- Думаешь, это странно? Полюбить человека из сна?

- Не знаю. Наверное, да. Во сне мы видим отражение своих желаний и мыслей. То, что заперто в подсознании. Думаю, поэтому я идеален, ведь меня придумал ты.

- Не хочу думать о том, что ты не существуешь.

- Глупый. Конечно, я существую. Мы ведь уже обсуждали это, помнишь?

- Помню.

Перед Хосоком - пасмурное небо. Веет холодом, ветер забирается под воротник куртки, а в нос забивается запах сырости. Под руками - влажная жухлая трава, которая никак не может набраться сил из-за того, что весна припозднилась. Солнце совсем не выглядывает из-за полотна туч, с которых изредка срываются капли дождя. Вскоре их становится всё больше, они объединяются в дождь.

- Ты грустишь? Почему?

Плеча касается ладошка, тепло которой чувствуется даже через куртку. Вскинув голову, Хосок встречается взглядом с чужим, расстроенным. Чимин садится рядом, подбирая под себя ноги и уже обеими руками вцепляясь в чужие плечи. Он сидит полубоком к Хосоку, это удобно, и Чон тянется вперёд, чтобы обнять фигуру, облаченную в белые свободные штаны и рубашку. От Чимина как всегда пахнет лекарствами, витаминами и чем-то морозным, леденящим слизистую, если вдохнуть сильнее. Парнишка слишком легко одет, мёрзнет, жмётся сам теснее, выдыхает облачко пара.

- В твоих снах всегда так холодно. Не люблю холод. Не люблю дождь.

- Куда лучше, чем в твоей палате.

- Но там есть кровать.

Щёки Хосока вспыхивают красным от воспоминаний, а Чимин смеётся звонко и прижимается губами к его шее, где жилка бьётся. Где бьётся сама жизнь.

Хосок помнит, такое не забыть. Он понятия не имеет, когда всё это началось, когда во снах он стал видеть Чимина, который на самом деле был заперт в психушке где-то в Пусане, потому что имел неосторожность доказывать всем и каждому, что умеет путешествовать по чужим снам. Но в любом случае это началось, и Хосок не желает прекращения.

Разумеется, не всё было гладко, сначала он даже не помнил, что ему снилось, а потом связь между ним и Чимином наладилась.

- Подсознательно ты хотел найти кого-то, кто разделит с тобой твоё всё. Ты придумал себе образ, а я просто почувствовал, что нужен тебе, потому что почти соответствую. Ну, знаешь, в жизни мы вряд ли увидимся. Ты звал меня во сне, и я пришёл, нашёл дорогу к тебе, - пояснил когда-то в самом начале Чимин.

Это началось четыре месяца назад. Тогда Хосок расстался со своей девушкой, ему было одиноко, больно, тоскливо. Он любил всем сердцем, отдавал всего себя, а в ответ не получил ничего, кроме разбитого сердца. В тот вечер он напился, пользуясь тем, что младшего брата нет дома. А потом пришёл сон.

И Чимин. 

Их первая встреча была несуразной, странной и нелепой. Хосок понимал, что спит, но всё вокруг было слишком реально. Запахи, цвета, твёрдый бетон под ногами и бушующее впереди море. А после из моря вышел мальчишка. Счастливо улыбающийся, мокрый, в лёгкой одежде, продуваемой всеми ветрами. Этот мальчишка помахал ему рукой, как давнему другу, выбрался на берег и побежал навстречу, заключая в объятия.

- Я искал путь к тебе так долго, - сказал он тогда.

Хосок не понимал, после - отказывался верить. Но Чимин доказывал раз за разом, убеждал, показывал. Они побывали в разных снах, принадлежащих Хосоку, они побывали в той палате, в которой держат Чимина. Пак даже рассказал, в какой клинике его держат. Проснувшись, Хосок пытался делать вид, что ничего не происходит, старался абстрагироваться, потому что всё происходящее - игры его подсознания. А потом сдался, залез в интернет и нашёл клинику.

Она существовала.

- А ты не верил мне, - смеялся Чимин, баюкая прижатую к груди руку.

Руку, покрытую свежими синяками и чернеющими точками от новых уколов. Потому что всё, что происходит в реальности, отображается на теле Чимина во снах, а то, что остаётся на теле во сне, должно проявиться на теле в реальности, потому что это не обычные сны, а как другая реальность, как тонкая параллель соседнего мира, неизученного и неизвестного никому. Скептицизм не засыпал ни на минуту, Хосок не поверил, и тогда Чимин решил доказать.

- Этого не может быть, - шептал Чон, рассматривая след от чужих зубов.

Во сне Чимин изображал щеночка, кусая его за плечо и шею. Больно кусал, по-настоящему, и теперь в тех местах виднелись синяки, о происхождении которых за завтраком поинтересовался Чонгук, младший братишка, решивший, что у Хосока вновь всё наладилось с девушкой или и вовсе новая появилась. Тогда Хосок осознал, что всё, творящееся в его голове, реально. Чонгук видел укусы, значит это не просто бред или фантазия. Они настоящие.

И Чимин, укусивший его, настоящий.

- Но почему? Откуда у тебя проявилась эта способность? Когда ты понял, что умеешь так? И почему родители заперли тебя в психушку? Разве ты не мог никому не говорить? Это ведь не приносит вреда, - поинтересовался как-то Хосок.

То была точка невозврата, потому что Чимин рассказал. Рассказал о том, как был напуган, как перестал ложиться спать, как устраивал истерики, когда мать пыталась напичкать его снотворным. В детстве Чимин не контролировал все эти прогулки по чужим снам, а потому насмотрелся много чего, ведь редко у кого помыслы чисты и невинны. Ребёнком он не понимал, что творится, жутко боялся, а взрослые не верили, отец глаза закатывал, а мать приказывала перестать рассказывать небылицы. Позже стало хуже, Чимин стал старше и начал убегать из дома, чтобы его не могли силком уложить в постель, где с усталостью бороться невозможно, где сон придёт неизбежно. Организм в итоге начал устраивать сбои, отключаясь без нормального отдыха. Жизнь пошла под откос, а позже отец не выдержал загонов сына и вызвал врачей. Так Чимин оказался сначала в обычной палате больницы, где его просто заставили уснуть, вколов снотворное, а после - в психушке.

- Это произошло после моего пробуждения, - рассказывал Чимин, смотря на пламя костра. - Я какое-то время был мёртв. Из-за большой доли снотворного я должен был крепко спать, но за гранью провалился в чей-то кошмар или вроде того. Я не знал, могу ли умереть в этих своих похождениях, а потому сильно испугался, когда за мной гнались какие-то твари. Укрыться было негде, я бы один, бежал изо всех сил, сердце рвалось из груди. Потом мне показалось, что оно просто лопнуло, обдавая тело жгучей болью, от которой я отключился, приходя в сознание уже в реальном мире. Врачи говорили, что я был мёртв несколько минут, мельтешили, пытались что-то мне снова вколоть, но я не давался. Такой погром устроил, столько аппаратуры покорёжил. Кричал так, будто меня режут без наркоза.

- И тебя поместили в психушку...

- Да. Там меня не заставляли спать, врач пытался прочистить мои мозги, понять меня. Он мне не верил, я знал, а потому пытался найти его сон, но не смог. Порталов так много, миллионы. Без ведущей ниточки найти кого-то специально невозможно. А после я вдруг понял, что если докажу ему свою правду, то могу умереть. Вряд ли он не сдал бы меня куда-нибудь на эксперименты и вскрытие моего мозга. Поэтому я смиренно пил «витаминки», иногда распуская руки из-за нервов, вот меня и закрыли в одиночке. Теперь я научился управлять своими снами, теперь могу никуда не ходить, но это не будет значить, что я буду спать. Это как сидение в белой комнате, в тишине. Раздражает и пугает немного. Словно меня больше нет.

- Покажи мне... Покажи, где тебя держат...

И Чимин показал. Небольшая чистая светлая комната с одной узкой койкой, на которой мягкое одеяло и несколько больших подушек - мать позаботилась о том, чтобы сыну было хоть немного удобно. Чимину было всегда на это плевать, но в ту ночь, в тот сон, в то мгновение он был как никогда рад тому, что под спину можно подложить что-то мягкое.

Всё произошло спонтанно, они просто дурачились, устраивали погром, о котором Чимин мечтал в жизни, но не хотел воплощать в одиночестве. Порванные подушки, разодранное одеяло и кружащие вокруг перья. Хосок смотрел на Чимина, на его золотистые волосы, такие мягкие всегда, взъерошенные, на его тёплую улыбку, на светящиеся восторгом глаза, когда парень смотрел на кружащие вокруг перья. Такой красивый, такой притягательный, невинный и чистый.

Одинокий в своём мнимом безумстве.

Чёрт знает, что двигало Хосоком, чёрт знает, почему Чимин не оттолкнул, подавшись навстречу.

Чёрт знает.

Всё случилось на полу, усыпанном мягкими перьями. На холодном полу, который под горячими влажными телами нагрелся так сильно, словно в нём был встроен подогрев до температуры солнца. Они ластились друг к другу, касались, оглаживали, сжимали. Они целовались до болящих распухших губ, до сбитого жаркого дыхания, до цветных всплесков под веками. Делясь теплом, прижимались друг к другу так близко, что было больно. Хосок помнил, как расцветали на чужих бёдрах синяки от его пальцев, как горела спина от оставленных неровными ногтями царапин.

- Сильнее, пожалуйста... Согрей меня, Хосок-а...

Чимин смотрел в глаза, по его щекам текли слёзы боли и одиночества, отчаяния, и Хосок сцеловывал их, ощущая на языке горечь пепла и металл крови. И казалось, что комната вокруг них горит, вспыхивает огнём, перекидываясь на их тела, сжигая кожу, оглаживая нервы. Чимин вился ужом, стонал и кричал, хрипел и умолял, и Хосок давал ему то, что тот просил, требовал, вымаливал. Они горели заживо в своих чувствах и в огне, бушующем вокруг, деля одно удовольствие и одну боль на двоих. А после - цветной фейерверк и тьма, окутавшая сознание.

- ..ён? Хён! Эй, Хосок-хён, а ну просыпайся!

Хосок подскакивает на кровати, дыша загнанной лошадью. Чонгук стоит возле постели, сжимая подушку в руках, которой до этого избивал брата, пытаясь добудиться. На лице младшего недовольство и лёгкое смущение, и Хосок не сразу, но понимает, в чём дело. У него одеяло сбито так же сильно, как дыхание, тело ещё не остыло, а в нижнем белье горячо и мокро. Судя по многозначительному взгляду Чонгука в район ширинки, в комнату к брату он пришёл не потому, что ему не спится в семь утра в субботу и хочется с кем-то поболтать от скуки.

- Я рад, хён, что ты восстановил душевное равновесие, но всё же не мог бы как-то контролировать громкость своих стонов? Это смущает, знаешь ли.

Не слушая оправданий, Чонгук тут же покинул комнату, посыпая голову брата проклятьями, пока тот пытался прийти в себя. Через пару минут Хосок нашёл в себе силы подняться и направиться в душ, по пути снимая прилипшую к телу футболку. Прохладная вода успокаивала ровно до тех пор, пока пена геля не коснулась спины. Шипя котом, Чон спешно смыл её водой и вылез из душевой кабины, подходя к зеркалу и разворачиваясь спиной. Челюсть почти поздоровалась с полом, когда на глаза попались длинные царапины по всей спине.

Отметины от ногтей Чимина.

- Что ж, в тот раз всё было довольно неловко, да?

Вынырнув из воспоминаний, Хосок смотрит на Чимина, который сверкает глазами игриво, хотя алые щёки выдают его смущение. Усмехнувшись, Чон притянул парня в своих объятиях, рассматривая чужие босые ступни и думая о том, что будь Чимин одет теплее, нафантазировав себе хотя бы обувь, то не возмущался бы так по поводу погоды, царящей в сновидении Хосока. Да, было неловко, но Хосоку не стыдно. Внутри что-то подсказывает, что так нужно было, а задавленный голос разума пищит о том, что происходящее - сон. Может быть, у Хосока просто сдвиг в мозгах на почве депрессии, алкоголя и одиночества. А может быть всё происходящее - сон во сне. Хосоку снится, что он ложится спать и во сне видит Чимина. Игры подсознания, ничего более. 

- Да, это было неловко, - соглашается он.

Нет, отговорки здесь не помогут, потому что Хосок верит, действительно верит в то, что Чимин существует, что у него есть такая необычная способность. Хосок верит, потому что отметины и синяки, боль в распухших от нежных поцелуев Чимина губах были реальны. Потому что Хосок всё так же ходит в институт, выслушивает шутки друзей, приглядывает за младшим братом и ловит на себе холодные взгляды бывшей девушки, которая считает расставание его виной, ведь он такой неидеальный, а она - мечта небес. Потому что Чонгук постоянно просит быть тише, интересуется происхождением засосов и общим состоянием.

- Выглядишь так, будто не высыпаешься. Жутко на самом деле, круги под глазами. Что, сны высокого рейтинга не дают отдохнуть? - подкалывает мелкий, уворачиваясь от подзатыльника.

И это вообще-то не смешно, потому что Чонгук переживает, действительно переживает. Брат не замечает, но он осунулся, похудел, кожа стала блеклой, волосы потускнели. Хосок выглядел так, словно не спал ночами, словно его организм накапливал в себе усталость, раскладывая её в мешки под глазами, которые скоро у парня до колен будут свисать.

- Хреново выглядишь, - говорит Чонгук и заламывает брови, кусая губы до мелких ран, потому что волнуется.

- Хосок-а, ты такой красивый, - шепчет маняще Чимин и сладко целует, притягивая к себе за шею.

Потом становится совсем хреново. В институте пора экзаменов, но у Хосока всё валится из рук. Преподы косятся недовольно, читают лекции о том, что с такой успеваемостью Чон завалит. Друзья косятся недовольно, читают лекции о том, Чон совсем на них забил. Бывшая девушка неожиданно подходит и берёт трепетно за руку, говорит, что согласна вернуться, ведь ей больно смотреть, как Хосок убивается после их расставания. Хосок смотрит на неё удивлённо, вскидывает бровь и говорит, что она что-то путает, а после уходит, не видя сочувствующего взгляда в спину. Но и дома нет покоя, потому что Чонгук вездесущий, от его нотаций не спасает даже закрытая дверь и громкая музыка.

- Скажи мне, что с тобой? Ты связался с какими-то придурками? Ты... Хосок-хён, скажи честно, ты наркотики принимаешь?

Тогда они серьёзно подрались, потому что край. Чонгук кричал о том, что помочь хочет, что из этого дерьма вылезать надо, а Хосок орал, что нет никакого дерьма, нет наркотиков, есть только назойливый Чонгук, которого он просит оставить себя в покое. Чонгук тогда из дома вылетел, потому что боялся брата прибить, а Хосок закрылся в комнате, падая на кровать, а оказываясь в чужих подхвативших руках. Уснул ещё в полёте до подушки. Чимин с беспокойством осматривал его разбитое лицо, а после принялся стирать рукавом белой робы кровь с его губ, где после оставил горчащий поцелуй. И Хосок бы расслабился, но чужой взгляд был взволнованным и печальным, из-за чего проснулась тревога.

- Чиминни?

- Я не смог найти тебя сразу. Когда ты засыпаешь, я словно чувствую это, проваливаюсь следом, но в этот раз я не смог найти тебя так же быстро. Ты не спишь крепко, связь между мирами ослабла. Я боялся... Боялся, что потеряю нить, что потеряю путь, что ты... Что больше тебя не увижу.

- Я всегда буду рядом.

Всё то время, что было отведено, они просидели в обнимку, шепча нежности друг другу и даря нежные поцелуи. Над бушующим морем, на берегу которого они сидели, показалось солнце, когда Хосок почувствовал, что вскоре проснётся. Почувствовал это и Чимин, который развернулся и посмотрел ему в глаза решительно, смело.

- Хосок-а, я люблю тебя. Я очень сильно люблю тебя, - прошептал парень, сжимая кулачки в волнении.

Хосок не понимал, откуда взялось это волнение. Притянув дрожащего парня к себе за руку, Чон обнял его, даря тёплый поцелуй в лоб.

- Я люблю тебя тоже, Чиминни.

Пак тут же расслабился, утыкаясь носом в его шею и выдыхая тёплый воздух, мурашками осевший на коже.

- Знаешь, я... Принимаю снотворное. Врач прописал, чтобы мне лучше и крепче спалось. Две таблетки на ночь, и до утра я спокойно могу быть с тобой, а после не чувствую днём усталости или сонливости. Мозг отдыхает, реакции притупляются, несмотря на то, что, по сути, я не сплю, а гуляю здесь с тобой. Если хочешь... Если хочешь, я могу попробовать достать рецепт с подписью и передать тебе через сон. Тогда ты сможешь быть со мной и отдыхать тоже. Тогда твой сон вновь будет крепким, и я смогу находить тебя, где бы ты ни был.

И Хосок бы поспорил, ведь ему спится нормально, уставшим он себя не чувствует, но Чимин роняет слёзы на его грудь, шепча о том, как боится потерять, о том, как любит, о том, что стащит нож с кухни и вскроет себе вены, если больше не сможет видеть Хосока. Сердце в груди сжимается от страха и паники, Хосок встряхивает содрогающееся в рыданиях тело и требует отбросить эти глупости в сторону, забыть о них.

- Хорошо. Давай попробуем. Может быть, у нас получится, - шепчет на ухо всхлипывающему Чимину Хосок и прикрывает глаза.

Всё получается. Через пару дней Хосок возвращается из аптеки, сжимая в кармане баночку таблеток и раздумывая о смысле бытия, о жизни и реалиях. Чёрт возьми, люди живут в ограниченных рамках, давно перестали мечтать о чём-то, давно поверили в чёрствое «не существует». Конечно, может быть единорогов и не существует, но есть чёртова реальность во снах. Кто знает, если бы люди верили, если бы отпустили разум, то тоже могли бы гулять по чужим снам? И тогда людей, признающихся в подобной способности, не запихивали бы в психушки. С другой стороны, люди жестоки и жадны. Возможно, людей с такой возможностью отлавливали бы и ставили на них опыты. Вряд ли подобных ожидало радужное будущее.

«Хорошо, что у Чимина жизнь относительно спокойная, что ему ничего не угрожает», - думает Хосок, в очередной раз перед сном закидывая в рот таблетки и запивая их водой. - «А после мы придумаем что-нибудь, я вытащу его».

От лекарств ему хорошо как никогда, Чимин был прав. Сон стал крепким, Хосок больше не просыпался посреди ночи. А через неделю после начала приёма Чимин сообщил, сверкая улыбкой, что сон парня такой крепкий, что теперь он может путешествовать по чужим снам, не боясь потеряться. Хосок был удивлён, ошарашен, не верил, разумеется, но взялся за протянутую руку и шагнул за грань.

Они никогда не уходили далеко, Чимин говорил, что это опасно, но и совсем рядом находились забавные или интересные сны. Однажды они побывали в настоящем розовом замке, который сгодился бы для куклы Барби. Каково же было удивление Хосока, когда Чимин звонко рассмеялся и сообщил, что сон принадлежит тридцатилетнему Ким Сокджину, начальнику центрального отделения полиции. И такое бывает.

- Хён? Что это?

Голос Чонгука за спиной раздаётся неожиданно, звучит глухо, надломлено. Хосок разворачивается резко и смотрит на брата, готовый дать словесный отпор, но Чонгук выглядит маленьким потерянным крольчонком, у него глаза почти на мокром месте, а губы поджаты и дрожат. Взгляд мечется с баночки на Хосока и обратно, повторяя путь. Становится стыдно за то, что любимого братишку довёл до подобного состояния на грани срыва, и Хосок подходит к младшему, крепко обнимая.

- Успокойся, это просто снотворное. Я стал плохо спать, после пар сгонял к врачу, он мне прописал. Дать посмотреть рецепт?

- Не надо. Просто...

Чонгук не договаривает, обнимает крепко и утыкается носом в шею, вдыхая аромат чужого одеколона. На душе становится легко и спокойно, тепло.

- Люблю тебя, хён. Спокойной ночи, сладких снов, - желает Чонгук и уходит к себе.

Чимин во сне приносит откуда-то сладкую вату, которой марает руки и лицо. Поцелуи с ним слаще мёда. Мальчишка смеётся звонко, носится по пляжу, купаясь в лучах закатного солнца, и Хосок смеётся вместе с ним. У него в душе неясное волнение, а сердце бьётся так быстро, что почти больно. Ловя Чимина за запястье, Хосок целует мягкие губы и смеётся, когда Чимин ворчит что-то о чужой любвеобильности, но льнёт котёнком. Прижимается, обвивает за шею и дарит влажный пошлый поцелуй, стреляет глазками игриво и утягивает за собой на песок.

Хосок ведётся, улыбается, но спустя секунду понимает - что-то не так. Сердце бьётся всё быстрее, это уже не приятно, а болезненно. Руки начинают трястись, кончики пальцев немеют, а горло сдавливает удушье. Распахнув широко глаза, Хосок хватается за горло, понимая, что не может вздохнуть, что мир начинает меркнуть, что лёгкие готовы разорваться, а сердце стучит уже где-то в глотке.

- Хосок? Хосок-и, что с тобой?

Голос Чимина где-то рядом, но Хосок не видит его, лишь слышит чужие всхлипы, слышит страх в чужом голосе и... Насмешку? Как будто Чимин притворяется, льёт фальшивые слёзы, а сам не может сдержать смеха. Но вот перед глазами становится ясно, перед глазами появляется пасмурное небо, а на щеках оседает дождевая влага, солью оседающая в уголке губ. Через секунду Хосок понимает, что это чужие слёзы, а после тонет в огромных испуганных глазах. Чимин покачивается над ним, воет волчонком и смотрит тоскливо.

- Прости, хён... Прости, прости, я не знал, я не хотел, хён... Хосок-и, любимый, я не знал...

Хосок хочет спросить, что случилось, за что Чимин просит прощения, но слова застревают на языке. Всё вокруг ощущается иначе, словно Хосок - часть этого места. В груди пусто, словно дыра. Интуитивно приложив к ней ладонь, Хосок распахивает глаза в ужасе под усилившийся поток чужих слёз. Сердце, оно...

- Хён! Хён, очнись! Хён, пожалуйста! - кричит Чонгук снова и снова, но ответа не получает.

Хосок не дышит. Сердце не бьётся. Чонгук оседает на пол, раня колени осколками и захлёбываясь слезами. Он услышал грохот и побежал к брату в комнату, успев заметить последнюю судорогу чужого тела, из-за которой и полетела на пол задетая рукой рамка с их совместной фотографией. Ничего не сумел сделать, чтобы спасти, ничего не предпринял тогда, когда нужно было сообщить хоть кому-то о том, что со старшим братом творится неладное. 

- Хён, прости... Прости, это я виноват, - шепчет мальчишка и сжимает чужую безвольную ладонь.

Кажется, его сердце только что тоже остановилось.

***

В больничной палате находиться неприятно, писк приборов раздражает, заставляет переживать и дёргаться от каждого незначительного сигнала, реагирующего на изменения в организме. Чонгук смотрит через стекло на мать, на отца. Эти двое никогда не значили для него столько, сколько значил брат. Хосок был всем для Чонгука, Хосок не отвернулся в сложные времена, поддержал, помог удержаться на плаву. Хосок был тем, кто защищал и ругал, наказывал и поощрял. Тем, кто приютил сбежавшего из дома Чонгука, который почти задохнулся от правил и ограничений. Набожная семейка, помешанная на религии. Да к чёрту её.

«К чёрту», - думает Чонгук и переводит взгляд на больничную койку.

Его пустили на пять минут, запретили касаться, говорить, даже громко дышать. Хосок в коме какой-то там степени, его мозг почти не реагирует на раздражители, готовый вот-вот отключиться. Ему пытаются чистить организм, но не выходит. То снотворное, которое он пил... Врачи были в ужасе. Сильное лекарство для психически больных людей, да ещё и в дозе...

- Сколько он пил? Ты видел, сколько таблеток он принимал?

- По две перед сном каждый вечер уже с пару недель вроде бы, я не знаю точно.

- Господи боже! И он попал к нам только сейчас?

... которая превышает нужную в полтора раза.

Чонгук не знает, когда всё пошло не так, не знает, почему брат решил пить эти таблетки, какой врач ему их прописал, если подобное принимают лишь те, у кого крыша протекает. Знает парень только то, что эта дрянь накапливалась в организме из-за повышенной дозы. Хосок даже не знал о том, что подготавливает себе передоз. Последние две таблетки в тот злосчастный вечер были последней каплей, организм перестал бороться, пуская всё на самотёк.

- Чонгукки, поспи немного. Врач сказал, нужно покинуть палату.

Мать пытается взять за руку, утешить, но Чонгуку это не нужно. Он уходит в коридор, достаёт из кармана смятую фотографию, подобранную на автомате с пола комнаты брата, рассматривает мокрыми глазами и не сдерживает бегущих по щекам слёз.

- Почему, хён? Почему? - шепчет мальчишка раз за разом, не замечая, как организм просто отключается из-за стресса, как он проваливается в сон.

В сон, где пустой песчаный берег, где бушующее море и солёные брызги, крики чаек и солнце, почти скрывшееся за горизонтом.

- Почему?!

Крик разносится эхом, тело оседает на мокрый песок. Чонгуку плевать на слишком реалистичный сон, на соль на губах. Ему больно, ему тоскливо, ему обидно, ему хочется врезать брату, когда тот очнётся. Он ведь обязан очнуться, верно?

Обязан, обязан, обязан.

- Чонгукки?

Родной голос звучит рядом, и Чонгук вскидывает голову так резко, что шее больно. Хосок стоит в двух метрах от него. Живой, здоровый. Улыбается тепло. Разве что взгляд его пустой, не такой искрящийся, как раньше, будто матовый. Но Чонгуку плевать, Чонгук подрывается с места, подбегает к брату, влетает в его объятия и обнимает крепко. Хосок обнимает в ответ, шепчет что-то успокаивающее, просит послушать, просит успокоиться. Но Чонгук не хочет успокаиваться, он боится, что проснётся, а брата рядом нет, боится, что это мгновение закончится слишком быстро.

- Хён, тебе нужно вернуться со мной. Хён, ты нужен мне, ты должен...

Чонгук не знает, зачем это говорит, но что-то подсказывает ему, что всё ещё можно исправить, если подобрать нужные слова. Он собирается с мыслями, набирает побольше воздуха, чтобы рассказать о коме и прочем, потому что чувствует важность этих слов, чувствует, что они должны быть сказаны. Вот только ком в горле не даёт дышать, не даёт говорить. Ком этот появляется, когда Хосок отстраняется и протягивает руку кому-то, кто стоит позади него, когда Хосок улыбается этому кому-то нежно и ласково, а после разворачивается к побледневшему Чонгуку.

- Гукки, это Чимин.

Чонгук хочет уйти, сбежать, спрятаться от этого взгляда, но Хосок не замечает перемен, всё ещё улыбается тепло. Чонгук хочет закричать, но голос пропадает, а незнакомец перед ним склоняет голову к плечу. Бледный, с синюшными жилками и синяками, с трупной синевой на губах и фиолетовыми мазками на веках и под безжизненными глазами. Словно оживший труп, утопленник, только что выброшенный на берег. Тусклый, блеклый, даже пепельные волосы выглядят так, словно прозрачно-матовые.

- Х-хён, нам надо уйти отсюда, - сбивчиво шепчет Чонгук.

- Он пойдёт со мной, - безэмоционально произносит тот, кого назвали Чимином. 

Всего на секунду Чонгуку кажется, что картинку подменили. Он видит озорного мальчишку с пухлыми щеками и невинным взглядом, с карминовыми губами, растянутыми в смущённую улыбку. Но одно моргание, и перед ним вновь существо, от которого веет чем-то ледяным, чем-то, от чего Чонгуку хочется бежать без оглядки. 

Смерть?

- Нет... Нет, он не пойдёт с тобой, он...

Договорить Чонгук не успевает. В одно мгновение Хосок исчезает, тает в воздухе, оставляя его наедине с жутким существом. То делает шаг вперёд и медленно, очень медленно растягивает уголки губ в ухмылке.

- Он пойдёт со мной. А ты... - шаг вперёд и выдох облачком пара, - тебе тоже недолго осталось.

Всё пропадает вокруг, рушится карточным домиком, и Чонгук подскакивает на месте. Вокруг шум и гам, врачи носятся, мать воет, заливая рубашку отца слезами. Подскочив с места, Чонгук подбегает к стеклу, прилипая к нему лицом. Он не понимает ни слова из-за команд и криков, лишь смотрит в ужасе на Хосока, на дефибриллятор в руках врача, а после - на монитор подключённого к безвольному телу аппарату.

Сердце ударило последний раз и затихло.

Чонгук кусает губы в кровь и смотрит на ровную полоску, игнорируя всё вокруг. В нём бьётся вина и осознание, что у него был ещё один, последний шанс, но он не спас брата, не увёл от той твари, что пришла по его душу.

«Хён... Хён, прости...».

***

Привыкнуть жить без кого-то очень трудно. Ещё труднее это делать, когда пришлось вернуться туда, где невозможно дышать. Чонгук и рад бы сбежать, но мать просто помешалась на нём после смерти Хосока, с которой прошло уже почти пять месяцев. Пять долгих и тяжёлых месяцев, за которые со смертью парня успели смириться все, кроме Чонгука. Парню казалось, что люди вокруг - предатели, что родители - лицемеры. Разве можно похоронить и забыть? Как они могут так просто идти вперёд, не оглядываясь? Как могут спокойно ложиться спать и просыпаться, завтракать, обмениваться шутками за утренним кофе? 

- Чонгукки, ты во сколько вернёшься? - спрашивает мать.

Парень одаривает её холодным взглядом, цепляет экран телевизора, на котором диктор сообщает о том, что в Пусане сгорела какая-то заброшенная психушка, а после уходит, хлопая дверью, оставляя женщину без ответа. Надоело. Постоянный контроль надоел, вопросы бесконечные, фальшивая забота. Чонгука мутит от этого. Единственное место, где спокойно - набережная. Там шум воды и холодный ветер, напоминающий о пустынном пляже из сна. Чонгуку он кажется знакомым. Кажется, такое место было где-то в Пусане? В голове мелькают картинки детских воспоминаний, но они слишком смазаны и непонятны. Чёрт знает, Пусан или не Пусан.

- Пусан, Пусан, - тянет недовольно незнакомец, усевшийся рядом. - А здесь - моё место, вали.

Чонгук растеряно смотрит на парня, усевшегося рядом на скамейку. У незнакомца волосы пепельные, куртка слишком лёгкая для холодной погоды, а сигареты - слишком тяжёлые. От едкого дыма глаза слезятся, нос на автомате морщится, пытаясь избавиться от неприятного запаха. Чонгук смотрит недовольно, кривится, а ответ получает лишь косую ухмылку и новую струю дыма в лицо.

- Глухой что ли? Брысь, я сказал.

Тычок в плечо слишком болезненный и сильный, Чонгук почти валится со скамейки, но вдруг обретает опору. Распахнув зажмуренные глаза, парень ловит взволнованный взгляд пожилой женщины, которая теребит его за плечо.

- Молодой человек, вы в порядке?

- Д-да...

Женщина осматривает его недоверчивым взглядом, но кивает и уходит туда, куда и направлялась. Чонгук растеряно осматривается и понимает, что сидит один, никакого нахального парня рядом с ним нет. Вообще людей вокруг нет, кроме той женщины, что уже успела стать небольшой фигуркой, потому что ушла далеко за время ступора Чона. 

«Я что, уснул?», - растеряно спрашивает самого себя парень и поднимается со скамьи.

Точно уснул, всё тело затекло, ноет. Ещё место удара отдаёт болью, но Чонгук старается не думать об этом, лишь ускоряя шаг. Ему нужно попасть домой, принять душ и выпить кофе. Расшатанные нервы его рано или поздно до ручки доведут.

***

- Я должен уйти с тобой? Хорошо, я уйду, но мой брат... Я хочу попрощаться с ним, увидеться в последний раз. Это возможно?

- Конечно. Через связь с тобой я смогу найти его сон. Вы попрощаетесь, а после ты пойдёшь со мной. Не переживай за брата, он не останется один.

- Что это значит?

Косая усмешка, пока карие глаза не видят, и невинная тёплая улыбка, когда взгляды пересекаются.

- Не волнуйся, это просто человек с такой же способностью, как у меня. Его зовут Мин Юнги. Они с Чонгуком поладят.

|End|