качает головой, глядя на неё так, словно одним взглядом пытается показать, что они не на приёме у психолога. И она — не мозгоправ. Ему совершенно не нравится, что она копается в его душе чайной ложечкой и вытаскивает на поверхность то, что не должно быть выставлено на всеобщее обозрение.

— Это мой выбор, — он говорит так, словно обрубает все её дальнейшие слова, словно пытается показать, что они будут разговаривать на эту тему. Что они вообще не будут разговаривать.

Но Йевон такая Йевон, которую заткнуть просто невозможно.

— И всё-таки... на отрицании концепции каких-либо хороших взаимоотношений с людьми жизнь не построить. Одиночество и добровольное отшельничество, — это не то, что сделает тебя счастливым.

Мужчина закатывает глаза.

— А постоянный поиск любви сделает меня счастливым? Ты не понимаешь, почему я отталкиваю людей, а я не понимаю, почему ты так тянешься к людям. Уверен, ты видела дерьма не меньше моего. Так по какой, чёрт возьми, причине, ты всё равно продолжаешь лезть ко мне с намёками на какие-либо взаимоотношения? — он открыто раздражается, но девушка на это даже не реагирует.

— Потому что жизнь, как я уже сказала, на отрицании концепции хороших взаимоотношений с людьми просто не построить. Я всё детство провела в одиночестве, и я знаю, каково это жить и не иметь семью, друзей, партнёра или хотя бы любимого человека. Я знаю, каково это, и искренне не понимаю, почему ты так к этому стремишься. Если есть в мире более отвратительное состояние, чем одиночество, такого просто нет. Тебе нагло обманывают.

Она искренне не понимает, почему он ведет себя так, Намджун прекрасно видит это по её лицу.

— Я терял людей. Я терял слишком многих людей, — устало вздыхает мужчина. — Как правило, все кого я люблю, рано или поздно умирают. И я не хочу становиться свидетелем того, как умирают мои близкие снова. Поэтому, даже если между нами есть какая-либо искра, ты не увидишь, как она разгорится. Я скорее останусь в этой пирамиде, — раздражённо кивает на постройку. — Чем позволю этому разгореться

— Под «этим» ты подразумеваешь твои чувства ко мне?

У Кима дёргается глаз, потому что он понимает, что открыл портал в Ад своими словами.

— Я не.

— Ну, вот! — девушка довольно хлопает в ладоши. — Ты признался, что я тебя нравлюсь! А это, я считаю, успех.

— Прекрати нести чушь, ты мне не нравишься, — отчаянно просит, практически умоляет, мужчина.

— Но ты что-то ко мне чувствуешь, — довольно улыбается девушка, выглядя в этот момент слишком...Слишком.

— Да, это презрение, — соглашается Намджун.

— Нет, дорогой, это симпатия, — Йевон, не скрывая улыбки, опускает голову на плечо мужчины.

Что? — возмущается Ким, несильно отталкивая её.

— Симпатия! — настойчиво повторяет Лим. — Влечение, внутреннее расположение к кому-чему-нибудь! Серьёзно, ты умный человек, я сомневаюсь в том, что ты не знаешь что такое симпатия.

— Я знаю, что такое симпатия, но я не понимаю, какое-то отношение имеет к нам.

Ложь.

Это такая откровенная ложь, что Намджун сам не может в неё поверить. Но и признать того, что ему нравится эта несносная девчонка, он тоже не может. Потому что повидал слишком много. Потому что потерял слишком многих. И потому, что правило, согласно которому все, кого он любит, рано или поздно умирают, не просто выдумка, а правда. Как будто стоит ему кого-то полюбить, как этот кто-то просто умирает, словно проклятие самое настоящее, существование которых он обычно просто отрицает.

А у девчонки итак слишком много проклятий на её бедовую голову.

И Киму совершенно не хочется становиться её новым проклятием. Правда в том, что её проклятия — чаще всего просто выдумки. В то время как его проклятие слишком реальное. Намджун может по пальцам одной руки пересчитать тех, кто стал важным для него, и не умер. Забава в том, что загнутый палец окажется только один. И приходится он на Юнги.

Но Намджун уверен, что рано или поздно он и друга затащит в могилу, особенно если будут постоянно соглашаться на эти авантюры и защищать эту девчонку.

Поэтому, как бы сильно Йевон ему не нравилась, что Намджун, собственно говоря, и не признает в слух, рано или поздно их пути разойдутся. И ему искренне хотелось бы, чтобы их пути не разошлись по причине её смерти.

— Самое прямое отношение! Я тебе нравлюсь, ты нравишься мне, но из-за твоих принципов и каких-то глупых убеждений, мы не можем быть вместе. Меня это так злит!

Судя по выражению её лица, Лим это действительно злит.

— Ты всё это надумала. Ты меня раздражаешь, Йевон. Потому что...

— Потому что я тебе нравлюсь, — настойчиво повторяет Лим. — Мы скоро будем ходить по кругу в этом разговоре, вместо того чтобы прийти к какому-либо соглашению

— Соглашение? — решительно усмехается Намджун. — Хорошо, будет тебе соглашение. Это наша последняя вылазка. Мы же больше никогда не будем пересекаться. Это станет отличным поводом для тебя убить свои чувства.

— А ты будешь убивать все чувства? — игриво интересуется девушка, показывая, что ей дела нет до того, что он говорит.

— А мне и не нужно это делать. Я к тебе ничего не чувствую. Вернее, ничего из того, из того что ты хотела, чтобы я чувствовал.

Йевон, усмехнувшись, вдруг сама ложится на колени мужчины, вызывая его возмущенный вздох, и складывает руки на груди:

— Обманывайся дальше. Возможно, тогда ты и сам поверишь в эту ложь. Рано или поздно, я уверена, даже если это наша последняя вылазка, мы всё равно встретимся. Ты не сможешь никак вытравить свои чувства, я не смогу этого сделать, вернее, даже не стану пытаться, и однажды всё приведёт к тому, что мы всё-таки будем вместе, как я этого изначально не хотела. А потом ты будешь жалеть о годах, которые мы потратили просто так, которые мы потратили на бесполезные догонялки и игры в кошки-мышки. И тогда у меня будет прекрасный повод называть тебя полным идиотом. Но не переживай, я всё равно буду тебя обожать так же сильно, как делаю это сейчас.

Намджун психует, хочет столкнуть её на песок, но Йевон настойчивее.

— Ты знаешь, сейчас я чувствую странное желание оставить тебя в этой пирамиде

— Но ты этого не сделаешь, потому что я тебе нравлюсь. Или ты что, готов убить свои чувства даже таким радикальным способом? — деланно ужасается она. — Типа, нет причины, нет последствий?

— Ты — жуткая фантазёрка, — вздыхает Ким. — Не знаю, что в моих действиях заставлял тебя в это верить, но советую спуститься с небес на землю и снять розовые очки.

— Я выбрала чертовски сложный путь, добиться твоего признания. Ох, мой тяжелый путь! — драматизирует девушка.

— Я тебя правда пристрелю.

Йевон строит крайне обиженный вид, а после громко хохочет, показывая, что не верит ни единому его слову.

Намджун думает, что так будет лучше.