Директор нашей частной школы был известен своей любовью ко всему новому и прогрессивному. Изобрели новую технологию обучения? Наша школа должна обязательно её протестировать. Произвели более качественную мебель для учеников? К чертовой бабушке старую — в кабинетах должны стоять новые парты. Короче говоря, мы должны. Всегда и везде. Да что греха таить? И здание у нас было построено по последней архитектурной моде. Школа представляла собой трёхэтажное здание круглой формы. Этажи были настолько большими, что реально заблудиться, если ты не знаешь школу как свои пять пальцев. Стены имели приятный голубоватый оттенок, а вот пол представлял собой идиотское сочетание белой и чёрной плиток, из-за чего у меня шла вечная ассоциация с шахматной доской, на которой я играл роль коня — вечно приходилось лавировать меж медлительных красавиц на каблуках и тучных качков. Уж поверьте, с моим ущербным ростом и любовью к быстрой ходьбе, хочешь не хочешь, а бегать научишься только так. Особенно, когда опаздываешь на урок к вредному преподу. Вот как сейчас, например.

— Сэр, простите за опоздание. Можно войти?

Но, к моему удивлению, мистера Менделла, который обычно пунктуален до мозга костей, нет на месте. Пара одноклассников оборачивается в мою сторону, но они тут же продолжают заниматься своими делами, поняв, что их не ждёт сцена, в которой наш биолог будет пускать в мою сторону низкопробные саркастические шуточки. Особенно меня бесят те, где так или иначе затрагивается мой рост. Да, учитель должен быть компетентен по отношению к своим ученикам, но это явно не про Менделла. Может, тут сказывается разница в возрасте меньше десяти лет, но у нас все учители молодые, но так похабно к нам относится только биолог. Я мог бы поныть на тему того, какой я несчастный и тупой ученик, не понимающий, по мнению Менделла, отличий между рибосомами и митохондриями, и страдающий от нападок не самого лучшего учителя, но я не один такой бедненький, а страдать в коллективе определённо лучше, чем одному.

Я занимаю своё привычное место, прямо в эпицентре класса — второй ряд, третья парта. Сидеть дальше зрение не позволяет, а первые парты обычно заняты умниками, зрение которых на две-три, а то и все четыре диоптрии ниже моего. Рядом со мной почти всегда сидит Марлен, но сегодня она отсела к Террону Хигенсу. Не так давно эти двое приобрели статус сладкой парочки. Ничего не имею против их отношений, но смотреть то, как они порой с обильным слюноотделением проявляют свою любовь друг к другу немножко мерзко. Честно говоря, я вообще ненавижу, когда пары проявляют свои чувства на публике и дело тут не в моем стеснении, вовсе нет, а в том, что личное должно оставаться личным, а не приобретать публичный характер. Хотя фотки в Инстаграме это ещё сносно, ладно, но и то, и там должен быть допустимый предел.

Кинув на сладкую парочку взгляд, полный скепсиса, я наконец вытащил все принадлежности на парту. Сумка теперь занимала место Марлен. Спустя пять минут, когда я уже успел проверить все уведомления на телефоне, я задался вопросом. Где Менделл? Будь я оптимистом, подумал бы, что его уволили, узнав о его фривольностях по отношению к ученикам, и что сейчас он выслушивает нотации директора, но я гребанный реалист, а по большей части скептик, поэтому остаётся только мечтать.

Преподаватель появляется, когда от урока проходит уже восемь минут. Только биолог не один, рядом с ним стоит какой-то высокий парень. И говоря "высокий", я не подразумеваю "сравнил с собой", нет, в этой каланче реально метра два росту. И странно то, что его рожа кажется мне знакомой. Вот прям дежавю возникает, когда смотришь на это с острыми чертами лицо. Перевожу взгляд на Менделла, и всё становится на свои места. Перед нами, дамы и господа, копия дьявола, только несколькими годами младше.

— Класс, тишина! — подобно дирижёру, он взмахом своих арахнодактилических пальцев призывает к порядку. С трудом сдерживаюсь от закатывания глаз, потому как его жест выглядит уж слишком жеманным и пафосным. — Знакомьтесь, этот оболтус с сегодняшнего дня будет учиться с вами. Прошу любить и жаловать, это идиот.

Мы сделали вид, что у нашего учителя отменное чувство юмора и хором рассмеялись, но могу вас уверить, что искренности ни в одном из двадцати семи прозвучавших фырканий, хиханек, хаханек и гоготов не было.

— Меня зовут Райан. Надеюсь, мы поладим, — парень вежливо кланяется и улыбается во все свои двадцать восемь (скептик во мне подвергает большому сомнению наличие у него зубов мудрости). Ему бы в рекламу орбита что ли, да вот только, несмотря на блеск, зубы его слегка кривоваты. Кажется, среди четырнадцати юных дев нашего класса разбиваются сердца, как минимум, десяти, влюблённая по уши в Террона Марлен и Элайза Бигли, сохнущая по постеру Гарри Стайлса у себя в комнате (очень сочувствую её парню, потому что, если он не будет похож на Гарри, ему придётся сделать операцию по смене внешности), не в счёт. А двоих я оставляю навскидку.

— Райан, сядь, пожалуйста, на свободное место. Думаю, ты сможешь познакомиться с одноклассниками на перемене.

Свободных мест в классе всего три, и, применяя мои весьма скудные познания в теории вероятности и статистики, вероятность того, что он сядет со мной, равна одной трети, точно так же, как и вероятность того, что соседом новичка окажется выше упомянутая Элайза или же Майкл Дан. Кстати, о Майкле. Бедный мальчик, он пал жертвой любви моей сестры Кэссиди, которая помешана на корейском поп-индустрии ни чуть не меньше, чем Элайза на "Одном направлении". Она вечно зовёт его оппой и говорит, что он должен вернуться после окончания школы в Корею (хотя корни у парня китайские) и стать каким-то там айдолом, тогда Сид сможет гордиться тем, что она девушка своего биаса. Правду говоря, пересказывая все её планы, я и половины слов не понимаю из её уст. Но понимает ли Майкл? Для меня это большая загадка.

Вернёмся к новенькому. Так кто же победит в неравной борьбе за соседство с Райаном: немного сумасшедшая девочка, немного невысокий парень или же не немного затюканный сестрёнкой немного невысокого парня Майкл?

Он проходит мимо парты Элайзы и останавливается около моей. Я красноречиво вскидываю брови, а он кивает на мою сумку. Своими загребущими ручонками я перемещаю её к себе на колени и вцепляюсь в неё так, будто там находится нечто сокровенное, хотя да, там планшет, тетрадка с текстами песен собственного сочинения и подготовленный накануне в поте лица реферат по географии. Своим глупым поведением я рискую получить оригинальную, как любовь в бульварных романах, шуточку от Менделла. Зная его, он поженит меня с моей сумкой, а не следующем уроке нас ожидает бракоразводный процесс. Поэтому я спустя пару мгновений вешаю её на спинку стула.

Теперь у меня есть возможность разглядеть свою соседа в деталях. Я поправляю съехавшие на нос очки и кошу взглядом влево. У учителя и моего соседа все-таки есть несколько различий: у Райана более вытянутое лицо и выраженный подбородок, а глаза у него не голубые, а светло-карие, почти золотистые. В остальном же они идентичны друг другу: у обоих прямые, но вздернутые у самого кончика носы; аккуратно выраженные скулы, кустистые брови и не менее густая шевелюра, только если у биолога длина волос чуть ниже плеч, то у Райана была короткая стрижка, уложенная в стиле вселенского дестроя.

— Ты решил просверлить во мне дыру? — не двигаясь, спрашивает он шёпотом. — Кстати, как тебя зовут?

— Донован. И нет, я просто люблю смотреть на людей, — усмехаюсь и поднимаю взгляд на доску. Менделл пишет неразборчивым ленивым почерком новую тему, название которой я не могу понять. Маленький очкарик в моей голове, подозрительно похожий на меня любимого, прыгает на обгорелых останках биолога и смеётся. Дальше хуже.

— Есть ли среди нас религиозные люди? — обращается Менделл к классу, и руку поднимает Мэдисон Бёрк, сидящая за второй партой третьего ряда. Временами я её побаиваюсь, так как её так и подбивает изгнать из меня демона ввиду моей бисексуальной ориентации. Это тот вид ультраверующих, которые, прикрываясь Богом, творят далеко не божественные дела. — Радость моя, закрой ушки на эти полчаса, потому что сейчас мы с вами будем говорить далеко не о божественных вещах.

Мэдисон делает вид, что она этого не слышала. Её оскорбленные вид заставляет меня фыркнуть. И выходит у меня это, наверно, слишком громко, поскольку меня тут же пронзает уничтожающий взгляд её голубых очей.

Изыди.

— Какие современные концепции возникновения жизни на Земле вы знаете?

— Теория эволюции, сэр? — задаёт вопрос всезнающая Айрис, а я даже руку поднять не успеваю.

Знаете, иногда обидно, что ты вроде как знаешь и хочешь блеснуть знаниями, а за тебя это делает другой человек, потому что лох с большой буквы "Л".

— Отлично, Пейдж. Ещё варианты? Парк? Дженкинс? Болтаете о чем-то интересном? Поделитесь тайной? Тара, я смотрю, вы так увлечены перепиской в своём телефоне? Неужели на связи президент?

— Я сейчас...

— Сейчас твой телефон отправится ко мне на стол. Итак, дети мои, что-то вы какие-то вялые. Неужели кроме старика Дарвина и Божественного промысла мы ничего не имеем?

— Панспермию можно считать за концепцию? — я неуверенно поднимаю руку, морщась от неприятного предвкушения того, что меня сейчас загрызут, аргументируя это тем, что я ничего не понимаю. Хотя эта тема мне более-менее ясна. Как никак, родная тётя астрофизик. Как-то рассказывала об этом, а я и запомнил. По сути, всё, что не касается клеток, растений и внутренностей человека, я знаю, но это не умаляет моей тупости.

— Ты о чём, Миллс?

Блядство. Снова выставил себя дураком перед классом.

— Простите.

— Нет-нет, я продолжай. Если ты знаешь, что это такое, может, расскажешь? — он указал своей тоненькой ручкой на пространство возле себя.

— А можно с места?

— Хорошо.

— Ну, поправьте меня, если я ошибаюсь. Не помню, как давно, но был такой русский биолог или физик, а может географ... Чёрт его знает! Вернанский... Верданский...

— Вернадский, — слышу слева от себя. И киваю, соглашаясь.

— Точно, Вернадский. Так вот, этот дядя считал, что все зародилось из космоса, и что жизнь на Земле существовала всегда. Правда, сейчас эта идея уже не так актуальна, как опаринская, но имеет место быть так же, как и божественная, например.

— Честно признаться, удивлён. Обычно из вас, Миллс, клешнями ничего не вытянешь, а тут такие познания. Поделитесь источником? — тут он с улыбкой смотрит на моего соседа, а того, как будто, и нет вообще. Если я скажу правду, он долбить меня будет ещё долго.

— У меня тётя несколько лет в НАСА работала, — пробормотал я под нос.

— Что ж, хорошо. Надеюсь, вы не пойдёте по её стопам, а то будущее НАСА окажется под большим вопросом.

Кажется, что-то заскрипело. Ах да, мои зубы.

— Можете не волноваться на этот счёт, сэр.

Оставшуюся часть урока я излучаю флюиды зла на Менделла. Мне приходится сдерживать свои едкие комментарии из-за того, что поблизости притаился его родственник.

В конце урока мы пишем тест по прошлой теме, где все ответы я выбираю наугад. Спасибо интуиции, которая хорошо работает и временами спасает. Надеюсь, что хотя бы на "C–" я наскребу.

Едва я кладу работу на учительский стол, звенит звонок, и я спешу покинуть эту Геенну.

— Как же он меня бесит!

Топот ногой. Звонкий сопрано. Мэдисон, одним словом. Как бы я ни ненавидел это убеждённое недоразумение, сейчас я с ней согласен.

Не успевает пройти и минуты, как проходная заполняется народом. Майкл выходит вместе с Таем Дженкинсом. Мы втроём спускаемся на второй этаж к кабинету истории, но стоит мне заметить знакомое лицо, я хватаю друга за шкирку и толкаю его в мужской туалет, так благополучно оказавшийся под боком. Парень недоуменно на меня смотрит. Я говорю всего лишь одно слово, и он всё понимает. Сид. Это чудо с неестественно выкрашенными в лиловый волосами несётся в нашу сторону, снося всё на своём пути.

— Донни-хён, ты почему не подождал меня утром?

Наигранным голосом спрашивает Сид. Вы не подумайте, она не тупая и не впавшая в детство дурочка, просто немного помешанная на азиатской культуре девушка. Примерно то же самое творится и с Элайзой и её любовью к британскому бойз-бэнду. Пожимаю плечами на вопрос, придерживая дверь туалета на случай чего.

— Майкла не видел?

— Он на третьем, наверно. Иди, что ли, пожелай ему удачи. У нас как раз сейчас будет...

Ищу поддержки у Тая.

— Лекция.

— Точно? Да. Лекция. Сейчас у нас лекция. Очень сложная лекция. Прям просто конкретно сложная. Не так ли, Тай?

Парень кивает подобно китайскому болванчику, следя за тем, чтобы мой локоть «не соскользнул» и не врезался ему в солнечное сплетения. Она сомнительно на нас смотрит, но уходит, а я перестаю подпирать дверь, выпуская Майкла.

— Когда она уже наконец влюбится в кого-нибудь другого и отвяжется от меня?

— Наверно, никогда. Только вчера ныла мне о том, что какой-то там Лэй с новой стрижкой точная копия тебя. Или ты точная копия его. Я не разобрал. Кстати, надеюсь, "хен" в переводе не означает "коротышка"?

— Нет. Это что-то вроде обращения к старшему брату. Кстати, о родственниках. Вы заметили, как новенький похож на биолога.

— Конечно. Но я свято верю в то, что у него не такой скверный характер, как у его родственничка, — усмехаюсь я и сдираю заусенец с одного из ногтей. Обычно я так делаю, когда нервничаю или пребываю в нелучшом расположении духа.

— Думаю, нет. Вы бы видели, как его облепили девчонки после урока. Словно звезда какая-нибудь, — в голосе Тая проскальзывает ничем не прикрытая зависть. Ну, знаете ли, будь у меня такая же внешность, думаю, я бы тоже не был обделён вниманием, но кроме хорошего чувства юмора и ямочек на щеках природа меня ничем не наградила. Подобная ситуация была ожидаемой, даже предсказуемой. Не удивлюсь, если парень со временем станет одним из самых популярных в школе. Главное, чтобы всё это не коснулось меня. Не хочу становиться свидетелем разбитых сердец и вечных ссор с девушками. — Кстати, Дон, какой он?

— Не знаю. Мы с ним и пяти минут не общались даже. С виду, нормальный такой, но как знать?

— Поживём-увидим. Как он тебе, как парень? — спрашивает Майкл, улыбаясь. Хочется заехать ему в рожу или скормить Сид. Почему из всех именно это интересует моего друга больше всего?

Мы заходим в пока ещё пустой кабинет и кладём сумки на свои привычные места. Будь у меня зрение получше, сидел бы с Таем. А у Майкла есть Амаранта, которой сегодня не было в классе. Два очкарика-недотроги на мою голову, которые уже почти год как сидят вместе и проявляют симпатию по отношению друг к другу, но дальше взаимных улыбок не доходят. И ещё моя сестрёнка превращает всю эту ситуацию в мою любимую геометрическую фигуру. Хотя где-то на подсознательном уровне я понимаю, что у неё это всё несерьёзно. Просто она одиночка в своём классе, которому не с кем общаться, вот она и цепляется в Майкла, как за спасательный круг, кося под дурочку и приплетая сюда свои увлечения. Из-за мыслей, связанных с Сид, я задумался и забыл, что спрашивал Майкл.

— Ты что-то сказал?

— Он тебе нравится.

— Звучит, как утверждение.

— Ты ещё скажи, что я не прав.

— Ты не прав. Такие, как он, не мой типаж. К тому же Алекс...

— Начинается, — стонет Тай. Ну а что? Вы сами завели эту тему. — Выкинь эту сучку из своей головы. Мир не сошёлся на Алекс.

— Если бы ты дал мне договорить, то ты бы узнал, что Алекс рассталась с Джексоном.

— И тут же прибежала к тебе, а ты и простил?

Скорее наоборот.

— Не совсем. Это я за ней бегал. Но она ясно дала понять, что я "ничего из себя не представляющий коротышка", с которым она была из жалости.

— Вот шлюха, — в этот самый неловкий момент в класс начали заходить люди. Мария Каррерас шокировано смотрит на Тая, хлопая глазками, думая, что это адресовано в её сторону. Уже через секунду слышится звук пощечины, и Тай обиженно смотрит на меня.

— Каррерас, что это было? Миллс, ты видишь? Сучкой оказалась твоя бывшая, а получил в итоге я, — Дженкинс смотрит на нашу бразильскую горячую штучку с укором, но плохо скрываемый стояк выдает его с головой. Мне становится его жалко.

— Вы с Алекс расстались? — спрашивает Марлен, и начинается цепная реакция. Мысленно я расчленяю труп Тая самыми изощрёнными и известными только мне способами, а на место жалости приходит раздражённость. Смысла скрывать уже нет. Донован Миллс оказался тем самым лохом, не который бросает, а которого бросают. Добавим сюда пару уроков, разговоры в столовой, и скоро всё это превратится в какой-нибудь бредовый слушок. Меня уже однажды обвинили в своём непостоянстве, потому что я то по тем, то по другим. Но некоторые умудрялись переворачивать ситуацию так, что я оказывался самым, мягко говоря, гулящим в округе. Многие уже видели во мне своего рода шлюху уже тогда, когда узнавали о моей ориентации. Я не был геем. Я не был натуралом. Я был бисексуалом. И в этом-то и была проблема. Среди людей бытует мнение, что все би развратные шлюхи, меняющие партнёров на раз-два. Ирония иронией, но улыбаться и делать вид, что это меня не волнует, я не могу. Да, меня волнует мнение окружающих, как бы неприятно это не звучало. Я существо биосоциальное, само собой, я зависим от тех, кто меня окружает. Набивать себе цену и говорить, что я не такой, как все, и что я против толпы, смысла нет.

— Да. Прошла любовь, — я попытался принять как можно более-менее легкомысленный вид, деланно улыбаясь.

— Жаль. Вы были хорошей парой.

Киваю и бросаю мимолётный взгляд на дверь. В кабинет заходит новенький в компании смеющейся Эмили Рескотт, Коннора Иса и Террона Хиггенса. За ними еле поспевает Паула Ратковски в туфлях от Прада, явно малых ей в ногах. Она напоминает мне своей походкой пингвина. Боже, и это самая красивая девушка школы? А потом парень садится на место рядом с моим. Снова.

Скептик во мне молча недоумевает, пытаясь понять, что здесь не так. Хотя он ничего обо мне знает, поэтому, наверно, и не понимает всех нюансов. Например, почему мальчики редко садятся со мной за одну парту. Они не высказывают своего отношения ко мне напрямую, но на лицах некоторых из них я частенько застаю гримасу отвращения. Не привыкать.

— Мы так и не познакомились нормально. Но судя по предыдущему уроку, у вас с Сэмом натянутые отношения?

— У него с половиной класса натянутые отношения. Не думай, что я один такой бедняжка. Твой...

— Дядя.

Дядя, значит. А я уж думал, что брат.

— Твой дядя любить попить нашей крови. Ему только этих, клыков не хватает.

Приставляю руки ко рту и, придерживая двумя большими пальцами подбородок, показываю указательными подобия клыков.

— А ты милый, — он улыбается одними уголками губ, повернувшись ко мне вполоборота, и продолжает: — На самом деле, Сэм славный, просто у него проблемы с девушкой, вот он и злится.

— Ещё хоть раз назовёшь меня милым, не посмотрю на то, что ты нравишься большинству девиц в нашем классе и выбью все твои белоснежные зубы.

Честно, он начинает немного раздражать. Не люблю, когда мне приписывают достойные ребенка эпитеты. Милый, лапочка, маленький, хорошенький. Из всего этого ко мне разве что третье соответствует действительности. Сначала они видят во мне милого ангелочка, а потом получают нервозного подростка с биполярным расстройством. И люди ещё удивляются, почему у Донована Миллса нет настоящих друзей.

— Прости, — Райан поднимает руки в примирительном жесте. — Так на чем мы остановились?

— Знаешь, если ты все ещё горишь желанием познакомиться со мной, это значит, что тебе не рассказали самого важного обо мне. Поверь, узнав это, ты вряд ли захочешь находиться поблизости, не то что сидеть.

— Ты заразный?

— Многие думают, что да, но на самом деле нет. Это никак не передаётся, — я бы хотел наклониться к нему, чтобы говорить тише, но в классе этот жест примут по-своему. Поэтому я просто перехожу на шёпот.

— Это болезнь? — также шёпотом. Его басовитый голос вызвал бы мурашки по коже, окажись на моём месте девушка. Мне же подобная грубость не по вкусу. Всё-таки сладкие голоса вызывают у меня большую симпатию.

— Нет. Просто я би.

В ожидании реакции смотрю на лицо соседа. Тот на пару секунд застывает, а потом, усмехаясь, выдает:

— А я уж начал думать, что ты маньяк. В этом нет ничего... такого.

— То есть ты не боишься, что я начну до тебя домогаться?

Интересный случай.

— А должен? — в его голосе слышен больше интерес, нежели страх, что немного, хм, удивляет.

— Расслабься. Ты не в моём вкусе.